Книга: Джентльмен-капитан
Назад: Глава 16
Дальше: Глава 18

Глава 17

Я отправил Мартина Ланхерна и Джулиана Карвелла найти «Ройал мартир» и предупредить капитана Джаджа о неизвестном корабле. Макферран был рад услужить и предложил отвезти их на своей лодке узкими каналами, через которые «Юпитеру» не пройти, и я с радостью согласился. Следующие несколько часов прошли в подготовке корабля к отплытию или к бою, если возникнет такая необходимость, даже при столь явном превосходстве противника. У каждой пушки покоилось по несколько ядер, капрал выдал ручное оружие, и каждый матрос получил что–нибудь из впечатляющего арсенала алебард, полупик, мушкетов и сабель. Строгая флотская дисциплина, несколько ослабевшая на корабле в последнее время, была жёстко восстановлена Джеймсом Вивианом и боцманом Апом. Остро как никогда ощутив, что на палубе я никому не нужен и лишь мешаюсь спешащим по делам матросам, я спустился в каюту. Там я стал изучать карты, пытаясь из глубин, мелей, приливов и ветров выработать какую–то стратегию, хотя и не представлял, кого собираюсь победить.
С наступлением вечера на меня снизошло странное спокойствие. При мне графиня приказала Макдональдам занять все возвышенности вокруг бухты, где мы стоим на якоре, в том числе и посещённый мной ранее старый форт — по крайней мере, так перевела она мне команды, отданные ею на гэльском своим гребцам. Я знал, что дозорные увидят приближающийся корабль задолго до того, как он подойдёт близко, и у нас будет достаточно времени, чтобы подготовиться к бою или удрать в открытое море. И потом, и Лэндон и Рутвен придерживались единого мнения, что ни один капитан, как бы хорошо ни знал он эти воды, не решится подойти к нам ночью через узкие фьорды, мимо грозных скал. Берег же — территория Гленранноха, а значит, безусловно, враждебен, но оттуда на нас уж точно не нападёт военный корабль. Я выставил дополнительных дозорных на случай атаки с земли или с лодок, однако, по общему мнению моих офицеров, мы не оказались бы в большей безопасности, даже находясь на верфи в Чатеме.
Джеймсу Вивиану хотелось атаковать загадочный корабль, но офицеры согласились, что он слишком велик, и кроме того, у нас нет доказательств, что он враждебен — не дай Бог, я спровоцирую войну со шведами или, хуже того, с голландцами, беспричинно напав на их корабль! Даже если это и впрямь корабль Гленранноха, здравый смысл подсказывал оставаться на месте, стоя на якоре между ним и его вероятным местом назначения — землями генерала; тем более что старший офицер ясно приказал мне находиться на этой якорной стоянке. Вивиан смирился без лишних обид, моряк в нём превозмог жаждущего славы юнца.
Мы пообедали все вместе, позже обычного — в моей каюте, освещённой фонарями и свечами. Дженкс снова сотворил отрадное чудо: восхитительный бифштекс из купленной у Макдональдов и забитой на берегу коровы, с изобилием рыбы и сыра. На этот раз мы были веселы и почти единодушны. Только угрюмое молчание Стаффорда Певерелла, подчёркнутое его неприятно шумной манерой еды, омрачало дух застолья. Вскоре Джеймс Вивиан изрядно захмелел. Я был рад, что он не завёл разговор об убитом дяде. Джеймс радостно пел о девушке из Труро, в которую был влюблён, и я напомнил ему, что несколько дней назад он пел ту же песню о девушке из Бодмина. Даже Малахия Лэндон был само очарование, ненависть морского волка к джентльменам–капитанам на время была позабыта. Возможно, ему доставляло извращённую радость скорое осуществление всех мрачных предсказаний его небесных карт. Я осмотрел собравшихся и подумал: воистину, ничто так не объединяет военных, как предстоящее сражение.
Но во время веселья и смеха я продолжал думать о недавних артиллерийских учениях, о бортовом залпе загадочного корабля и о том, что он сделает с нами, если подойдет на расстояние выстрела.
