Глава двадцать вторая

– Нет, нет, этого не может быть! – Я рассмеялась так сильно, что огромная серая кошка Рахула по кличке Азбука спрыгнула с моих коленей. Я вытянула онемевшие ноги, и их тут же начало покалывать: она просидела на мне больше часа, с тех пор как мы покончили с ужином и переместились на диван.

– Клянусь богом, – воскликнул Рахул, – я ничего не выдумал.

– И что же ты сделал?

Он прижал плечи к ушам, округлил глаза.

– А что мне оставалось делать? Дал ему пропуск в уборную и сказал повязать на пояс свитер.

Азбука потерлась головой о его лодыжки, Рахул рассеянно наклонился к ней, чтобы почесать за ушами. От этого движения его рубашка немного задралась, и у меня пересохло во рту при виде открывшейся взору полоски кожи.

– Как я рада, что мне не нужно допрашивать этого парня, – проговорила я, обводя пальцами швы на диване, дабы не позволить рукам потянуться к тому месту, где упругая кожа его живота исчезала в джинсах. – Я бы не смогла смотреть ему в глаза.

– На самом деле, он нормальный, – заверил меня Рахул, размешивая немыслимое количество сахара в своем кофе. – Просто он обычный подросток. Не скажу, что я был таким же. Но большинство ребят – да. Наверное. – Он отхлебнул кофе, поморщился и добавил еще сахара. – А ты можешь рассказать, кого допрашиваешь? Или это… конфиденциальная информация?

Меня охватило сильное волнение, когда он с другого конца дивана подался мне навстречу, пристально следя за мной. Он наклонился не для того, чтобы поцеловать, а чтобы услышать мое мнение. «Вот что значит заниматься работой, о которой людям хочется слушать», – промелькнуло у меня в голове.

Я уже привыкла к тому, что порой люди задают неловкие вопросы о моей работе. Всем непременно нужно знать, есть ли у меня снимки голых политиков, трогала ли я когда-нибудь мертвое тело. Пользуюсь ли я скрытыми камерами и микрофонами. Все эти вопросы, по сути, никогда не касались работы – чаще они говорили мне о людях, которые их задавали. В вопросах Рахула было… много здравого смысла. Наконец я чувствовала, что занимаюсь чем-то захватывающим и увлекательным, а не сомнительным. Вот что значит быть настоящим детективом.

Именно поэтому я ни секунды не колебалась.

– Ну, формально я не должна тебе рассказывать, но…

Он остановил меня взмахом руки.

– Тогда лучше не рассказывай. Я все равно не смогу держать язык за зубами. – Он улыбнулся, и я мысленно возненавидела себя за то, как сильно мне хотелось поделиться с ним, к кому из учеников я присматривалась особенно. Как много хотелось рассказать, даже если это была не лучшая идея. – А, может, все-таки есть что-то, что с этической точки зрения не является тайной?

Я прокрутила в голове все обстоятельства дела, которые находились прямо на поверхности моего сознания – результат моего двухдневного запойного изучения информации.

– М-м… черт, боюсь, что нет. Фактов слишком много, но все они сейчас прорабатываются. Никогда не знаешь, что окажется важным, понимаешь?

– Очень жаль. – С этими словами Рахул подмигнул мне и подлил вина в мой полупустой бокал.

– Ты пытаешься меня споить? – поинтересовалась я, стараясь казаться игривой и очаровательной, чтобы он понимал: я говорю несерьезно.

Но он все равно нахмурился.

– Я бы никогда не посмел, – серьезным тоном ответил он.

– Знаю, – прошептала я и нехарактерно для себя подмигнула. – Я просто шучу.

– О, слава богу, – рассмеялся он. – Прости. Иногда я бываю чересчур серьезным. Просто я… Понимаешь, я не из таких парней и… Надеюсь, это нам не помешает. Не то чтобы могло – боже мой, по-моему, я очень сильно заморачиваюсь, да?

Мы дружно рассмеялись, и я ощутила в груди трепетное волнение. Он сказал: «Не помешает нам», а это значит, что у нас могут быть отношения. Они уже есть. Прошло неприлично много времени с тех пор, как я была с кем-то. Я даже не припомню, когда кто-то вызывал во мне подобное волнение.

