20
С наступлением сумерек они спустились в небольшую долину с покрытыми густой растительностью склонам и ручейком на дне. Сверху долина ничем не отличалась от любой другой из тех, что встречались в предгорьях Колорадо, но беглецы были потрясены, увидев внизу деревья высотой выше ста метров и десяток метров в поперечнике. Многие, похоже, насчитывали не одну тысячу лет.
Это была самая южная роща калифорнийской секвойи, о которой прежде никто не слышал. Секвойи сохранились здесь благодаря особому микроклимату долины, более прохладному и влажному.
Шеэтта вспомнил, что его отец когда-то рассказывал, будто бы далеко на севере, где властвует племя шейеннов, растут огромные священные деревья, в чьих кронах живут боги, но сам он всегда считал, что это лишь красивая легенда, плод фантазии отца, желающего поразить детей волшебными историями о феях и эльфах.
Также он рассказывал, что в стране шейеннов водятся огромные медведи, живущие в покрытых снегом горах, а питаются они рыбой, которую ловят в реках и водопадах, и что будто бы есть люди, способные убить такого медведя одним ударом. Но никто не верил, что это может быть правдой.
— Медведи в снежных горах, которые питаются рыбой, как люди! Кто бы мог подумать!
Теперь стало ясно, что огромные деревья действительно существуют, более того, они оказались гораздо ближе, чем кто-либо предполагал.
Когда канарец устал смотреть вверх, рискуя сломать себе шею, то не удержался от замечания:
— Такое впечатление, что это проклятое место создавалось для великанов! Огромные реки, безбрежные равнины, бездонные пропасти, стада громадных коров, а теперь еще и высоченные деревья! Ты когда-нибудь видел что-либо подобное?
— Даже во сне не видел! — ответил андалузец. — Самая высокая сосна в Андалузии не составит и четверти высоты этих громадин. Эх, сюда бы пилу, топор да молоток — я бы из одного такого ствола построил себе трехэтажный дом.
Сьенфуэгос вновь огляделся, любуясь красотой этого места, напоминающего огромный собор с колоннами красного дерева, среди которых скользят солнечные лучи, так и не достигая земли, где струится ручей с кристально чистой водой. Наконец, он печально развел руками:
— Это и впрямь одно из красивейших мест, какие я когда-либо встречал. Я с удовольствием отдохнул бы здесь хотя бы несколько дней! Вот только боюсь, эти твари по-прежнему висят у нас на хвосте и нипочем не отстанут! Так что давайте поспешим, нужно добраться до равнины до наступления темноты.
С чувством величайшего сожаления покидали он это благословенное место. Понять эти чувства могли бы разве что Адам и Ева, изгнанные из рая: ведь этот лес казался волшебным, где возможны любые чудеса.
А ведь они знали, что впереди ожидает пустыня.
До равнины они добрались уже в сумерках, когда тысячи оттенков серого окутали пейзаж, размывая контуры окружающих предметов и превращая их в призрачные создания. Силуэты огромных кактусов издали казались сказочными великанами, скрестившими на груди руки.
В сумерках равнина впечатляла еще сильнее, чем при свете дня.
И казалась бесконечной.
— Боже! — вырвалось у андалузца. — Нам довелось пересечь океан, прерии, реки, горы и совершенно невообразимое ущелье. Не хватало только пустыни, и вот теперь она перед нами!
— А самое скверное то, что на этой сухой почве мы не сумеем скрыть следы, — вздохнул Сьенфуэгос. — По ним нас даже слепой найдет. — Затем канарец махнул в сторону отца и дочери, о чем-то возбужденно спорящих. — Что это с ними? — спросил он.
— Понятия не имею! — ответил Андухар. — Когда они болтают друг с другом, я не понимаю ни слова, их язык совсем не похож на языки сиу, апачей и других окрестных племен. Индейцы навахо говорят на многих языках, но я не знаю никого, кто умел бы говорить на их языке.
— У меня это не удивляет! — фыркнул Сьенфуэгос. — Похоже не полную тарабарщину.
Окончив спор, который в действительности вовсе не был спором, а лишь своеобразной формой речи, вождь навахо повернулся к Сильвестре Андухару и вновь заговорил на знакомом тому языке:
— У моей дочери возникла одна идея, которую я полностью одобряю, только слишком долго придется объяснять, а тем более, тебе придется переводить своему другу. Мы потеряем слишком много времени, а его и так мало. В общем, нужно убедить преследователей, что в пустыню направились только мы трое, а моя дочь испугалась и спряталась в лесу.
