Data set double. Prodrome

– Да, вы не ошиблись: мы действительно в Хьюстоне! – радостно прокричал Биби. – Привет, земляне! Мы отправляемся в будущее!

И миллионы людей, которые смотрели идущую по всем новостным каналам трансляцию, машинально ответили: «Привет!», поскольку не было никакой возможности не заразиться оптимизмом Феллера.

– Мы отправляемся в космос!

Известие о второй подряд презентации «Feller BioTech» вызвало ажиотаж во всем мире и стало главной темой разговоров и аналитических программ. Все понимали, что Биби готовит грандиозный сюрприз – в противном случае он бы не торопился, – и гадали, с чем он будет связан. Большинство считало, что после океана Феллер замахнется на космос, и, увидев за спиной Биби эмблему Космического центра имени Линдона Джонсона, поняли, что не ошиблись.

– А компанию мне составит Юджин Пропадипулович, руководитель NASA.

– Всем привет! – камера отъехала назад, и появившийся в кадре мужчина помахал зрителям. – Я счастлив и безумно горд тем, что мне выпала честь принять участие в сегодняшней демонстрации.

– Которую много лет готовили тысячи ученых, инженеров и специалистов NASA…

– …и «Feller BioTech».

– И сегодня мы представим невероятный результат нашего упорного труда.

– Грандиозный результат! – Пропадипулович заговорщицки посмотрел на Феллера: – Можно рассказывать?

– Думаю, все уже догадались, – в тон ему ответил Биби.

– Позволишь мне?

Здравомыслящие люди прекрасно понимали, что руководитель NASA и владелец «Feller BioTech» мастерски разыгрывают написанный сценарий, работая в стиле пары спортивных комментаторов, но большинство о таких мелочах не задумывалось и жадно следило за трансляцией, ожидая главного сообщения.

– Начинай, Юджин, – щедро предложил Биби. – Я уже пережил пятнадцать минут славы.

Отнекиваться Пропадипулович не стал.

– Как всем известно, вчера с мыса Канаверал стартовал пилотируемый корабль «Eagle», который доставил на исследовательскую станцию «Armstrong» очередную космическую экспедицию.

Режиссер трансляции поменял картинку, и на миллионах мониторов появилось изображение устремившейся в голубое небо ракеты.

– Было объявлено, что на орбиту отправилось пятеро астронавтов, но мы схитрили…

– Юджин, неужели мы обманули налогоплательщиков? – притворно удивился Феллер.

– Ни в коем случае, Биби, мы готовили сюрприз и кое о чем умолчали.

– Например, о том, что в действительности экипаж корабля состоял не из пяти, а из шести астронавтов.

– Биби, ты рассказал самое главное!

– Еще нет.

– Дай мне закончить!

– Прошу.

Пропадипулович выдержал театральную паузу и повернулся к большому монитору, на который режиссер вывел видео с орбиты:

– Привет, ребята!

– Привет, Юджин! – бодро отозвались астронавты.

– За вами наблюдает вся планета!

– Привет, планета!

– Привет, Америка!

– Привет из космоса!

Экипаж корабля был подобран почти в точном соответствии с правилами NASA: пара гомосексуалистов, феминистка, афроамериканец, азиат, существо седьмого пола с тягой к одиннадцатому и демократ. Правда, среди пятерых находящихся в кадре астронавтов отсутствовал пингер, но не из-за грубого нарушения Закона о равных возможностях, а умышленно, поскольку пингер и был сюрпризом…

– Какие планы на сегодня? – осведомился Пропадипулович.

– Через час я начну эксперимент со сверхчистыми материалами, – ответил азиат.

– Мы займемся биологическими процедурами, – доложили геи.

– Я…

– Подождите, подождите… – поднял руку руководитель NASA. – Я слышал, на станции нужно заменить несколько солнечных батарей, то есть выйти в открытый космос. Разве не так?

– Так, – подтвердило существо седьмого пола, исполняющее обязанности командира экспедиции.

– Кто займется ремонтом?

– Дик уже занимается.

– Дик?

– Дик Бартон! – громко сообщило существо, и планета шумно выдохнула.

– Дик Бартон стал шестым членом экипажа и прямо сейчас находится в открытом космосе, где занимается ремонтом солнечной батареи!

На этих словах режиссер вывел на экраны изображение с внешних видеокамер, и зрители увидели плывущего рядом со станцией астронавта, единственную защиту которого составлял массивный круглый шлем.

– Всего несколько недель назад… да что недель: еще вчера, чтобы выйти за пределы корабля, астронавту приходилось долго надевать громоздкий скафандр и постоянно следить за состоянием систем жизнеобеспечения, – громко рассказал Пропадипулович, и чувствовалось, что он и в самом деле преисполнен энтузиазма. – Но посмотрите, что происходит сегодня: Дик Бартон зашел в шлюз, надел удобный современный шлем с небольшим запасом кислорода и отправился в открытый космос!

Бартон подлетел к ближайшей видеокамере.

– Дик, привет! – крикнул Феллер.

– Привет, Биби!

– Ты уже справился с поломкой?

– Пару минут назад.

– Что там было?

– Поменял несколько деградировавших батарей.

– Проблем не возникло?

– Никаких.

– Работать было удобно?

– Вполне, – Бартон выдержал короткую паузу. – Здесь тихо, как под водой, ничего не отвлекает от работы.

– Нравится тишина?

– Впервые оказавшись в открытом космосе, я несколько минут парил над Землей, наслаждаясь тишиной и невероятным видом. И я верю, что скоро, очень-очень скоро многие жители Земли смогут повторить мой опыт и увидеть нашу планету с этой потрясающей высоты.

– Чего бы тебе сейчас хотелось?

– Честно?

– Дик, тебя слушают все земляне, конечно честно.

– Я хочу на Луну!

И сотрудники NASA, которые стояли вокруг Биби и Пропадипуловича, не удержались – захлопали и закричали, выражая бурное одобрение. И вместе с ними захлопали и закричали жители Земли, которым только что явили будущее.

– Я обещал, что человеку будет доступно все, и я сдержал обещание! – громко заявил Феллер, когда камера взяла его в крупный план. – Добро пожаловать в космос! Добро пожаловать в будущее!

– Карифа, привет!

– Лиззи! – Амин дружески поцеловала юную – ей едва исполнилось семнадцать, – пикси в щеку и тихо спросила: – Все в порядке?

– Я добыла то, что ты просила.

– Умница.

Молоденькая Лиззи подхватила некроз Помпео два года назад, потеряла левую ногу ниже колена, однако пингером не стала и ставить современный имплант не торопилась: государственная страховка была одноразовой, и умная Лиззи решила дождаться, когда ее тело перестанет расти, а до тех пор походить с дешевым, купленным у старьевщика протезом устаревшего образца, а заодно накопить денег на действительно высококлассный пинг. А если повезет – поменять обе ноги.

Тем более что отсутствие левой ноги не мешало угонять автомобили, в чем Лиззи считалась непревзойденным мастером.

– Неприметный темно-синий «Форд Лама», – сообщила девочка, пересылая на коммуникатор Карифы код владельца. – Я взломала идентификаторы и переписала их начисто. До утра машина будет абсолютно безопасна.

А утром обновятся полицейские базы и «Форд» станет токсичным.

– Спасибо, милая, – улыбнулась Амин, незаметно вкладывая в руку Лиззи «гильзу».

– Мне уже заплатили, – тихо сказала девочка.

– Это премия. Лично от меня.

– Спасибо.

Мать Лиззи сторчалась год назад, спустив на наркотики все, включая новенький, полученный от государства пинг правой руки, и девочке приходилось тянуть не только себя, но и двух сестер.

– Скажи, нас правда ждет война? – вдруг спросила Лиззи, пряча «гильзу» в карман.

– Какая? – нахмурилась Карифа.

– Все говорят, что «guerreros» попробуют снести FN23, а значит, и нам прилетит.

– Не прилетит, мы ведь не дуры.

– То есть война будет? – вздрогнула девочка.

Амин поняла, что юная пикси напугана, и вздохнула:

– Лиззи, не проходит и дня, чтобы «guerreros» не мечтали задушить FN23, и наоборот. Ты это знаешь не хуже меня. Они сражались много раз, и наверняка можно сказать одно: последняя война еще не случилась.

– Мне увезти детей из города? – очень серьезным, «взрослым» тоном спросила девочка.

– Есть куда?

– Тетя из Огайо давно звала в гости.

Несколько мгновений Карифа смотрела девочке в глаза, после чего прошептала:

– Уезжай через неделю, а за это время постарайся накопить деньжат, потому что неизвестно, когда ты сможешь вернуться. Но я тебе ничего не говорила.

Поцеловала ошеломленную Лиззи в щеку, села в «Форд» и резко взяла с места: она сильно опаздывала на встречу с Мегерой.

– Ты покажешь, как происходит биохакинг? – удивленно спросила Карифа, увидев, что подруга вытащила из рюкзака коммуникатор игривого розового цвета.

– Ты же хотела увидеть, – отозвалась сидящая на пассажирском сиденье Мегера.

– Хотела, – подтвердила Амин. – Но не думала, что увижу.

– Почему? Какой смысл биохакерам что-то скрывать? – не поняла Эрна. – Ты совсем не в теме и ничего не поймешь.

– В смысле – мало знаю? – уточнила мулатка.

– Извини, – после короткой паузы произнесла Мегера и посмотрела Карифе в глаза. – Я не хотела тебя обидеть.

– Ты не обидела… – Амин мягко улыбнулась и объяснила: – Дело не в том, что я узнаю какой-то секрет: как ты правильно заметила, я мало понимаю в программировании и совсем ничего – в биохакинге. Дело в том, что я стану свидетелем преступления, за которое полагается пожизненное.

– Ах, вот в чем дело… – Эрна отвлеклась от коммуникатора и покачала головой: – Еще раз извини, Карифа: я об этом не подумала. Я предупрежу, когда приступлю ко взлому, и ты сможешь выйти…

– Нет, – твердо произнесла мулатка.

– Нет? – растерялась Мегера.

– Я очень хочу посмотреть на твою работу, Эрна, и с радостью разделю с тобой ответственность за преступление.

– Несмотря ни на что?

– Несмотря ни на что.

Фраза прозвучала очень серьезно, однако ответить мулатке так, как та рассчитывала, Мегера не могла. Прошептала:

– Спасибо… – и уткнулась в коммуникатор.

Амин вздохнула и перевела взгляд на пустую ночную дорогу.

Эрна попросила заехать за ней в одиннадцать вечера, вышла вовремя, одетая в неприметную темную одежду, скрывая лицо под маской, и назвала адрес в Бронксе. Какое-то время молчала, сказав, что нужно подумать, а затем шутливо поинтересовалась, видела ли Карифа, как биохакеры взламывают людей.

– Приехали, – сказала Амин, останавливая машину у многоэтажного дома. – Кого мы здесь пасем?

– Никого, – спокойно ответила Мегера. – Надеюсь, он уже спит в своей кровати и никогда не узнает, что мы здесь были.

– То есть ты не планируешь вламываться в квартиру?

– Ни в коем случае, – покачала головой Эрна. – Первоочередная задача биохакера – не оставить следов, мы программируем клиента на выполнение нужных нам действий, однако все должно выглядеть, как случайность, ошибка или сбой maNika. Мы не приближаемся к клиенту, и то расстояние, на котором мы находимся сейчас, – это минимум.

– Зачем тебе это расстояние?

– Сейчас объясню… Или не надо?

– Ты помнишь, что я становлюсь свидетелем? – рассмеялась мулатка. И замолчала, увидев неспешно летящий на уровне второго этажа патрульный дрон.

– Завтра утром поменяешь нейрочип, – обронила Эрна.

– Без тебя знаю… – Карифа проводила дрон взглядом и продолжила: – Глупо идти в тюрьму, ничего не зная о преступлении.

– Так часто бывает.

– Так все говорят на суде, – уточнила Амин. И велела: – Рассказывай с самого сначала. Мне интересно.

– Хорошо, – Мегера провела рукой по розовому устройству. Судя по всему, она запустила стартовые программы и у нее появилось свободное время для разговора. – Основную работу сделает мой новый коммуникатор. С виду – самый обыкновенный, какой можно купить в любом магазине…

– Видно, что мощный, – перебила подругу Карифа.

– Ты об этом знаешь.

– Твой коммуникатор толще обычного, потому что ему требуется продвинутая система охлаждения.

– Он толще всего на три миллиметра.

– Для пингера этого достаточно, – мулатка прикоснулась к «технической половине» головы. – Я определяю размеры с точностью до микрона.

Датчики снимали нужную информацию и пересылали ее на искусственный глаз, который одновременно служил монитором.

– Да, пингер заметит, – признала Мегера. – Все время забываю, насколько ты зоркая.

Карифа довольно улыбнулась.

– В коммуникатор биохакера приходится ставить мощную систему охлаждения, потому что мы работаем на военных процессорах DAX256, используем суперматрицу SWED, но главное – внутри находится оригинальная, украденная в «Feller BioTech» нейроплата, к которой подключен maNika.

– И что из этого запрещено?

– Все, – рассмеялась Эрна. – Военный процессор – пять лет федеральной тюрьмы, столько же за суперматрицу и нейроплату, причем сроки суммируются. А если все эти игрушки запихнуть в один корпус и добавить maNika – срок вырастает до пожизненного. Так что, Карифа, мы с тобой уже совершили серьезное федеральное преступление.

– Для чего нужна нейроплата?

– В нее вставляется maNika.

– Взломанный?

– В этом нет необходимости, – отвечая на вопросы, Мегера запустила программу диагностики системы и внимательно следила за приходящими отчетами. – Каждый нейрочип имеет уникальный заводской номер, и взлом начинается с его определения…

– Каким образом?

– С помощью купленного на «черном» рынке полицейского детектора, – улыбнулась Мегера. – Номер клиента я узнала утром, теперь мы ищем в сети его maNika… – В одном из открытых «окон» начали появляться находящиеся поблизости нейрочипы. – Официально считается, что постоянный доступ в сеть необходим для онлайн-диагностики, чтобы вовремя определять отказавшие пинги и приходить людям на помощь.

