5

Таверна Моро была шумным и приятным заведением, куда хаживали в основном представители рабочего класса, а иногда и господа – в поисках некоторого разнообразия. Здание было сложено из грубо отесанного камня, внутренние побеленные стены изобиловали трещинами, одну из них украшала фреска – творение местного художника со склонностью к эротике, зал был обставлен дешевой и прочной мебелью (способной пережить случавшиеся массовые потасовки), а для потолка были использованы массивные брусья. У таверны так и не сформировался определенный образ, возможно, в этом и заключалось ее очарование. Пожилые мужчины играли в шахматы за тихими столами по углам, молодые резались в карты, господа за выпивкой терлись плечом к плечу с простыми рабочими, а проститутки, хотя и приставали к посетителям, делали это весьма вежливо и сдержанно, скорее намеками. Моро не потерпел бы иного.

Стареющий моряк правил в своем заведении с шармом и joie de vivre, что сделало его таверну популярным местом, и проявлял терпение в отношении излишеств своих клиентов, но только до определенной степени. Хотя ему было шестьдесят два года, Моро был все еще силен, как бык, и с ним никто не отваживался спорить, разве что тогда, когда он хорошенько набирался, но и в таком случае исход спора мог быть весьма отрезвляющим.

Месье Дюма и Д’Лейн поинтересовались насчет комнат, которые должен был снять для них их друг, месье Лего, и Моро попросил их расписаться в журнале постояльцев за одну из комнат, которые он держал на втором этаже. Лукас поднял брови, когда увидел, что Финн зарегистрировался как месье Ф. Д’Лейн.

– Ну, если ты можешь быть Александром Дюма, то я могу побыть Франсуа Д’Лейном, пока мы тут изображаем французов.

– Но Д'Артаньян уже знает тебя как Дилейни, – запротестовал Лукас.

– И что? Если мы еще раз с ним встретимся, я скажу, что для удобства отфранцузил свое имя.

– Отфранцузил?

– Плевать.

Их комната была спартанской, просто четыре стены, пара полуразвалившихся кроватей, маленький стол и умывальник.

– Если пожелаете чего-то большего, то за дополнительную плату, – сказал Моро.

Лукас заверил его, что если им что-то понадобится, то они дадут ему знать.

– Никакой еды до восьми утра, – сказал Моро, – и после девяти вечера. Питаться в комнатах также не позволяется, с вашего позволения. Если вы голодны, спускайтесь вниз, и вас накормят. Пытаюсь не давать крысам плодиться. Он указал на изножье кровати в углу. – Ночной горшок вон там. Когда все сделаете, выплесните из окна в коридоре в переулок. Не оставляйте на месте, иначе тут все провоняется. А у меня чистое заведение.

– Да уж, – сказал Лукас, наблюдая за бегущим по полу большим тараканом.

Моро плюнул и попал точно в таракана, на мгновение замедлив его продвижение. Он пожал плечами.

– Тут есть еще несколько, но я от них избавляюсь.

– Как? – спросил Финн.

– Змеи, – ответил Моро. – Купил три штуки у знакомого моряка. Только не волнуйтесь, они не ядовитые. Если найдете такую своей постели, просто бросьте ее на пол.

– Думаю, змеи едят крыс, – сказал Лукас, – но я не верю в то, что они едят тараканов.

– Вы уверены?

– Полагаю, да.

– Хм. Тогда это все объясняет. А я все думал, почему их все еще так много. А кто питается тараканами?

– Ящерицы.

– Ящерицы?

– Ящерицы.

Моро, кажется, мгновение это обдумывал, а потом покачал головой.

– Нет, тогда я буду по уши в ящерицах.

– Змеи съедят ящериц, – предположил Финн.

– Тогда у меня по-прежнему будут тараканы, – сказал Моро. – Какой в этом смысл?

– Не вижу проблемы, – сказал Лукас, – если вы избавитесь от змей. Но тогда у вас будут крысы.

Моро подумал и над этим, потом фыркнул.

– Пусть будут тараканы.

