Старец пишет в одном письме о двух путях монашеской жизни: «Как только благодать Божия просветит человека и выведет его из мира, он приходит в монастырь или скит, к другим братьям. Оказывает всем послушание и обретает покой через хранение Божественных заповедей. И, исполняя свои установленные духовные обязанности, ожидает в благой надежде милости человеколюбивого Бога. Это общий путь, по которому шествуют многие отцы».

Вслед за этим Старец объясняет, что существует и другой путь, по которому идут отшельники. Старец Иосиф следовал по этому второму пути и описал это таким образом: «Как только человеколюбивый и благой Бог ниспосылает луч Божественной благодати в сердце грешника, он тотчас восстает, ища духовников для исповеди соделанных им за долгое время зол. Он ищет и пустыню, и пещеры, чтобы ему удалось обрести хоть малое безмолвие и укрепиться для борьбы против страстей, и тем самым загладить соделанные им грехи, обрекая себя на всяческое злострадание: голод, жажду, холод, зной и другие подвиги, — все, о чем свидетельствуют примеры святых».

А Сладчайший Господь прибавляет ему еще больше теплоты. Подобно раскаленной печи горит его сердце в горячей любви к Богу, дает и безмерную ревность к исполнению Божественных заповедей, в безграничной ненависти против страстей и грехов…

 

Они очистили резервуары, как могли, и прилепили желоб к скале, чтобы собирать дождевую воду, потому что нигде поблизости не было источника.

 

В одной пещере построили одну каливочку, а в другой — маленькую церквушку.

 

Прежде всего, он начинает с великой готовностью расточать все свое имение, каким бы оно ни было — большим или малым. И когда он станет совершенно нищим и тщательно будет исполнять Божественные заповеди, тогда он уже не в силах будет сдержать любовь и пламенное желание пустыни. Оставляет родителей, братьев, друзей и прочих родных. Он один и жаждет только одно. Именно Его он ищет и со всей силой последует Иисусу. И подобно охотнику, ходящему по пустыне и выслеживающему зверей, он выслеживает, если повезет, воспитателя и руководителя для души, чтобы под водительством наставника ему удалось продвинутся к цели, через это он научается образу восхождения к небесному гражданству и по силе восходит!

 

 

(Папа-Анания старец о. Иоанникия) Папа-Анания отвечает ему:

— Иоанникий, как ты понял, что это Пресвятая Богородица?

— Я сказал Ей прочитать молитву «Богородице Дево…», и Она прочитала все.

— Хорошо, Иоанникий, а где Она сидит?

— Да вон там, в стороне.

— А какая на Ней одежда?

— Красная.

— Спроси Ее: «Когда я умру?»

— Богородице моя, когда я умру?

— Что Она тебе сказала?

— Когда Господь захочет.

 

Но к несчастью, идущих таким путем очень мало по той причине, что в настоящее время истощились опытные руководители. Он плачет и рыдает, не находя того, что было в старые времена, как ему хотелось бы. Но что ему сделать с таковой великой ревностью к безмолвию? Он исследует и ищет наиболее опытного руководителя и вручает себя ему в послушание, и с молитвой и благословением начинает духовный подвиг.

Здесь в настоящее время многие имели эту горячность, принимали святую схиму и, по молитве и благословению старца, уходили в уединение на безмолвие, и время от времени приходили и советовались. И наоборот, иные оставались вместе и имели разрешение безмолвствовать только в определенное время, пробовали исполнять всяческие добродетели: проливать слезы, бдеть, поститься, молиться, поучаться в Писаниях, и делать поклоны по силе, и вообще заботиться о чистоте, и воевать против страстей. И когда кто-либо, как мы уже сказали, достигает преуспеяния в безмолвии, то еще более предается подвигу.

Истинно безмолвствующий ради Христа непрестанно проливает слезы, оплакивая свои грехи и заботясь о всякой добродетели. И с горячей верой предается подвигам даже до смерти. Заключая ум в сердце, он на вдохе и выдохе говорит молитву: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня», — тем самым он собирает ум в соответствии с указаниям и Свв. Отцов, преуспевших в трезвении.