Офицеры покинули меня, и я разулся, однако Маск всё не уходил, слоняясь по каюте и изображая какую–то работу. Воинственная лихорадка прочих не тронула его — он, казалось, куда больше интересовался, соблазнил ли я графиню. «Или она вас», — хохотнул он. Я подозревал, что, разделяя тревоги моей матери о наследнике, он счёл вдовствующую леди Ардверран подходящим племенным материалом. Без сомнения, высокий ирландский титул тоже не повредит наследнику Рейвенсдена. Я легко мог представить, как старый негодник изобретает разные способы избавиться от Корнелии, некоторые из которых наверняка включают их совместный побег (ибо для меня никогда не было тайной то, как страстно он её желал). Маск обладал многими странностями, но, пожалуй, самой неожиданной была безграничная и непоколебимая преданность, которую он выказывал — пусть и в чрезвычайно заунывной форме — дому Квинтонов.
Разнюхивая и выспрашивая, Маск допил остатки эля и вина из графинов на столе, ворча, насколько хуже он ест и пьёт в королевском флоте, чем в Рейвенсден–хаусе. Добрый капитан, конечно, так не думает, заметил он кисло: доброго капитана щедро развлекают на земле и на море графини и менее важные персоны.
— Шотландцы вообще что–нибудь делают, кроме как едят, пьют и охотятся? — с негодованием вопросил он, хлебнув из графина и утёршись рукавом. — Мне это вот что напомнило: вы завтра снова приглашены, в полдень. Для верховой прогулки, по–видимому. Не сомневаюсь, там будут эти их бегуны, нагруженные ветчиной и виски. Ба! А мне придётся довольствоваться твёрдым сыром и корабельными сухарями. Опять.
Я не мог принять приглашение на охоту, когда рядом находился чужой и, возможно, враждебный корабль, и сказал об этом Маску.
— Никак нельзя отказаться, капитан, — хитро проговорил он. — Это же не что иное как приказ.
Приказ? Кто, помимо капитана Джаджа, смеет мне приказывать? Без него здесь, в своей каюте, я олицетворяю высшую власть в местных водах после Бога и короля. И учитывая, что король за сотни миль отсюда, в Уайтхолле, а Бог предположительно занят другими делами, мне не грозили никакие приказы.
Маск театрально воззвал к своей памяти:
— Как же выразился этот огромный старый турок? Или он поляк? Словом, этот Шимич, свирепый уродливый дикарь. — Глаз–бусинка уставился на меня, пока я ждал продолжения. — Ах да. «Вице–адмирал побережья Аргайла, Кинтайра и Мойдарта», вот как он сказал. Другими словами, генерал Кэмпбелл из Гленранноха.
Если бы мне вздумалось, я мог бы запросто отмахнуться от так называемого приказа — что я и сказал Маску в выражениях, от которых он принялся возмущённо сновать по каюте. Вице–адмиралы побережья имеют размытые права на корабли, потерпевшие крушение в их графствах, и не обладают никакой властью над капитанами королевского флота. Гленраннох не мог мне приказывать и знал это. Но он явно был хорошим стратегом, во всех смыслах этого слова, и понимал, что приглашение в такой категоричной форме заставит меня задуматься. Я отпустил Маска и сидел в одиночестве, глядя на море за окном и взвешивая в уме сложившееся положение. Наконец, я решил, что если к полудню не получу донесений о таинственном корабле, то приму приглашение Гленранноха. Ибо, как он должен был догадаться, меня переполняет любопытство о том, что же связывает Колина Кэмпбелла и вдовствующую графиню Рейвенсден, мою мать.
* * *
Было очень раннее утро, едва пробили семь склянок ночной вахты — такие названия становились мне привычнее, чем старое «полчетвёртого утра». Однако я уже расхаживал по каюте: мои сны, переполненные битвами и графинями на подушках, не оставляли места безмятежной дрёме. Я услышал крик дозорного и вышел на палубу. Вахту нёс Джеймс Вивиан. Он стоял у поручней правого борта, глядя в сторону земли на небольшую рыбацкую лодку, что двигалась в нашу сторону. К моему восторгу, его мальчишечье лицо расплылось в радостной улыбке при моём приближении, он дотронулся пальцами до шляпы и начал со смехом объяснять:
— Вот, сэр. Кажется, я стал свидетелем небольшого чуда. Не думал, что мы снова увидим преподобного Гейла раньше дня рождения короля.