– А на самом деле они за нами следят?

– Хотят следить. Сейчас такая слежка незаконна.

– Кого это останавливало?

– Пока останавливает… – Программа диагностики закончила работу, Мегера улыбнулась, увидев, что коммуникатор полностью готов к основному этапу операции, перевела взгляд на «окно» сканера и продолжила: – Парень, которого мы будем взламывать, спит в своей квартире на четвертом этаже. Вот его maNika… – Эрна ткнула пальцем в одну из меток. – Видишь, какой сильный отклик? Это потому, что сейчас maNika ничем не загружена. И я формирую обращение, прикидываясь запросом от диагностической системы.

– Мы уже преступники?

– С тех пор, как я купила коммуникатор.

– У кого ты его купила?

– Не важно, – голос Эрны стал рассеянным, а взгляд – сосредоточенным, и обращен он был не на подругу, а на монитор. Пальцы девушки порхали над клавиатурой, легко ее касаясь и формируя команды с невероятной скоростью. Карифа сообразила, что должна замолчать, замолчала, стараясь даже дышать как можно реже, и просидела так примерно семь минут.

До тех пор, пока Мегера не откинулась на спинку сиденья и шумно выдохнула:

– Все! Дальше он сам.

– Что сам? – уточнила заскучавшая Амин.

– Я убедила нейрочип клиента, что он общается с программой диагностики «Feller BioTech», и запросила всю имеющуюся на нем информацию… фактически делаю резервную копию. Для этой операции нужна устойчивая связь и по возможности не загруженный нейрочип, поэтому приходится работать по ночам.

– Сколько у нас времени?

– Минут двадцать, зависит от того, как долго клиент не чистил maNika.

– А потом?

– Потом у меня будет дубликат его нейрочипа, и я получу доступ ко всем его пингам.

Ответ прозвучал буднично, но для Карифы – страшно. Жутким громом прозвучал, потому что мулатка неожиданно подумала, что на месте неизвестного клиента могла оказаться она… может оказаться она – в любое мгновение, если враги «pixy» отыщут биохакера и захотят, чтобы она… например, убила Нкечи.

– И что ты сможешь с ним сделать? – криво улыбнулась Амин.

– Что угодно.

– Вообще все?

– Все, на что способны его пинги, – ответила Мегера. Услышала в голосе подруги грусть и поняла, откуда она взялась. Возможно, будь у Эрны в голове maNika, грусти было бы меньше, но сейчас это не имело значения. – У парня искусственная левая рука, заменен глаз, усилен слух и стоит сканер металлов. Я буду видеть его глазом, получать информацию с его сканера, а если захочу – заставлю его бить рукой в стену до тех пор, пока она не сломается.

– Рука или стена?

– До тех пор, пока что-нибудь из них не сломается.

– Но тебе нужно от него что-то другое.

– Разумеется, – кивнула Эрна. – Наш парень, его зовут Ахмед Симпсон, проснется в шесть утра, без четверти семь выйдет из подъезда, не забыв по дороге проверить почтовый ящик, в который ты положишь вот это маленькое устройство с разъемом для подключения к коммуникатору. Двери подъезда я открою.

– Зачем ему брать незнакомое устройство? – нахмурилась Карифа.

– Я проверяла видеокамеры и знаю, что Ахмед никогда не заглядывает в ящик, только ощупывает его левой рукой.

– Искусственной рукой?

– Да, искусственной рукой, – подтвердила Мегера. – Ахмед достанет устройство, но не почувствует его и не увидит, а сразу положит в карман. И в этом кармане оно приедет к нему на работу.

– А как же сенсоры безопасности?

– Пока устройство не подключено к компьютеру, оно не вызовет сомнений у охранных систем. Ахмед спокойно пронесет его внутрь защищенного периметра и подсоединит к компьютеру.

– И по-прежнему не будет ничего видеть?

– Я буду управлять его левой рукой и левым глазом.

Несколько мгновений Амин смотрела на безмятежно спокойную подругу, после чего дернула плечом:

– Невероятно, – но это слово далеко не в полной мере отражало бушующую в ее душе бурю.

– Нет, просто биохакинг.

Преступление, за которое предусматривалось пожизненное заключение в федеральной тюрьме строгого режима. Только такими – беспощадными, запредельно драконовскими мерами, властям удалось справиться с бесконечными атаками на нейрочипы, которыми увлеклись хакеры несколько лет назад. После того как мир слегка пришел в себя после пика некроза Помпео и начал возвращаться к нормальной жизни, у киберпреступников появился соблазн под названием «maNika»: им показалось, что с помощью взятых под контроль людей они смогут совершать идеальные преступления. То есть оставаться безнаказанными. Пингеров принялись взламывать по всему миру: ради убийств, ограблений, воровства и просто так. Их подставляли под тюремные сроки и подвергали издевательствам, например заставляя раздеваться на оживленных площадях. Люди, только что пережившие ужас пандемии, выплескивали накопившийся страх на беззащитных инвалидов и заставили власти пойти на жесточайшие меры. Биохакинг официально назвали самым опасным и отвратительным преступлением, отменили все смягчающие обстоятельства и любые наказания, кроме пожизненного, но потребовалось приговорить пятьсот семьдесят семь киберпреступников, прежде чем до остальных дошло, что шутки закончились, и только после этого волна биопреступлений пошла на спад.

Это не означало, что специалистов по взлому людей не осталось, это означало, что они стали предельно осторожны.

– Что за устройство мы дадим Симпсону?

– В нем записана программа, которая поможет мне взломать внутреннюю сеть банка, в котором работает Ахмед. Снаружи нам не влезть, поэтому Ахмед скачает программу в один из коммуникаторов, а потом спустит устройство в унитаз, скрыв тем самым все следы.

– Как просто…

– Ты действительно так считаешь? – усмехнулась Мегера.

– Нет, я вижу, что ты много работала, чтобы выйти на столь высокий уровень и научиться взламывать людей, но…

– Тебе неприятно.

Эрна не спрашивала.

– Неприятно, – не стала отрицать мулатка. – В какой-то момент я подумала, что ты и меня можешь взломать.

– Я не стану тебя взламывать, Карифа, но другие – могут.

Несколько секунд Амин яростно смотрела на подругу, после чего кивнула:

– И я стану куклой в чужих руках?

– Увы.

– Обидно, – мулатка помолчала. – И очень страшно, если честно.

– Используй no/maNika, – посоветовала Эрна, возвращаясь к работе. Ее голос вновь стал чуточку рассеянным.

– Разве no/maNika нельзя взломать?

– Нельзя… этот нейрочип не имеет выхода в сеть.

– А диагностика?

– По кабелю.

– Полная защита?

– Не полная, но очень серьезная, – ответила Мегера, не отрывая взгляд от коммуникатора. – no/maNika придумали для того, чтобы пингеры остались свободными.

– Кто придумал? – не сдержалась Карифа, хотя догадывалась, каким будет ответ.

– Говорят, Орк, – обронила Эрна. – Больше, вроде, некому.

Хорошее преступление готовится долго, развивается неспешно и не должно приводить полицейских к организатору. Хорошим, преступление делает не столько добыча, сколько безнаказанность, поэтому в идеальном случае исполнителям не следует знать, что они совершают преступление.

Как не знал об этом Ахмед Симпсон, менеджер по работе с клиентами в крупном филиале респектабельного Первого Восточного банка. С тех пор как финансовые операции полностью ушли в цифру, живых работников в банках и филиалах осталось мало, а наличных денег и облигаций еще меньше, поэтому главной целью для грабителей стали личные сейфы, и Первый Восточный был прекрасной мишенью. Он располагался в дорогом Ист-Сайде и прятал в своем хранилище ценности всех местных богачей.

Первый Восточный полностью соответствовал требованиям Федеральной комиссии по банковской деятельности, был великолепно защищен от вторжения, и хакеры могли его взломать, только подкупив кого-нибудь из служащих. Поэтому для первого дела Мегера выбрала именно ограбление филиала: минимальный риск, неплохой куш, отличная возможность продемонстрировать навыки биопреступника лидерам «pixy», но при этом и полицейские, и следователи страховой компании сочтут взлом обычным хакерским преступлением. Никакого «био».

– Уже можно? – нетерпеливо спросила Карифа.

– Да.

Мулатка улыбнулась, вышла из машины и тут же выругалась.

– Что случилось? – громким шепотом спросила Мегера.

– Мертвецы, – в тон ей отозвалась Амин. Благодаря пингам ей не требовался фонарик, чтобы разглядеть сидящих рядом с мусорными баками бродяг: двух стариков в потертых штанах, разбитых ботинках и куртках армейского образца. Рядом валялись грязные рюкзаки.

– Криминал?

– Их убил Помпео, – ответила Карифа, разглядев черные пятна на руках одного бродяги и шее другого. – Или они не обратились в больницу, или их выгнали.

– Такое бывает?

– Мы в Нью-Йорке, здесь бывает все, – буркнула мулатка, радуясь, что не забыла надеть тонкие перчатки. – От некроза нечасто умирают одновременно, но у них получилось.

Эрна промолчала.

Амин поморщилась, вздохнула, подошла к задней двери и мягко надавила на ручку. Дверь подалась, а значит, система безопасности филиала действительно находилась в их руках. Как и система видеонаблюдения, записи которой Эрна собиралась стереть после завершения операции. Что же касается уличных видеокамер полиции Нью-Йорка, они зафиксировали прошедшую по переулку девушку, но лицо мулатки скрывала маска, нейрочип никак не был с ней связан и будет заменен после ограбления. Так что опознать Амин не было никакой возможности. А поскольку сигнализация промолчала, никак не среагировав на открытую дверь, ИИ уличной безопасности посчитал отправку патрульного дрона бессмысленной тратой муниципальных ресурсов.

– Неужели у нас получится? – тихо спросила Амин.

– Обязательно, – подтвердила Эрна. – Продолжай.

Внутреннюю схему филиала Карифа выучила наизусть. Она неспешно прошла по коридору – все нужные двери оказались открыты Мегерой, – и задержалась лишь перед сейфом, поскольку Эрне понадобилось время, чтобы отключить дополнительную сигнализацию.

– На месте.

– Снаружи чисто.

– Прекрасно.

– Я отключила электронные замки, так что просто выбивай дверцы и забирай все, что понравится.

Послышался треск – Карифа взломала первую ячейку, а затем короткий доклад:

– Здесь полно золотых монет!

– Значит, мы явились по адресу, – рассмеялась Эрна. – Сегодня будем пить шампанское!

– Горяченький утренний приветик, мои любимые железные человечки! С вами снова ваш обожаемый Нгонгма Кеннеди, и сегодня мы обсудим новейшее устройство от компании «MicroPing», которое мне доставил посыльный дрон десять минут назад! Индивидуальная доставка является бесплатной услугой, предоставляемой компанией «MicroPing» абсолютно всем ее обожаемым клиентам. А теперь посмотрите на замечательную упаковку, в которой «MicroPing» доставляет свои замечательные товары: стильный минималистичный дизайн никого не оставит равнодушным. Один только вид серебристой упаковки заставляет трепетать сердца, а выдавленные на крышке буквы «М» и «Р» вызывают экстаз у настоящих ценителей прекрасного…

Нгонгма Кеннеди был самым известным пингер-блогером Восточного побережья, входил в мировой топ-20, и его ролики набирали головокружительное число просмотров. Конелли не понимал, для чего пялиться на то, как странное существо, причисляющее себя к шестому полу с элементами третьего, десять минут открывает коробочку, чтобы потом еще час приторно рассказывать о ее содержимом, и лишь вздохнул, глядя на прилипшего к монитору сына.

– Что он продает сегодня?

– Не продает, а представляет, – ответил Майк, даже не повернувшись к отцу.

– Что именно?

– Новый пинг.

– Какой?

– Я еще не знаю.

– Э-э… – Фаусто помолчал. – Тебе это нужно?

– Еще не знаю.

Сын отвечал механически, равнодушно, показывая, что его не следует отвлекать, и одновременно жевал утренние хлопья…

«Специальные высококалорийные кукурузные хлопья с особыми добавками для пингеров!»

Что там может быть «специального для пингеров», Конелли не понимал, но хлопья рекламировал Нгонгма, и сын покупал только их.

– Как дела в колледже?

В ответ – тишина, потому что блогер приоткрыл коробку, и сын затаил дыхание. Впрочем, Фаусто не ждал ответа. Давно не ждал, вот уже три года. Потому что ни сын, ни жена так и не простили Фаусто того, что он не заразился, не простили иммунитета к заразе Помпео. Иммунитета, который он не передал ребенку: чертовы гены смешались не так, как хотелось Конелли, и Майк едва выжил после того, как некроз поразил шесть ребер. Марии пришлось поставить новую левую ногу, она категорически отказалась менять непораженную правую. В доме стало мрачно, и, несмотря на все усилия, Фаусто так и не смог сделать их отношения прежними. А потом Мария выпила упаковку снотворного, запив таблетки бутылкой виски, и они с Майком остались вдвоем. В одной квартире, но не вместе.

Потому что теперь сын обвинял Конелли еще и в смерти матери.

Коммуникатор подал сигнал, Фаусто нажал на кнопку приема вызова и услышал голос Гуннарсона:

– На месте.

Машина у подъезда.

– Хорошего дня, – буркнул Конелли.

Сын не ответил.

Двадцать пять миллиардов долларов.

Специальный агент Конелли был здравомыслящим человеком и никогда не задумывался, что бы сделал, окажись в его распоряжении такие огромные деньги, – по той причине, что ни в чудеса, ни в лотерею не верил и понимал, что такой суммы и даже вдесятеро меньшей… – даже в сто раз меньшей! – ему не видать, как своих ушей. Но сейчас Фаусто нужно было представить, что сделал с двадцатью пятью миллиардами человек, выросший в роскоши, учившийся в одном из лучших университетов планеты и придумавший нейрочип. Представить, поскольку поиском самих денег занимались сетевые роботы.

