31

Подменяю захворавшего фельдшера у «шоков». Как всегда на вызов ехали споро, но с псевдоленивым выражением на мужественных лицах. В организме каждого с визгом раскручивался адреналиновый гироскоп. Сопровождающие бумажку с кодом вызова комментарии погасили дежурные шуточки и подначки. «Молодая женщина, травма с угрозой для жизни». Дети нашли ее в щели между гаражами: избита, изнасилована, недодушена. Чтобы не было мало, выродки засунули водочную бутылку во влагалище, а потом еще и раскрошили ее ловким ударом…

«Мать вашу!!! Господь, жги уже!!! Или дай мне автомат!!!»

Я понимаю, почему, наверное, нельзя вооружать бригады скорой. После такого зрелища очень легко превратиться в эскадрон смерти… без суда… с коротким следствием… Скрип осколков стекла, пробивших кожу, по гаражному железу, когда вытягивали втиснутое тело, останется у меня в памяти, видимо, навсегда. Потрясение от нежности, с которой укладывали на носилки истерзанное тело здоровенные мужики – виды видавшие, прожженные дешевой водкой и мерзостью людской. Фиолетово-красная бликующая смазанная лента рывка через неведомые тропы Города к ближайшей больнице с оперблоком, где уже ждут. А потом адреналиновый отходняк с трясучкой и невозможностью заплакать. «Госсссподи!!! Да что ж это такое творится-то?!!»

На Станции, почувствовав скорее рефлекторно, чем сознательно, неладное, завернул в комнату отдыха. Нездоровая суета происходила в дальнем углу. На пути вдруг возник Старший врач смены. Сделал свирепое лицо, перехватил мой любознательный взгляд, направленный в угол, и встал в стойку Брюса Ли. Я с почтением скосил глаза на небольшой кулак с пигментными пятнами у себя под носом, изобразил ритуальное принюхивание и вник в произнесенное: «Будешь трепаться на Станции – урою!» К столь яркому предупреждению Старшего врача смены стоило прислушаться. Случайно оказался свидетелем того, как только что с кушетки подняли одного из врачей. Бедолагу смогли разбудить только с нашатырем. На халате оказался след мочи. Запредельное утомление. Состояние между глубоким обмороком и комой. Работал по две смены подряд. Обычный линейный врач. Предпенсионный возраст. Просил не отправлять на больничный почти со слезами. Старший был зол, растерян и задумчив. Распорядился посылать только на транспортировки и подальше. Чтобы мог хоть немного отдохнуть в переездах по городу.

В очередной раз убедился в мощности животворящих рецептов народной кулинарии. Жертва логопеда сорока семи лет отроду, задрапировавшаяся в простыню после полстакана коктейля «Три пшика» (кружка пива с тремя пшиками дихлофоса из аэрозольной упаковки, перемешать, льда и оливок не добавлять). Вштыривает так, что народ сразу в астрал без пересадки прыгает. Так вот, пациент начал декламировать «Кодекс строителей коммунизма» на древнеарамейском. После чего, без паузы, он вошел в состояние хорошо просушенной мумии. Прибывший сотрудник скорой затруднился идентифицировать состояние как биологически перспективное и вызвал милицию. А мумия-то возьми и оживи! Мечта археолога просто. Опытный дяденька-милиционер мгновенно разгадал тактический ход мумии, которая как бы всем намекала, что ночь в больничке ее устраивает, и предложил свой вариант: поразгадывать клинопись на мутно-зеленых стенах в вытрезвителе.

Жалобные крики пострадавшего вызывали сострадание и желание накормить грудью (тем, у кого она была). Был продемонстрировал опухший от зверского вывиха указательный палец и слегка подранный мизинец. В процессе сбора анамнеза (истории болезни) выяснилось, что палец был вывихнут в процессе наказания жены. Неудачная зуботычина повредила руку кормильца и поильца. А дерзкая и юркая жена отделалась привычными ссадинами и синяками на уже потухшем лице.

Водитель дядя Леша, услышав стенания страдальца, погонял беломорину из угла в угол, поиграл желваками и нехорошо поинтересовался:

– А можно я ему…

– Не, дядь Леша, нельзя! У меня транспортные шины закончились и дают нынче за нанесение тяжких телесных до фига и более. Пусть его! Сам зачахнет! Укусит себя за язык и помрет в одночасье от столбняка. Давай отвезем его в травмпункт и отдадим ласковому травматологу. Пущай он его вылечит массажем и притираниями. У меня есть один такой знакомый, исключительной доброты человек. Гогой зовут. Им детей окрестных пугают, когда к послушанию призывают. Я ему шепну обстоятельства получения травмы.

Сегодня получил профессиональное одобрение своих навыков на скорой от процедурной медсестры во время клинического цикла по внутренним болезням. Мы толклись кучкой у постели пациента, где преподаватель вещал таинственное и возвышенное о процессах в кишечнике, где глисты протестовали против попыток обозвать их по-научному – гельминтами, и требовали привычной диеты, а не чесночной клизмы с закуской из широкоспектральных противопаразитарных средств. На соседней койке сестричка пристраивала корявую кочергу капельницы и с грустным сопением шарила иглой по вене, вертлявой и склерозированой до деревянного стука. Пациент морщился, но не ворчал. Ежедневная капельница помогала ему прожить еще немножко, а вены, ну что ж вены, так вот сложилось. Понаблюдав немножко за усилиями, шагнул за спины однокашников, молча забрал шприц и, прикрутив рукав пижамы, удачно вошел в вену с первого раза. Получил одобрительное кряхтение пациента и тихое «спасибо» от сестрички. Уже пробираясь на прежнее место, поймал на себе взгляд преподавателя. В перерыве тот выхватил меня с булкой в зубах и поинтересовался происхождением навыков. Одобрил. Но посетовал на мои хронически воспаленные глаза.

Нагрянули праздники, счастливо попавшие в междусменье. Собрались на ритуальное поедание салатов и неопределяемого горячего. Кто-то торчал на кухне, приставая к хозяйке дома с бесполезными советами и раздражая очередной сигаретой. Кто-то перетаптывался в танце у накрытого стола под музыку Леграна, аккуратно ощупывая подрагивающую от вожделения талию партнерши. Кто-то вел бесконечный спор о диалектике со скоропомошной спецификой, обращаясь к оппоненту со страстью и трепетом: «Коля! Ну нельзя быть все время таким пещеристым телом. Включи уже мозг! Тебе понравится!»

Я дремал, наслаждаясь мгновением абсолютного покоя и комфорта. Никто не приставал, не гнал, не орал, никуда не нужно было бежать, лететь, ползти. Никто не лез с разговорами. Да и о чем можно говорить с человеком, который не знает в оригинале «Марсельезу», бредит на латыни и способен заснуть в любом приличном месте, только бы дали такую возможность.