Каким образом дыхание связано с жизнью плоти, таким же точно образом ум связывается молитвой и восставляет свою душу из омертвления. Он чувствует себя, как неутомимый работник, с болью ищущий милости, и начинает понемногу умно ощущать просвещение, происходящее от Божественного утешения.

 

Тем не менее, кроме всего прочего, диавол продолжал восставлять против Старца больше и больше немощных отцов. Тогда Старец решил защитить себя и первый раз пришел в Скит дать ответ отцам. Но дело зашло уже слишком далеко. В конце концов Монастырь, которому принадлежит Скит, вместе со Скитом решили его изгнать. (Собор отцов Великой Лавры)

 

Это является первой ступенью монашества. Он как нашедший след и высматривающий, исследующий Бога, будучи новоначальным, идет путем блаженств и тем не менее получает удостоверение, что шествует по истинному Пути. Прежде всего, как мы сказали, был луч той Богозванной благодати, которая приводит к очищению. Она и только она одна нам может помочь. Эта Божественная энергия различается в чувстве ума, не поддаваясь созерцанию. Она чувствуется порой в телесных обстоятельствах: дает чуткость и заботу о духовном, приносит плач и слезы так же, как и воспоминание и сокрушение о соделанных прежде грехах. Еще же она дает желание подвига, естественно, стремление к природе, Богоугодные созерцания и очень приятное услаждение нашей душе. И не только это, еще она дает умное видение в чувстве осияющего Света и, как триблаженный Старец явил нам ее, приходит подобно еле заметному дуновению ветерка.

Так благодать, как некая баня, мало-помалу очищает человека. Благодать смягчает его сердце к сокрушению, к плачу, к послушанию, к ревности и к еще большей теплоте, и еще более усиливает естественные душевные дары, которыми обладает человек. Благодать как некая мать, баюкает как ребенка, обучая того, кто приносит себя в жертву. Действительно, когда приходит эта вторая наша Мать — Благодать, он скачет и веселится в радости. Наконец, когда Благодать удаляется, человек, не понимая мудрости Всесвятого Бога, плачет и рыдает, пытаясь снова найти ее. Будучи неопытен в этом, человек полагает, что Благодать ушла совершенно, в то время, как она только лишь сокращает свое действие. Тогда он прилагает посты к постам, стояния, бдения, молитвы и прошения, предполагая, что этим привлекается Благодать Божия. Враги же наши, демоны, многообразно его сокрушают, и чтобы он вместе со слезами искал еще больше Божественной помощи, таково домостроительство Божественного Промысла для его воспитания.

И как только снова приходит Божественное посещение, он как ребенок начинает кричать: «Ах! Ах! Как Ты меня оставил?! Ведь меня чуть-чуть не задушили демоны! Не уходи больше! Ах! Что мне сделать, чтобы Тебя удержать?!» (Он как младенец полагает, что его подвиги привлекают благодать, и думает, что ему нужно сделать, чтобы ее удержать.) Да, Спаситель мой, пощади и больше меня не оставляй, но пребывай вместе со мной в этой моей жизни и, когда отойду, дай вместе с тобой пройти мытарства!

Он говорит это и многое другое, но это уже не принимается во внимание. И снова Божественное утешение, как только его усладило медом, отходит назад, и приходит вкус полыни. Но даже как сосуд посредством частого смазывания становится чище, таким же образом и человек соделывается способным к приятию Божественного просвещения. Благодать начинает чаще приходить и все дольше пребывать, как привычка, тогда ребенок ее уразумевает и узнает, тогда он обретает большую уверенность, полагая, что это как результат, который был дан ему за труды.

 

Для Старца сделали небольшое расширение в одной маленькой пещерке, чтобы осталось место для складика, и три маленьких комнатки.