Биби Феллер, как и обещал, скинул всю информацию по старому траншу, однако перевод оказался выполнен по всем правилам тайных финансовых операций. Деньги начали путешествие, как кредит, выданный небольшим банком небольшой компании, компания тут же лопнула, а банк после столь неудачной операции мгновенно разорился, и спросить, откуда на его счету появилась столь крупная сумма, оказалось не у кого. Сами деньги были выплачены по контракту, который никто не собирался исполнять, а фирма, которая его подписала, тоже разорилась. Все операции проводились в электронном виде вдали от финансового надзора и прошли в течение одного дня. В конце концов, сумма разлетелась на мелкие части, спряталась в криптовалюте и окончательно затерялась. Конечно, понятие «окончательно» к сети имеет опосредованное отношение, при желании можно отыскать даже очень старые «хвосты», но этим занимались роботы, перелопачивая горы финансовой информации и позволяя Конелли предаваться размышлениям.

На что А2 мог потратить двадцать пять миллиардов?

Этот вопрос Фаусто задал, сидя за письменным столом и глядя на расположившуюся в кресле напротив Рейган. Когда Конелли приказали вплотную заняться организацией Орка, численность его отдела утроилась, в команду пришли неплохие оперативники, однако полным доверием Фаусто по-прежнему пользовалась только синеволосая Рейган, цепкая и умная. С ней Конелли предпочитал проводить «стартовые» совещания, во время которых разрабатывалась стратегия расследования.

Третьим находящимся в кабинете офицером был Гуннарсон, ставший телохранителем Конелли по личному распоряжению Митчелла и меньше чем за год превратившийся из сопровождающего в помощника. В первые недели Гуннарсон преимущественно помалкивал, изучая новое подразделение, затем начал высказывать свое мнение, как правило во время поездок, несколько раз подал удачные идеи и постепенно превратился в полноправного участника совещаний.

– Итак, мы ищем колоссальную сумму, которую А2 куда-то дел. Что скажете?

– Каким он был человеком? – вдруг спросила Рейган.

– Странным, – молниеносно ответил Конелли.

Это было первое определение, которое пришло ему в голову.

– В смысле?

– Все гении странные.

– Согласна, – помолчав, признала синеволосая. – А2 любил людей?

– Ну у тебя и вопросы… – протянул Фаусто. – Кто знает?

– Думаю, любил, – поделился мнением Гуннарсон. – То есть любит, если вы считаете, что он жив.

В свое время здоровяк долго приглядывался к Рейган, не зная, как к ней относиться, однако постепенно синеволосая завоевала его расположение в том числе и тем, что тоже была пингером, причем стала по собственному желанию: некроз пока обходил ее стороной. Как и многие другие сотрудники, Рейган согласилась на вживление систем наблюдения и контроля, так что ее правый глаз и правый висок представляли собой пинг-зону.

Они часто спорили во время совещаний, и сегодняшнее не стало исключением.

– Феллер любит людей? С чего ты взял?

– Иначе не придумал бы maNika.

– Это бизнес, – пожал плечами Конелли. – Нейрочип вывел его компанию на первое место в мире и, судя по всему, надолго.

– Ради бизнеса А2 мог придумать что-нибудь ненужное, вроде беспилотной машины или умных очков, в общем, очередную игрушку, которую можно продать с помощью агрессивного маркетинга, – протянула синеволосая, успевшая обдумать слова Гуннарсона. – А maNika спас цивилизацию.

– Неужели? – у Конелли было собственное мнение на этот счет, однако он держал его при себе.

– Ты бы хотел жить в мире инвалидов? – перешла в наступление Рейган. – Нейрочип сделал пинги естественной частью организма, без него мы были обречены, поскольку ни один протез старого образца, даже самый совершенный, не способен сравниться с пингами.

Изобретенный А2 maNika подключался к нервным окончаниям, сплетал биологию человека с механикой пингов и обеспечивал идеальную идентичность имплантов. Пинги становились частью тела.

– И не будем забывать, что Феллер занялся разработкой нейрочипа задолго до появления некроза Помпео, – вернул себе слово Гуннарсон. – Я читал, он всегда был двинут на идее улучшения людей.

– Ты веришь написанному? – удивился Конелли.

– Верю, потому что читал это у Орка.

– Ты читаешь Орка? – еще больше удивился Конелли.

– А ты нет? – в тон ему ответил афрошвед.

– Если скажу, что нет?

– Если скажешь, то соврешь, – убежденно произнес Гуннарсон. – Все читают Орка. Или слушают его.

– Тогда почему ты читаешь?

– Я и слушаю, и читаю.

– Давайте на время оставим Орка, – предложила Рейган. – Мы собрались ради другого расследования.

Синеволосая агент отличалась невысоким ростом и кругленьким, совсем неспортивным сложением. Она любила посплетничать с подругами в столовой, первой узнавала все новости GS и считалась самой веселой девчонкой «Бендера». Но горе было тем, кто попадал к ней на крючок: «болтушка и хохотушка» отличалась бульдожьей хваткой и могла расколоть любого подозреваемого.

– Почему ты спросила, как А2 относится к людям? – вернулся к делу Конелли, бросив на Гуннарсона выразительный взгляд: книги Орка еще не были запрещены, а сам он не объявлен террористом, но признаваться в изучении его работ агенту GS не следовало.

– Узнав А2 лучше, мы сможем предположить, на что он мог потратить столь огромную сумму, – объяснила синеволосая.

– Купил остров подальше от всех и расслабляется, – хмыкнул афрошвед.

– Вечная пенсия? – прищурился Фаусто.

– Вроде того.

– Ты бы этого хотел?

– Звучит интересно.

– В этом и проблема, – вернула себе слово Рейган. – Вы размышляете со своей точки зрения, а нужно думать так, как А2.

– Для того чтобы думать, как А2, нужно быть им, – язвительно сообщил Гуннарсон.

– Да, – согласилась синеволосая. – Однако чем больше мы о нем узнаем, тем точнее определим, на что он потратил двадцать пять миллиардов.

– Чтобы узнать А2, нужно плотно пообщаться с Биби, а это малореально. К тому же я не уверен, что Биби станет откровенничать, а давить на него мы не сможем.

– Мы предположили, что А2 любил людей, хотел сделать их совершеннее… Как минимум – помочь инвалидам.

– И что нам дает это знание?

Несколько мгновений Рейган водила пальцем по столешнице, затем подняла на Фаусто взгляд и ответила:

– Мы точно знаем, что он не купил остров.

– Не вижу связи, – буркнул афрошвед.

– Рейган права, – поддержал синеволосую Конелли. – А2 мог бы устроить себе пенсию еще при рождении: плюнуть на все, спрятаться вдали от людей, в каком-нибудь красивом месте с комфортным климатом, жить в свое удовольствие, развлекаться и ничего не брать в голову. Вместо этого он стал учиться, причем не принятой у богачей юриспруденции, а серьезным наукам, и в конце концов разработал нейрочип.

– Который сделал его брата сверхбогатым человеком.

– Мне не очень понравился Биби, – медленно произнес Фаусто, – однако сейчас мы говорим об А2.

– Мы определили, что пропавший Феллер – прекрасно образованный и очень деятельный человек, – подвел итог Гуннарсон. – Который не спрятался на острове.

– Он поставил перед собой амбициозную цель и достиг ее, – протянула Рейган. – Более того, ему нравится работать в этом направлении…

– А значит, он не остановится, – закончил за нее Конелли. – Он продолжит разработки.

– Средства у него есть, – прищурилась синеволосая. – Но для исследований такого уровня требуется очень серьезная аппаратура. Ее в интернет-магазине не закажешь.

– Значит, Биби дал ему не только деньги, но и аппаратуру, – подал голос афрошвед. – Во имя братской любви.

– Согласен, – кивнул Фаусто. – Что нужно для развертывания подобной лаборатории, кроме денег и оборудования?

– Тихое место.

– Подойдет любой остров.

– Что снова заводит нас в тупик, – вздохнул Гуннарсон. – Какая разница, зачем А2 уехал на остров: чтобы наслаждаться бездельем или заниматься научными исследованиями? Он спрятался, уехал, и мы можем потратить на поиски несколько лет… Которых у нас нет.

– Нет, – эхом повторила Рейган.

– Я знаю, что «нет», – огрызнулся Конелли.

– Другое «нет», – уточнила синеволосая.

– Какое другое? – не понял афрошвед.

– Если А2 не расслабляется, а занимается исследованиями, мы отыщем его намного быстрее.

– Каким образом?

– Что ему нужно кроме лаборатории?

Офицеры переглянулись.

– Желание заниматься делом, а не бездельничать в свое удовольствие, – повторил афрошвед.

– Подопытные, – догадался Конелли, взглядом показывая синеволосой, что восхищен ее сообразительностью. – Если А2 продолжает исследования в прежнем направлении, например совершенствуя maNika, ему нужны инвалиды. Причем, по возможности, с разными повреждениями. То есть его лаборатория находится недалеко от…

Фаусто замолчал.

– Сейчас А2 работает незаконно, – тихо сказала Рейган. – Он не скован официальными условностями, может брать любых людей и делать с ними все, что захочет.

– Таких людей много там, где идут военные действия, – пробурчал Гуннарсон.

– Или там, где жизнь превратилась в хаос.

– Кажется, мы говорим об одном и том же месте.

– О Европе, – громко произнес Конелли.

– Ты тоже догадался? – пошутила Рейган.

– Пришел отчет из финансового подразделения: наши сетевые роботы отследили деньги Феллера до Франкфурта. На этом след потерян.

– Естественно, – усмехнулась Рейган. – Это ведь Европа.

– Какой дурак будет хранить деньги во Франкфурте? – удивился афрошвед.

– Верно: дурак не будет. Но европейская финансовая сеть черная чуть больше, чем на девяносто процентов. Если у тебя есть серьезная поддержка, в ней можно растворить миллиарды.

– В таком случае, примем за основу версию, что А2 прячется в Европе, – решил Конелли. – А значит, и нам придется посетить эту жуткую помойку.

– К сожалению, далеко не все разделили воодушевление, возникшее после второй, «космической», презентации «Feller BioTech», и штаб-квартиру корпорации пикетирует не менее трех тысяч человек, требующих прекратить бесчеловечные, по их мнению, эксперименты. По мнению радикально настроенных граждан, Биби Феллер превращает людей в бездушные машины, что обязательно приведет к уничтожению человеческой цивилизации в том виде, в котором мы ее знаем…

– Ты здесь?

Сидящая перед настенным коммуникатором Лариса неохотно убавила звук, поднялась и повернулась к гостю:

– Дядя Сол.

– Добрый день.

– Теперь уж не знаю, насколько он получится добрым.

– Все шутишь…

– Да, конечно, – женщина позволила поцеловать себя в щеку и отошла к бару. – Виски с содовой?

– Да, пожалуйста.

Старик взял предложенный стакан и вслед за Ларисой вышел на открытую террасу, с которой открывался великолепный вид на Центральный парк. Женщина знала, что дядя Сол терпеть не может высоты, и специально выбрала для разговора неприятное старику место.

– Сегодня отличная погода.

– Ветрено.

– А мне нравится, – Лариса остановилась у перил, откинула голову назад и тряхнула волосами, позволив им рассыпаться по ветру. Дядя Сол, остановившийся в шаге от двери, смотрел на светлые волосы, как завороженный. И не только на них: на большие зеленые глаза, в которых сверкали веселые огоньки, на скользнувшую по полным губам улыбку, на красивую шею, на большую грудь, прикрытую черным шелком кимоно. Лариса встретила гостя в длинном одеянии, издалека показавшемся консервативным, однако разгулявшийся ветерок сыграл с тончайшей тканью веселую шутку, и теперь она повторяла каждую линию тела, не скрывала, а подчеркивала красоту молодой женщины, способную возбудить даже мумию. А старик, благодаря усилиям бесчисленных врачей, мумией не был. И смотрел на Ларису с вожделением… до тех пор, пока его взгляд не опустился на ее длинные, очень красивые ноги.

В этот момент дядя Сол вздрогнул и сделал большой глоток «бурбона».

– Никак не можешь привыкнуть? – мягко спросила Лариса.

И заставила старика вздрогнуть повторно: он был уверен, что, подставив лицо ветру, она закрыла глаза.

Вздрогнув, дядя Сол признал пропущенный удар, но тем не менее нашел в себе силы ответить:

– Давно привык.

И снова глотнул виски.

– Врешь, – Лариса поправила кимоно, медленно проведя руками по груди, и осведомилась: – Зачем приехал?

Порывов ветра больше не было, но пышные волосы продолжали слегка волноваться, и женщине приходилось изредка поправлять их рукой.

– Хотел тебя увидеть.

– Дождался бы Рождества, на большую вечеринку меня еще приглашают.

– Я вижу тебя чаще, чем ты думаешь.

– Шпионишь?

– Иногда оказываюсь в тех же клубах.

– Зачем ты в этом признаешься?

– Я… – старик покрутил опустевший стакан и бросил его в ближайшее кресло. – Ты права – я до сих пор не привык к тому, что с тобой случилось, не принял… Глупо это скрывать. Я не могу себя изменить, но не могу забыть тебя. Да, я шпионю! Я приезжаю смотреть на тебя издали! Я… – Он ощерился, понимая, что признается в слабости, но все равно продолжил: – Ты не появлялась в клубах неделю.

– Мне наскучила ночная жизнь, дядя Сол, – легко ответила Лариса. – Считай, что я повзрослела.

– Ты никогда не повзрослеешь.

– Так и останусь глупой девчонкой?

– Юной девушкой, – поправил ее старик. – Юной девушкой, которую я…

Лариса подняла брови. Старик отвел взгляд, сожалея, что виски закончился, а слуги, чтобы наполнить стакан, рядом не оказалось. Уходить с террасы к бару он не собирался.

– Ты не был против, чтобы я вышла замуж за Биби.

– Но…

– Когда мой отец принялся его обхаживать, Биби явился к тебе за советом, и ты мою кандидатуру одобрил. Естественно, одобрил, ты ведь знал, какая я мастерица.

– Не говори так, – глухо попросил старик.

– Ты подложил меня под Биби.

– Но Моника еще была жива! Что я мог поделать? Биби спросил совета, и я… – дядя Сол отвернулся.