– Мудрый выбор, – сказал Финн.

Той ночью он закричал, и Лукас в одно мгновение вскочил с кровати с рапирой наготове. Финн с глупым видом бросил домового ужа на пол. Змея скользнула прочь и исчезла где-то в тени.

– Весна в Париже, – кисло пробормотал Финн.

Утром кто-то постучал в их дверь.

– Кто это? – спросил Лукас.

– Ловец крыс, – произнес голос за дверью.

– У нас уже есть один, – сказал Финн.

Лукас открыл дверь и увидел скрюченного и согнутого старика, одетого в лохмотья и пахнущего чесноком. За его плечом виднелся полотняный мешок, а в левой руке он сжимал дубинку. Он был грязным, и у него текло из носу. Он прошмыгнул мимо Лукаса и вошел в комнату.

– Боюсь… – начал Лукас и сразу остановился, когда старик вдруг выпрямился и расправил плечи, разрабатывая мышцы.

– Мангуст, – произнес вонючий старик.

– Ман… – Лукас замолчал на полуслове, потом всмотрелся в незнакомца. – Да будь я проклят.

– Очень неплохая маскировка, – сказал Финн и поморщился.

– Мне платят за то, чтобы я был намного лучше, чем «очень неплохим», мистер Дилейни, – сказал агент. И почесался. – Проклятые вши.

– Наверное, достали, – сказал Лукас сочувственно.

– Достали, капитан, но это то, что у меня получается лучше всего.

– Боже, благослови Америку, – сказал Финн.

Мангуст на мгновение взглянул на него, и на его лице заплясала довольная улыбка.

– Работа на шпиона ранит профессиональную гордость, не так ли? – сказал он.

– Скажем так, я менее чем доволен нашим соглашением, – сказал Финн.

– Думаю, я вас понимаю, – сказал Мангуст. – Вчера мне доставили ваши досье. Я их изучил, потом уничтожил. Конкретно в вашем случае там было много чего написанного между строк. Мне кажется, я раскусил вас, Дилейни. В конце концов, считается, что мы, шпионы, допущены лишь к черновой работе, да? После чего появляются настоящие профи и доводят все до ума. Таков порядок вещей, не так ли?

Он улыбнулся.

– Возможно, вам будет интересно узнать, что у нас много общего. Я сам служил в корпусе и был отчислен из ШКР. Моя выпускная диссертация была слишком спорной, поэтому я не получил зачет, но я не переживаю. Я был к этому готов. Только между нами, я и сам не в восторге от агентства. Слишком много крепких орешков и мудаков.

– И как ты во все это вписался? – сказал Дилейни. – Чем они тебя заманили?

Мангуст пожал плечами.

– Полагаю, в комплект входит определенное количество острых ощущений, но самое главное – стиль жизни.

– Стиль жизни? – произнес Лукас.

– Мне довольно быстро все надоедает, – сказал Мангуст. – Постоянно играть в одни те же игры скучно. Мне нравится, когда правила постоянно меняются.

Финн поднял брови.

– Ты хочешь сказать, что на все это пошел из спортивного интереса?

Мангуст улыбнулся.

– Можно и так сказать. Я полагаю, что эти слова достаточно точно все отражают, как и многие другие, только меня не особо волнует спортивная честь, если ты понимаешь, о чем я. Я играю, чтобы победить. Но играть не так интересно, когда игра слишком проста.

– Господи Иисусе, – сказал Финн.

– Знаешь, а вот этот сценарий мне еще не встречался, – сказал агент. – Мне всегда было интересно, каково это – внедриться в состав апостолов. Впрочем, сомневаюсь, что мне когда-нибудь предоставится такая возможность. Некоторым историческим сценариям присуща определенная экстремальная щепетильность.

Финн посмотрел на Лукаса.

– Он же это не серьезно?

Лукас выглядел озабоченным.

– Не знаю, – сказал он. Он посмотрел на Мангуста. – Ты серьезно?

– Думаю, да, – сказал агент. Он улыбнулся. – Но я не уверен наверняка. Идея содержит кое-какие интригующие возможности, не так ли?