 

Длительность этого периода может растягиваться на три-четыре года (или больше — или меньше). Он видит Божественную Благодать, учащую и умудряющую его, уменьшающую его страсти и видит происки демонов, не имеющих сил долго воевать против него, потому что его охраняет Божественная энергия. И если он бодрствует, то имеет в качестве утешения слезы — ходит ли или трудится. Если же умно молится, он имеет умное ощущение облака света, которое порой его посещает. Наконец, если он спит, даже немного, то видит прекрасные сновидения: Рай с сияющими подобно золоту цветами, неописуемые царские дворцы, сверкающие ярче солнца, и много всего другого. А когда он просыпается, то его ум подвигается всеми этими снами к горячности и ревности, удивляясь красоте вечных благ и тому, что будет, когда он удостоится стать их наследником…

Когда ребенок видит все вышеупомянутые блага, он еще не знает всего того, что необходимо для различения Промысла Божия. Ведь он пока питается молоком и не стяжал пока чистых очей. Он оказывается до краев переполнен как светом, так и тьмой, а все его добрые дела смешаны со страстями. И по этой причине он начинает размышлять и приходит к выводу, что — вот, Господь даровал ему благодать ради его подвигов и скорбей. Зловредный демон таинственно всевает в него свои ядовитые семена, как он соделал это с древней Евой. — И младенец раскрывает свои уши! Тогда-то и происходит отступление благодати по Воле Божией, чтобы ребенок научился смирению. Тем временем приближается несчастный демон и внушает ему:

«Разве ты не видишь то, о чем в настоящее время все говорят, что Господь уже не дает благодати? Видишь?!» Ведь они не хотят подвизаться и другому человеку препятствуют, запугивая: «Ты впадешь в прелесть, ты упадешь в горшие грехи, ты просто не сможешь!»

И многому другому учит его древнее зло. Во всяком случае, младенец не умеет распознать той паутины, которую оно плетет, потому что неопытен в брани. Он окрадывается, принимая ложь за истину, а может быть, и по Божественному Домостроительству, имеющему цель, чтобы он соделался более мудрым и не оставался навсегда младенцем.

Естественно, когда он приходит к таковым помыслам и убеждается в своем безсилии, тогда он видит себя самого хуже земных пресмыкающихся. И он хочет, если бы было возможно, всех людей вместить в свое сердце, чтобы и они увидели это и были спасены. И так он получает закваску от благодати Божией. Но поскольку он убеждается, что не может спасти кого-нибудь другого, то он, будучи в уединении, начинает молиться за всех, чтобы Бог их спас.

Все эти искушения, которые он терпит, все бури страстей и кораблекрушения, все страхи и столь великие трудности произошли от того, что не было руководителя, который бы его носил и вел. Поистине, в наше время недостает таковых опытных наставников. Он находит одного из тысяч, чтобы миновать этот опасный путь. Это, как мы сказали прежде, есть краткий путь к Богу, который открывает человеку вход в Вечную Жизнь.

Именно по причине недостатка опытных духовников возникают различные прелести. Дело в том, что Благодать Божия имеет неотложную необходимость уйти, если испытуемый подвижник хорошо ее распробовал в начале, чтобы его упражнять и соделать воином Христовым, опытным на деле. А без таковых искушений никто не сможет прийти к совершенству. Это положение, о котором мы говорим, когда многие пали в прелесть, это та ступень, когда уходит благодать Божия, чтобы нас сделать испытанными воинами в духовной брани, и чтобы мы не были всегда детьми. Поистине, Бог желает нас соделать мужами достойными и мужественными борцами, сильными сохранить Его богатство. Потому-то Он нас и оставляет искушаемыми…».

 

Это сооружение было сложено из камней, а чтобы не упасть, они были промазаны внутри и вне смесью с глиной, взятой от земли, с какими-то ветками сверху и крышей, покрытой цинковым железом.

 

А тем временем зловредный диавол, который не мог выносить жительства по Богу, и увидел как все его козни против Старца оказались тщетными, а именно, что он потерпел поражение, воздвиг против Иосифа многих монахов Святой Горы. К Старцу приходили многие, не удосуживаясь даже поинтересоваться о его распорядке, и когда им отказывали, то они поднимали шум.

Старец говорил: «Кто бы это ни был, всякий, кто придет утром, изменяет, ограничивает наш распорядок». Однажды кому-то ожидающему приема он крикнул:

— «Будь ты и сам ангел, в этот час я тебя не приму!» Только в редких случаях, крайней необходимости, которые определял сам Старец, он открывал дверь после полудня — до вечера. Но такое происходило весьма-весьма редко, потому что каждый час был на счету и для того, чтобы поговорить с благовременным посетителем, необходимо было «ломать устав».