Лариса помолчала, ожидая продолжения, но когда поняла, что старику нужно время, чтобы справиться с голосом, мягко произнесла, медленно ведя пальцем по перилам:

– У тебя всего в достатке: деньги, положение, решительность, твердость, жестокость, – и подняла взгляд колдовских зеленых глаз на бывшего любовника. – Но тебе отчаянно не хватает безумия.

– Разве это плохо? – не понял дядя Сол. – Зачем нужно безумие?

– Затем, чтобы не плакать, вспоминая о том, что тебе его не хватило.

И он снова дернулся. Так сильно дернулся, будто Лариса врезала ему молотком.

– Зачем ты приехал?

Повторяться старик не стал:

– Ты знаешь, что происходит в мире?

– В последнее время я отошла от сообщества. Впрочем, они никогда меня не жаловали.

– У Биби серьезные проблемы.

– А мне казалось, что у него взлет. Мой муж превратился в кумира планеты, – Лариса повернулась и встала к старику лицом. Однако он сумел сдержаться и не среагировать на сексуальную, весьма провокационную позу.

– Ты не хуже меня знаешь, что главные решения принимаются не на сцене, а в кабинете владельца театра. Сообщество решило, что Биби получил слишком большой кусок, и собирается восстановить баланс. Твой муж медленно, за пару месяцев, уйдет со сцены и вернется к жизни обычного стратегического инвестора.

– Ты приехал, чтобы сказать об этом?

– Я приехал, чтобы сказать, что Биби, как мне кажется, собирается воевать, ему понравилось быть кумиром, и гордыня требует решительных действий. Он знает, что не устоит, но будет биться, и поэтому советую держаться от Биби подальше. У вас есть прекрасный дом на Сейшелах – поживи в нем пару месяцев.

– Безумие… – очень тихо и не очень понятно произнесла женщина.

– Да, Биби сошел с ума, – подтвердил старик, но ошибся: Лариса имела в виду совсем другое.

– Капелька безумия еще никому не вредила, – женщина с жалостью посмотрела на собеседника. – Знаешь, почему мы никогда больше не будем вместе? Потому что даже сейчас ты не нашел правильных слов, как тогда, десять лет назад, когда я рыдала, стоя перед тобой на коленях, и была готова на что угодно, лишь бы ты… – Лариса улыбнулась, но взгляд не отвела. – Да, старый развратник, я искренне тебя любила и была готова на все. Но ты отдал меня Биби, теперь он мой муж, и я его не брошу, тем более раз ему хватило безумия бросить вам всем вызов. Я буду рядом.

– Но ведь ты его не любишь!

– А это уже не твое дело, – Лариса вновь подставила лицо налетевшему ветру, зажмурилась и улыбнулась так, будто вспомнила что-то очень хорошее, замечательное настолько, что все вокруг стало абсолютно неважным.

– Ты спишь с каким-то проходимцем!

– Ты и об этом знаешь? – обронила женщина. И по ее тону стало понятно, что улыбнуться ее заставило воспоминание о «проходимце».

– Я знаю о тебе все.

– В таком случае, Сол, ты знаешь, почему я не появляюсь в клубах: теперь я сплю только с Джа и мне это нравится. Нравится переживать с ним чувства, о которых я уже не мечтала, нравится, что только он имеет право ко мне прикасаться, нравится, что я не удовлетворяю себя сразу, как захочу, а жду именно его и думаю только о нем. Мне нравится снова любить, старик, и мне безумно нравится, что я люблю именно Джа.

Это был сильный, идеально рассчитанный удар, от которого у дяди Сола заныло сердце. Он побледнел, некоторое время яростно смотрел на женщину, в которую он превратил юную девушку, после чего прохрипел:

– Я их уничтожу: и твоего любовника, и твоего мужа.

Резко развернулся и, не прощаясь, направился к лифту.

Лариса проводила старика очаровательной улыбкой, отвернулась и облокотилась на перила, с удовольствием разглядывая зеленые шапки деревьев Центрального парка.

– Как тебе общий фон? – тихо спросил сенатор Томази, отозвав Бобби Челленджера в сторону.

– Ответить честно или не подрывать вашу уверенность перед выступлением? – в тон ему ответил режиссер.

– Начало оптимизма не внушает, – не стал скрывать Томази. – Но я хочу правду.

Толстый Челленджер сенатора раздражал. Томази не нравилось в режиссере абсолютно все: размеры, одышка, длинные и не очень чистые волосы, привычка прикрывать телеса безразмерными штанами-карго, кедами и футболками с дурацкими принтами; сейчас, к примеру, на пузе Челленджера застыла обезьяна с гранатой и надписью: «Мир – наша цель!» Одним словом, Бобби законодателя бесил. Но Бобби умел превращать во всемирный тренд самые безнадежные проекты, его рекомендовал дядя Сол, а решения старика Джанлука оспаривать не смел. Кроме того, он видел, что Челленджер действительно сильный профессионал, и заставил себя смириться с его дурацким образом.

– Наша главная проблема – Дик Бартон, – поморщившись, произнес Бобби. – Выпустив его в свет, Биби сработал гениально, практически лишив нас пространства для маневра. Сейчас планета влюблена в стопроцентного пингера, люди обсуждают полет на Луну и Марс, и будет очень трудно заставить их думать в нужном нам направлении. Всякий раз, когда вы станете атаковать пингеров, люди будут вспоминать Дика Бартона, своего героя.

– Хочешь сказать, что я ввязался в безнадежное сражение?

– Безнадежные сражения – мой профиль, сенатор, – усмехнулся Бобби. – Если бы ваши шансы на успех оценивались хотя бы в двадцать процентов, вашими делами занимался бы улыбчивый прощелыга в модном костюмчике. Ну, из тех, что вам нравятся: стройный, мускулистый, аккуратно причесанный, с дипломом заведения Лиги плюща.

– Давай перестанем обсуждать мои пристрастия, – Томази прищурился. – Ты уверен, что сделаешь больше, чем мускулистый мальчик?

– Я сделаю то, о чем мы договорились, – хладнокровно ответил Челленджер. – У меня тоже случались проколы…

– Как часто? – перебил режиссера Джанлука.

– Два или три раза. И я не хочу увеличивать эту цифру, сенатор, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Я понимаю. – Томази огляделся, наблюдая за тем, как ловко помощники толстяка готовят помещение к трансляции и насколько уверенно работают с собравшимися журналистами администраторы.

– Выступление получится горячим, – пообещал Бобби. – Но оно и должно быть таким: наша задача на сегодня – привлечь внимание. Будьте добры не отклоняться от сценария и ни в коем случае не нести в прямом эфире отсебятину. Я буду постоянно на связи, и вы должны строго следовать моим инструкциям.

– Я тебе не нравлюсь, да? – вдруг спросил Томази.

Он рассчитывал, что Челленджер смутится и уйдет от ответа, но наглый толстяк почесал пузо, глядя на Джанлуку, как на случайного собутыльника в баре, и вальяжно произнес:

– Я – профессионал, сенатор, я делаю конфетки даже из дерьма, которое на дух не переношу.

– Не боишься говорить такие слова сенатору Соединенных Штатов? – Томази побледнел от бешенства.

– А вы не боитесь, что если доведете меня, то я плюну на происходящее и уеду? А вы сначала отправитесь на порку к дяде Солу, а потом – лизать мою отнюдь не мускулистую задницу, которая никогда не училась в заведениях Лиги плюща?

– Ты что, бессмертный?! – не сдержался Томази.

Крик привлек внимание помощников, однако приближаться к собеседникам им было запрещено, и они ограничились заинтересованными взглядами.

Что же касается Бобби, то он широко зевнул и произнес:

– Джанлука, запомни простую вещь: я на тебя не работаю и не собираюсь. Марш за стол повторять сценарий, и не дай бог тебе ляпнуть что-нибудь такое, что мне не понравится.

Выдав эту реплику, толстяк вновь зевнул опешившему политику в лицо и отправился к режиссерскому пульту.

Первоначально Томази хотел выступить на фоне Капитолия, однако Бобби идею забраковал. Напомнил о беспорядках, которыми закончилось спонтанное интервью сенатора на улице, и сказал, что нет нужды намекать на то, что обе палаты проголосуют за предложенный закон, не забыв, разумеется, сплясать для налогоплательщиков ритуальные танцы.

«Будем упирать на то, что законопроект – ваша личная, выстраданная инициатива, сенатор, ваша принципиальная позиция. Представим вас сражающимся за справедливость одиночкой».

И вместо открытой площадки Томази оказался в просторном светлом зале, в котором можно было идеально выставить и свет, и звук. И обойтись без защитных масок.

– Я рад объявить, что мои скромные усилия не пропали даром, – громко произнес он, в упор разглядывая журналистов. – Я наконец-то обрел достаточное количество единомышленников и с гордостью сообщаю, что начинаю кампанию в поддержку нового законопроекта, призванного укрепить безопасность Америки…

– Вы имеете в виду «закон Томази»? – выкрикнул кто-то с задних рядов.

Новая инициатива только набирала ход, но Челленджер распорядился сразу присвоить проекту имя и пользоваться только им.

– Признаться, меня немного смущает название, которое вы, ребята, дали моему скромному предложению, – сенатор идеально сыграл этот эпизод и голосом, и выражением лица. – Я всего лишь представляю мнение людей, которым небезразлична судьба Америки, но раз вы настаиваете, то да: речь идет о «законе Томази».

– Вы собираетесь ограничить конституционные права пингеров?

– Нет.

– Но вы не станете отрицать, что являетесь последовательным противником пингеров?

– Как я могу быть противником пингеров, которые являются частью нашего общества? Они такие же граждане и налогоплательщики, как все мы, – парировал сенатор. – Мы живем не рядом, а вместе. Моя дочь – пингер, и будем откровенны: некроз Помпео может в любое мгновение сделать пингером меня самого. Я готов к этому. Я приму заболевание с тем же достоинством, с каким приняла свою судьбу моя дочь. Огромное количество пингеров служит в армии, полиции, избирается в законодательные органы и работает в правительстве. Мы – одно целое. Мы – американцы. Но не будем забывать, что…

– Это все слова!

– Все так говорят!

– Ваш закон унижает людей!

Однако сенатор был опытным оратором и не позволил сбить себя с толку.

– Не будем забывать, что пинги дают своим обладателям не только статус, но и определенные преимущества…

– Какой статус? Мы инвалиды! – один из репортеров продемонстрировал искусственную руку.

– Дешевые протезы превращают нас в калек!

– Страховка не покрывает установку искусственных мышц и псевдокожи!

– Гарантия всего один год, а дальше ты предоставлен сам себе!

– …пинги делают своих владельцев сильнее, быстрее…

– Почему же вы не стали пингером?

– Неужели не можете позволить себе операцию?

– Станьте сильнее, сенатор!

– …но я хочу навести порядок в нашем обществе! – рявкнул Томази, и журналисты неожиданно умолкли. Зрители подумали, что на них произвел впечатление гневный окрик, но в действительности они привычно подчинились указанию режиссера. Челленджер решил, что пришло время сделать яркое заявление, и велел репортерам ненадолго заткнуться.

– Давайте проведем аналогию с оружием, – напористо произнес Томази. – Само по себе оно безвредно, а разряженное и в сейфе – абсолютно безопасно, однако дает владельцу колоссальное преимущество в схватке. Даже из самого маленького пистолета можно убить человека, поэтому законопослушные граждане в обязательном порядке регистрируют приобретенное оружие в полиции.

– Вы сравниваете пингера с пистолетом? Человека с железякой?

– Я сравниваю с пистолетом искусственную руку, которой можно раздавить каменный шар.

– Не все могут себе позволить такую руку!

– Бандиты – позволяют! – взорвался сенатор, но взорвался в точном соответствии с указаниями Бобби. – Нравится вам это или нет, но среди уголовников очень много пингеров, в том числе добровольных. Они приобретают мощные импланты военного образца и становятся необычайно опасны. Против них направлен «закон Томази»! Они должны находиться под контролем! Их мы должны сдерживать, чтобы не потерять то общество, в котором живем и которым гордимся!

– Орк с вами не согласится, сенатор, – неожиданно произнес один из репортеров.

И в зале наступила тишина.

И великий Бобби Челленджер громко выругался, потому что не думал, что кто-то из приглашенных рискнет пойти против инструкций, в которых он строго-настрого запретил упоминать Орка. Но парень пошел. И никто его не перебил.

– При чем тут Орк? – растерялся Томази.

– Увидите, – усмехнулся репортер.

– Он что, чтит Орка? – удивился сидящий рядом с Челленджером звукорежиссер.

– Ты тоже чтишь Орка, – отрывисто бросил толстяк. – Кстати, нам нужно будет об этом поговорить.

Звукорежиссер покраснел и съежился.

– Сенатор, вы забыли, что Господь сделал людей свободными, всех людей, независимо от того, сколько пингов они в себя вставили, – продолжил репортер. – Но Орк вам об этом напомнит. Обязательно напомнит!

– И пусть вас не смущает мирная картина происходящего: нападение может произойти в любую минуту, – рассказал сидящий за рулем Винчи. – Два года назад нам удалось отодвинуть границу с Францией до Шаранты, там теперь проходит линия соприкосновения. Это достаточно далеко от Тулузы, поэтому франки перешли к тактике террористических ударов: используют рои дронов или забрасывают отмороженных пингеров. Не часто, конечно, но один-два инцидента в неделю случаются.

– Мы люди привыкшие, – коротко отозвался Гуннарсон.

– Насчет тебя я не сомневаюсь, вижу, что участвовал, – с некоторой вальяжностью отозвался Джа. – А Пончик для чего притащился в Окситанию?

– Я не Пончик, – недовольно произнес Конелли, заметив, что по губам Рейган скользнула едва заметная усмешка.

– Уже Пончик, – доверительно сообщил специальному агенту Джа. – Подтверждено на официальном уровне.

Теперь улыбнулся даже Гуннарсон.

– Не надо со мной ссориться, – покраснел Фаусто.

– И не собирался, – изумленно ответил Винчи. – Но у нас действуют фронтовые правила: у каждого должен быть позывной, и теперь ты знаешь свой.

– Никогда!

– Поздно, бро, ты уже в системе.

