Глава 28

Знай свое мужское, но блюди свое женское:

Станешь лоном Поднебесного мира.

Если сподобишься быть лоном мира,

Превечное Совершенство не оставит тебя.

Будешь как новорожденный младенец.

Знай свое светлое, но блюди свое темное:

Станешь образцом для Поднебесного мира.

Если станешь образцом для мира,

Превечное Совершенство не потерпит ущерба.

Вернешься к Беспредельному.

Зная свою славу, но блюдя себя в умалении,

Станешь долиной Поднебесного мира.

Если сподобишься быть долиной мира,

Превечное Совершенство будет в достатке.

Будешь как Первозданное Древо.

Когда Первозданное Древо разрубят, появляются предметы.

Премудрый, пользуясь этим, учреждает чины.

Но в великом порядке ничего не разделяется.

В очередной раз Лао-цзы предлагает задуматься над тем, как соотносятся между собой естество человека и понятия, прививаемые ему обществом. И снова, причем вновь по-новому, с помощью собственных оригинальных образов, он развивает столь важную для него мысль о том, что не существует непреодолимого противоречия между самореализацией личности и жизнью в миру, человеческой общественностью. Мудрый следует всевмещающей пустоте, охватывая собой покой и движение, воздействие и отклик, знание и существование, обладание и необладание, мужское и женское. Поэтому он никакой, но он и всякий. Он свободен принимать мир, потому, что хранит в себе незыблемую основу – безосновную! – существования. Устраняя себя, он дает быть всему богатству разнообразия мира и сам событийствует с этим миром. Ибо воистину быть может лишь тот, кто может не быть.

Человек может выбирать между твердостью и мягкостью, натиском и уступлением, выражением и сокрытием, присутствием и отсутствием. Он даже может соединять, содержать в себе вовек несходные, несопоставимые мужское и женское начала. Эта точка высшего, но вечноотсутствующего равновесия внутреннего и внешнего измерений человеческой жизни превосходит как подчинение индивидуальности обществом, так и нигилистический бунт против цивилизации. Она есть символическая центрированность существования, которая предваряет, предопределяет все явления, но представляет собой «иное» всех видимых тенденций. Наставления этой главы словно разъясняют смысл принципа овладения «силой обстоятельств», или «потенциалом ситуации» (ши), лежащего в основе традиционной китайской стратегии. Такое знание является как бы спонтанно, в момент открытия «подлинности» своего существования. Как говорили даосские учителя, «когда приходит время, дух сам знает».

Сущность беспредметной практики Пути в том, чтобы ограничивать ограничение и так выявлять безграничное. Мудрый не упраздняет различия в мире, но и не опирается на них, а просто «дает всему быть».

Глава 29

Когда кто-то хочет завладеть миром и управлять им силой,

Я вижу, что он не добьется своей цели.

Мир – божественный сосуд, нельзя обращаться с ним

по своему произволу.

Кто правит им силой, тот его погубит;

Кто держится за него, тот его лишится.

Среди вещей одни действуют, другие следуют,

Одни излучают жар, другие источают холод,

Одни сильны, другие слабы,

Одни расцветают, другие клонятся к упадку.

Вот почему премудрый человек

отвергает крайности, отвергает излишества, отвергает роскошь.

Мир – это какофония звуков и непостижимо сложный узор очень разных, часто откровенно противоречащих друг другу вещей. Но в этом хаосе едва угадывается некая глубинная гармония, это разнообразие не исключает некой высшей цельности. Лао-цзы развивает здесь свою любимую тему целостной практики и целостного видения мира. Для мудреца, который приникает к средоточию мирового круговорота и последней глубине опыта, всякое действие – крайность, всякое слово – лишнее. Вот лучшее предостережение всем реформаторам: тот, кто живет «сердцевиной» бытия не имеет точки опоры, чтобы перевернуть мир. Последнее столетие преподнесло человечеству один серьезный урок: невозможно уговорами или принуждением переделать кого бы то ни было. Действовать таким образом – наивность, быстро переходящая в преступление. Правление будет успешным только тогда, когда оно будет наследовать самой жизни. Мудрый (он же правитель) призван открыть сердце открытости бытия и вместить в себя мир. Самое же поразительное в даосском видении – это, пожалуй, то, что в пределе предметной деятельности человека, где работа уже неотличима от творчества и действие сливается с состоянием, труд, искусство и ритуал предстает как одно нераздельное целое, и это единство наглядно воплощается в ритуальных сосудах для жертвоприношения. Гармония и красота, вообще говоря, изначально врождены жизни, но они реальны и действенны «по случаю», «здесь и сейчас», а не благодаря каким-то формальным законам и нормам. Искусство жить означает умение видеть красоту единичного – неисчерпаемую, как само многообразие мира.

Такова даосская версия «органопроекции» человечества.

Глава 30

Тот, кто берет Путь в помощь господину людей,

Не подчиняет мир силой оружия:

Ибо сие навлечет скорое возмездие.

Где стояло войско, там вырастут бурьян и колючки,

Где прошла война, там будет голодный год.

Искусный [стратег] ценит только плод,

И не пользуется случаем, чтобы стать сильнее.

Одержав победу, не кичится;

Одержав победу, не бахвалится;

Одержав победу, не гордится.

Он побеждает, словно поневоле.

Он побеждает – и не показывает силу.

Кто накопил силу, тот быстро одряхлеет:

Сие означает «противиться Пути».

А кто противится Пути, тот быстро погибнет.

Даосский идеал бесстрастного мудреца и его «недеяния» позволяет радикально разрешить проблему войны, парадоксальным образом соединив последовательный пацифизм с эффективной военной стратегией. Мудрый не воюет и не соперничает уже потому, что насилие – вещь непродуктивная и имеющая массу нежелательных побочных эффектов. Даже в военном каноне Китая «Сунь-цзы» утверждается, что война – крайняя мера, которую следует применять, только если все прочие способы разрешения конфликта исчерпаны или если она позволяет экономить государственные ресурсы. В любом случае война не может быть основой долгосрочной политической стратегии. Она должна быть молниеносной. А истинное «постоянство» мудрого правителя состоит в том, что он в своих действиях неизменно удостоверяет высшую целостность бытия. Он никому ничего не противопоставляет – он только следует неизмеримому круговороту всеединства, вечно (не)возвращающегося к себе. Он отступает – но только для того, чтобы преобразить поступательное движение в возвратное и тем самым вовлечь противника в предуготовленный поток событий, лишив его самостоятельной воли, подчинив его высшей гармонии. Напротив, всякое произвольное и насильственное, противоречащее этому великому потоку действие по определению обречено на неудачу. Одним словом, быть-с-миром – это и способ наставлять людей, и само наставление, и секрет успеха в мире. Таков смысл китайского понятия «добродетели» как силы безотчетного единения людей. Он лежит, помимо прочего, в основе традиционной военной стратегии Китая и всей системы личного совершенствования посредством боевых искусств. Эту истину можно, без преувеличения, назвать одним из самых глубоких прозрений, выработанных китайской традицией.