 

Один послушник Старца недоумевал об его упорстве в выполнении устава и однажды заметил:

— «Геронда, потому именно, что вы имеете такую «любовь» и оказываете столь «великое снисхождение» ко всем посетителям, так что никогда не принимаете никого вне распорядка, этим самым Вы их и подвигаете к соблазну». На что Старец ответил:

 

— «Мой опыт показал, что мне нужно делать именно так, потому что иначе я не мог бы сохранить ту чуткость, через которую Бог ведет меня».

Другими словами, стремление старца Иосифа к безмолвию, не было своеволием, но он понял, что это — призвание свыше, полученное им через непрестанную умную молитву. Так он и объяснял:

— «Притязания людей на то, чтобы монахи принимали их в любое время, — это новый путь, который умножается здесь, на Святой Горе. Куда бы ты ни пошел, отцы тебя гостеприимно примут. А наш долг — продолжать трезвенное предание свв. Отцов, таких как свт. Григорий Палама. Когда он подвизался здесь, на Афоне, он убегал и скрывался в ущельях и пещерах, любым образом усиливаясь достичь уединения, чтобы умело возделывать умную молитву, строго сохраняя свой безмолвный устав».

Тем не менее, Старец заботился о том, чтобы во избежание соблазнов заранее уведомить паломников о своем уставе. Он признавался: «Я во всех моих делах продолжаю делать и говорить так, как зеркало, и делом, и словом, или же служением, стараюсь не дать подозрения никому». Более того, Старец был очень внимательным, чтобы не осудить тех, которые его поносили. По этому поводу он говорил: «Оставьте их, пусть говорят против меня. Они имеют такие глаза и так видят. Эти люди еще не достигли того, чтобы их глаза видели правильно».

Старец никогда не вступал в беседу с теми, кто говорил о нем злое. Просто он им сострадал и не имел упокоения ни днем, ни ночью, молясь за них.

Из-за строгого устава мало-помалу начало распространяться мнение, что Старец находится в прелести. Впрочем, такие мнения уже высказывались и раньше, как я уже заметил выше, потому что Иосиф следовал отшельнической традиции, отличной от общежительной, которая является общепринятой на Святой Горе. Тем временем в скиту Малой Святой Анны слухи о прелести начали укрепляться и обостряться.

Даже в настоящее время многие старые отцы скита вспоминают: то, что подвигло многих на вражду против Старца, была зависть.

Что же именно случилось тогда? Приходили монахи и миряне, большей частью из мира, и спрашивали: «Где тут живет старец Иосиф Исихаст?» И после того, как посмотрели всех других отцов, они приходили познакомиться со старцем Иосифом. В то время как большинство отцов скита были благоразумными и делали все из хороших побуждений, нашлись и такие, немногие числом, которые злословили Иосифа. Многие пришедшие из мира знали этих отцов и бежали посмотреть на неграмотного и неотесанного старца.

К несчастью, слухи на Святой Горе распространяются очень быстро немощными, ленивыми, нерадивыми и, кроме того, злобными монахами. Старец же и устав свой не изменил, и оправдываться не собирался. Тогда даже и многие благоразумные отцы по-человечески обманулись и поддались, поверив необоснованной клевете. По крайней мере, самого Старца личные оскорбления нисколько не задевали, но он очень скорбел о том, что поносится сам отшельнический образ жизни, которому он следует, то есть само святое установление исихазма, как часть Предания, сохраняемого в Церкви.

Конечно, Старец был опытным атлетом и не преткнулся от таковых искушений. А потерпели вред те, которые жаждали научиться умной молитве, но по причине бывшего злословия отдалились от Старца.

 

Например, когда первый раз пришел на Афон известный подвижник старец Паисий, он был наслышан о старце Иосифе и жаждал встречи, надеясь получить духовную пользу. Но встретил какого-то «доброхота», который его отговорил от посещения. Лишь много лет спустя, когда блаженный старец Паисий прочитал книгу «Изложение монашеского опыта», в которой содержатся письма Иосифа Исихаста, тогда он уразумел, какой ущерб потерпел и воскликнул:

— Боже мой! Что я потерял! Что я потерял! Поистине, сколько жаждущих оленей прибегло бы к родниковой воде Спасения, находящейся у старца Иосифа, если бы враг нашего спасения не посеял свои клеветнические плевелы?