Мы стояли в дружелюбном молчании, глядя, как лодка лавирует в нашем направлении. Через какое–то время она подошла к кораблю, и на борт поднялся Фрэнсис Гейл в сопровождении юного Андреварты. Он был на удивление трезвым и выразил желание поговорить наедине в моей каюте, и я тут же предложил позавтракать вместе. Гейл проявил непривычную набожность, даже произнёс молитву над хрустящим беконом Дженкса, какое–то время вёл мирную беседу о погоде и о пустынной красоте этой земли и вдруг повернул разговор на тему, занимавшую мои мысли всё утро.
— Ваша графиня, капитан, — начал он, — полагаю, вам не известна её девичья фамилия?
Этого я не ожидал. Так спокойно, как только мог, я признался, что нет, и Гейл прожевал ещё кусок бекона, прежде чем продолжить.
— Когда я услышал, кто принимал вас в тот первый раз в её замке, я задумался о титуле графини Коннахт, и мне показалось, что я слышал его раньше. — Он умолк, положил себе ещё еды и продолжил: — Но, видите ли, капитан Квинтон, я не доверяю своей памяти после стольких лет портвейна и кошмаров. Мне нужна была книга с родословными, и от парнишки Макферрана я узнал о существовании приличной библиотеки поблизости, хотя это было столь же невероятно, как если бы Моисей попал на пир, взобравшись на гору Синай.
Он объяснил, что не далее двадцати миль вглубь суши, в ничем не примечательной убогой горной деревушке находится поразительное сокровище: низенькая церковь, на вид — как амбар, а на чердаке у нее общедоступная библиотека — щедрый дар просвещённого лорда тех мест, хранимый пастором, чересчур ревностным, на вкус Гейла, но образованным. Там–то, по его словам, он и нашёл нужную книгу.
Трезвый завтрак Фрэнсиса Гейла, очевидно, закончился, он достал кожаный бурдюк, и, когда он вынул пробку, я узнал насыщенный аромат «воды жизни». Священник глотнул прямо из бурдюка, но меньше, чем было ему свойственно раньше, и причмокнул.
— До того, как она прибыла сюда худенькой девчушкой, вашу графиню звали О’Дара. Тогда Нив О’Дара, теперь леди Нив Макдональд из Ардверрана. А имя О’Дара я частенько слышал, живя в Ирландии в пору, предшествовавшую Дроэде.
Я давно забыл о завтраке. Отодвинув тарелку, я кивнул Гейлу, чтобы тот рассказывал дальше.
— Повстанцы–католики в те времена имели собственное государство, независимое во всём, кроме имени: они называли его Конфедерацией. Несколько лет, пока Англию раздирала гражданская война, они рассылали посольства по всей Европе и даже принимали ответные визиты. Не обошлось и без участия папского нунция. Я разок встречал его в Килкенни, году в сорок шестом или сорок седьмом.
Гейл замолчал. Я подумал, не вспоминает ли он те непохожие на нынешние дни, когда был молод, трезв и влюблён. Я не решался прерывать его, поскольку, как и у большинства англичан, знаний об Ирландии и истории её страданий у меня — с гулькин нос.
Шло время. Гейл съел ещё бекона и выпил немного виски. Я сделал большой глоток слабого пива.
— Прислуживал нунцию один из местных, — наконец продолжил он. — Епископ–ирландец, которого заметили как перспективного послушника, и он прошёл обучение в Ватикане и у инквизиции. Уже тогда он пользовался репутацией лучшего политика среди ирландских папистов. Поговаривали, однако, что он скорее следует урокам синьора Макиавелли, чем Господа нашего. Его я тоже встречал тогда в Килкенни и должен согласиться с этим мнением. Копна ярко–рыжих волос, хотя они, наверное, теперь поседели. И, возможно, самый острый ум из всех, какие мне встречались. Его звали, — Гейл замер и взглянул на меня, — О’Дара. Ардал О’Дара. Младший брат графа Коннахта на тот момент и дядя вашей леди.