Винчи встретил группу Конелли в аэропорту Бланьяк, в который те прибыли с пересадкой в Мадриде: официально между Окситанией и США воздушное сообщение отсутствовало, а выбить из руководства специальный борт в Тулузу у Фаусто не получилось. В итоге прилетели обычным пассажирским рейсом и слегка растерялись: ожидали увидеть полуразрушенный анклав, а оказались в нормальном аэропорту, может и не самом большом в мире, зато изрядно загруженном. Все отличие от любой другой воздушной гавани, что мадридской, что нью-йоркской – чуть больше дронов безопасности и патрулей. И при этом – «зеленый» уровень биологической угрозы, позволяющий находиться без маски и в помещениях, и на улице.

Джа встретил коллег в зоне прилета, представился помощником руководителя европейского филиала GS. Извинился, что Сильвия Родригес не сможет их принять, поскольку находится в командировке, усадил в бронированный внедорожник и повез в город. Машину сопровождали один тяжелый дрон и стая поддержки, включающая, помимо ударных машин, разведчиков и камикадзе.

– Мы вообще не увидим вашего шефа? – поинтересовался Конелли.

– Скорее всего нет, у нее сложные переговоры в Англии.

– О чем?

Фаусто не ждал ответа, но получил его.

– В последнее время островитяне начали поставлять франкам слишком много боевых пингов. Уверяют, что это плата за безопасность морских коммуникаций, но мы считаем, что они умышленно подкармливают франков, чтобы те начали очередное наступление. Шеф надеется напомнить островитянам об их обязательствах.

– То есть мы поддерживаем Окситанию? – подняла брови синеволосая.

Вопрос прозвучал настолько наивно, что Джа решил отделаться шуткой:

– Полегче на поворотах, красавица, мы не покушаемся на целостность Французской республики, вив ля Марсельеза и все такое прочее.

– Тогда что вы здесь делаете?

– А вы?

– Мы проводим расследование.

– А я приглядываю за беспорядком.

– У вас тут весело… – поспешил вклиниться в разговор Конелли. И воспользовавшись тем, что Джа отвлекся на дорогу, бросил на синеволосую выразительный взгляд, призывая не быть наивной.

– У нас тут кровь льется, – чуть тише и неожиданно серьезно ответил Винчи. – И если сейчас нам досаждают только террористы, это не значит, что войны не будет. Рано или поздно франки пойдут на Тулузу.

– Почему? – вырвалось у Гуннарсона.

– Потому что считают, что Окситания принадлежит им, считают ее частью Республики, то есть своей собственностью, – ответил Джа.

– А вы?

– А мы считаем Окситанию своей. Чувствуешь разницу?

– Почему ты сказал «мы»? – мгновенно среагировал Конелли.

Вопрос не сбил Винчи с толку, но заставил выдержать паузу. Он помолчал, не отрывая взгляд от дороги, после чего ответил:

– Я был здесь в самое дрянное время, Пончик, с тех пор говорю «мы».

– Не называй меня Пончиком!

– Было очень плохо? – спросил Гуннарсон.

Наверное, он один из троицы гостей мог рассчитывать на честный ответ, и он его получил.

– По десятибалльной шкале – на сотню, – еще тише ответил Джа. – Поверь, брат, я много разного дерьма видел, но здесь творилось нечто невообразимое. Не так мерзко, как в Белграде, но тоже ничего хорошего.

– Здесь ты потерял лапы?

– Здесь, но чуть раньше, – Винчи вновь помолчал, понял, что гости охотно выслушают его историю, и продолжил: – В самом начале правления президент Байтулла Аббас очень хотел понравиться избирателям, поэтому размер социальных выплат он увеличил вчетверо, а налоги на работающих – вдвое. Долго так продолжаться не могло, система рухнула через два года, одновременно с германской. Президент, перед которым встала задача как-то прокормить привыкшее к безделью население, попытался разобраться с экономикой и понять, откуда деньги брались раньше. И с изумлением увидел, что последние двести лет Европа богатела не торговлей ресурсами, а мозгами, прибавочной стоимостью. Производствами настолько сложными, что министры Байтуллы Аббаса не сумели даже воспроизвести их названия. Рухнуло все, включая торговлю наркотиками, – ведь чтобы их покупать, нужны деньги, а в рухнувшей экономике их брать неоткуда.

– Паразиты сожрали все, что можно?

– Я обычно использую термин «раковые клетки», но твое определение тоже подойдет, – Джа помолчал. – И надо же такому случиться, что одновременно с обрушением «социалки» разразилась пандемия некроза Помпео. Началась паника, массовые смерти, в общем… В общем, префектуры взялись за оружие и начали кормиться самостоятельно. В официальных документах территория за Шарантой по-прежнему называется Республикой, но это давно не так. Президент Аббас с трудом контролирует Иль-де-Франс и Нормандию, остальные выживают, как могут.

– За счет чего?

– По-разному.

– А все-таки? – продолжил давить Фаусто.

Думал, Винчи попробует отмолчаться, но тот решил рассказать правду:

– Когда они поняли, что потеряли промышленность, сосредоточились на сельском хозяйстве и людях.

– Работорговля?

– И она тоже. Но в основном дикие налоги и непомерные штрафы.

– Налоги на что?

– На все. В первую очередь – на право жить на территории. В каждом департаменте установлены собственные налоги, ограниченные лишь фантазией главы.

– Но если грабить людей, они разбегутся.

– Попробуй объяснить это человеку с автоматом, чей горизонт планирования – вечерний поход к шлюхам, а предел мечтаний – свалить с награбленным подальше отсюда, – Джа явно хотел сплюнуть, но ему было лень открывать окно. – Они вышибают из людей последнее, а когда у тех ничего не остается – обращают в рабство.

– Официально?

– Да.

– Да?! – громко переспросила Рейган.

– Это называется временная передача исключительных прав на объект, – ответил Винчи, посмотрев на синеволосую через зеркало заднего вида.

– Что с несогласными?

– Убивают.

– Почему здесь не так?

– Потому что местные не позволили Закону рухнуть.

– Поэтому здесь все хорошо? – прищурился Гуннарсон.

– Здесь хорошо, потому что Окситания не потеряла промышленность, – коротко ответил Винчи. – Даже авиационную.

– Как получилось?

– Они сумели… – неспешно двигающийся внедорожник как раз въехал в Тулузу, и Джа решил вернуться к делам. – Мне поручили встретить вас, коллеги, и обеспечить необходимую поддержку, но не уточнили, что за расследование вы проводите.

– Значит, вы не должны об этом знать, – громко ответил Конелли, с наслаждением расплачиваясь за «Пончика».

– Понимаю, – усмехнулся Винчи. – Но хочу заметить, что, зная цель ваших действий, я стану намного полезнее. Или вы просто потратите меньше времени.

– Мы проводим международное расследование, инициированное GS в рамках антикоррупционной деятельности, – выдал Фаусто давно заготовленную «легенду». – На вершине политической пирамиды идет борьба за власть, а лучший и самый опасный компромат на соперников можно отыскать только в Европе.

– Работаете на Томази?

– Ого, – не удержался Гуннарсон.

Синеволосая подняла брови, но промолчала.

– Умный вывод, – признал Конелли. – С чего ты взял?

– Кроме «Feller BioTech», из крупнейших американских корпораций в Европе действует только «Clisanto», но я не слышал, чтобы кто-то из сенаторов проталкивал законопроект против ее продукции.

– И ты решил, что кто-то использует государственных служащих для поиска компромата на политических противников? – атаковала нахального агента Рейган. – Решил, что сенатор США отправил нас в Европу, чтобы сделать Биби Феллера сговорчивей?

– Да, я так решил, – широко улыбнулся Винчи. – Потому что давно живу на свете, Куколка, и многое повидал.

– Не называй меня так!

– Какие вы с Пончиком обидчивые.

– И меня так не называй!

Однако Винчи сделал вид, что не услышал воплей коллег:

– Вы, ребята, можете и дальше играть в таинственность, надувать щеки и спесиво казаться секретными, но я тут вторая по значимости шишка после руководителя филиала, и я буду абсолютно точно знать, под кого вы копаете. И обратите внимание: разговор я веду в машине, здесь можно говорить откровенно, потому что она не прослушивается…

Конелли бросил взгляд на Рейган, та кивнула, подтверждая слова Джехути: в голову синеволосой был встроен мощный сканер, способный засечь «прослушку».

– Поэтому я повторю вопрос: что вы ищете? И спрашиваю не из любопытства, а чтобы быть полезным.

– Не что, а кого, – неохотно ответил Фаусто. – А2 Феллера.

– Он жив?! – присвистнул Винчи.

– Да.

– Точно?

– Достоверно известно, что история с его смертью – ложь, – рассказал Конелли. – Нам приказали выяснить, жив ли он сейчас.

– Зачем был нужен фокус со смертью?

– А2 решил отойти от дел.

– Почему?

– Мы не знаем.

– Но он точно не погиб в той катастрофе? В смысле, о которой всем рассказали.

– Абсолютно.

– Черт, а я-то решил, что только моя жизнь похожа на приключенческий роман, – рассмеялся Винчи. – А миллионеры, получается, зажигают еще круче… Ложная смерть… Кстати, почему вы решили искать А2 здесь?

– Проследили деньги.

– Логично. С чего хотите начать?

– Собираюсь навестить главу местного отделения «Feller BioTech».

– Думаете, А2 устроился к ним на работу?

– Мы подумали, что Феллер не станет сидеть без дела и наверняка продолжит исследования, – объяснил Гуннарсон, за что удостоился от Конелли недовольного взгляда.

– Джа, ты производишь отличное впечатление, но я и так рассказал больше, чем собирался, – вернул себе слово Фаусто. – И не планирую делиться вопросами, который буду задавать в «Feller BioTech».

– Извини, Пончик, я понимаю.

– И перестань называть меня Пончиком.

– А вот Куколка уже привыкла.

– Не нарывайся, – холодно произнесла Рейган.

– Боже, какие вы обидчивые! – Винчи остановил машину около отеля, но жестом попросил гостей остаться в салоне и продолжил: – У меня своих дел по горло, так что я с вами нянчиться не смогу, приставлю пару парней…

– Не нужно шума, – строго ответил Конелли. – Не нужно привлекать к нам внимание.

– Таков протокол обеспечения безопасности важных персон в зоне боевых действий, – пожал плечами Джехути. – Машину дам такую же, бронированную, от спланированного нападения не убережет, но первый удар переживете, а там, глядишь, и помощь подоспеет. И не спорьте: если с вами что случится, мне будет легче отбрехаться от Митчелла, мол, сделал все, что мог, и все такое прочее. Водитель тоже будет моим…

– Я сам сяду за руль, – сказал Гуннарсон. – Машина знакомая.

– А город? – быстро спросил Винчи.

– Есть навигатор.

– Навигатор – это минус десять процентов времени на принятие решения, с моим водителем у вас шансов больше. И напомню, что я в любом случае буду знать обо всех ваших перемещениях.

Афрошвед посмотрел на Конелли, тот поморщился и кивнул.

– Хорошо.

– В таком случае, увидимся как-нибудь. Не забудьте забрать из багажника вещи.

Фаусто молча выбрался из внедорожника и остановился, увидев на стене отеля большую черную надпись:

– Громким скандалом закончилась широко разрекламированная пресс-конференция, на которой сенатор Томази официально объявил о старте кампании в поддержку своего законопроекта. Журналисты скептически отнеслись к планам сенатора ущемить права пингеров и забросали его острыми вопросами, но апофеозом выступления стало упоминание Орка, которое вызвало у сенатора ярость…

Джехути снял гостям великолепный номер: один, но «королевский», с огромной гостиной и четырьмя спальнями, занимающий добрую четверть верхнего этажа отеля. При этом и сам отель, и его внутреннее убранство Конелли определил как «очень дорого»: резная мебель, стеклянная посуда, рояль в гостиной, пальмы на террасе… И лишь настенный коммуникатор выбивался из старинного стиля. Коммуникатор, который синеволосая настроила на программу новостей.

– Сенатор Томази потребовал арестовать упомянувшего Орка репортера, однако полицейские не нашли законной причины для задержания. Тем не менее возмутитель спокойствия был вынужден покинуть пресс-конференцию.

– Приятно знать, что хоть кто-то в этом дерьмовом мире вызывает искренние эмоции, – проворчал Гуннарсон.

– Ненависть?

– Пусть даже ее.

Конелли покачал головой, но промолчал.

Комнаты они поделили честно: первым выбирал руководитель, затем подчиненные. Причем у Рейган и здоровяка они оказались не просто рядом, а с общим балконом, и когда Фаусто это увидел, то с грустью понял, что слухи не лгали: афрошвед и в самом деле «протоптал дорожку» к синеволосой.

– Мне не нравится Томази, но в его словах есть резон, – продолжил Гуннарсон, однако развить тему не успел.

– Его нет в сети, – громко произнесла усевшаяся на диван Рейган и тем заставила мужчин повернуться.

– Кого? – не понял Фаусто.

– Джехути – пингер, но его maNika нет в сети, – ответила синеволосая. – Мой нейрочип – есть, Гунни – есть, а Винчи – нет.

– Винчи – офицер высокого ранга, номер его maNika засекречен, – поразмыслив, ответил Конелли.

– Засекречен, – подтвердила Рейган. – Но во-первых, у меня в голове стоит сканер GS с максимальным допуском. А во-вторых, даже если секретность Винчи выше моего допуска, я должна была видеть его maNika. Без номера, только работающий чип, но я должна была его видеть, а я не вижу. Джехути не определяется в сети как пингер.

– Твой вывод?

– Наш гостеприимный заместитель руководителя европейского филиала GS разгуливает с no/maNika в башке.

Гуннарсон присвистнул и перевел удивленный взгляд на Фаусто:

– Разве это разрешено?

– Это не запрещено, но не приветствуется, – медленно ответил Конелли. – И очень странно, что офицер столь высокого ранга позволяет себе нарушать внутреннюю инструкцию.

– Заехать на подземную парковку? – спросил водитель, заметив у подъезда толпу. – Боюсь, просто так они вас не пропустят.

Секретарь вопросительно поднял брови, однако Биби усмехнулся и качнул головой:

– Рано или поздно они меня обязательно достанут, так почему не сегодня?