Именно оно помешало мне перенести дату нашего ужина, хотя мне катастрофически не хватало времени привести себя в порядок. Поэтому я опоздала: пришла с невысохшими волосами и непониманием того, как сойти за нормального человека. Рахул встретил меня бокалом освежающего белого вина и просьбой снять обувь у входа. Затем, нежно взяв меня за подбородок, приник ко мне в легчайшем, сладостном поцелуе за четыре секунды до того, как на кухне сработал таймер духовки. Крикнув на ходу, чтобы я приглядела за Азбукой, он скрылся за углом. А я осталась одна: познакомилась с его огромной серой кошкой, сняла обувь и все это время не переставала касаться губ кончиками пальцев, задаваясь вопросом, неужели все это правда.

Все казалось таким реальным.

Ужин прошел великолепно; гребешки были свежими и мягкими. Как только я откусила первый кусочек, с моих губ сорвался стон, от которого Рахул тут же сделался пунцово-красным. А когда я выразила удивление тем, что за три дня с момента покупки, они ничуть не испортились, он пришел в смущение.

– На самом деле, – сказал он, – я попросил Табиту наложить на них коспер, замедляющий энтропию. Только никому не говори: мне кажется, его применение строго регулируется. Хотя сам я не совсем разбираюсь в законе о коспере…

– Никому не скажу, – засмеялась я. – Но только если ты согласишься готовить мне эти гребешки каждый день до конца моей жизни.

Он закусил губу, и теперь настал мой черед покраснеть – мы были квиты.

После ужина, пока Рахул убирал со стола, я последовала вслед за Азбукой в гостиную. Обстановка в комнате была опрятной, но отнюдь не простой – совсем не похожей на жилище холостяка. Среди полузасохших растений в горшках приютились фотографии его самого и людей, похожих на членов его семьи; я рассматривала их, пока разминала пальцы ног, стоя на огромном пестром плетеном ковре. На одном из снимков я увидела пожилую женщину, глазами и носом напоминавшую Рахула, и смеявшуюся рядом с ней девушку с такой же, как у него улыбкой. Видимо, мать и сестра. На другом был запечатлен его, как он сам мне рассказывал, бывший парень, впоследствии ставший его лучшим другом – их мирное расставание переросло в нечто вроде братских отношений. Я невольно подумала о том, когда же мне удастся познакомиться с ними, и тут же одернула себя за то, что допустила такое предположение, а потом все же позволила просочиться сладостной крупице надежды – это возможно. Это может произойти, Айви.

Я принялась изучать книжные полки Рахула, забитые в хаотичном порядке книгами разнообразных жанров. Даже прижалась ухом к стеллажу в надежде, что книги поведают мне что-нибудь о Рахуле, но услышала лишь Азбуку, которая вопила на диване до тех пор, пока я не села и не уделила ей внимание. К тому времени как ко мне присоединился Рахул, я вся была покрыта кошачьей шерстью и вибрировала от громкого мурлыканья.

Когда Азбука спрыгнула с моих коленей, я осознала, как же долго мы с Рахулом сидим и болтаем. Он по-прежнему смотрел на меня с нетерпеливым блеском в глазах, отчего мне хотелось выложить ему все, хотелось целовать его, обхватить ногами за пояс и не отпускать до тех пор, пока не рассветет.

Но тут ко мне снова вернулась Азбука: запрыгнула на колени и принялась топтать мои ноги, щекоча мне нос своим хвостом. Я взглянула на Рахула – тот смеялся надо мной.

Я закатила глаза, мол, что поделаешь, и начала гладить Азбуку, которая бодала мои руки головой и урчала как трактор. Потом она пристроила свою внушительную тушку у меня на бедрах, и я похоронила надежду восстановить кровообращение в ногах.

– Знаешь, хоть я и не могу тебе ничего рассказать, но с удовольствием выслушаю твои соображения по некоторым вопросам, – сказала я. – Касаемо дела, разумеется. Мне это очень поможет.

– Да, конечно, в любое время, – обрадовался он, в его взгляде зажглось удовольствие. – Я стану твоим консультантом? Привлеченным экспертом? Чувствую себя таким важным.

– О, точно. Экспертом-консультантом. Очень важным. – Я почесала Азбуке спинку, возле хвоста. – И вот с чем ты можешь мне помочь: что тебе известно о магии манипулирования эмоциями?

– О чем?

– Ну, знаешь… такие заклинания, которые заставляют людей делать то, что ты им скажешь, или вселяют страх, когда ты злишься. Например, ты на кого-то кричишь и внушаешь человеку, что ты самое страшное существо на земле, только с помощью магии… Что? – Он смотрел на меня, будто я спрашивала, нет ли у него рецепта запеканки для дошкольников.

– Так ты имеешь в виду теоретический динамизм?

– М-м, да.