Я слушал со всё возрастающей тревогой. Конечно, мне было известно, что графиня — папистка, как и подавляющее большинство местного населения, но так дело обстояло и с половиной придворных короля Карла. Более того, даже в ранние годы его правления уже появились слухи об истинной вере самого монарха. Однако я легко относился к этой проблеме. Для матушки папизм всегда был более приемлем, чем несущая смерть королям гидра раскола и множество несуразных протестантских сект, расцветших во времена Кромвеля и Республики, и я унаследовал её верования. И потом, моя бабушка, в девичестве Луиза–Мари де Монконсье де Бражелон, вдовствующая графиня Рейвенсден, умерла с чётками в руках, проведя немалую долю последних лет жизни в бесплодных попытках обратить любимого внука в свою веру. Нет, я не чувствовал ни капли истерического страха перед Римом, движущего многими моими соплеменниками. Моя неприязнь к казначею Стаффорду Певереллу была вызвана не его верой, а самой его сущностью. Тем не менее, слова Фрэнсиса Гейла имели совсем иное значение, и я боялся услышать окончание его речи.
Он взял ещё хлеба, чтобы составить компанию виски, и продолжил:
— В наши дни он куда более велик — человек, которого я знал как епископа Ардала О’Дара из Ратмаллана, теперь он князь церкви в красных одеждах, ни больше ни меньше. Кардинал–архиепископ Фрасконы, вот как теперь его зовут. Чудесная епархия на Сицилии, богатая урожаями и вином, с хорошей морской торговлей, как говорят книги из библиотеки в деревне Инверларих. Должно быть, он очень богат, этот кардинал О’Дара. Хотя и не так богат, как его лучший друг. — Гейл отодвинул тарелку и откинулся на стуле, сложив руки на круглом животе. — Вы, конечно, слышали о Фабио Киджи.
Я покачал головой и готов был вступить в разговор, но он, наверное, почувствовал, что достаточно долго наслаждался моментом, а моё терпение в вопросах истории Ирландии и высшего духовенства не безгранично, и поднял руку, чтобы остановить меня.
— Семья Киджи, капитан, уже много веков владеет одним из величайших банкирских домов в Европе. Что, наряду с махинациями его милого друга кардинала Ардала О’Дара на конклаве, несомненно, объясняет, почему его высокопреосвященство кардинал Фабио Киджи зовётся нынче его святейшеством Папой Александром Седьмым.
* * *
После ухода Гейла я ещё около часа просидел в одиночестве. Я даже попросил Маска удалиться. Голова шла кругом от мыслей о Папах, кардиналах, армиях и о муках адовых. Я слышал, как стараниями вахты левого борта у меня над головой оживает корабль: матросы мыли палубу, укладывали канаты и выполняли сотни других работ, обычных для военного корабля. Я различал легкий запах дёгтя: святой закон моряков гласил, что каждый день к чему–нибудь на борту нужно применить дёготь, не важно, есть в том нужда или нет. Однако моё внимание ни на чём не задерживалось. Я уставился на страницы капитанского журнала, всё ещё ожидающие моей записи за прошлый день, но даже написанных ранее слов не в состоянии был прочесть. Я взял лоцию и, глядя на карту, попытался вспомнить всё, что мог, из своих путешествий в бёлине леди Макдональд и в рыбацкой лодке юного Макферрана. Подойдя к кормовому окну, я открыл шкатулку с инструментами деда, произвел измерения и выполнил ряд вычислений. Я изучил таблицу приливов и измерил расстояния на карте. Пожалуй, ничем я не занимался так сосредоточенно с тех пор, как много лет назад в страхе перед розгами от корки до корки выучил латинский букварь Мервина. Впервые я изучал моряцкое дело так, будто от этого зависела сама моя жизнь.
Затем я послал за Китом Фаррелом.
Поначалу я толком не знал зачем. Я не мог рассказать ему о новом направлении, которое приняли мысли, проносящиеся в моей голове. Он не был мне ровней, и мне не следовало говорить с ним о графине Коннахт, её дяде и о зарождающихся опасениях. Я не мог поделиться с ним ужасом, что сжимал нутро и отдавал желчью в горле: ужасом, что ещё одна моя команда погибнет, ещё один мой корабль упокоится на дне морском. И не могу признать, что, глубоко затаившись, грыз мне душу самый тёмный страх: страх собственной бесчестной смерти, а с ней — исчезновения рода Квинтонов. Как мне хотелось, чтобы Корнелия или мой брат Чарльз волшебным образом перенеслись сквозь сотни миль, и я мог излить им свою тоску! Я даже желал возвращения Годсгифта Джаджа, пусть его характер и приводил меня в замешательство. С ними, по крайней мере, я мог быть откровенен.