– Я отправил вам файл с примерным списком их вопросов и рекомендованными нашей PR-службой ответами… – начал было секретарь, но Феллер оборвал его легким движением руки.

– Я готов к разговору.

Вышел из лимузина и дружелюбно улыбнулся подбежавшим репортерам:

– Так и знал, что отыщу вас здесь, ребята!

Ответом стал дружный смех.

– Мистер Феллер, позвольте пару вопросов!

– Мистер Феллер, не откажите в комментарии!

– Мистер Феллер, нас не пускают внутрь!

– Чтобы везде пускали, нужно быть Диком Бартоном!

И снова – смех.

– Мистер Феллер, где сейчас Дик?

– По-прежнему на орбите, ребята, я дам знать, когда он вернется на Землю.

– Чем занимается Дик?

– Работает на благо NASA и всей планеты. Сегодня будет еще одно прямое включение… только на этот раз Дик будет в кадре без папочки.

– Почему?

– Я представил парня, причем сделал это дважды, дальше ему придется жить своей головой.

– Кто же исследует залив Монтерей?

– Наша новейшая подводная лодка, ребята, на борт которой рано или поздно поднимется стопроцентный пингер, – Биби выдержал короткую паузу. – И я хочу заявить, что «Feller BioTech» ни в коем случае не свернет заявленные проекты: мы будем работать и под водой, и в космосе.

– Вы верите в успех?

– Я верю в то, что мы должны идти вперед, ребята, и верю, что мои усилия помогут в этом благом начинании. Мы строим будущее – в этом наша миссия!

– Миссия «Feller BioTech»? – уточнили из заднего ряда.

– И «Feller BioTech», и моя лично.

– Скажите, мистер Феллер, простому человеку есть место в вашем будущем?

– У меня для тебя большая новость, приятель: мы все простые люди.

– И пингеры?

– Пингеры – это просто слово. Мы все – люди.

– Вы цитируете Орка?

– То, что мы все люди, не чья-то выдумка, а реальность, – неожиданно жестко ответил Биби. – К сожалению, не все об этом помнят и потому воспринимают слова Орка как откровение.

– Что вы о нем думаете?

– Мы не знакомы.

– Говорят, Орк прохладно относится к вашей корпорации.

– Орк появился благодаря «Feller BioTech», не было бы maNika – не было бы Орка.

– Мистер Феллер, пожалуйста, прокомментируйте «закон Томази».

– У нас свободная страна, ребята, и любой гражданин, и уж точно – сенатор Соединенных Штатов, имеет право на любую инициативу.

– Вы разделяете мнение Джанлуки Томази о том, что нужно ужесточить оборот нейрочипов?

– Любой закон требует серьезного обсуждения.

– То есть вы не согласны с сенатором? Странно, ведь вы женаты на его дочери…

– Но это не значит, что я обязан с ним соглашаться.

– То есть в вашей семье наметился политический разлад?

– Я не живу с сенатором, – репортеры снова рассмеялись. – Я не такой горячий парень, как мой тесть. Я прекрасно понимаю, что последние события – некроз Помпео, maNika и пинги – изменили мир. Законы и правила, придуманные для прошлой версии цивилизации, нуждаются в корректировке, но следует действовать с предельной осторожностью и дать миру по-настоящему хорошие законы.

– Вы примете участие в дебатах или слушаниях?

– Если получу приглашение – выскажусь обязательно.

– О чем будете говорить?

– О том, что только что сказал.

– Будете просить сенатора действовать осторожно? У вас есть собственное мнение о «законе Томази»?

– Я верю, что мы сумеем отыскать компромисс и не расколоть общество.

– Это общие слова.

– Это основа общественного договора, ребята: нет нужды раскачивать лодку, все имеют право высказать мнение о законопроекте.

– Даже Орк?

– Если он гражданин США, то даже Орк.

– Что вы о нем думаете, мистер Феллер?

– За последние пять минут мое мнение об Орке не изменилось, – сообщил Биби, начиная двигаться к дверям.

– Мистер Феллер!

– Мистер Феллер!

Однако Биби лишь улыбнулся, ловко проскользнул мимо репортеров и скрылся в глубине Рокфеллер-центра.

– Ты настоящая звезда, сынок, – усмехнулся дядя Сол, пожимая Феллеру руку.

– С чего ты взял?

– Ты только что был в прямом эфире трех новостных каналов, ради тебя они сломали сетку.

– Всем интересно, начну ли я войну с тестем.

– Да уж, ваше родство подогревает интерес к происходящему, – подтвердил старик. – Вносит в спектакль дополнительную изюминку.

– Ты поэтому привлек именно Джанлуку?

– И поэтому тоже, – не стал скрывать дядя Сол. – Но главным стало то, что Томази болезненно амбициозен, давно хотел оставить след в истории Америки, и именной закон – это как раз то, что ему нужно. Ради такого приза Томази пробьет любую стену.

– Что верно, то верно, – согласился Феллер и наконец-то кивнул третьему участнику встречи: – Кастор.

– Биби, – отозвался Розен. – Поздравляю с шумным успехом.

– Спасибо.

– Двумя презентациями ты запустил акции «Feller BioTech» в небо…

– В космос, Кастор, – поправил Розена Феллер. – Не хочу хвастаться, но в буквальном смысле – в космос. А могу и еще дальше.

– Мы давно поняли, что «Feller BioTech» генерирует колоссальную прибыль, – обронил старик, небрежно барабаня пальцами по подлокотнику кресла.

– Я уже понял, что деньги тебя не интересуют, дядя Сол.

– Чтобы понять такую простую вещь, ушло чертовски много времени, сынок.

– Ты потребовал от меня пересмотреть взгляды… взгляды на все, дядя Сол. Ты потребовал отказаться от концепции, которую я считал правильной: управлять орками через экономику.

– Это потому что ты – великолепный менеджер, Биби, ты смотришь на мир через призму экономики. Я не скажу, что это неправильно, но иногда – подчеркиваю, иногда – нужно уходить от привычного взгляда на мир.

– Моя семья – одна из самых старых в сообществе, – спокойно ответил Биби, доставая сигару. – Но где бы мы были, если бы не умели проявлять разумную гибкость?

– Хорошо, что ты это понимаешь.

– Я понятливый, дядя Сол, тебе ли не знать?

– Но ты еще сомневаешься в принятом решении, – проницательно произнес старик.

– Да, дядя Сол, сомневаюсь, – сдался Феллер, раскуривая сигару.

– Но почему? – не выдержал Розен. – Почему ты упорствуешь?

– Я не упорствую, я не идиот и подчинюсь решению сообщества, но дело в том… – Биби присел рядом со стариком, дождался, когда владелец «Clisanto» устроится в кресле напротив, и продолжил: – Дело в том, что мы с тобой изменили мир, Кастор.

– Сколько можно это повторять?

– Извини, для меня это важно, – Феллер пыхнул сигарой, внимательно глядя бывшему другу в глаза, пыхнул еще раз и продолжил: – Мир долго оставался статичным, мы его пнули, заставив стать другим, и я – мне не стыдно признаваться, – испытываю гордость.

– Хорошо, Биби, согласен, мы с тобой – гребаные демиурги, – согласился Розен. – Но я не ожидал, что тебя это обстоятельство так сильно накроет.

– Меня давно отпустило.

– Тогда чего ты бесишься?

– Именно потому, что отпустило, – медленно ответил Феллер, стряхивая пепел на пол. – Я перестал смотреть на получившийся мир, как на свою игрушку, и готов дать ему свободу.

– Что? – спросил старик.

– Свободу, – повторил Биби. – Мы создали принципиально новое общество, дядя Сол, так давай дадим ему возможность повзрослеть. Неужели тебе не интересно, куда придет мир, если дать ему немного свободы? Совсем чуть-чуть. Мы ведь никуда не торопимся.

– Что значит повзрослеть? О какой свободе ты говоришь? – не понял Розен. И посмотрел на Феллера, как на сумасшедшего.

– Вспомни, как развивался капитализм: будто сам по себе, – с неожиданным пылом произнес Биби. – Мы отпустили вожжи…

– Не везде, – уточнил старик.

– Да, дядя Сол, согласен: не везде. Но там, где мы это сделали, где гарантировали населению новые правила, результат оказался поразительным: люди старались, творили, влюблялись в свой мир, достигали успеха, а главное – верили.

– Какой ты все-таки романтик, Биби, – с неожиданной теплотой произнес старик. – В точности как брат… Ты у него заразился?

– Похоже на то, – улыбнулся Феллер. И, помолчав, продолжил: – Я не хуже тебя знаю о скрытых механизмах, дядя Сол, но согласись: то, о чем я говорю, сыграло свою роль. И сейчас мы можем получить то же самое: не просто новое общество, а общество устойчивое, которое будут любить, которым будут гордиться, за которое будут сражаться…

– Зачем?

– Что? – теперь этот глупый вопрос задал Феллер.

– Зачем? – повторил старик. – Зачем отпускать вожжи, если все, о чем ты говоришь, мы можем получить прямо сейчас: опираясь на старые, проверенные и действующие законы. Сними розовые очки, Биби, и посмотри на людей так, как они того заслуживают, посмотри на орков, как правильно называет их европейский бандит: они с радостью примут любое наше решение, нужно лишь отправить к ним правильную цирковую труппу. Зачем ты хочешь дать им свободу?

– Я хочу в космос, – просто ответил Биби. – Я хочу войти в историю, как человек, подаривший человечеству Солнечную систему. Неужели ты не хочешь увидеть Марс? Или Венеру?

– Поверить не могу, что я это слышу, – рассмеялся Розен.

И осекся, увидев бешеный взгляд старика. И с изумлением понял, что дядя Сол понимает позицию владельца «Feller BioTech», она ему нравится, он готов работать ради грандиозной цели, но есть нечто, мешающее старику поддержать Феллера.

Нечто очень важное.

– Биби, сынок, я люблю тебя, в том числе я люблю тебя за твой романтический взгляд на мир, который многократно усилился после того, как вы с Кастором переформатировали планету. Ты не заразился от брата, но тебя не отпустило, как ты только что сказал: тебя до сих пор трясет при мысли, что ты оказался автором грандиозного свершения. Я это вижу. Я рад тому, что ты не останавливаешься и строишь грандиозные планы на будущее. Скажу больше: я восхищен этими планами и верю, что ты сумеешь их реализовать, но… Но объясни, пожалуйста, как мое предложение помешает реализации твоей идеи?

– Рабы не способны создать великое общество, дядя Сол, рабы способны только портить.

– Они всегда были рабами.

– Орками… – эхом добавил Розен.

Старик посмотрел на Кастора удивленно, но замечания не сделал, продолжил разговор с Феллером:

– Я не согласен и никогда не соглашусь с тем, что они создавали великие цивилизации. Работали во имя их процветания? Да, работали, тяжело работали. Но всегда, на протяжении всей истории мы держали их в положении рабов, иногда – колонов, но то был максимум свободы, который они получали. Потому что им всегда нужно было работать, много работать, так много, чтобы не оставалось свободного времени, у них всегда должна быть цель, ради которой нужно много работать. Иногда они бунтуют – это нормально, потому что любой котел рано или поздно закипит. Слабые восстания мы безжалостно давили, сильные приводили к изменениям в политике или обществе: мы меняли правила, оставляя в неприкосновенности главное – они должны работать, они всегда должны работать, всю свою жизнь. Но однажды им почти удалось освободиться… Однажды… – лицо старика перекосилось от ненависти. Застарелой, животной ненависти к тем, кто едва не разрушил создаваемую тысячелетиями систему. Дерзкие революционеры давно умерли, их идеи унижены, оболганы и преданы забвению, но ненависть никуда не делась. Ненависть хозяина, которого заставили трястись от страха. – Мы вернули себе власть ценой неимоверных усилий и гигантских финансовых потерь. Мы потеряли более ста лет, до сих пор не до конца преодолели последствия кризиса, зато теперь получили возможность привести всю планету к единому знаменателю. Сынок, я уже говорил: твое изобретение – это власть, это гениальная удавка, которую орки добровольно на себя надели, а мы лишь затянем ее потуже.

– Рабы…

– Окончательно и навсегда, – жестко подтвердил старик. – И мы с тобой знаем, что сообщество поддержит меня, Биби. Тебе придется подчиниться.

– Я уже подчинился, – вздохнул Феллер.

– Ты вынужден был подчиниться, – очень мягко и очень проникновенно произнес дядя Сол. – Но я верю, что смогу достучаться до твоего сердца, сынок, и ты обязательно согласишься с тем, что я прав.

– Конечно, соглашусь, – кивнул Феллер. И грустно добавил: – Просто нужно время, чтобы прикончить мечту.

И вновь стряхнул пепел на пол. И посмотрел на кончик сигары так, словно на нем, как на костре, корчился кто-то живой, кричащий, испытывающий неимоверные муки…

Но не сломленный.

И на это мгновение – глядя на кончик сигары, – Биби потерял над собой контроль и взгляд его стал таким, что увидь его дядя Сол – пристрелил бы на месте. Потому что дядя Сол хорошо знал, что означает подобный взгляд.

Но, на счастье Феллера, старик повернулся к Кастору.

– Я всегда говорил, что если кто-то и сумеет добраться до звезд, то только ты, Биби, – зачем-то произнес Розен III. – Продолжай, дружище, мы будем помогать во всем. Но, пожалуйста, не думай об орках. Это такой же расходный материал, как частички песка для производства твоего уникального нейрочипа.

Я мог взять Беатрис в первый же день знакомства, после того как спас от насильников. Прекрасная Принцесса была оглушена нападением, напугана видом трупов, к тому же она еще не отошла от предыдущего шока, результатом которого стало самоубийственное путешествие в метро, и согласилась бы на что угодно.

Ей было все равно.

А мне – нет.

После того как мы закончили дела в вагоне метро, Захар надел на нас маски и организовал «коридор» на улицу, где ждали три бронированных микроавтобуса, быстро и без приключений доставившие нас домой. Я показал Беатрис комнату для гостей и передал горничным, которые помогли Принцессе раздеться, принять ванну и дали снотворное. Перед тем как она уснула, я пожелал Беатрис доброй ночи.