— А если они станут ее искать?
— Не думаю, что она им нужна, — ответил вождь навахо. — Она весит слишком мало, чтобы за нее дали много кукурузы. Мы нужны им гораздо больше, и наша задача — убедить преследователей, что она осталась в лесу.
— И как ты собираешься их убедить?
— Мы понесем ее на руках, — ответил тот, указывая на неизменный шест канарца и свернутый гамак, который индеец всегда носил с собой. — Подвесим его на твою палку, положим в него девочку и понесем ее вдвоем. — Увидев, что Андухар собирается что-то возразить, он добавил: — Доверься нам, до сих пор ты нам помогал, но здесь — наша земля, нам лучше знать, как следует себя вести.
Ни Сьенфуэгос, ни андалузец не стали спорить, понимая, что сейчас не время для расспросов, а потому просто приняли на веру неизвестный план индейцев, рассудив, что они и в самом деле знают, что делают.
С наступлением темноты они снова двинулись в путь, неся в гамаке девочку и оставляя после себя лишь следы троих взрослых мужчин.
Звезды указывали им путь, как уже многие миллионы лет. Ингрид и Росио по-прежнему вставали четко на западе, хотя прерии уже давно остались позади.
Белка уютно покачивалась в гамаке, который попеременно несли двое мужчин. Вскоре она задремала, и ее отец с довольной улыбкой кивком указал на спящую дочь:
— Не мешало бы и нам отдохнуть! — заметил он. — Завтра будет трудный день.
Испанцы лишь подали плечами. Они слишком устали, чтобы просить объяснений, несмотря на естественное любопытство, ведь с каждым шагом девочка, казалось, прибавляла в весе.
Вскоре после полуночи навахо, который то и дело оглядывался, неожиданно выругался на своем непонятном языке и указал на огни, что двигались вдалеке.
— Они следуют за нами.
— В потемках? — удивился андалузец.
Туземец кивнул.
— В пустыне легко разглядеть наши следы при свете факелов, — пояснил он. — Некоторые следопыты даже считают, что в темноте намного удобнее выслеживать оленей, пум и диких кабанов, потому что при тусклом свете факелов их легче застать врасплох.
— Вот черт! — выругался канарец, когда Андухар перевел ему слова краснокожего. — Вот ведь настырные типы! Если нам удастся от них уйти — клянусь, никогда в жизни не стану есть кукурузу!
Они прибавили ходу, рискуя в темноте налететь на какой-нибудь кактус, пока, наконец, звезда, нареченная ими Пострерой, не поднялась на сорок пять градусов к горизонту, напоминая, что близится новый день. Когда наступил рассвет, Шеэтта указал в сторону скопления невысоких скал, возвышавшихся на горизонте чуть правее.
— Нам туда! — уверенно объявил он.
Когда они достигли вожделенных скал, девочка наконец-то проснулась и одарила своего «будущего мужа» такой безмятежной улыбкой, как будто сладко выспалась на ложе из лепестков роз.
— Доброе утро! — поприветствовала она его на превосходном кастильском наречии.
Затем она соскочила на землю, стараясь ступать только по камням, внимательно выслушала последние наставления отца, и, одарив их новой счастливой улыбкой, с обычным проворством пустилась бежать на северо-запад, пока не исчезла среди скал.
— Куда это ее черт понес? — встревожился озадаченный Сьенфуэгос.
— Понятия не имею, — ответил андалузец. — Вот только боюсь, сейчас не время об этом расспрашивать, пора делать ноги.
Освободившись от груза, они ускорили шаг, но слишком устали, так что час спустя, когда солнце стало нагревать равнину и пот стекал с них градом, Андухар резко остановился и сказал, задыхаясь:
— Бесполезно! Они все равно нас догонят!
— Еще немножко!
— Зачем? — возразил тот. — Ты только взгляни! С каждым шагом они все ближе. Это лишь вопрос времени.
— Ну еще чуть-чуть! — повторил индеец.
Сильвестре Андухар повернулся к навахо, который тоже выглядел подавленным, и безнадежно спросил:
— Для чего? Тут кругом чертова пустыня, и ни конца ей, ни края, и спрятаться негде!
