Не может град укрытися верху горы стоя (Мф. 5, 14). Нельзя скрыть цветка благоухающего и в дикой траве: его найдут по запаху, по благоуханию. Так не мог скрыться и Сергий в дремучем лесу, в любезном своем одиночестве. Далеко разносилось благоухание его жизни святой, и услышали, сердцем ощутили это благоухание люди, имевшие, по выражению святителя Филарета, очищенное чувство духовное или, по крайней мере, ищущие очищения. А скорбные обстоятельства того времени, о которых мы уже говорили в III главе, еще более располагали таких людей бежать из мира в дебри пустынные, благо там нашелся благодатный муж, способный утолить жажду души, зажечь и поддержать в ней тот огонек, при свете и теплоте которого легко несется всякое бремя жизни и становится легким благое иго Христово.

Не больше двух-трех лет прошло со времени его поселения в глухих лесах радонежских, как в Радонеже и соседних селениях заговорили о молодом пустыннике.

«Одни, — пишет Пахомий Логофет, — говорили о его строгом воздержании, трудолюбии и других подвигах; другие удивлялись его простоте и незлобию; иные рассказывали о его власти над духами злыми; а некоторые благоговели пред его дивным смирением и чистотою душевною». И вот, один за другим, стали приходить к нему, сначала ради душеполезной беседы и совета духовного, в чем любвеобильный пустынник им не отказывал, а потом нашлись желающие и жить близ него. Иногда приходили по два, по три человека и, припадая к стопам его, умоляли, чтобы позволил им поселиться тут.

Жаль было пустыннолюбивому Сергию расставаться со своим уединением, притом он опасался, чтобы суровая пустынь не разочаровала его сподвижников, чтобы не пришлось им уйти отсюда с роптанием, подобно тем малодушным ученикам Христовым, которые говорили: жестоко слово сие, кто может его послушати? (Ии. 6, 60). И он сначала не соглашался принимать их, представляя им все трудности пустынного жития.

— Можете ли терпеть скудость этого места? — говорил Сергий. — Вас ждет здесь и голод, и жажда, и всякие недостатки.

— Все готовы мы понести, честный отче, — отвечали пришельцы, — все понесем при помощи Божией за твои святые молитвы, только об одном тебя просим: не удаляй нас от себя, не гони прочь от этого святого и достолюбезного места.

Тронулось доброе сердце подвижника, он видел их благое произволение и крепкую веру в помощь Божию и, памятуя слово Спасителя: грядущего ко Мне не изжену вон (Ин. 6, 37), решился принять их. Но опытом изведавший все трудности одиночества, он предупреждал их о пустынных скорбях и укреплял заранее к подвигу терпения. «Желал я, братие мои, — так говорил он, — один скончать в пустыни свою одинокую жизнь; но Господь сказал: идеже два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посредь их (Мф. 18, 20), и Давид поет в псалмах: се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1); посему и я, грешный, не хочу ижти против воли Господа, Которому угодно устроить здесь обитель. С радостью я принимаю вас: стройте каждый себе келлию, но да будет вам известно, что если вы пришли сюда действительно работать Господу и если хотите здесь со мною жить, то должны быть готовы терпеть всякую нужду и печаль, ибо сказано в Писании: аще приступаеши работати Господеви, уготови душу твою во искушение (Сир. 2, 1), с нуждею Царствие Божие восприемлется! Да не устрашит вас помысл, что места сии пустынны и скудны потребным для жизни: сами знаете, что многими скорбми подобает нам внити в Царствие Божие (Деян. 14, 22). Узок и прискорбен путь, вводящий в жизнь вечную, и много званых, а мало избранных и спасающихся! Но не бойся, малое стало Христово, которому Господь обетовал Царство Отца Своего: Господь не попустит нам искушений выше сил наших. Ныне печалью Господь посетит нас, а завтра печаль нашу в радость претворит, и никто этой радости не отнимет от нас! Дерзайте же, дерзайте, люди Божии, ибо Тот, Кто призвал вас на место сие, Он Сам победит и врагов наших, как Бог всесильный!»