И она впервые мне улыбнулась.

Еще по дороге я распорядился собрать о Беатрис подробные сведения и вечером, примерно в половине двенадцатого, покончив с текущими делами, отправился в гостиную – к этому времени там готовили виски и кубинские сигары, расположился в кресле, запустил коммуникатор и открыл присланное досье.

Беатрис ле Мар. Двадцать два года. Окончила Политехническую школу: информатика и дополнительный курс математики. Четыре административных ареста за неподобающее поведение, все четыре – за не соответствующую нормам шариата одежду, – около полусотни штрафов за более мелкие проступки, доказывающие пренебрежительное отношение девушки к французским законам, и – вишенка на торте, – запрет на работу в государственных учреждениях. В результате – никакой работы вообще: ни на государство, ни на крупные компании, в которых можно рассчитывать на приличный доход и карьерные перспективы, только разовые контракты с мелкими фирмами за нищенские цены. Почему не уехала из Франции? В США диплом с отличием открыл бы для нее многие двери… Не могла бросить семью? Да, наверное, многие толковые ребята оставались в Европейском Союзе, чтобы помогать родителям, отказываясь тем самым от перспектив. Что у Беатрис с семьей?

Я прошел по ссылке и покачал головой:

– Ах, вот в чем дело…

Свидетельства о смерти Жан-Жака и Ольги ле Мар, похороны состоялись два дня назад. Некроз Помпео. У матери – черепная коробка, у отца – позвоночник. С такими очагами не выживают.

Ты их похоронила и растерялась, оставшись совсем одна. Братьев и сестер нет, мужа нет: с таким числом приводов, а значит, упрямым, независимым характером, ни один белый тебя не возьмет – испугается, а становиться официальной наложницей ты побрезговала. Или не захотела, потому что для белых это означает принудительную стерилизацию.

Я пыхнул сигарой и улыбнулся, услышав прозвучавший за спиной вопрос:

– Вы курите?

Доза снотворного была рассчитана так, чтобы Беатрис проснулась в полночь. А дальше все зависело от нее: девушка могла остаться в комнате и попытаться вновь уснуть или же отправиться в путешествие по дому. Я не сомневался, что Принцесса выберет второе.

– Тебя удивляет?

– Табак запрещен.

– Знаю, – я сделал маленький глоток виски и предложил: – Присаживайся.

Беатрис осторожно обошла меня и с ногами забралась в большое кожаное кресло. Я обратил внимание, что для выхода она предпочла длинный халат, а не короткий, до середины бедер, который идеально бы подчеркнул ее прелестные ножки. Никакой другой одежды в комнате для гостей не было, а то, в чем Принцесса гуляла по метро, я распорядился почистить.

– Ты когда-нибудь курила?

– Табак запрещен.

– Ты настолько законопослушна? – удивился я.

Беатрис ответила вежливой улыбкой и сменила тему:

– Вы не сказали, как вас зовут.

– Бенджамин, – называя свой нынешний псевдоним, я поймал себя на мысли, что мне нравится, как Беатрис смотрит на меня в упор, не отводя взгляд.

– Зачем вы привезли меня сюда, Бенджамин?

– Чтобы ты не погибла.

Она должна была сдаться сейчас, но характер не позволил – продолжила дерзить:

– Почему вы решили, что я погибала?

– Увидел твои глаза.

Я ответил таким тоном, что Беатрис не оставалось ничего другого, кроме искренности. Но она еще не знала, можно ли мне верить, и пришлось ей помочь:

– Нет ничего постыдного в том, чтобы сказать, что чувствуешь, – произнес я, пыхнув сигарой. – И нет ничего важнее искренности в отношениях, потому что остальное – гребаный расчет.

Беатрис вздрогнула, видимо не ожидала услышать от меня такие слова, но быстро взяла себя в руки и с достоинством ответила:

– Спасибо.

– Не за что.

– Спасибо за то, что спасли меня.

– Не за что.

Она вопросительно подняла брови:

– И что я должна?

– Ничего, – я пожал плечами и вновь глотнул виски. – Ты вольна уйти хоть сейчас. Правда, одежда в чистке, но я могу распорядиться доставить другую.

– Сейчас ночь, – заметила Беатрис.

– Не имеет значения.

– Ты настолько могущественен? – Мне очень понравилось, как плавно, но при этом уверенно девушка перешла на ты.

– Для тебя это важно?

– Сколько раз ты был женат?

– Один.

– Хватило?

– Она умерла.

Пауза. Этого ответа Беатрис тоже не ожидала, и ей потребовалось время, чтобы выждать и сохранить прежний тон.

– Извини.

– Боль ушла.

– А у меня – еще нет.

Принцесса сложила два и два: поведение моих ребят в подземке, дом, мое поведение, и догадалась, что я уже знаю о ней все.

– Прими соболезнования.

Короткий ответ: «Спасибо» подразумевал, что на этом можно остановиться, но я решил продолжить:

– Я тоже сирота и знаю, как тяжело терять родителей.

– Да…

– И знаю, как важно, чтобы рядом оказался надежный человек, который поможет справиться с бедой.

– Ты надежный?

– Я – рядом.

– И ты поможешь?

– Уже.

Она едва заметно улыбнулась, на этот раз – осознанно, а не в полубессознательном состоянии, когда я укладывал ее спать. И ее улыбка… тень ее улыбки! Едва заметная, мягкая, нежная тень улыбки – она свела меня с ума! И чтобы удержать лицо, я был вынужден сделать глоток виски.

– Как мы встретились? – спросила Беатрис.

– Расскажи свою версию, – попросил я.

– С какого момента?

– Выбери сама.

– Тебе действительно интересна моя история?

– Мне интересна твоя история, Беатрис, мне приятно находиться в твоем обществе, и я очень рад, что ты согласилась быть со мной искренней.

– Разве я соглашалась? – удивилась девушка.

– Мы ведь разговариваем, – теперь улыбнулся я.

Она помолчала, глядя на меня в упор, медленно кивнула, соглашаясь с моим выводом, поправила на груди халат и рассказала:

– Я знала, что меня ждет, и наверное поэтому медлила… подсознательно медлила, потому что сознательно я хотела со всем этим покончить… Я собиралась выйти из дома еще утром, но просидела на кухне почти весь день – и не помню ни одной гребаной минуты. Я сидела, смотрела в окно, сидела… а потом поднялась и вышла из квартиры и… и снова ничего не помню. Я очнулась в тот момент, когда ты обратился ко мне по имени.

– Ты помнишь себя в тот момент?

– Я захотела жить.

Я назвал ее по имени, она захотела жить.

Круг замкнулся.

Мы оба это понимали, но не хотели торопиться; в конце концов, мы только встретились и едва разглядели друг друга.

– Что будет, если я останусь? – очень тихо спросила Беатрис.

– Моя спальня в другом крыле дома, если ты об этом.

– Да, я об этом.

– Ты – моя гостья.

– Спасибо.

– Не за что, – я стряхнул пепел и поднялся. – Пойдем.

– Куда?

– Увидишь. – Я взял Беатрис за тонкую нежную руку и провел на кухню, где нас ожидали теплый салат, куропатка, сыр и бутылка белого вина.

– Я не голодна…

– Знаю, – улыбнулся я, усаживая девушку за стол и располагаясь напротив. – Когда ты ела в прошлый раз?

Беатрис не ответила, опустила глаза, потеребила пояс халата и неуверенно потянулась за вилкой. Я открыл бутылку и разлил вино по бокалам.

– Твое здоровье.

– Твое…

Девушка пригубила вино и взялась за салат. Как я и предположил, она ничего не ела минимум два дня, но за столом держалась спокойно, ела без жадности, демонстрируя превосходное воспитание. Закончив с салатом, жестом отказалась от куропатки, сделала глоток вина и тихо рассказала:

– На этой неделе я потеряла родителей. Сразу обоих, и маму, и папу… Кроме них у меня никого не было, и я… я захотела умереть, потому что рядом не оказалось, как ты выразился, надежного человека. Но случилось так, что ты решил мне помочь… – Беатрис подняла на меня взгляд. – Потому что я красивая?

– Ты обратила на себя внимание, – не стал скрывать я. Глупо скрывать очевидное.

– То есть если бы я тихо стояла в уголке, страшная, без косметики и в плохой одежде, ты бы меня не заметил?

Я добавил в бокалы вина, но немного, показывая, что у меня нет цели подпоить гостью, пыхнул сигарой и ответил:

– Ты – очень красивая женщина, Беатрис, ты специально оделась так, чтобы привлечь внимание, и у тебя получилось. Разве не это было твоей целью?

– Это, – признала Беатрис.

– Тогда чем вызван вопрос?

Несколько секунд девушка обдумывала мои слова, затем поднялась:

– Я уйду, как проснусь.

– Я распорядился насчет завтрака, его принесут в твою комнату через двадцать минут после того, как ты позвонишь в колокольчик.

– Думала, ты предложишь позавтракать вместе.

Принцесса произнесла фразу ровно, без всякого подтекста, чем окончательно меня покорила.

– Я уеду через час, нужно быть в Москве завтра утром, – я повертел в руке бокал.

– Получается, ты совсем не будешь спать этой ночью?

А вот этого не ожидал я – заботы. Беатрис задала вопрос с машинальной естественностью, услышала мои слова, прикинула, сколько сейчас времени, и забеспокоилась. В последнее время такое внимание ко мне проявлял только Захар. Но его беспокойство связано исключительно с моей безопасностью.

Я растерялся.

Она поняла, но вида не показала.

И окутавшая кухню тишина намекнула, что мой особняк способен превратиться в дом. И я снова пыхнул сигарой, стесняясь показать, что улыбаюсь, как счастливый китайский болванчик.

– Я мало сплю, Беатрис, у меня редкое генетическое отклонение, которое позволяет тратить на отдых два-три часа в сутки. Это хорошо, потому что мне нравится то, чем я занимаюсь.

– Получается, ты живешь дольше других.

– Да, – подтвердил я. – Но и умереть придется раньше.

Она вздрогнула:

– Извини.

– В этом никто не виноват, – я сделал глоток вина. – После завтрака водитель отвезет тебя домой, а Захар обеспечит охрану.

– Охрану мне? – Беатрис подняла брови. Ей не понравилось то, что она услышала.

– Ни о чем не беспокойся, – пообещал я. – Люди Захара умеют быть идеально незаметными.

– Зачем? – Она решила, что я не понял предыдущий вопрос.

– Я вернусь через три дня и хочу быть уверен, что встречу тебя в добром здравии.

Беатрис поднялась, собираясь отправиться в комнату, сделала несколько шагов, но задержалась в дверях, повернулась и посмотрела на меня так, как я уже любил, – в упор. Под этим взглядом я таял и становился другим – неимоверно сильным. Никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Никогда раньше я не хотел, чтобы женщина смотрела на меня вечно.

– Как мы встретились, Бен? – спросила Беатрис.

И я ответил:

– Нас вела Судьба.

Она помолчала, после чего очень серьезно сказала:

– Я так и подумала.

И вышла.

Я позвонил Беатрис через два дня, находясь в двадцати минутах лёта от Парижа. Она сказала, что не ждала моего звонка так рано.

Я спросил, что она делает, Беатрис предложила поинтересоваться у Захара.

Я спросил, есть ли у нее планы на вечер. Она ответила, что не хочет никуда идти.

Мы оба знали, что означает ее ответ.

Я приехал в маленькую квартиру на бульваре Гарибальди прямо из аэропорта. И остался до утра. И прожил в ней две недели, наплевав на все дела. На все на свете дела. Наплевав на то, кем был и кем стал. Наплевав на договоренности и обязательства. Впервые в жизни чувствуя себя абсолютно счастливым и зная, что долго это не продлится.

– Когда я только стала пингером, то думала, что татуировки на искусственных руках – большая глупость. В чем смысл рисунка на псевдокоже?

– В том, что, если рисунок разонравится, его легко сменить на новый, – поразмыслив, ответила Эрна. – С псевдокожи краска стирается на раз.

– И многие меняют, – подтвердила Карифа. – Чуть ли не каждую неделю стирают прежние тату и лепят новые.

– Не одобряешь?

– Мне плевать, потому что для них эти рисунки – украшение, а не тату.

– В чем разница?

– В тату должен быть смысл… – мулатка машинально бросила взгляд на обнаженные по локоть руки, покрытые густой разноцветной вязью. – Когда ты знаешь, что рисунок останется с тобой навсегда, выбираешь его тщательно, с умом.

– Не все так поступают.

– Нет смысла говорить о тех, кто не может остановиться. Я говорю… – Амин помолчала. – Я говорю о себе, а я… Я перенесла на псевдокожу все, что у меня было до установки новых рук.

Налет на филиал Первого Восточного и последующее отступление прошли идеально. Поскольку девушки не были ограничены во времени, Карифа последовательно, без спешки, взломала абсолютно все ячейки и забрала все, имеющее хоть какую-то ценность. Для того чтобы перенести добычу, понадобилось десять плотных армейских сумок и, соответственно, пять ходок, после чего «Форд» покинул переулок и переехал в расположенный неподалеку подземный паркинг, «пара уголков» которого находилась вне поля зрения видеокамер. Ожидавшие их пикси помогли Карифе и Мегере перетащить добычу в метро и погрузить в «случайно» притормозивший технический вагон. Затем последовало увлекательное путешествие через добрую половину города, закончившееся перегрузкой добычи в объемистый фургон курьерской службы, который сразу же направился в штаб-квартиру «pixy». А Мегера и Карифа – к Эрне, где завалились спать, весьма довольные собой. Проснулись в одиннадцать, наспех позавтракали и поехали в «Kingdom of Charms» в неприметном городском электромобиле, который Мегера взяла напрокат пару дней назад. Но при этом за руль все равно уселась мулатка.

– То есть ты свои татуировки не сотрешь? – продолжила разговор Эрна.