Но вместо них у меня есть лишь Кит Фаррел. Впрочем, он хотя бы обладал навыками, неведомыми моей жене и брату, и мог дать совет, на который те неспособны. Я хотел бы скрыть от него своё настроение и намерения, но получить совет. На минуту я задумался, затем повернулся к нему с таким бесхитростным выражением лица, какое только было мне под силу.
— Мистер Фаррел, — сказал я беспечно, — сегодня, с вашего позволения, я бы перешёл от теории навигации и управления кораблём к рассмотрению гипотезы. — Озадаченный вид Кита вызвал мою первую искреннюю улыбку. — Вот что я имею в виду: вообразите себе военный корабль с тем же числом пушек, что и, скажем, у нашего «Юпитера». Теперь давайте представим, будто этот корабль противостоит кораблю гораздо большей мощи в полных островов узких проливах вроде этих, и что вражеский корабль занимает наветренную позицию. Давайте также предположим, что на большом корабле капитан лучше, команда сильнее, а бортовой залп тяжелее. Кроме того, предположим, что у врага есть союзники на суше, потому спустить флаг, оставить корабль и бежать на берег невозможно: ваших людей изрубят на куски. Итак, как вы поступите, мистер Фаррел? Как вы будете действовать, чтобы выжить и спасти корабль и команду?
Фаррел не был учёным человеком, но сообразительности при этом ему было не занимать. Несмотря на мою уловку, он явно понял по меньшей мере часть моего замысла. Кит без разрешения сел и глубоко задумался, лицо его приняло строгое и сосредоточенное выражение.
— Не может ли, — спросил он наконец, — меньший корабль попытаться найти пролив, достаточно глубокий для него, но слишком мелкий для большого корабля?
Я ответил твёрдо, что такого пути не существует: из лоции и своих наблюдений я знал, что его нет.
Кит размышлял над проблемой ещё несколько минут.
— В таком случае, капитан, — сказал он, — выходит, ваше положение безнадёжно. Похоже, вы обречены. — Я ждал совсем не такого совета, но прежде чем я успел перебить, Кит продолжил: — Корабль моего отца попал почти в такое же положение в пятьдесят втором году, в зимнем сражении у мыса Дандженесс, которое мы проиграли голландцам. Мели и песчаные банки окружали их со всех сторон в тех водах, совсем как в вашей истории. — Кит замолчал, будто что–то вспоминая. — Отец служил на одном из старых «Вельпов», тяжеленном и неуклюжем, как слон в посудной лавке. Проворный фрисландец с бортовым залпом вдвое мощнее загнал их в ловушку между отмелей. В последнюю ночь, которую мы с отцом провели вместе в нашей пивной, в ту ночь, о которой я уже говорил вам прежде, капитан, он рассказал мне об этом сражении и научил вот чему. — Кит поднял голову и посмотрел мне в глаза. — В такой ситуации, капитан Квинтон, у вас есть один выход — и только один.
* * *
Когда Кит ушёл, я сел за стол и снова принялся сочинять письма. В те дни многие мои собратья–капитаны нанимали клерков для такой работы. Однако единственным кандидатом на эту должность был бы Финеас Маск, и хотя он, вероятно, обладал всеми необходимыми для этого способностями, он и так уже в достаточной мере правил моей жизнью.
Мистеру Пипсу и его коллегам в Адмиралтействе я написал о состоянии корабля и о готовности шотландцев поставлять нам хорошие продукты, хотя и необязательно по самой низкой цене. Герцогу Йорку я написал об отплытии капитана Джаджа на перехват судна с оружием, о своих опасениях, что оно ускользнуло от него, и подозрении, что это и был тот загадочный корабль, увиденный мной с бёлина леди Макдональд. Королю я не смог написать ничего, кроме «Ваше Величество». Что мог я сообщить о мыслях, мчавшихся одна за другой в голове с тех пор, как Фрэнсис Гейл поделился своими генеалогическими открытиями? В конце концов я излил все свои тревоги и размышления в письмах Корнелии и брату, хотя и виновато ограничился в них лишь самыми поверхностными ремарками о графине Коннахт.