– Я не знаю, кто меня пугает больше, – сказал Дилейни, – ты или Хранители времени.

Агент усмехнулся.

– У Хранителей времени есть мотив. Они фанатики с извращенным идеализмом, но все-таки это идеализм. Это делает их любителями. Я профессионал.

– Значит, идеализм не имеет значения? – сказал Финн. – История ничего не значит?

– История лжет, – сказал Мангуст. – Ты должен знать это лучше, чем кто-либо другой. Всегда так было и всегда так будет. История пишется победителями, чтобы прославить свои победы, и если проигравшим когда-нибудь будет что сказать, они объяснят свое поражение таким образом, чтобы оно выглядело наиболее достойно. Если достоинство вообще возможно. Если нет, то они на кое-что закроют глаза. Мы все наблюдали вещи, которые никогда не попали в книги по истории. Правильные или ошибочные, в зависимости от точки зрения. Меня не особенно волнуют моральные последствия того, что я делаю. Мораль полностью субъективна. Для поклоняющегося богине Кали головореза убийство – моральный поступок. Для коммуниста цель оправдывает средства. А в условиях демократии правление большинства означает угнетение меньшинства. Идеализм? История? Ничто не абсолютно. Природа реальности зависит от наблюдателя.

– Боже, помоги нам, – сказал Финн, – философ-шпион.

– В нашей профессии философский подход может оказаться определенным преимуществом, – сказал агент, в голосе которого сквозило удовольствие. – Что есть оперативник разведки, в конце концов, если не тот, кто стремится к просветлению?

– Ты не философ, Мангуст, – сказал Лукас. – Ты циник.

– О, да, – сказал агент, прислонившись к стене и скрестив под собой ноги. – Осуждение праведника. Как сказал Оскар Уайльд, «циник – это, человек, который всему знает цену и ничто не в состоянии оценить». Что ж, когда речь идет о том, что я делаю, цена неудачи обычно смерть. А я придаю очень большое значение своей жизни. А теперь, несмотря на всю занимательность нашей дискуссии по вопросам метафизики, джентльмены, нам нужно заняться кое-какими делами. Требования наших друзей были отклонены, и игра вот-вот начнется всерьез. И для начала я думаю, что мы можем превратить ваш промах в наше преимущество.

– Какой еще промах? – спросил Финн.

– Ваша встреча с нашим другом, Д'Артаньяном, – сказал Мангуст. – Или вы забыли, как почти предотвратили его стычку с графом де Рошфором?

– А, это, – сказал Финн.

– Да, это, – сказал Мангуст. – Прискорбно, но ни в коем случае не катастрофа. Я надеялся, что группа Рошфора прибудет до его появления, и я смогу связаться с вами, но все вышло не так уж и плохо. Я хочу, чтобы вы следили за ним. Тот факт, что он вас знает, упростит задачу.

– Не думаю, что он будет очень хорошо к нам относиться после того, как мы сбежали от него подобным образом, – сказал Лукас.

– А кто сказал, что вы от него сбежали? – сказал Мангуст. – История утверждает, что вы доблестно бросились его защищать в тот самый момент, когда я ударил его тем стулом. Вы храбро сражались, но потерпели поражение и были взяты под стражу. В процессе Дилейни получил легкое ранение.

– Но я не был ранен, – сказал Дилейни. – Я имею в виду, у меня нет ранения.

Мангуст достал лазер и навел его на Финна.

– Эй! С ума сошел?

Яркий, толщиной с карандаш, луч устремился к нему, задев правую щеку.

– Для пущего правдоподобия, – сказал Мангуст. – Девушки в Хайдельберге будут в восторге. Как по мне, выглядит довольно лихо.

– Ты, жалкий сукин сын, я… – Финн остановился, когда увидел все еще направленный на него лазер и палец агента на кнопке регулировки мощности импульса.

– Небольшая косметическая операция, и станешь как новенький, – сказал Мангуст. – При условии, что будешь себя хорошо вести и оставишь меня в покое. Как я уже говорил, я играю на выигрыш.