Он помешал кофе в чашке, постукивая ложкой по дну.

– Мне мало известно о нем. Для получения диплома по теоретической магии я изучал только то, что требовала учебная программа, и не проходил никаких углубленных курсов. Возможно, Табита сможет рассказать тебе о теории больше, чем я. – Взгляд Рахула бегал по сторонам, он смотрел куда угодно, только не на меня.

– Да, я могла бы спросить у нее, – проговорила я, отпив из бокала. – Просто решила, что ты можешь знать, раз интересуешься подобными вещами. Во всяком случае, тебе, черт возьми, известно об этом гораздо больше меня.

– Зачем тебе это? – натянуто спросил он. Я чувствовала, что ляпнула что-то не то. Несколько секунд в комнате слышалось только громкое урчание Азбуки.

– Всего лишь хотела разобраться в этом вопросе, прежде чем учитывать информацию при рассмотрении дела. – Он продолжал непонимающе смотреть на меня, и я вдруг осознала, что ничего ему не объяснила. – Нет, постой, похоже, я забежала вперед. Прости. Иногда у меня бывает. Я считаю, что магическое манипулирование эмоциями может служить важным фактором в этом деле, потому что к нему прибегает, как мне кажется, один из учеников Осторна. И использует его на всех.

Рахул отрывисто рассмеялся. Такой смех был ему не к лицу, поскольку получился чересчур резким.

– Что ж, могу заверить тебя: это не тот случай.

– Почему ты так думаешь?

– Да потому что теоретический динамизм – это чистая теория, Айви, – сморщив нос, ответил он. – Боже, прости меня. Я думал, ты спрашиваешь, знаю ли я, как это делается. – Он потянулся ко мне через диван и с радостной улыбкой взял за руку. – А это не то, что мне хотелось бы знать. Я и задумываться не хочу, как это делается. Все это чересчур продвинутые псевдо-теоретические штуки. Даже если бы они были возможны, все равно это незаконно. А даже если и законно – то неправильно, понимаешь? С точки зрения морали. – Он взял меня за руку и легонько постучал по моему большому пальцу. – Может, в образовательном мире физической магии я и считаюсь плохим мальчиком, но…

– Погоди, – перебила я его, с трудом успокаивая свое сердце, когда его палец лениво блуждал по костяшкам моих пальцев. – Если это псевдо-теоретические штуки, то как они могут быть незаконными? В этом нет никакого смысла.

Он нахмурил лоб.

– Так же, как и все остальное. Как и… – Рахул снова задумчиво постучал по моему пальцу. – Как и манипулирование электромагнитным импульсом. То, что этого никто не умеет, не значит, что это разрешено.

– Я не понимаю. Разве это не то же самое, что запретить разведение единорогов? Какой смысл объявлять вне закона то, что невозможно?

Рахул склонил голову и покосился на меня, будто мы общались на двух разных, не схожих языках.

– Как? Как ты можешь не знать о таком? Это же… первое, чему всех учат на «Введении в теорию», когда рассказывают о Продуманном Исследовании. Это материал первых классов. – Слова «Продуманное Исследование» он произнес так, словно это какой-то непреложный закон, как научный метод или сила тяжести. Словно я должна знать его как свои пять пальцев.

Мое сердце снова замерло, только на этот раз по другой причине. Вот она палка о двух концах – и теперь другой ее конец летел мне в лоб. Я чесала Азбуку между ушей, а сама пыталась найти выход из сложившейся ситуации. Это случилось только потому, что он никогда не спрашивал, маг ли я. Вот и все. А я ухватилась за эту возможность, поскольку она показалась мне такой легкой.

Такой приятной.

Я никогда не хотела обладать способностями Табиты: слишком сильно злилась на нее, чтобы завидовать, слишком обижалась, чтобы зариться на ее кусок пирога. Я не хотела быть магом. Но мне выпал шанс прочувствовать жизнь, которая могла быть у меня, родись я такой же, как Табита. Будь я магом, я могла бы смеяться вместе со всеми. Могла бы общаться с ними на равных. Могла бы каждый вечер есть гребешки с Рахулом.

И в этой ситуации я сделала то, что у меня получалось лучше всего: попыталась уйти от ответа.

– Значит, это действительно невозможно? Я имею в виду теоретический динамизм? – Я принялась лихорадочно рыться в памяти. Не то, не то, не то. – Он больше похож на теоретическую щелочность или все-таки ближе к методу облаков в воде?