— Доверьтесь мне... — настаивал тот.
Они брели еще долгие полчаса, едва переставляя ноги, и тут Шеэтта вдруг с торжеством указал на что-то сзади, примерно в лиге на северо-запад.
— Вон! — радостно закричал он. — Смотрите!
Оба испанца повернулись в ту сторону, куда указывал навахо, и тут же увидели два столба черного дыма. В отличие от тех, что они видели в последние дни, эти столбы не исчезали, а непрерывно стремились вверх, густые и черные, совсем рядом друг от друга.
— Видите?
— Вижу, — ответил Андухар, все еще не понимая причину такой радости краснокожего. — Точно такой же дым, как всегда. Что, черт возьми, он означает на этот раз?
— Это команчи!
— Команчи? — поразился Андухар. — Те самые чудища без тени, одно имя которых наводит ужас? Самые кровожадные воины этих мест?
— Да, команчи без тени, — невозмутимо ответил Шеэтта. — Два столба дыма, черные и непрерывные, оповещают все окрестные племена, что команчи вышли на тропу войны.
— И чему ты так радуешься? Это же еще хуже, чем попасть в рабство.
— Уж конечно, это намного хуже, но сейчас они станут нашим спасением! — индеец протянул руку, указывая на восток. — Как видишь, преследователи тоже заметили дым и повернули обратно, чтобы успеть защитить своих жен и детей.
Сьенфуэгос все это время молча выжидал, пока Андухар переведет ему слова индейца, однако, увидев, что враги действительно повернули обратно, все же поинтересовался:
— Спроси у него, неужели он и впрямь верит, что эти чертовы команчи без тени нас обласкают за одно то, что мы — враги их врагов?
— Конечно! — убежденно ответил тот.
— Почему ты так в этом уверен?
— Потому что единственный команч без тени, которого можно встретить на три дня пути вокруг — это моя дочь.
— Что это значит?
— Эти костры зажгла она.
— Ну не сукин ли ты сын? — воскликнул андалузец, крепко обняв бывшего вождя, после того как перевел канарцу его слова. — Вот это трюк! Здорово вы их надули! Так вот для чего мы тащили ее целую ночь?
— Разумеется! — кивнул туземец. — Преследователи шли по следам троих беглецов — а потому не сомневались, что нас только трое. Им даже в голову не приходило, с нами еще один человек, который и зажег эти костры. Ведь они были уверены, что моя дочь прячется в долине. А теперь они думают, что злейшие враги преследуют их по пятам.
— Хочешь сказать, когда они поймут, что их обманули, мы будем уже далеко? — догадался Сильвестре Андухар, повернувшись к Сьенфуэгосу. — Хитро! Сдается мне, вы с твоей новой женой стоите друг друга.
— Кончай ерунду пороть! Ты же знаешь, что я думаю по этому поводу, хотя признаю, что имя, которое мы ей дали, ей очень подходит. Помнишь, еще Охеда уверял, что принцесса Анакаона «умнее белки»?
— Ну, надеюсь, она все же не будет такой похотливой, как Анакаона.
Спустя два часа на севере показалась худенькая фигурка девочки; она бежала вприпрыжку, словно ее путь пролегал не через пустыню, а через цветущий сад, куда она вышла на увеселительную прогулку.
Глядя на нее, улыбающуюся и пахнущую дымом, Андухар не смог удержаться от ехидного замечания:
— Можешь говорить что угодно, но голову даю на отсечение, либо ты заберешь ее на свой остров, либо она тебя прикончит. Она же настоящая наваха... Хоть и небольшого размера.
Белка знала, как добыть воду из стебля огромного кактуса восьмиметровой высоты, она называла их сагуарами. Она умела охотиться и готовить на костре игуан, змей, черепах, горлиц и перепелок, а также маленьких куропаток с черными хохолками, которых ловила ночью в гнездах прямо руками и тут же сворачивала им шеи, не давая даже опомниться.
Именно она построила шалаш из веток и листьев, чтобы мужчины могли отдохнуть в тени, поскольку все трое, и в особенности ее отец, выглядели совершенно измученными. При этом сама Белка кипела энергией, доводя до изнеможения даже тех, кто просто следил за ней взглядом.