– А мы, значит, пешки, так что ли? – произнес Лукас.

– Перефразируя лорда Теннисона, «вы здесь не для того, чтобы задавать вопросы, а для того, чтобы дело делать». Будем надеяться, никто не умрет. А теперь, если ты сядешь, Дилейни, и будешь держать руки так, чтобы я их видел, мы продолжим.

Дилейни опустился на кровать, осторожно держась за щеку, и вперился в агента.

– Спасибо. Та вот, Д'Артаньян все еще был без сознания, когда мы ушли, так что он никогда не узнает, что произошло на самом деле. Если он спросит, а он, несомненно, спросит, вы скажете ему, что по дороге в Париж вам удалось бежать. Вас не преследовали, скорее всего, потому что Рошфор не посчитал, что вы того стоите. Когда вы его увидите, то будете счастливы узнать, что тот удар не убил его, как вы полагали. Я хочу, чтобы вы поощряли его дружбу, в ходе которой вы обязательно встретитесь с тремя мушкетерами. Я хочу, чтобы вы подружились и с ними. Если возникнут вопросы, то вы работаете на месье де Левассера, богатого торговца из Гавра, который время от времени останавливается в Париже и держит здесь апартаменты для этой цели. В настоящее время он отсутствует в Париже, а вы присматриваете за его жильем и находящимся в нем имуществом.

– Что, если он вернется в Париж и столкнется с нами? – спросил Лукас.

– В этом случае он вас узнает и тепло поприветствует, – сказал Мангуст, – месье де Левассер – это я.

– С каких это пор?

– С этого утра, – сказал агент. – Я прибыл в Париж на рассвете, остановился в гостинице «Люксембург», произвел впечатление своими финансовыми ресурсами, а затем уехал по неотложному делу повидаться кое с кем в Маре. Я сообщил персоналу гостиницы, что они могут ждать вас в ближайшее время, и что вы будете представлять мои деловые интересы в Париже. Когда вы появитесь, то объясните, что дела потребовали моего срочного убытия обратно в Гавр, и что вы останетесь в Париже, в «Люксембурге», в качестве моих партнеров. Это предоставит вам несколько более удобную и безопасную базу для операций и одновременно обеспечит вас прикрытием.

– Всего один вопрос, – сказал Лукас. – Если мы будем следовать намеченному тобой плану, наше прикрытие не продержится и нескольких дней. Ты же понимаешь это? У Д'Артаньяна не было друзей, когда он приехал в Париж. С точки зрения истории мы не существуем. Если мы установим отношения с Д'Артаньяном и мушкетерами, мы с таким же успехом могли бы объявить террористам о нашем присутствии.

– Если в запланированном Хранителями раздвоении участвуют три мушкетера, то ваш выход на сцену определенно заставит их нервничать, – сказал агент. – Впрочем, история никогда не была особенно полной. Есть неизбежные незадокументированные детали. Они не будут уверены насчет вас. С одной стороны, вы вполне можете быть теми, кем кажетесь. С другой стороны, вы можете быть агентами XXVII века. Они не будут уверены, и это заставит их нервничать. Нервничающие люди совершают ошибки. На это я и рассчитываю.

– Так я и думал, – сказал Лукас. – Понимаю, почему тебе так нравятся эти люди, Финн, – сказал он с сарказмом. – Он нас подставляет. Мы – приманка, чтобы выманить Хранителей времени.

– Ну, ты можешь нахрен забыть всю эту чушь, – сказал Финн, рассержено вставая на ноги. – Мы так не договаривались. Это должна быть твоя игра, Мангуст, или как там тебя зовут. Похоже, ты забыл, что мы не работаем на компанию. Мы солдаты. Причем чертовски дорогие солдаты. Слишком дорогие, чтобы нас использовать в качестве жертвенных агнцев в твоих шпионских играх. Это должна была быть игра АВР. Мне она не нравится, но таковы были приказы. Мы здесь на случай, если вы облажаетесь. Мы даже не должны участвовать в расследовании.