– Э-э, вроде того, – протянул он. – Хотя скорее горсти песка, чем облака в воде, насколько я себе это представляю. Чтобы использовать этот метод, необходимо определить эмоциональное состояние человека, найти точный его источник, а потом вызвать реакцию. Но на это никто не способен. Потому что никто не знает наверняка, откуда берутся эмоции, верно? Существуют лишь предположения, домыслы, психология, но никакой конкретики. – Тема набирала оборот, Рахул постепенно углублялся в предмет. Я затаила дыхание и взмолилась: «Может быть, он забудет о том, что собирался выяснить. Может быть, мы просто устроим свидание. Еще одно, прежде чем я все ему расскажу. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». – Чтобы манипулировать чьим-то эмоциональным состоянием, нужно понимать на внутреннем молекулярном уровне, как рождаются и проявляются эмоции, но в настоящее время у нас нет даже базовой концепции. Известно, что в использовании этого метода были обвинены лишь несколько человек, да и то все уверены, что они просто… обладали сверхъестественной харизмой. Чтобы вытворять подобное, нужно быть могущественнейшим магом за всю историю существования магии. Я серьезно, это просто невозможно. А уж нравственные последствия… – Он сложил пальцы свободной руки, которая не держала мою ладонь, поднес их к виску и изобразил взрыв. Мозговыносящие.

Казалось, все сходится: железные опилки притягивались к магниту подозреваемого.

– Значит, если бы кто-то все же был способен на такое – применять динамизм, – то сила буквально била бы из него фонтаном. – Обдумывая потенциальные возможности, я поерзала под весом Азбуки. Кошка с недовольным мурком встала, немного покружила и улеглась на подушку между мной и Рахулом, поджав лапки под себя.

– Именно. Причем во всех смыслах, – подтвердил Рахул. – Такие люди обладают силой – внутренней, – а если они еще смогут по своей воле влиять на эмоциональное состояние других, то весь мир падет к их ногам. Неужели вы никогда не устраивали дебаты на тему этики теоретических исследований? Я думал, они обязательны для всех, как чтение «Над пропастью во ржи» на уроке английского.

– Я никогда не читала «Над пропастью во ржи», – рассеянно бросила я. – Получается, если ученик умеет пользоваться динамизмом, он станет могущественнее любого человека в мире, – с нарастающим ужасом продолжала размышлять я. – В этом случае он способен на все, да? Он способен на все что угодно.

Рахул склонил голову, чтобы перехватить мой взгляд.

– Айви? – Его рука крепче сжала мою ладонь, и я, пытаясь прийти в себя, покачала головой.

– Прости меня, просто я… Ты только что помог мне понять кое-что важное в этом деле.

– Я очень рад, – сказал он, и в подтверждение этих слов вокруг его глаз появились морщинки. – Уж не знаю, в чем я помог тебе разобраться, но сейчас немного дико это слышать от тебя, хотя тебе самой, я уверен, все предельно ясно, да?

– Да, – рассмеялась я, – тебе бы тоже было ясно, если бы ты знал, о ком идет речь. Господи. Я разобралась. – От переполнявшей меня радости голова шла кругом. Я со всем справилась, я смогла, все сошлось. Я вот-вот раскрою убийство.

Рахул снова стиснул мою руку и, закусив губу, произнес:

– Это же замечательно. И все же, Айви, в какой школе ты училась?

– Имени Эндрю Джексона в Вудленде, – машинально ответила я. – Боже мой, все совпадает. Она действительно обладает силой, только еще не знает об этом. Или же знает и… – Мой взгляд остановился на лице Рахула. На нем читалось потрясение. Слишком поздно до меня дошло, что я сейчас сказала. – Ох.

Он удивленно хлопал глазами, и я видела просыпавшееся в них осознание. Но, вопреки всему, он решил дать мне еще один шанс.

– Никогда не слышал о школе имени Эндрю Джексона, – медленно произнес он. – Она чартерная? Или же просто не входит в национальную программу округа? – Заметив мое замешательство, он пояснил: – Национальная программа округа, которая охватывает все двенадцать магических школ Соединенных Штатов. Ее курирует Магический Департамент образования.

Я сглотнула образовавшийся в горле ком и попыталась запечатлеть в памяти ощущение его руки, прекрасно понимая, что держу ее в последний раз.

– Ты бы не стал уточнять, если бы уже не знал, Рахул, – прошептала я. Затем поставила бокал вина на кофейный столик и приготовилась к грохоту, с которым обрушится мой мир.