* * *
С завидной регулярностью ко мне заходили. Я осознал, это и есть обязанность старшего по званию: прочие считают, что у тебя всегда найдётся для них минутка, не замечая, что после всех их визитов капитану совершенно некогда заняться своими делами. Ненавистный Певерелл вновь возник перед моей дверью с намерением доказать, что в корабельных бумагах нет ни ошибок, ни приписок. У меня не было времени на его отчаянные полуправды, и я отослал его прочь. За ним прибыл главный канонир Стэнтон с докладом, что две бочки с порохом отсырели. Я был погружен в свои мысли и лишь сочувственно покивал, что, судя по косым взглядам Стэнтона, было не совсем подходящей реакцией.
Следующим, кто прервал мои размышления, стал Джеймс Вивиан. Увы, он опять занялся поисками убийцы своего дяди. Заикаясь, лейтенант проговорил, что с последней почтой из Данстаффниджа один матрос получил письмо от своей матери, которая водила знакомство с матерью Пенгелли, убитого клерка капитана Харкера. Джеймс услышал разговор матросов об этом. Получатель письма — кажется, его звали Бэрри — сейчас находился на берегу в команде, отправленной пополнить запасы плотника. Вивиан собирался поговорить с ним по возвращении. Я потворствовал моему юному лейтенанту в его поисках причин смерти дяди, но это была уже старая история, и нынешние известия наверняка внесут так же мало ясности, как и другие до них. К счастью, явился Пенбэрон, и наш разговор завершился. Я ободряюще улыбнулся Вивиану и с облегчением повернулся к плотнику. Пенбэрон пришёл доложить о критическом состоянии колдерштока или, возможно, руля, либо, вероятно, обоих. Я должным образом отметил это в послесловии к моему письму мистеру Пипсу, затем в некоторой растерянности вернулся к письму королю. Так прошёл день, и всё это время заботы и опасения не оставляли меня ни на минуту.
Уже пробили восемь склянок послеполуденной вахты — или четыре часа. Команда только что приступила к первой собачьей вахте: одной из двух коротких двухчасовых вахт, ломающих привычный распорядок и позволяющих каждому человеку на борту выполнять равную долю своих обязанностей утром, днём и вечером. Тут раздался крик одного из дозорных об очередной приближающейся к нам небольшой лодке. Я не обратил внимания, однако пару минут спустя один из помощников Лэндона явился и доложил, что это лодка юного Макферрана, и в ней Ланхерн, Карвелл и какой–то груз. Это было странно: я не думал, что они сумеют так быстро найти «Ройал мартир» и вернуться. Я вышел на палубу и стал наблюдать, как лодка ловко подошла к нашему борту. Старшина Ланхерн поднялся на палубу и отсалютовал мне, а Макферран и Карвелл с трудом вытаскивали свою ношу, завернутую в лодочный парус.
— Капитан, сэр, — произнес Ланхерн и глубоко вздохнул, — мы так и не встретили «Мартир», но вот что мы нашли. — Не глядя, он указал на свёрток. — У Макферрана острый глаз. Он увидел, как это выбросило на берег у…
— Мойдарта, — после паузы продолжил за него Макферран.
Ланхерн кивнул.
— Решили, что нужно поскорее привезти это сюда.
Свёрток положили на палубу. Джулиан Карвелл распутал узлы и развернул парусину. Я не смог сдержать испуганный возглас, ибо передо мной лежал труп. В воде он раздулся, им попировали рыбы, но мне знаком был этот кожаный жилет, а того, что осталось от сурового лица, хватало, чтобы узнать погибшего. Я смотрел на бренные останки Натана Уоррендера, лейтенанта «Ройал мартира».
* * *
Мы спустили тело на орлоп–дек, где им занялся хирург Скин. Кого–то отправили за преподобным Гейлом. Мне не пришлось спрашивать у Скина, как Уоррендер умер, даже если бы мнение хирурга хоть чего–то стоило. Было и так ясно, что это не результат некоего грандиозного морского сражения между «Ройал Мартиром» и загадочным тёмным кораблём. Я повидал достаточно утопленников, чтобы хорошо знать разницу, но не это заставило команду вздрогнуть от ужаса, смешало мои мысли и приостановило исследование Скина, а верёвки, которыми скрутили запястья и лодыжки мертвеца. Не таким должен был стать конец для человека, честно бившегося против моего отца при Нейзби и с тем же благородством отнёсшегося ко мне, его сыну. Я содрогнулся, вспомнив его последние слова, сказанные мне: «Да смилостивится Бог над теми, чьи дни сочтены».