– Каждая из них что-то для меня значит, и когда я на них смотрю, то вижу себя, – Карифа помолчала, после чего кивнула на искусно выполненное мужское лицо, из левого глаза которого вытекала слеза: – Этот рисунок я сделала в память о первой любви. Мне было пятнадцать, а он был самым крутым парнем района. Мы были вместе три месяца, а потом он умер от передоза в Центральной тюрьме Нью-йоркского метрополитена. Думаю, передоз устроили полицейские, потому что Линкольн был дерзким… – Еще одна пауза, кивок на два скрещенных ножа, под которыми была набита дата: – Эту сделала после первого убийства. Долго думала, как отметить событие в тату, увидела эскиз – и влюбилась в него. – Следующий кивок указал на веселого робота из старого мультфильма. – Эту набила, став пингером…

– Никогда не задумывалась над тем, что жизнь можно отразить в татуировках, – протянула Эрна.

– Не смешно, – насупилась Амин.

– Я и не смеюсь.

Впрочем, мулатка уже поняла, что подруга не собиралась ни подкалывать ее, ни издеваться, и вернулась к спокойному тону:

– Иногда нужно, чтобы взгляд зацепился за образ, – и сразу вспоминается то, что казалось позабытым, стершимся… Со временем из памяти уходит очень многое.

– Тут ты права, – грустно улыбнулась Мегера. – Но я никогда не воспользуюсь твоим советом.

– Принципиальная противница тату?

– Или мне просто нечего вспомнить? – предположила в ответ Эрна.

– Всем есть что вспомнить, – убежденно произнесла Амин. – Даже в моей дерьмовой биографии есть события, которые для меня важны и о которых я хочу помнить до самой смерти. А в твоей жизни таких событий наверняка много больше.

– Но кое-что я хотела бы забыть навсегда, – очень-очень тихо, только для себя, сказала Мегера.

– Что?

Однако откровенничать девушка не собиралась и громко ответила:

– Значит, я принципиальная противница тату, – это самое простое и логичное объяснение.

– Неужели ты никогда не хотела хоть что-то на себе нарисовать? Что-нибудь сексуальное? Или дерзкое?

– Я выросла в консервативной семье.

Разговор превратился в шуточный, и мулатка не отказала себе в удовольствии поддеть подругу:

– А в знак протеста?

– Я любила свою семью и до сих пор благодарна родителям за строгое воспитание.

– Тебя ничем не прошибешь! – посетовала Карифа. – А когда стала хакером? У всех хакеров, которых я знаю, полно тату.

– Я не хотела быть похожей на хакера, – улыбнулась Мегера. – Пусть лучше меня принимают за простушку, выросшую в консервативной семье, чем за киберпреступника.

– Разумно, – подумав, признала Амин и сбросила скорость перед поворотом во внутренний двор «Kingdom of Charms».

– Слышала, вас можно поздравить? – мягко произнесла Нкечи Вашингтон, увидев улыбающихся гостий.

– Ага, – подтвердила Карифа. – Все прошло идеально.

– О вас говорят в новостях, – добавила длинная Оити, поворачивая к девушкам коммуникатор, на котором светился броский заголовок: – «Дерзкие хакеры вскрыли хранилище одного из самых надежных банков Нью-Йорка!» Репортеры в экстазе, полицейские в ярости.

– Как вам удалось провернуть операцию настолько ловко?

– Это все она, – ответила Амин, кивая на Эрну.

– Без обид, Карифа, но я понимаю, – с прежней мягкостью отозвалась Нкечи. – Располагайтесь.

Они встретились у меньшего из пяти бассейнов комплекса, закрытого сейчас для посетителей. Оити и Нкечи сидели в шезлонгах, одетые в тончайшие купальники, потягивали коктейли и выглядели умиротворенными. Предложив располагаться, Нкечи указала девушкам на соседние шезлонги, рядом с которыми лежали полотенца и только полотенца, и улыбнулась, внимательно глядя на Мегеру. Но не сумела ничего прочитать. Эрна спокойно стянула через голову футболку, скинула кроссовки, джинсы, с тем же хладнокровием избавилась от лифчика и трусиков, и расположилась в шезлонге, забросив ногу на ногу.

Карифа раздевалась одновременно с ней, но все внимание лидеров «pixy» было приковано к Эрне.

– Однажды мне сказали, что обнаженному человеку трудно лгать, – протянула Нкечи, без стеснения разглядывая белую красавицу. – И я неоднократно убеждалась в правоте этого утверждения.

– Нам предстоит серьезный разговор? – осведомилась Эрна, забрасывая руки за голову и потягиваясь, чтобы соски игриво поднялись.

– Да, – подтвердила Нкечи, не сводя глаз с груди Мегеры.

– В таком случае, тебе тоже не мешало бы раздеться.

– Что?! – выдохнула Оити, изумленная наглостью белой.

Но Вашингтон, к огромному удивлению длинной, не возмутилась, а поднялась с шезлонга и неспешно сняла купальник, сначала лифчик, затем трусики, бросив тонкие тряпки к ногам Эрны.

– Так хорошо?

– Вполне, – ответила та, разглядывая аккуратный треугольник черных волос на лобке Вашингтон.

– Прекрасно. – Нкечи задержалась перед Мегерой на несколько секунд, затем качнула бедрами и вернулась в шезлонг, расположившись так, чтобы Эрна хорошо видела ее небольшую, красивой формы грудь.

Оити что-то пробормотала и отвернулась, Карифа молча сделала большой глоток коктейля.

– Ты – хакер? – спросила Нкечи, поднося к губам соломинку.

– Биохакер.

Спокойный ответ вызвал легкую оторопь – пикси не ожидали от Эрны откровенности. Оити кашлянула, Вашингтон улыбнулась, двигая трубочку языком.

– Смелое заявление.

– Разве Карифа вам ничего не рассказала?

Амин покраснела и виновато посмотрела на Мегеру:

– Послушай, я не могла…

– Все в порядке, – улыбнулась Эрна, бросив на мулатку ободряющий взгляд.

– Она знала, что ты нам расскажешь, – прищурилась Вашингтон.

– Да, – кивнула Мегера, хотя ее никто не спрашивал.

– И специально показала, что является биохакером.

– Да.

– Ты, похоже, безбашенная, – обронила длинная.

– Почему? – удивилась Эрна.

– Биохакеров мало, – объяснила Нкечи, продолжая ласкать языком трубочку. Но сидела Вашингтон так, чтобы ласки могла видеть только Мегера. – Пожизненное заключение – весомый повод отойти от дел и уж тем более – не светиться на такой мелочи, как хранилище индивидуальных ячеек. Биохакеры даже не золото – бриллианты, и у нас может появиться нестерпимое желание заключить с тобой пожизненный контракт.

– На наших условиях, – добавила Оити. Хотя могла бы и не добавлять.

– Для вас этот контракт может закончиться прогрессирующей паранойей, – заметила Эрна, продолжая сидеть с заложенными за голову руками.

– Что? – не поняла Оити.

В голосе Мегеры появился металл:

– Я – биохакер, ты – пингер. В какой момент ты задумаешься над тем, что я тебя взломала? Не «может, взломаю», а «уже взломала». И что ты сделаешь после того, как задумаешься?

– Я тебя убью!

– Именно это я имела в виду, – прежним, спокойным тоном произнесла Эрна. – Паранойя. Большинство «пожизненных контрактов» заканчиваются ею. И смертью биохакера, конечно же.

– Ты что, взломала нас? – глаза Оити яростно вспыхнули.

Нкечи подняла брови, приказывая подруге успокоиться, и улыбнулась Эрне:

– Это все разговоры, дорогая, мы с Оити меняем нейрочипы каждую неделю.

– Мне нужно несколько часов, – пожала плечами Мегера. – А поскольку никто из вас не понимает даже десятой доли того, что я делаю и какие команды отправляю в работу, вы будете вздрагивать всякий раз, когда в моих руках окажется коммуникатор.

– Ты не представляешь, что мы с тобой сделаем!

Карифа допила коктейль, но поскольку бармену запретили приближаться к шезлонгам во время беседы, повторить она не могла. Хотя очень хотела. И вклиниваться в разговор тоже не рисковала.

– Оити, пожалуйста, не горячись, – с нажимом произнесла Вашингтон. – Эрна права.

– Права?! – изумилась длинная.

– Неужели ты не поняла, что нам предлагают договориться?

– На ее условиях?

– На взаимовыгодных условиях.

– Спасибо, – Мегера чуть склонила голову и прищурилась, увидев ответную улыбку Нкечи. И язык, скользнувший меж губ.

– Что значит на взаимовыгодных?

– Все останутся довольны, – Вашингтон повторила многозначительную улыбку. – Я обещаю.

Карифа потянулась, но вновь промолчала. Она присутствовала только потому, что считалась подругой Эрны, и решила подать голос лишь в самом крайнем случае.

– Но прежде, чем мы начнем говорить о серьезных вещах, я хочу услышать ответ на вопрос: почему ты уехала из Европы?

– Там нет того, что мне нужно, – ответила Мегера, глядя Нкечи в глаза.

– А что тебе нужно? – грубовато осведомилась Оити.

– Мы скоро узнаем, – коротко рассмеялась Вашингтон. – На кого ты работала в Европе?

– Предпочитаю фриланс.

Однако легко отделаться от главной пикси не получалось ни у кого, даже у тех, кому она демонстрировала игривый язычок.

– Я не спрашивала, на каких условиях, я хочу знать – на кого?

– В основном на Окситанию…

– Потому что они белые? – тут же спросила Оити.

– Потому что они нормальные, – огрызнулась Мегера. – А цвет кожи у них разный.

– Неужели?

– Ты там была?

– Нет.

– Тогда…

– Только на Окситанию? – перебила Мегеру Вашингтон, наградив обеих девушек недовольным взглядом.

– Несколько раз работала на русских и немецкое правительство. Три заказа от польских полевых командиров и два контракта со швейцарцами. Но в основном – Окситания.

– У тебя были разные заказчики, – заметила Нкечи.

– Всем нужны хорошие хакеры, – Эрна медленно опустила руки, не забыв провести ими по бедрам, и едва заметно пожала плечами. – Профессионалы в цене.

– Пытались убить?

– Планировали.

– Как тебе удалось избежать смерти?

– Я никогда не приближалась к заказчикам так близко, как к вам.

– Почему ты изменила этому хорошему правилу?

– Хочу купить остров и послать гребаный мир ко всем чертям.

Громкое заявление вызвало среди пикси понятное оживление. Нкечи чуть подняла брови и вновь поиграла трубочкой для коктейля. Оити шумно выдохнула, пробормотала: «Снова смело!», однако от комментариев воздержалась. А Карифа погрустнела, недовольная тем, что подруга поделилась с лидерами банды вожделенной мечтой. Карифе казалось, что на эту мечту не имеет права никто, кроме нее и Эрны.

– Ты знаешь, сколько стоит остров? – вернулась к разговору Вашингтон.

– У меня все в порядке с восприятием мира, – ответила Мегера и дернула плечами сильнее, качнув не очень большой, но налитой грудью. – Здесь не так жарко, как казалось.

– Накинь полотенце.

– Ты ведь хотела видеть меня голой.

Оити хмыкнула, Карифа закусила губу. Нкечи пришлось выдержать паузу, после которой она медленно произнесла:

– Вижу, ты все понимаешь правильно.

У мулатки задрожали пальцы.

– Но давай вернемся к делам: ты знаешь, сколько стоит остров?

– Именно поэтому я рискнула и вступила с вами в прямые переговоры: европейский опыт показал, что для серьезного дела необходима команда доверяющих друг другу людей, – твердо ответила Мегера, не прикасаясь к полотенцу. – Невозможно заработать на остров, работая удаленно.

– Тебе нужен большой остров?

– Не обязательно большой, но комфортабельный. Еще нужны абсолютно чистые документы, которые гарантируют новую жизнь.

– Безбедную?

– Безбедную и беспечную, – уточнила Эрна. – Я не хочу тратить заработанное на круглосуточную охрану, это будет глупо. – Пауза. – Я хочу сорвать огромный куш, но так, чтобы меня не искали.

– Почему ты решила, что мы поможем?

– А разве вы не хотите выйти из бизнеса? – вопросом на вопрос ответила Мегера.

– Нет, – громко сказала Оити.

И замерла, сообразив, что Нкечи ее не поддержала. А вместо этого спросила:

– О какой сумме идет речь?

И длинная с грустью поняла, что старая подруга изрядно устала от прибыльного, но слишком нервного бизнеса.

– О какой сумме идет речь?

– Миллиарды, – уверенно ответила Мегера, глядя Нкечи в глаза.

– Точнее, – потребовала Вашингтон.

– Не меньше двадцати.

– Ты не сможешь спрятать такие деньги, – громко произнесла Оити.

– Смогу, – резко, почти в тон длинной, бросила Эрна. Но смотреть продолжила на Нкечи. – Я могу провести через европейскую финансовую сеть любую сумму: спрятать ее, отмыть и вывести с другой стороны абсолютно чистой. Это будет стоить двадцать процентов, но результат я гарантирую. И подробно расскажу все детали операции, чтобы вы смогли контролировать каждый шаг.

– Зачем тебе мы? – продолжила давить длинная.

– Потребуется силовое воздействие.

– Серьезное?

– Очень, – Эрна развела руками: – Миллиарды на дороге не валяются.

– Расскажи подробности, – велела Вашингтон.

– Только после того, как вы примете решение.

– Мы его не примем, пока не услышим подробности.

– Я имела в виду другое, – спокойно ответила Мегера. – Примите решение для себя: доверяете вы мне или нет? Потому что если вы во мне сомневаетесь, то не отнесетесь к предложению с должным вниманием.

– Я в тебе сомневаюсь, – мгновенно ответила Оити. – Впрочем, ты об этом знаешь.

– И еще я знаю, что ты во всех сомневаешься, – улыбнулась Эрна.

– Да, – подтвердила длинная.

– А я пока не могу составить мнения, – произнесла Нкечи, поднимаясь с шезлонга. – Хочу искупаться. – И протянула Мегере руку: – Пойдем?

У Карифы заходили желваки.

– Пойдем, – тихо ответила Эрна, прикоснувшись к пальцам Вашингтон. – Здесь глубоко?

– Не везде.

Оити сделала знак бармену сменить коктейли, потянулась и плотоядно улыбнулась, наблюдая за тем, как Нкечи обнимает белую за талию.