— Она может хоть минуту посидеть спокойно? — взмолился обескураженный Сьенфуэгос. — А то она меня уже достала: скачет и скачет, словно у нее шило в заднице...
— Это еще что: ты только представь ее в постели!
— Не болтай чепухи!
— Чепухи? Да ты сам не понимаешь своего счастья!
В этот вечер произошел забавный случай. Андалузец удалился на сотню метров, и Сьенфуэгос решил привлечь его внимание свистом. К его изумлению, при этом звуке Шеэтта и его дочь в ужасе закричали и заткнули уши, словно боясь оглохнуть.
Когда Андухар захотел узнать причину этого странного поведения, они ответили, что никогда не слышали, чтобы человек издавал настолько противные звуки, «больше похожие на вопли дьявола»
— А ведь и правда, — признал андалузец. — За все эти годы я ни разу не слышал, чтобы краснокожие свистели. Они подражают голосам многих животных и птиц, но очень тихо, наш же свист разносится по всей округе.
— У нас на Гомере мы бы просто пропали, если бы не умели свистеть, — ответил Сьенфуэгос. — Это единственный способ передавать сигналы с одной горы на другую.
— А правда, что вы понимаете свист, как будто разговариваете?
— Разумеется! Более того, если будешь просто кричать, твоих слов никто не расслышит уже на четверти того расстояния, на которое слышен свист, ведь резкие звуки распространяются намного дальше.
С этого дня Сьенфуэгос начал обучать спутников азам техники «гомерского свиста», ведь знание таких сигналов, как «Внимание!», «Бегите!», «Спасайтесь!», «Вверх!», «Вниз!», «Опасность!», «Прячьтесь!», «Вода!» никогда не помешает.
— Ингрид как-то мне объяснила, что люди перестали быть животными с той самой минуты, когда научились общаться, — сказал он. — А свист — просто еще один способ общения.
Пока они тренировались, подшучивая над неспособностью Шеэтты сунуть пальцы в рот и дунуть с достаточной силой, чтобы произвести хоть какой-то звук, они потихоньку восстанавливали силы, а неугомонная девочка с большими черными глазами и длинными косичками их кормила и оберегала. На утро третьего дня она прибежала уже без привычной улыбки.
— Команчи! — воскликнула она, махнув в сторону горизонта. — Команчи без тени!
Мужчины как по команде вскочили на ноги и уставились в ту точку, куда она указывала. И действительно, в небо поднимались два столба черного дыма.
— Что это значит? — спросил ошеломленный Сильвестре Андухар.
— Только то, что сюда пожаловали команчи, — ответил Шеэтта, и лицо его помрачнело.
— Хочешь сказать, настоящие команчи — не те, которых вы изображали?
Навахо молча пожал плечами — должно быть, он и впрямь был обеспокоен. Наконец он ответил:
— Думаю, либо кто-то увидел наш сигнал и передал его дальше по цепочке — что, на мой взгляд, не слишком логично, ведь с тех пор прошло уже четыре дня. Либо сюда и впрямь заявились проклятые команчи, они ведь время от времени совершают сюда набеги. Либо, что кажется мне наиболее вероятным, какой-то отряд воинов, бродящий поблизости, увидел наш сигнал, принял его за сигнал настоящих команчей и решил к ним примкнуть, что и дает теперь понять своим дымом.
Тщательно обдумав слова навахо, Сьенфуэгос удрученно произнес:
— Итак, в двух случаях из трех нас поимеют еще более жестокие дикари, чем предыдущие. — Он непристойно выругался и добавил: — Ну что ж, похоже, судьба не оставила нам выбора, а потому мне хотелось бы знать: если мы спрячемся здесь, какова вероятность, что они нас найдут?
Когда андалузец перевел его слова, Шеэтта кивком указал на их следы, четко виднеющиеся на песке.
— Ветра нет, а значит, не стоит надеяться, что песок заметет наши следы. Как только команчи их обнаружат, они тут же нас догонят, они ведь знают пустыню, как никто другой, и понимают, что легче всего захватить нас именно здесь, между горами и лесом.
— В таком случае, что ты предлагаешь? — спросил Андухар.
— А что я могу предложить? — удивился тот. — То же, что и всегда: бежать без оглядки.
— И когда же мы наконец остановимся?
— Да пес его знает!