– А вот тут ты ошибаешься, Дилейни, – сказал Мангуст. – Вы уже участвуете. Вы вступили в игру, когда связались с Д’Артаньяном и встряли в ситуацию в Менге. Это была ваша ошибка, не моя. Это была ваша ответственность. И тебе придется с этим смириться.

– Ну уж нет.

– У вас нет выбора, Дилейни. – Агент встал на ноги. – Либо вы делаете так, как я сказал, либо я сам уничтожу ваше прикрытие. Хранители времени здесь, в этом можно не сомневаться, и, зная, как они работают, я поставлю свою репутацию на то, что они заняли позиции, которые позволят им наносить удары по ключевым фигурам в этом сценарии. Моя задача – их перехватить, и я не могу этого сделать, пока они не раскроются. Мне не нужна пара коммандос, которые будут исправлять мои ошибки. Я не ошибаюсь.

– Слушай сюда, – сказал Лукас, – это что, по-твоему, этакое межведомственное соревнование? Что-то вроде игры внутри сообщества? У нас тут потенциальное раздвоение времени, а ты беспокоишься о своей репутации?

Агент направился к двери.

– Давайте проясним одну вещь, – сказал он. – Это мое шоу и принимать решения буду я. И я собираюсь принять те решения, которые полагаю необходимыми. Я был бы признателен за ваше сотрудничество, но запомните… я в нем не нуждаюсь. Вы либо работаете со мной, либо работаете на меня, как пожелаете.

– Или мы работаем против тебя, – сказал Финн.

Агент переложил лазер из одной руки в другую.

– Я бы не советовал. Это опасные времена. Имейте в виду, что корректировка – это ваша специальность, господа. А моя – убийство.

В дверь негромко постучали. Во второй раз за этот день Андре охватила паника. Обычно она не поддавалась этой эмоции, но ее нервы были напряжены до предела. Ранее в тот же день был еще один стук в дверь апартаментов, и ее сердце чуть не выскочило из груди, когда она на него ответила. Это был всего лишь посыльный от портного, доставивший ее одежду. Ей удалось не впустить его в комнату, но она боялась, что мальчишка все равно почувствовал, что что-то не так. Тело Хантера лежало в спальне два дня. Не было никакого шанса избавиться от него, не будучи обнаруженной. Максимум, что ей удалось, – держать горничных подальше от комнаты. Она всем лгала, что «месье Лапорт» очень болен и его нельзя тревожить.

Два дня она пребывала в состоянии, близком к шоку. Кто его убил? Почему? Ничто не было украдено. Были ли у Хантера враги в Париже, в этом времени? Если были, почему он ее не предупредил? Или, возможно, он предупредил, когда сказал ей оставаться в отеле, никуда не выходя без его сопровождения. Что случилось? Но хуже шока от нахождения его мертвым, хуже незнания, почему он был убит или кем, было понимание того, что она теперь совершенно одна, пойманная в незнакомом городе, в незнакомом времени и без возможности сбежать. Ей буквально не было куда идти.

Осторожно, с нервами в клочьях, она подошла к двери.

– Кто там?

Ее голос показался ей визгом. Она сильно сглотнула, пытаясь успокоиться.

– Доктор Жак Бенуа, – послышался тихий ответ, – могу я увидеть месье Лапорта?

Она прислонилась к двери с облегчением. Это было имя, которое она знала. Жак Бенуа – Джек Беннет – друг Хантера. Человек, который был причиной их путешествия в это время. Конечно же, он придумает, что делать. Ей больше не к кому было обратиться. Она быстро открыла дверь и втащила его внутрь.

Старик выглядел растерянным. Он пришел повидаться со старым другом, а теперь оказался перед чрезвычайно взволнованной молодой женщиной, одетой лишь в нижнее белье. В глаза бросился ее изможденный вид, говорящий о недосыпании или полном отсутствии сна. Он отметил необычно короткие светлые волосы, зачесанные на мужской манер, покрасневшие щеки и холодный пот на лбу. Тут его профессиональные навыки взяли верх, и он копнул глубже, вернее, всмотрелся более пристально. Он оценил осанку женщины, ее необычно развитую мускулатуру, легкую саблевидность ног, говорящую о проведенных в седле годах. Он рассмотрел ее руки, которые не могли принадлежать избалованной парижанке, эти руки явно были знакомы с тяжелым и, возможно, напряженным трудом. Мозоли и шрамы рассказывали о насилии и выживании.

