Глава 31

Доброе оружие! Вот зловещее орудие!

Многим вещам оно ненавистно,

И тот, кто имеет Путь, его не держит.

Благой государь в своем доме чтит левое,

А, идя войной, чтит правое.

Оружие – зловещее орудие, а не предмет благородного мужа,

Применяют его, только если к тому принудят,

И применять его лучше сдержанно и бесстрастно.

Одержав победу, не гордись содеянным,

Кто гордится победой, тот радуется убийству.

А кто рад убийству, тот не преуспеет в мире.

В счастливых событиях ценится левое,

В несчастных событиях ценится правое.

Младший полководец стоит слева,

Старший полководец стоит справа:

Значит, они стоят как на похоронах.

На убийство множества людей откликайтесь скорбным плачем,

Победу на войне отмечайте траурным обрядом.

Эта глава выделяется на редкость решительным и страстным осуждением жестокостей войны. Впрочем, не единственным в своем роде: захватнические войны в V в. до н. э. резко осуждал ученый Мо-цзы, основатель влиятельной философской школы. Подобный протест против войн должен был бы указывать на сравнительно позднее происхождение данного пассажа. Однако уже в раннем военном каноне «Сунь-цзы» война рассматривается в чисто практическом ключе. Что касается Лао-цзы, то он ссылается на ритуальную практику для доказательства того, что война принадлежит к разряду несчастливых событий. Война для него – повод для траура. И все-таки надо признать, что даже проповедь согласия и покоя, воспитывающие способность побороть «упоение в бою» и равным образом упоение победой, была осознана в Китае как главное условие… успеха в военной кампании. Ненавистник войн Лао-цзы умудрился стать одним из патронов китайской военной стратегии. Напрасно Лев Толстой, так восхищавшийся миролюбием Лао-цзы, утверждал, что допущение «войны поневоле» был приписано даосскому патриарху составителями его книги. Что касается даосских учителей позднейших времен, то они трактовали совет Лао-цзы «одерживать победу, но не радоваться ее плодам» как утверждение приоритета внутреннего совершенствования над внешними достижениями.

Глава 32

Путь вечно безымянен;

Первозданное Древо хоть и мало,

В мире никто не властен над ним.

Если бы князья и цари могли держаться его,

Все вещи покорились бы им сами собой.

Небо и Земля в согласии соединятся и породят сладкую росу,

И люди без приказания воспримут ее поровну.

Где есть порядок, есть имена.

Но когда являются имена,

Надобно знать, где в знании остановиться.

Кто знает, где остановиться в знании,

Тот избежит большой беды.

Великий Путь для мира

Все равно, что полноводная река и море для ручья.

Средоточие мира – то, куда втекают все потоки жизни, и куда безотчетно возвращается, словно путник приходит в гости к хозяину, все живое на земле, предстает постороннему взгляду неразличимо малым, «мельчайшим семенем» бытия. Прильнуть к этой «великой малости» и есть не что иное как «совершенство премудрости» (название данной главы у Хэшан-гуна). Только приверженность «единому истоку» всего сущего позволяет опознать и оценить разнообразие жизни и притом дать всем достаточно, т. е. уравнять всех в полноте индивидуальной природы каждого. Самодостаточность доступна только тем, кто умеет «удерживать срединное», что, по словам Лао-цзы, означает «знать светлое и хранить темное» или, согласно наставлению этой главы, спонтанно и всегда условно пользоваться именами, но «знать, где остановиться», т. е. не принимать имена за реальность и не держаться за них. Осмысленная речь следует творческому началу жизни и потому бесконечно изменчива. Для мудрого, повторим, всякое слово – лишнее, всякое действие – крайнее. Из этого не следует, конечно, что мудрец ничего не говорит и не делает. Всякое слово и дело необходимы и полезны в свое время. Стало быть, не имеют какого-либо отвлеченного смысла. Вот почему мудрый говорит, не говоря, и делает, не делая. Он не позволяет себе увлечься фантазиями и абстракциями разума. Он сосредоточен на происходящем и постигает саму действенность действия.

Глава 33

Знающий других умен.

Знающий себя просветлен.

Победивший других силен.

Победивший себя могуч.

Кто знает, в чем достаток, тот богат.

Кто действует решительно, тот имеет волю.

Кто не теряет того, что имеет, тот долговечен.

А кто не гибнет в смерти, тот живет вечно.

Человек – сам себе единственный друг и единственный враг. Наши победы и наши поражения – в нас самих. Быть самим собой – значит себя превозмочь и открыться возможности, говоря словами Чжуан-цзы, «стать таким, каким еще не бывал». Вот общеизвестные истины, о которых никогда не перестанут напоминать в мире. Но есть и еще одна, может быть, самая универсальная и общепонятная истина человечества: совершенство доступно только тому, кто сумеет превзойти собственное величие и научится все сохранять, ни за что не держась. Восхитительная и пугающая способность, потому что, как заметил Э. Сьоран: «Только безумец способен переходить от ночного существования к дневному, ничего не теряя». Но, как сказал еще раньше Борис Пастернак: «Безумие – естественное бессмертие».

В даосизме, как и во многих других мистических традициях, смерть есть врата в бессмертие. Мудрый сам «устанавливает час своей смерти» (Чжуан-цзы), ибо ему ведома внутренняя преемственность мгновения и вечности, и он стоит выше самого различия между жизнью и смертью. В даосских текстах смерть подвижника – повод для радости.