Однажды, когда Старец пришел издалека, один шатающийся монах говорит мирянину, который находился вблизи Иосифа:

— А вот этот — прельщенный.

Когда Старец приблизился, он это услышал, но ничего не сказал. Мирянин стал вглядываться в него, раз, еще раз. Старец отошел и нисколько не был смущен этим происшествием. Мирянин удивился этому и ответил:

— Какой тактичный этот человек, который находится в прелести!

 

Да что там говорить, многие злословили на старца лишь из-за того, что подвижник не хотел отвлекаться от делания молитвы и празднословить. Поэтому ему и приложили ярлык — «прельщенный». Впрочем, к несчастью, и в настоящее время если какой-либо келиот отказывается открыть дверь безразлично кому, то немощные и неученые монахи проявляют такую же «заботу» и о нем.

 

Их церквушка оказалась столь малой, что любой мог прямо из стасидии дотянуться до купола.

 

Старец же знал, что делает, расставляя вещи по своим местам. Он говорил: «Это искушение. А я буду делать свое дело». Безусловно, очень его укрепляли слова прп. Исаака Сирина:

«В наше время в мире много искушений, и злоба не удалится от тебя. Но они пускают ростки и внутри тебя, и внизу, под ногами твоими. Поистине, как ты не отдалишься от места, в котором находишься, так тем более не убежишь от искушений. И когда Бог дает знак, Он хочет избавить тебя от искушений. Все же это промыслительно устраивает Бог Своей Премудростью для твоей собственной пользы, по мере того, как ты упорно стучишь в дверь милости Божией через страх скорби, Бог всевает в твой ум размышление о Нем, и ты приближаешься к Нему посредством молитвы, и сердце твое освящается через непрестанную память Божию».

 

Поистине, Старец подвизался день и ночь годами для того, чтобы победить искушения своим долготерпением, всепрощением, самоукорением и молитвой до тех пор, пока не получил от Бога огромную благодать в молитве. Но для достижения этой меры, чтобы оправдывать своих клеветников, он вытерпел настоящее кровопролитие внешней брани. Как он сам писал своей духовной дочери: «Знаешь ли ты каково, когда ты не искушаешь — тебя искушают? Ты не крадешь — у тебя крадут? Ты благословляешь — тебя проклинают? Ты милуешь — тебя обижают? Ты хвалишь — тебя осуждают? Приходят без причины, чтобы тебя обличить, постоянно звать тебя прельщенным — до конца жизни? А ты знаешь, что это не так, как они говорят. И видишь искушение, которое ими движет. И, как виновный, ты каешься и плачешь, что ты такой и есть.

 

Они были надежно защищены крутым склоном, не имеющим дорог, по которым мог бы пройти человек. Тем самым, они оказались совершенно отделенными и получили безграничное безмолвие.

 

Все достояние, что было у них, это одна калива и небольшая кухонька. (Эта печь была сделана так, чтобы дым от трубы выходил в большую расщелину в пещере и согревал стену. Так зимой можно было сохранить тепло, потому что топить было нечем. Распилить каменный дуб так же трудно, как распилить камень. На фотографии видно, что труба выходит прямо в скалу…)

 

То, о чем шла речь, — самое сильное. Поскольку воюют с тобой и они, и ты воюешь сам с собой, чтобы убедить себя, что так и есть, как говорят люди, хотя это не так. Когда видишь, что ты абсолютно прав, и убеждаешь себя, что ты не прав.

Это, сестра моя, искусство из искусств и наука из наук. Бьешь себя палкой, пока не убедишь себя называть свет тьмой и тьму светом. Чтобы ушло всякое „право“. И чтобы окончательно исчезло возношение, чтобы ты стал младенцем при полном разуме.

Чтобы видеть всех, когда тебя никто не видит нисколько. Ибо тот, кто станет духовным, всех обличает, не обличаемый никем. Все видит. Имеет глаза свыше, а его глаза не видит никто». Этим и только лишь подобным этому доказывал свою святость старец Иосиф.