Подавленный, я вернулся в свою каюту, чтобы дописать несколько слов во всех письмах, сообщая получателям об этом новом повороте событий. Я делал это с тяжёлым сердцем: я был уверен, что, если Корнелия когда–нибудь и прочтёт эти строки, я уже давно буду мёртв и стану кормом для рыб, подобно Натану Уоррендеру. Запечатав письма, я вручил их Макферрану, чтобы на его лодке они доплыли до замка Данстаффнидж и отправили их с королевской почтой.
Вскоре после этого в дверь каюты постучал Джеймс Вивиан. По правде говоря, я совсем забыл о лейтенанте и о новом направлении его изысканий. Я с неохотой пригласил его войти. Лицо Вивиана несло глубокий отпечаток страха и неуверенности. Он вдруг показался мне совсем ребёнком, куда младше своих восемнадцати лет.
— Сэр, смерть капитана Уоррендера… — прошелестел он и затих, попробовал снова заговорить, но безуспешно. Я налил ему немного слабого пива, и он выпил.
— Капитан Уоррендер был человеком непреклонным, мистер Вивиан, — сказал я. — То, как он умер, шокировало всех нас.
— Нет, сэр. Не в этом дело. Сэр, это его… — и снова он запнулся, а затем умолк.
Я терпеливо ждал, изобразив на лице ободряющее выражение, хотя на самом деле был более чем недоволен непроходящей одержимостью лейтенанта. Я уже с трудом выносил её. Наконец, он судорожно вздохнул и сумел описать, внятно и последовательно, как прошёл его день. Человек, которого он хотел расспросить о смерти Пенгелли, вернулся с берега. Это был один из немногих наших девонцев, Уильям Бэрри, осторожный и хитрый плут, не пользующийся популярностью на нижней палубе. Его реакция на известие о страшной участи Уоррендера была сильной и совсем нехарактерной, настолько, что именно он попросил разрешения поговорить с Джеймсом Вивианом прежде, чем тот успел сам его найти.
Вивиан дрожал так сильно, а речь его была так прерывиста и несвязна, что моё терпение начало иссякать. Я резко велел ему говорить по существу. Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидел панику. Он молча протянул руку. В ней лежало смятое письмо. Я вопросительно взглянул на лейтенанта, он кивнул, продолжая протягивать мне письмо, и я взял его.
«Любимый сын, — было неловко выведено корявым почерком, — прости своей Ма это письмо, писаное за меня констеблем, но жуткая история взбудоражила всю деревню, и я не могла не послать тебе весточку. Дело в госпоже Роуз, вдове, приехавшей из Корнуолла и вышедшей замуж за старого Исаака Роуза (у него была ферма в Калхеле, если помнишь, хотя ты тогда, по правде говоря, был совсем ещё крохой). Ужасные вещи произошли с её сыном, что звался Пенгелли, он был помощником у торговца из Труро, когда она здесь появилась. Да хранит Бог его душу, она узнала, что сына встретил чудовищный конец — его зарезали, как борова, на дороге в Хамптоншире. Ещё она рассказывала о его последнем хозяине, твоём бывшем капитане Харкере. Тоже убийство, говорит. Я так напугана, ты должен простить свою старую Ма, но во имя нашего драгоценного Спасителя, напиши мне, сын — эти тёмные дела так тяжко давят на моё сердце, мне нужно знать, что ты в целости. Госпожа Роуз исполнена горя и взывает в своих бедах к брату на другом корабле, что плывёт с вами. Говорит, он офицер, звать Уоррендер, хотя, наверное, она не в себе, ведь я слышала, во время войны он был в кавалерии Чудли…»
— Сэр, это мать Пенгелли, — заговорил Вивиан, не в силах сдерживаться, пока я читаю. — Её девичье имя было Уоррендер.
Мужчинам трудно хранить секреты, ибо наши имена неизменны, но женские тайны могут вечно прятаться за новыми именами, что получают они в каждом новом браке. Дважды в тот день я познал этот урок среди далёких западных оплотов Шотландии, и с тех пор не раз находил повод убедиться в его пользе. Макдональд и О’Дара, Пенгелли, Роуз, Уоррендер — так долго скрываемые истины. Я стоял перед Джеймсом Вивианом, а имена всё повторялись и повторялись у меня в голове.
Тогда, и только тогда, с моих глаз наконец упала пелена.

 

Назад: Глава 16
Дальше: Глава 18