Она, в свою очередь, увидела иссохшего, добродушного старика с седыми волосами и гусиными лапками в уголках глаз, с дряблой кожей, слегка сутулого, и совсем пала духом. Чем этот дедушка мог ей помочь? Но затем ее боевые навыки взяли верх, и она увидела кое-что еще, что случайный наблюдатель мог бы упустить. Его глаза. Они были внимательными, зоркими, ошеломляюще синими и очень приглядчивыми. Он оценивал ее, пока она оценивала его.

– В чем дело? – сказал Джек Беннет. – Где он?

Он говорил по-английски.

Она быстро закрыла дверь, заперла ее, а затем кивнула головой в сторону спальни. Старик все понял, еще не успев подойти к двери. Знание остановило его, словно удар молота.

– О, мой бог, – тихо произнес он. – Сколько прошло?

– Два дня.

– Господи Иисусе.

Он потянул покрывало, и его глаза наполнились болью от увиденного.

– Это все из-за меня, – сказал он глухим голосом. – Это моя вина. Он не мог знать.

– Он не мог знать чего? – спросила Андре.

– Он оказался в неправильном месте и в неправильное время, – сказал Беннет. – И за это они его убили. Из-за меня.

– Кто его убил? Почему? Какова твоя роль во всем этом? Говори и побыстрее!

Беннет повернулся и увидел ее стоящей у двери с рапирой в руке. При других обстоятельствах ситуация могла бы показаться комичной или, может быть, даже эротичной – эффектная женщина в нижнем белье, стоящая в дверном проеме спальни с мечом в правой руке. Но это не было ни смешно, ни эротично. Солдат в Джеке Беннете, хотя он не воевал уже много лет, мгновенно понял, что эта женщина была чрезвычайно опасной.

– Кто ты? – мягко спросил он.

– Андре де ла Круа.

– Ты говоришь по-английски очень хорошо, но это не родной для тебя язык. Да и твой французский, исходя из того, что я успел услышать, тоже не идеален. Ты из подполья?

– На мгновение она нахмурилась, потом вспомнила.

– Такова была цель нашего прибытия сюда. Хантер пытался тебя найти.

– Значит, ты свежий дезертир. Я так и подумал.

– Ты подумал неправильно, – сказала она. – Я никогда не была частью армий будущего. Я баск, чье время прошло более четырехсот лет назад.

– Боже милостивый. Ты – ПО, – сказал пораженный Беннет.

– Что?

– Перемещенная особа. И Хантер привел тебя сюда, чтобы ты присоединилась к подполью, чтобы получила имплантат?

Она кивнула.

– Ты, должно быть, необыкновенная молодая женщина, – сказал Беннет. – Могу лишь представить, через что тебе пришлось пройти за последние два дня.

– Мне нужна твоя помощь, – сказала она.

– Она твоя. Это меньшее, что я могу сделать. Бог мой. Бедный Хантер.

– Кто это сделал? – спросила Андре. – Почему его убили? Ты сказал, что из-за тебя?

– Боюсь, что так, – сказал Беннет. – Должно быть, это была случайность. Ужасное недоразумение. Он никак не мог знать. Должно быть, они приняли его за другого. Да, другого объяснения быть не может. Они…

– Кто? – закричала Андре. – Какое недоразумение могло привести к подобному? Чего он не мог знать? Скажи мне немедленно.

Беннет уставился на нее.

– Да, я расскажу тебе. Я больше не могу потворствовать этому. Они зашли слишком далеко. Я совершил ужасную ошибку, и теперь мой старинный товарищ за нее заплатил. Я все тебе расскажу, но я не знаю, что, во имя господа, мы можем сделать с этим сейчас.