И много других слов утешения слышали пришельцы от любвеобильного подвижника, и можно ли было не привязаться к нему всей душой? Можно ли было еще колебаться в сомнениях и страшиться подвигов пустынного жития? С таким наставником можно все понести, все вытерпеть. Тоска ли сдавит сердце твое, или уныние овладеет душой; враг ли навеет помыслы греховные, или страсти поднимут в сердце свои змеиные головы, не медли, иди скорее к любящему и горячо любимому наставнику, с детской простотой открой пред ним все сердце свое, поведай, что томит тебя, пожалуйся ему на себя самого, как дитя жалуется нежной матери на своего обидчика, и верь: он скажет тебе в утешение иногда только два-три слова, но зато какие это чудные, теплые, благодатные слова! Они прольют мир в душу твою, согреют ее такой любовью, какой только мать согревает грудное дитя, и все пройдет, как рукой снимет, и станет на душе так тихо, ясно и тепло…

И стали пришельцы строить себе хижины около уединенной келлии Сергиевой, и с детской любовью начали учиться у него пустынным подвигам. Не более двенадцати братий собралось вначале около Сергия, и это число долгое время оставалось неизменным: когда убывал один, приходил другой на его место, так что это некоторым подавало мысль, не по числу ли двунадесяти апостолов, или стольких же колен Израилевых, само собой уравнивается число учеников Сергиевых? Прежде всех пришел к преподобному некто Василий, быть может за свое строгое воздержание прозванный Сухим. Пришел он с верховьев реки Дубны, уже в преклонных летах, и, недолго прожив с преподобным, отошел ко Господу. Другой ученик и сподвижник Сергия был простолюдин, земледелец Иаков, который между братией назывался уменьшенным именем Якута, он служил братии вроде рассыльного. «Впрочем, — замечает преподобный Епифаний, — его посылали в мир только по крайней нужде, и потому не часто». Сохранились еще имена двух учеников, пришедших к преподобному в числе самых первых, это Онисим-диакон и Елисей, отец с сыном, земляки Сергиевы, из коих Онисим упоминается раньше в числе переселившихся с родителями преподобного из Ростова в Радонеж. К числу первых же учеников Сергиевых должно отнести преподобных: Сильвестра Обнорского, Мефодия Пешношского, Андроника и др.

Когда построено было 12 келлий, преподобный обнес их высоким деревянным тыном для безопасности от зверей и приставил вратарем Онисима, келлия которого была у самого входа в обитель. Густой лес окружал обитель со всех сторон, вековые деревья стояли над самыми келлиями, широко осеняя их и шумя своими вершинами. Даже около церкви везде видны были пни и колоды, между которыми и засевались различные огородные овощи для убогой трапезы отшельников. Вот какой смиренный вид имела Лавра Сергиева в первые годы своего существования!

Тихо и безмятежно протекала жизнь пустынников в новоустроенной обители. Не было в ней ни начальника, ни даже пресвитера; однако же строго соблюдался весь порядок повседневного Богослужения, исключая, конечно, литургии. День отшельников начинался с глубокой полуночи: во исполнение слов Псалмопевца — седмерицей днем восхвалят Господа (Пс. 118, 164), пустынные подвижники каждый день собирались в церковь на полунощницу, утреню, третий, шестой и девятый час, на вечерню и повечерие, совершая между сими службами еще частые молебные пения. В рукописях, сохранившихся с того времени в библиотеке лаврской, находим каноны за творящих милостыню, за болящих, за умерших. Непрестанная молитва, по заповеди апостола (1 Сол. 5, 17), была их постоянным правилом и в церкви, и в келлии. А для совершения Божественной литургии в праздничные дни обыкновенно приглашали священника из ближайшего села или игумена, быть может того же старца Митрофана, который постригал самого преподобного. Священнослужителя всегда встречали с радостью и с подобающей честью.