Он откинулся спиной на декоративную подушку. Его лицо застыло в неподвижной маске шока, когда он осознал, что совсем меня не знает. Мою ладонь там, где ее не касались подушечки его пальцев, окутал холодок.

– Думаю, не стал бы, – пробормотал он. – Значит… значит, ты…

– Не маг, – закончила я. Никогда еще так глубоко, с тех пор как уехала Табита, эти слова не ранили меня. Сейчас они вышибли из меня весь дух, и я не могла отдышаться. Это было неизбежно, это должно было случиться, но я все надеялась, что смогу отсрочить этот миг, и обманывала себя. Мне нравился Рахул не только внешне. Он был умным. Слишком умным, чтобы стать участником моего неуклюжего спектакля, где я играю чужую роль. «Не помешает нам», – подумала я и стиснула зубы, собравшись идти до конца. – Я не маг. Во мне нет ничего особенного.

– Но ты же…

– Я обычный человек. Без способностей. Без всего.

С этими словами я развела руки в стороны, чтобы продемонстрировать ему: они совершенно не годятся для простых трюков, которым он обучал своих четырнадцатилетних учеников. Рахул смотрел в свою пустую чашку, затем его взор скользнул по моим рукам и остановился на моем лице. Он глядел на меня так, словно не до конца понимал, кто я или кто он сам. Мне не хотелось, чтобы он выискивал различия между нашими с Табитой лицами, и тут он сказал:

– Но твоя сестра…

Густой румянец стыда залил мою шею. Почему не я?

– Да. Моя сестра. Полагаю, все досталось Табите. Именно она особенная. Прости, что ввела тебя в заблуждение насчет моей исключительности. – Я прочистила горло. – Потому что у меня ее нет. Ты выбрал не ту сестру. Думаю, лучше тебе узнать об этом сейчас.

– Айви, я не… это не… Я не понимаю.

– А что тут понимать?

– Я не понимаю, почему ты лгала. – Он взял меня за руку и заглянул в мои глаза – меня обожгло светившееся в его взгляде сочувствие. – Зачем притворялась?

Я сдержала рвущийся наружу смех. Он серьезно? Это же так очевидно.

А потом всмотрелась в его лицо и услышала то, что он пытался сказать: мне не нужно притворяться. Для него – уж точно. Похоже, он действительно так считал.

– Наверное, мне нужно было… – начала я. Он нахмурил лоб. Тогда я заговорила снова: – Я… мне не просто находиться здесь. Видеть Табиту, эту магию и все остальное. Я вдруг поймала себя на мысли, что могу недолго пожить другой жизнью. Жизнью, где я… лучше. – Я сглотнула слюну, пока пыталась найти способ не раскрывать ему всей правды, однако под его пристальным взглядом мне не хватило сил остановить льющийся поток слов. – Я начала сочинять историю, она была о девушке, какой я могла стать, если бы была такой же, как Табита, а потом появился ты, и я подумала, что ты тоже можешь быть частью этой истории и…

Рахул выпустил мою руку, потер лицо обеими ладонями.

– Так это был, что? Эксперимент?

– Нет, просто я…

– Айви, я не какой-то там персонаж истории, которую ты рассказываешь сама себе, – выпалил Рахул. Потом отнял руки от лица и посмотрел на меня с выражением злости и жалости. – Я – человек. Настоящий человек, которому ты нравишься. Я думал, что тоже нравлюсь тебе.

– Ты правда мне нравишься, – прошептала я.

Он помотал головой.

– Нет. Тебе нравится лгать мне, как нравится и выдуманная тобой история. А это разные вещи.

– Нет, Рахул, я правда…

– Тебе лучше уйти. – Чтобы не встречаться со мной взглядом, он смотрел на Азбуку. – Думаю, тебе лучшей уйти, Айви. И, наверное, не стоит мне звонить, пока ты не разглядишь во мне настоящую личность, а не… пешку в твоей непонятной игре.

Из-за застилавших глаза слез я не видела его лица – мне, к счастью, не пришлось наблюдать его злость. Его разочарование.

– Прости. Я не хотела… мне очень жаль.

– Мне тоже, – пробормотал он.

Я развернулась, споткнулась о кошку по пути к двери.

– Прости, – чересчур громко повторила я. Натянула ботинки не на ту ногу. Весь мой мир рушился. Как обычно. Я все испортила – и вот результат: я потеряла то единственное хорошее, что наконец-то могла обрести.

Он не вышел меня проводить. Я закрыла за собой дверь и очутилась там, где оказывалась всегда: одна, в ночи, бреду прочь от очередной совершенной ошибки.