Сильв
Дикая ярость сжигает мой страх. Если Тайлер хоть пальцем коснется Отем, если причинит ей боль, я прокляну его, призвав на помощь всех духов Абуэло и всю злость, что кипит во мне. Я убью его, даже если он убьет меня раньше.
Я разрываюсь между Томасом за дверью и Отем передо мной. Воздух сжимается, и я не могу дышать, я не могу дышать, я не могу дышать.
На другой стороне зала два учителя медленно поднимаются на ноги. Поднимаются и ученики за их спинами. В центре группы девушка, которая помогала запирать замок.
Она в ярости.
Я думала, стены убили нашу отвагу, но похоже, они наоборот ее укрепили. Мы не просто сражаемся за жизнь – мы боремся за надежду и тысячу завтра.
На краю сцены Отем стоит перед братом.
Она переводит взгляд с винтовки на Тайлера и обратно. Вокруг меня раздается шепоток:
– Он сказал «подружка»?
– Но она…
– Думаешь, он имел в виду…
Одной рукой я прижимаю колени к груди, а другой нашариваю сумку, словно она может меня защитить.
Всю жизнь Отем мечтала только о танцах. Мечтала только обо мне. Но она никогда никому об этом не говорила. Слишком боялась. Оппортьюнити мог не одобрить. Зная ее семью, это совершенно нормально.
Нет, это неодобрение ничего не изменило бы. Их отношения уже разладились.
Но Отем никогда не показывала своих чувств. Ни страха. Ни гнева. Ни счастья – только когда танцевала. Она была слишком хорошо вышколена, слишком боялась проговориться и позволить причинить себе боль. Но я понимала ее боль. Всегда понимала. Как бы мне хотелось, чтобы она посмотрела на меня так, как когда-то.
Отем исполнилось пятнадцать. Миссис Браун взяла нас с собой в Бирмингем на утренний спектакль. Через несколько месяцев ей предстояло ехать в Англию консультировать новую постановку Королевского балета – но она так туда и не добралась.
Мы с Отем находились в блаженном неведении. Мы не знали, что нас ждет. Отем была в восторге от возможности увидеть «Щелкунчика». Несколько дней она только об этом и говорила. Мне больше хотелось увидеть Бирмингем и пообедать в изысканном ресторане. В моей семье с деньгами было плоховато, у семьи Отем их хватало.
Когда заиграла музыка и поднялся занавес, лицо Отем засияло. Она могла бы стать звездой – таким ярким было сияние.
Думаю, тогда я в нее и влюбилась.
На сцене часы пробили полночь, и Щелкунчик ожил. Он смело повел своих пряничных человечков и оловянных солдатиков против армии Мышиного короля. Тапочка спасла его от гибели, и Щелкунчик продолжал сражаться. Отем улыбалась, и сердце мое парило в небесах. Я не знала, чувствует ли это Отем, но после антракта, когда погасли огни, нащупала ее руку. Она взглянула на меня и сжала мои пальцы. В полной темноте мы держались за руки до конца спектакля.
Я была так счастлива.
Это был первый и последний день нашей чувственной свободы.
Через шесть недель миссис Браун не справилась с управлением, когда ехала забирать Отем из балетного класса. Причина смерти: переутомление. Даже дома она много работала и совсем мало спала. В тот вечер заморозки превратили дорогу в каток. В полиции сказали, что она, наверное, задремала, а потом машина на льду ушла в занос. Миссис Браун так и не проснулась.
Я, по крайней мере, могла быть дома такой, какой хотела. Когда Мама́ начала терять все, что делало ее собой, она сказала, что хочет запомнить нас счастливыми. Она не хотела бы, чтобы мы сдались без боя.
Надеюсь, она запомнит нас любящими.
Я медленно поднимаюсь. Я могу принять, что Тайлер сделает со мной, но не вынесу, если он что-то сделает Отем. Ей слишком часто причиняли боль. Она должна знать, что ее любят.