– Боюсь, практически ничего, – произнес другой голос.

Андре увидела, как глаза Беннета расширились еще до того, как человек заговорил, и она уже поворачивалась, чтобы оказаться лицом к лицу с угрозой, но было слишком поздно. Она ощутила резкий удар в бок и упала в спальню, потеряв равновесие, момент удара швырнул ее под ноги Беннета. Рапира выпала из ее руки и с грохотом прокатилась по полу. Она бросилась к ней, но Беннет ее остановил.

– Нет! – сказал он, наступив на меч ногой. – Ты с ума сошла?

– На твоем месте я бы послушал доброго доктора, – сказал мужчина.

Она увидела маленькую трубку в его правой руке. Это было оружие, действие которого она не понимала, но она знала, на что оно способно. Хантер однажды показал ей. Смертоносный свет, который может резать сталь. Тот же свет, который выжег замок двери, мог пройти сквозь ее плоть так же легко, как нагретый нож сквозь свежее масло.

– Хорошо, что Эдриан принял решение присматривать за тобой, док, – сказал террорист. – Похоже, что твоя приверженность ослабела. Мы не можем этого допустить.

– Отпусти женщину, Сильвера, – сказал Беннет. – Она ничего не знает.

– Но ты как раз собирался это исправить, не так ли? – сказал Сильвера. – Нет, тебя можно пустить в расход, но, боюсь, что ее нельзя. Я прикончил ее партнера, но Эдриану эта дама понадобится живой. Мы должны выяснить, сколько их еще, где они находятся, и что им известно.

– Она не агент! – сказал Беннет.

– Придумай что-нибудь получше, док.

– Это правда, говорю же тебе! И он тоже не был, – сказал он, указывая на тело Хантера. – Он был моим другом! Из подполья.

Сильвера кивнул.

– Он тоже это твердил. Хорошее прикрытие, правда? Надо отдать ему должное, он был хорош. Он не заговорил. Но я думаю, что дама заговорит. Эдриан убеждает немного лучше меня.

– Сильвера, выслушай меня! Ты делаешь ошибку, клянусь! Убей меня, если хочешь, но отпусти ее. Она ничего не знает, она ПО, она безобидна!

– Тогда зачем ты собирался ей все рассказать? – сказал Сильвера. – Если бы она не агент, то для чего ей это было нужно? Прости, док, боюсь, ты не умеешь играть в эту игру. Все реально плохо. Ты нам очень помог…

На мгновение он отвел взгляд от Андре. Этого мгновения ей оказалось достаточно. Она быстро протянула руку за спину, к затылку, где висел тонкий кинжал в ножнах, подвешенный на бечевке. Одним движением она достала кинжал и метнула его. Тот вошел в гортань террориста. Мужчина упал, захлебываясь, лазерный луч прочертил изогнутую прорезь в потолке. Она вскочила на ноги, подбежала к упавшему террористу и выбила смертоносную трубку из его руки. Затем встала рядом с ним на колени, схватила нож и злобно дернула его в сторону. Хантер был отомщен.

Беннет уставился на нее с отвисшей челюстью. Андре подошла к нему и тряхнула, измазав кровью его рубашку.

– Мы не можем здесь оставаться, – сказала она. – Я ничего не поняла, но я слишком хорошо понимаю, что мы здесь в опасности. Соберись, Джек Беннет. Нам надо бежать.

Беннет вышел из ступора.

– Да, ты права, надо уходить. У меня есть друзья, которые нас спрячут. Но мы не можем просто все бросить и сбежать. Мы не можем оставить два тела в твоих апартаментах. У нас будет достаточно проблем, нельзя, чтобы нас еще и разыскивали за убийство.

– И что ты предлагаешь?

– Чтобы мы тихо, нормально ушли. Чтобы мы оплатили твой счет и съехали со всеми твоими вещами.

На мгновение он задумался.

– Хантер позаботился о другом жилье для тебя. Ты остановишься у друзей, вроде того. Нам нужно навести здесь порядок, насколько это возможно.