Год спустя после того, как собрались к преподобному братия, пришел к ним на жительство и упомянутый игумен Митрофан. Сергий очень рад был ему по нужде в иерее Божием, притом он надеялся, что старец сей не откажется принять на себя начальство над собравшимися пустынножителями. Но недолго порадовался Сергий, пожив немного под кровом своего постриженника, Митрофан тяжко занемог и отошел ко Господу. И снова обитель осталась без совершителя Таин Божиих, потому что сам преподобный, по своему глубокому смиренномудрию, не хотел принять на себя ни игуменства, ни сана священного. Подражая кроткому и смиренному сердцем Господу, он управлял только посредством своего примера и, точно по слову Христову, был первый тем, что был всем слуга (Мк. 9, 35). Три или четыре келлии для братии он построил своими руками, сам рубил и колол дрова, носил их к келлиям, молол в ручных жерновах, пек хлебы, варил пищу, кроил и шил одежду и обувь, носил на гору воду в двух водоносах и поставлял у келлии каждого брата. Когда кто-нибудь из братий отходил ко Господу, угодник Божий своими руками омывал и приготовлял к погребению усопшего. Одним словом, он служил братии, по выражению блаженного Епифания, как купленный раб, всячески стараясь облегчить их трудную жизнь пустынную, хотя и приводил братию в немалое смущение таким глубоким смирением и трудолюбием.

Служа другим в течение дня, Сергий не имел и одного часа свободного от труда и молитвы. Питался он только хлебом и водой, и то малой мерой, а ночь почти всю проводил в келейной молитве, и где бы он ни был, что бы ни делал, всегда имел в уме и на устах слово Псалмопевца: предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся (Пс. 15, 8). И все сии многотрудные подвиги не только не ослабили его сил телесных, но и укрепляли их: преподобный Епифаний говорит, что в молодые годы свои угодник Божий был столь крепок телом, что «имел силу противу двух человек». «Это было следствием его трудолюбия и строгого воздержания», — замечает при этом святитель Платон. Когда же Сергий ощущал брань вражию и стрелы разожженные, пускаемые рукой стреляющего во мраке в правых сердцем (Пс. 10, 2), он еще более усиливал свой пост и молитвенные подвиги. Так порабощал духу тело свое смиренный подвижник, прилагая труды к трудам, так подвизался этот земной Ангел, желавший паче всего со делаться гражданином горнего Иерусалима! А братия с любовью и благоговением взирали на своего возлюбленного авву и всеми силами старались подражать ему. И трудно было пришедшему в первый раз посетителю различить, кто был старший из них и кто младший, кто начальник места сего и кто подчиненный, потому что, взирая на смиренного и кроткого Сергия, каждый старался смирять себя пред смиреннейшим. Все считали друг друга братиями, и никто из них не хотел быть старшим. Какой поучительный урок гордым сынам нашего суетного века, желающим весь мир переделать по своим безумным мечтам! Не путем безначалия, насилий и полной разнузданности страстей человеческих достигаются истинно братские отношения между людьми, а путем глубочайшего смирения, путем полного самоотречения в духе евангельской любви, когда люди забывают о своих правах и во имя любви думают только о своих обязанностях да горько оплакивают немощи падшей природы своей…

Свободные от молитвы часы отшельники проводили в постоянных трудах. Молитва и труд, по учению свв. отцов, неразлучны в жизни инока, и ученики Сергиевы трудились над возделыванием своих небольших огородов для своей скудной трапезы пустынной, заботились каждый о своей убогой келлии, сами готовили себе пищу, шили себе одежды, переписывали книги и, можно думать, — занимались даже иконописанием.

Разлучившись с Сергием, брат его Стефан, конечно, не прерывал с ним духовного общения, и живя в Москве, быть может, по временам навещал его в пустыни Радонежской. Может быть, иногда приводил он сюда и малютку сына Иоанна, который в детстве жил в доме своего дяди Петра в Радонеже. Наслышавшись о богоугодной жизни своего святого дяди, 12 — летний Иоанн возгорелся желанием жить под его духовным водительством и однажды пришел к нему вместе с отцом. Держа отрока за руку, Стефан сам ввел его в пустынную церковь и, передавая его брату, к удивлению всей братии, заявил свое желание немедленно облечь его в Ангельский образ. Не стал противоречить Сергий этому желанию старшего брата, который, подобно древнему Аврааму, отдавал Богу своего сына. И вот отрок Иоанн принимает пострижение, быть может, от своего отца, и нарекается Феодором. Чистый душой и сердцем, отрок беззаветно отдал себя преподобному дяде и скоро навык всем добродетелям иноческим. В обители Сергиевой будущий архиепископ Ростовский прожил около 22 лет. В это, конечно, время он научился здесь иконописанию и был одним из первых иноков-иконописцев Сергиевой Лавры.