 

Опять же, в другой раз Старец уверял: «… вся моя жизнь — это сплошное мученичество, а более всего я страдаю от других людей: когда хочешь их спасти, а они тебя не слушают, и ты плачешь и молишься за них, а они издеваются над тобой, и ими управляет искушение…»

Тем временем, несмотря на терпение и молчание Старца, дела постепенно ухудшались. А именно, в скиту Святой Анны решили его наказать, «…чтобы его смирить и он освободился от своей прелести». Во всяком случае, его начали отправлять на различные трудовые послушания, как например, покрыть известью Храм Скита. И он выполнял все это с невозмутимым послушанием.

Если кто наблюдал за ним, и мог видеть с какой готовностью, терпением, смирением, молчанием и послушанием Старец выполнял эти трудовые повинности, те понимали его внутреннее состояние и умирялись. Тем не менее, кроме всего прочего диавол продолжал восставлять против Старца больше и больше немощных отцов. Тогда Старец решил защитить себя и первый раз пришел в Скит дать ответ отцам. Но дело зашло уже слишком далеко. В конце концов, Монастырь, которому принадлежит Скит, вместе со Скитом решили его изгнать.

Узнав об этом решении, Старец сильно болел душой. Он испытывал страдания не столько о своем собственном поношении, которое, наконец, уже произошло, и он не мог это остановить словами, сколько о душевном вреде, который несут отцы. Итак, он вошел в Церковь и упал с плачем пред иконой Пресвятой Богородицы. И прямо там, на солее, где он молился, он почувствовал внутри себя некое утешение и исполнился света, как всегда бывает в начале созерцания, его сердце изливалось через край от Божественной любви, и он вышел из себя.

После этого он видел следующее откровение, как он сам описал: «Я находился в некоем ослепительном Свете, и передо мной простиралась безграничная долина, подобная морю без ориентиров, и все пространство было покрыто вечными снегами. Мне казалось, что я шел по направлению к Востоку, но не ступал на землю и не чувствовал никакой тяжести или чего-то, ограничивающего меня. Как мне казалось, я был одет только в свои бедные одежды. Я шел очень быстро и удивлялся тому, как это возможно так двигаться, не прилагая усилий, и что это значит, и куда я вообще иду? Наконец, я подумал: «Как я вернусь назад, я ведь здесь ничего не знаю: что здесь находится, и куда я направляюсь?»

Я как бы остановился и осматривался вокруг с недоумением, — нет, совсем не со страхом, и как бы услышал впереди меня на достаточном расстоянии разговор. Я направился прямо в то место и поспешил, чтобы найти тех, которые разговаривают, может быть, они мне объяснят, что это? И весь изумленный недоумевал: «Как я оказался в этом прекрасном месте? Я осмотрелся по сторонам, куда бы скрыться на случай, если кто-то неожиданно встретится и будет меня ругать за то, что я без разрешения пришел туда. Осматриваясь с любопытством направо и налево для того, чтобы найти выход, я увидел в земле яму, в которую вел спуск, по которому кто-либо мог бы сойти в подземное пространство, как в больших городах. Я сошел и открыл одну подземную дверь… Там был храм Пресвятой нашей Владычицы Богородицы. И там сидели прекрасные юноши, великолепно одетые в прекрасный наряд. Они имели крест красного цвета, находящийся на груди и прямо на шлеме. Тогда восстал с трона один юноша, одетый в сияющие одежды, он, похоже, был военачальником, и мне говорит с теплотой, как давно знакомому:

— «Иди сюда, ведь тебя ждем».

И он предложил мне сесть.

«Простите меня, — говорю, — я недостоин сидеть здесь, мне достаточно и того, чтобы постоять здесь, у ваших ног». Я оробел и стыдился, потому что чувствовал, что одет в мою старую рясу, которая была неопрятной и разорванной. Улыбаясь, он взял меня за руку, и мы стали спускаться по роскошной лестнице, а внизу послышалась мелодия. Когда спуск окончился, я этого почти не заметил, передо мной был какой-то огромный зал, который являлся, пожалуй, притвором Церкви, потому что в нем находились прекрасные стасидии, заполненные всесветлыми юношами. Юноши были похожи один на другого как по возрасту, так и по внешним чертам. Они пели гимн, который я слышал первый раз.