– А что насчет трупов? – спросила Андре.

Беннет наклонился и поднял лазер Сильверы.

– Это и оружие, и инструмент хирурга, – сказал он, – хотя я с ужасом думаю о том, как мы его сейчас используем.

Он вытащил один из сундуков с одеждой на центр комнаты.

– Выложи этот сундук простынями, – сказал он. – И щедро обрызгай духами… содержимое. Это должно помочь скрыть запах. Надеюсь. Возможно, тебе лучше выйти из комнаты. Вид будет неприятным.

– Тебе понадобится помощь при упаковке кусков, – сказала Андре.

– Ты справишься?

– Я уже видела кровь, – сказала она. – Я постараюсь не думать о том, чье тело мы расчленяем. Если это нужно сделать, то давай начинать. Чем быстрее мы отсюда уйдем, тем лучше.

– Я был прав, – сказал Беннет. – Ты удивительная женщина.

Финн и Лукас сместились в сторону, чтобы пропустить носильщиков с тяжелыми сундуками. Лукас поморщил нос, когда мимо пронесли один из сундуков. От него пахло духами, и запах был достаточно сильным, чтобы у него закружилась голова.

– Боже, что за вонь, – сказал он.

– Она перебивает запах тела, – сказал Финн и хихикнул. – И эта дама пахнет так, словно у нее внутри что-то умерло.

– Боже, Финн, запах сам по себе был ужасен.

– Шшш, думаю, думаю сейчас мы увидим нашу надушенную даму, – сказал Финн.

Они прижались к левой стороне лестницы, позволяя старику и молодой женщине спуститься справа от них. Его одежда была поношенной по сравнению с ее изысканным и, очевидно, очень дорогим платьем.

– Вот идет отец, чья маленькая девочка сведет его в богадельню, – сказал Финн, обращаясь к Лукасу.

Лукас стоял на лестнице, глядя вослед старику и молодой женщине.

Финн хихикнул.

– Да, она очень красивая, но сможешь ли ты выдержать ее аромат?

– Дело не в этом, – сказал Лукас задумчиво. – Эта женщина… Я видел ее где-то, я уверен.

– Наверно, напомнила тебе старую любовь, – сказал Финн.

– Нет, я уже видел это лицо, – сказал Лукас. – Я просто не могу… – он покачал головой.

– Ты уверен? – спросил Финн.

– Почти. Просто что-то не сходится. Что-то мешает.

Он нахмурился.

– Наверное, совпадение, – сказал Финн. – Черт, кого мы можем знать в Париже XVII века?

– Не в Париже XVII века, – сказал Лукас, – но где-то еще. Просто не могу вспомнить где.

– Ты же не шутишь, правда?

– Говорю тебе, Финн, я знаю это лицо!

– Для меня этого достаточно. Давай последуем за ними и узнаем, куда они направляются. Только на всякий случай, давай соблюдать дистанцию. В худшем случае, мы всего лишь угробим вечер.

– А что если случай не окажется худшим? – сказал Лукас.

– Ты меня спрашиваешь? Это ты не умеешь запоминать лица.

– Я никогда не забуду лицо. Именно поэтому это меня беспокоит. Причем я видел его недавно.

Они наблюдали, как сундуки грузили в карету, и как в нее забрались старик и молодая женщина.

– Лошади, – сказал Лукас.

– Что?

– Лошади. Это лицо ассоциируется с лошадьми.

– Что ж, это облегчает поиск, – сказал Финн. – Мы не ездили на лошадях более чем в девяноста процентах наших миссий.

– Что-то не складывается, – сказал Лукас. – Это правильное лицо, но почему-то все это неправильно.

– Ну, я рад, что ты все объяснил, – сказал Финн. – Так мы посмотрим, куда направляется твое правильное-неправильное лицо? Я бы не хотел, чтобы это не давало тебе спать всю ночь.

– У меня такое чувство, что именно это и произойдет. Я не уверен, какие воспоминания связаны с ее лицом, но знаю, что ни одно из них не является хорошим.