 

Великая Лавра. Я увидел монастыри с их стенами, они были похожи на тюрьмы, а монахи мне показались заключенными. Я говорил себе: «Что все эти люди делают здесь? Зачем ты явился в эти пределы? И куда ты направляешься? Неужели ты собираешься остаться заключенным внутри? Увы мне! Возвращайся назад!»

 

Когда я все это увидел, я застыл на месте и не мог ничего сделать. Я только удивлялся этому величию и прекрасной мелодии псалмопения. Как только мы достигли внизу ровного места, мой провожатый оставил меня и прошел вглубь, к Востоку, где, казалось, и располагался сам Храм. А те юноши предлагали мне стать в одну из их стасидий, и меня провели с такой теплотой, что мне даже подумалось, что они меня давно знают и были моими сердечными друзьями. Изнутри, из главного Храма, послышался новый гимн, явно обращенный к Госпоже нашей Богородице. Я хотел, чтобы меня оставили сесть где-либо прямо там, на полу, чтобы удивляться этому великолепию. В то самое время отворилась дверь, и снова вошел военачальник, который привел меня туда. Он воскликнул мне с радостью:

— «Заходи же, о. Иосиф, иди-ка сюда, пойдем поклонимся».

Я не мог сдвинуться с места от смущения, но он взял меня за руку. Мы прошли мимо тех светлых юношей и достигли входа. Когда он открыл дверь и провел меня внутрь этого невообразимого великолепия, в безграничное величие, не знаю, был ли это храм, или небо, или трон Божий, я замер неподвижно. Все мои чувства, все мое созерзание, все, что было у меня, переполнилось Славой и тем Светом, который был нетварным, превосходящим всевозможную белизну и непредставимо тонким.

Тогда я увидел перед собой изумительный алтарь этого великолепного храма, из которого, как от солнца, лучился свет. От того места расточались слава и великолепие. Тогда я различил две больших иконы справа и слева от царских врат: Господа нашего Иисуса Христа и Всенепорочной Матери Его, сидящей на троне. Она держала на Своих коленях предвечного нашего Бога в образе ребенка. Как только я смог получше рассмотреть, потому что меня совершенно пленило это созерцание, они мне уже не показались иконами, но это были Они Сами, действительно, живые. И пресвятой Младенец воссиял так, что все прежние звуки уже не были слышны, потому что вокруг пели славные военачальники. В это время мой провожатый дал мне знак, чтобы я приблизился и поклонился, и обратил меня к Госпоже нашей Богородице, всех христиан Утешению. Я не знаю, сколько времени я был без движения, в то время как я был распростерт перед Ней и пытался удивляться Ее славе и величию. Мой провожатый, который, казалось, имел большую близость и дерзновение к Ней, просительным тоном и очень чистым голосом, которому я и сейчас дивлюсь, обратился к нашей Госпоже:

«Владычице, и Госпожа всяческих, Царице ангелов, Непорочная Богородице Дево, яви Свою благодать на этого раба Твоего, который столь страдает ради любви к Тебе, чтобы он не изнемог от скорби!»

Тогда… (что мог сказать я — низкий и недостойнейший из всех людей?) Внезапно от Ее Божественной иконы изошло такое сияние, и явилась Сама столь прекрасная Всесвятая Богородица, во весь рост. Она держала в своих объятиях Спасителя мира, Господа нашего Иисуса, полная благодати и величия. От таковой красоты, светлейшей миллионов солнц, я упал ниц к Ее ногам, не в силах взглянуть на нее, и плакал и восклицал:

— «Прости меня, Матушка моя, что я в своем неведении Тебя печалю. Владычице моя, не оставь меня!»

 

Только мы приблизились к первой каливе, в которой была церковка Честного Предтечи в пещерке, о. Арсений постучал железным кольцом. Это был сигнал, что мы пришли.

 

Тогда я услышал издалека сам медоточивый Ее глас, превосходящий всяческое утешение. Она говорила мне:

— «Почему ты опечалился? Возложи свою надежду на Меня!»

После чего Она обратилась к моему провожатому: «А сейчас верни его в то место, где он подвизается». Я почувствовал, как кто-то взял меня за плечо, и, пробуя подняться, оказался уже в своей келье, в том же положении, в каком я был вначале, когда молился, и плакал так, что, поистине, пришел в себя мокрым от слез и полным радости!

С тех пор и до настоящего времени я питаю к нашей Госпоже такую любовь и почитание, что только одно Ее имя меня наполняет духовной радостью. Ее слова «Возложи свою надежду на Меня!» были с тех пор и до настоящего времени — единственным моим Утешением».

С того момента наша Пресвятая Богородица просветила тех представителей Скита, которые были настроены против Старца, к долготерпению. Они дали Старцу «евхитико скитико», в то время как до этого он имел «евхитико эримитико». Тем временем, кроме всего прочего, гонение стихло, прошла клевета и скорби одна за другой.

 

Однажды, когда его сердце сжималось от сильной боли, Старец снова пришел в свою церковку и начал молиться со слезами ко Всесвятой Богородице и целовать Ее икону на алтарном иконостасе. Он пришел, ища прибежища у Всесвятой, потому что Она Сама уже говорила о том, чтобы Старец возложил надежду на Нее.

В какой-то момент Старец устал и сел в стасидию. Внезапно алтарная икона засияла светом, и тогда образ Богородицы принял обычные живые очертания.

 

Ее лик был столь прекрасен и столь светел, что Старец не мог на Нее даже взглянуть, поскольку Божественный Младенец в Ее объятиях сиял подобно солнцу. В это время Старец исполнился такой любви к Богу, что не ощущал тяжести своего тела и, выйдя из себя, дивился. Тогда Пресвятая поцеловала его, и он исполнился радости и благоухания. А Она сказала ему гласом, сладчайшим меда:

— «Разве Я тебе не говорила: возложи свою надежду на Меня? А ты почему безнадежен?!»

Пресвятая простерла свои руки, чтобы дать Старцу Сладчайшего Иисуса нашего. От такой неожиданности Старец не мог шелохнуться. Тогда этот Небесный Младенец приблизился и погладил ручкой все его лицо. А Старец поцеловал пухленькую ручку Младенца, которая была живая. Душа Старца исполнилась таковой любви к Богу и Света, что он уже не мог стоять на ногах и упал на пол. В это время Пантанасса снова вошла в свою икону, а Старцу оставила Свое Божественное утешение и невыразимое благоухание. Когда он пришел в себя, начал целовать то место, где стояла Пресвятая. Это место благоухало еще долгое время. «Я чувствовал нежную ручку нашего Иисуса!» — впоследствии вспоминал старец Иосиф, удивляясь снисхождению Господа к своему ничтожеству.

Старец признавал, что такие виды созерцаний есть не что иное, как некое чувство иной Жизни, непознаваемой и не различимой телесными чувствами, той жизни, которой вы «не знаете». Он говорил, что если бы кто-либо попытался описать увиденное, совершенно невозможно было бы дать другим даже понять — что в действительности случилось. Сам же он просто дает неясное описание. Сходным образом, как сам Павел не мог даже описать то, что видел на третьем небе, так и не понимал до конца самого своего восхищения на Небо, поэтому он и пишет о «неизреченных глаголах».

 

В строительстве помог и известный о. Ефрем Катунакский, который носил на спине красную глину от Карули, богатой пещерами с глиной (о. Ефрем стоит справа).

 

Бог в нужное время утешал Старца подобными видениями, потому что в ту пору он был покинут. Он не имел ни одного человека опытнее себя, чтобы предаться ему как руководителю. Ведь тогда отцы и духовники плохо разбирались в умной молитве и действительных благодатных состояниях. И если кто-то настаивал та том, чтобы дать им объяснение, то это объяснение считалось прелестным. Просто отцы не имели соответствующего опыта, ведь то, что относится к святым, только святые и «постигают». Отцы говорили Иосифу:

— «Чадо мое, это все слишком сложно, лучше оставить это!»

Тем не менее, Старец не отступал. Бог просветил его к долготерпению — настаивать на своем, и он говорил с характерным мужеством:

— «Да как же? Разве Бог, который нас призвал, — не Тот же Самый, Который давал такую благодать и отцам Церкви? А мы-то почему ее не находим?!»

Действительно, Старец вместе с необразованностью сочетал смирение и терпение, поэтому Бог помогал ему, ведь «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать».