Глава 8
В дороге
Следов присутствия человека в диком степном краю совсем немного. На обочинах этой грунтовой магистрали невозможно найти, например, мятый колёсный диск или изношенную автопокрышку. Обувщик за такую находку душу продаст. Обочины у нас образцово чистые, ни бутылки, ни бумажки. При желании можно отыскать пустые консервные банки, потому что консервы всех видов нередко попадаются в красных бочках. Однако и эта пустая тара валяется не абы где, а в строго определённых местах, которые мы называем «мотелями». Это кое-как организованные места ночных придорожных стоянок промысловиков, курьеров и свободных странников — расчищенные от кустарника ровные площадки, обложенные крупными камнями очаги и балаганы, крытые дёрном шалаши или небольшие чумы, составленные из кривых жердей и веток.
Если уж тебя в пути застала ночь, то лучше остановиться в таком «мотеле», спокойней будет. Обычно их ставят грамотно — хороший обзор во все стороны, незаметно ни зверю не подкрасться, ни врагу, поблизости есть пресная вода. А вот продуктовые закладки или депо, как называют такие нычки, в мотелях искать бесполезно. Если они и имеются поблизости, то тщательно замаскированы. Во всяком случае, я про них только слышал, обнаружить депо ещё не удавалось.
Не просто жара стоит, а настоящее пекло. Хоть бы одно облачко появилось!
Как же здесь не хватает авто с кондиционерами! Не сними мы верхние половинки дверей, сварились бы. Спасает только набегающий на скорости встречный поток. Но его сейчас нет, как и нет и той самой скорости, «уазик» еле плетётся, переваливаясь на буераках. Где дорожные службы, я спрашиваю, куда смотрят власти? Пассажиры к моему ворчанию не присоединились. Они только кряхтели, участвуя телами в маневрах между колдобинами.
Прицеп на буераках мешает. Конечно, его можно было бы пристегнуть тросом к гравилёту, эта бесовская техника потянет дюжину таких, и не заметит. Но тогда конвой потеряет средство разведки.
Мозги плавятся.
— Каждое утро я укрепляюсь в мысли, что в этом дурдоме все неизлечимо больны. Чаще всего психически, — неожиданно объявил интендант.
— Почему именно утром, Иосиф Самуилович? — тут же поинтересовался Спика, которому смертельно надоело ехать в тишине. Он и так все запасы молчания израсходовал на месяц вперед, любит молодой поболтать, водится за ним такой грешок.
Троцкий посмотрел на него оценивающе, словно впервые увидел.
— Потому что, молодой человек, я пребываю в таком возрасте и состоянии здоровья, когда следует прислушиваться к мудрой поговорке: «если ты проснулся, и у тебя ничего не болит, то ты умер».
Молодой человек громко хрюкнул.
— С утра пораньше и днём мне мотают нервы и тянут жилы без наркоза самые бестолковые представители нашей общины, — развернул тему интендант. — Отдельно могу выделить вас, спасателей. Да-да! Шумные, наглые, скандальные. Из-за какой-то железки или тряпки готовы лишить меня пары лет оставшейся жизни... В результате уже к пяти вечера у меня начинает раскалываться голова.
— А медички?
— Эти ещё хуже! — быстро ответив мне, интендант безнадёжно махнул ладонью.
Теперь рассмеялся я. Может быть, несколько злорадно.
А молодой человек увидел повод озвучить своё мнение:
— Нет, ни в какие болезни я не верю, папаша! — бухнул он громко и решительно. — Я верю в то, что мы избранные. Резерв на чёрный день.
— То есть сейчас, по-твоему, дни светлые? Ну-ну, верьте дальше, надежды юношей питают... Ох, что-то мне нехорошо, плохо переношу тряску, — пожаловался интендант, положив пальцы на виски. — Где у нас термос с чаем? Ох... Денис, не могли бы вы вести машину таки поровнее? Говорил мне папенька: «Иосик, старайся ехать в лимузине, не лазай в джипы, это же табуретки на колёсах!»
— Иосиф Самуилович, ровней никак не получится. Может, вам стоит пересесть к Ирине? Поедете как падишах, не колыхаясь, — предложил я серьёзно. Жалко интенданта, трясёт изрядно. Ещё пару километров будет тянуться тряский участок дороги с ухабами и ямами. И так плетусь со скоростью двадцать. Ещё и прицеп этот...
— На разделочной доске с неизвестными излучениями под задницей? Я вас умоляю... научно объяснил отказ Троцкий, от безнадёги тягостно вздохнув.
Огромную желтоватую равнину, конечно же, сложно обозревать, если путь лежит в низине — куда ни глянь, густые заросли кустарника скрывают горизонты. Но стоит только подняться на любой холм, и сразу открывается замечательный вид на все местные красоты, которые многим могут показаться сомнительными. А мне нравится. Огромное пространство раскидывается под тобой живой картой, всплывают величественные горные хребты, обозначаются извилистые русла рек, проявляются редкие овраги и пятна болот на месте пересохших от жары озёр.
Кретовой надело плестись черепахой, она люто ненавидит такое ползанье. Гравилёт замер в полукилометре, ожидая, когда мы доберёмся. Далековато, не нужно так делать.
— Вы бы прилегли, что ли, — вежливо посоветовал я Троцкому. — Чем ниже голова, тем меньше амплитуда раскачки. Всё сиденье ваше.
Теперь Спика сидел рядом со мной, впереди.
— Тесно. Но, пожалуй, прилягу, — нехотя согласился интендант. — Устал я что-то от тряски, подташнивает.
По этим колдобинам и ямам уже давненько никто не ездил. Без ежедневного укатывания и трамбовки колесами автомобилей большие участки дороги покрываются паутиной мелких и глубоких трещин — иссушенная и выжженная беспощадным солнцем земля не выдерживает дневное пекло и относительную ночную прохладу. Никогда не мерзли ночью при двадцати пяти градусах тепла? Да так, что зуб на зуб не попадает. А такое случается, когда днем на солнце под пятьдесят градусов.
Обочины грунтовой магистрали поросли мелким кустарником, изредка молодыми, чуть позеленевшими деревцами, вплотную подступившими к растрескавшимся полосам глины. Зелени совсем мало. Обвалившиеся откосы небольших холмиков, уходящие вниз к медленно текущему, заболоченному ручейку, тоже не буйствовали густой высокой травой, зато пестрели какими-то красными ягодами, похожими на дикую смородину. Остаётся только надеяться, что короткая дождливая зима добавит сил поникшей зелени и вернет яркие краски оживающей после засухи природе, на время отвоёвывающей у беспощадного солнца сантиметр за сантиметром.
Вот только далековато ещё до той зимы.
Рано или поздно — скорее, рано, — перед каждым из вновь прибывших на Жестянку людей встаёт глобальный вопрос, собранный воедино из нескольких. И этот кошмарный вопрос будет всплывать в голове постоянно, до самой смерти. Озвучить его можно примерно так: «Почему в барреле оказался именно я, за что мне выпало такое счастье, и с какой целью меня сюда переместили?».
Приходя после больнички в себя, им задаются не только взрослые, но и дети малые. Естественно, каждый начинает судорожно фантазировать, искать мало-мальски логичные варианты ответа, по сути, «открывая Америки» — всё давно придумано. Чтобы народ не мучился, на первой же вводной лекции перед новичками вываливают наиболее популярные и обкатанные, что ли, версии.
Их совсем немного, основных всего три.
Как показывает практика, каждый «счастливчик», попавший на Жестянку выбирает для себя одну из этих трех версий. С этим и живет. У каждой версии есть горячие сторонники, говорят, что в Переделе не так давно были даже созданы общественно-политические партии или движения. Есть, конечно, и более экзотические варианты причин массового заброса людей, но их никто не обсуждает серьёзно. Находятся и такие люди, кто не согласен ни с одной из популярных версий. Это я, например. Потому что все они не дают ответа на некие трудные вопросы. Так что я неким образом пребываю в подвешенном состоянии, не приняв ни одну из популярных версий.
Что за версии?
Первая называется так: «Мы все безнадёжно больны».
Слушайте. Все переселенцы поражены какой-то смертельной неизлечимой болезнью, и это рано или поздно скажется. Сработает болячка. Все люди Жестянки являются носителями чудовищного китайского или инопланетного вируса. Медики Пятисотки, увы, не могут ни подтвердить такой вариант, ни опровергнуть его. У них нет соответствующей этой задаче лаборатории, оборудования, образцов, реагентов и прочего... А самое главное — квалифицированных специалистов. Поэтому мы не имеем шансов на выздоровление, и по сроку каждый может умереть в страшных муках после ураганного проявления болячки. Вот только короткая история освоения Жестянки эту версию как-то не подтверждает. В общинах уже родились вполне здоровые дети, вообще не знающие, что такое Земля, а первые здешние старики умерли, извините, вполне штатно, без жутких непонятных симптомов — это и называется естественной смертью.
Неизвестный вирус? Да и чёрт с ним, если он никак не сказывается на образе жизни и не мешает работать, любить и рожать детей. А он ничуть не мешает. Кроме того, так и остаётся не прояснённым закономерный вопрос: «Зачем такие адские сложности с организацией огромного природного хосписа?». Народу на Жестянке, по земным меркам, совсем мало, и такое количество заразных людей вполне можно было бы изолировать и на Земле. Как вариант, на каком-нибудь крупном острове в океане. Тем не менее, сторонников «больничной» версии хватает. Как правило, эти люди в принципе любят жаловаться на здоровье и всегда готовы публично рассказывать о своих болячках.
Однако почему бы, в таком случае, персоналу ЦУП не предупредить несчастных об особенностях заболевания? Рассказать о симптомах и возможных осложнениях. Предостеречь, проинструктировав, что заражённым категорически противопоказаны холода, например? Но никакого инструктажа не было. Зачем-то всем частично стёрли память. В общем, дыр в этой версии предостаточно.
Вторая версия криминальная.
Согласно ей, вся Жестянка есть не что иное, как грандиозная зона или ссылка в один конец для очень опасных преступников, этакая планетарная тюрьма без права реабилитации и освобождения. Такой вариант позволяет понять, почему всю нашу ораву не оставили на Земле — а ну как сбежим, удачно поднимем бунт и освободимся либо сами, либо со сторонней корыстной помощью? Можно допустить, что на уставшей от преступности Земле, где не нашлось желающих пачкать руки карательными возможностями пенитенциарной системы, было принято межправительственное и межнациональное соглашение по высылке особо опасных на другую планету.
Выходит так, что все мы — закоренелые преступники, моральные уроды и просто чудовища, ведь за кражу шоколадных батончиков из супермаркета запихивать в баррель не будут... Тогда получается, что я — безжалостный наёмник с кучей военных преступлений за спиной, а Ирина Кретова — кровавая маньячка-насильница, распотрошившая в подземных переходах сотню невинных душ.
Что ж, такая версия немного поинтересней предыдущей. Какие вам нужны инструкции и разъяснения, изверги? Брысь на Жестянку, гниды! Сидите там на пожизненном заключении! Режьте, жгите, стреляйте друг друга, если хочется, а заодно занимайтесь предварительной колонизацией планеты. Глядишь, вновь народившиеся поколения станут обычными людьми. А там и настоящие хозяева объявятся. Скупо бросят «спасибо за подневольный труд» и посадят оставшихся первопоселенцев-уголовников в нормальную тюрягу, каноническую. Кстати, скрытая задача колонизации, освоения нового жизненного пространства присутствует и в медицинской версии...
Итак, все мы неисправимые преступники. Но тогда разве не должны были эти криминальные качества проявиться в каждом из нас уже здесь? Пироманьяк непременно должен регулярно запаливать здания, экстремист — устраивать громкие смертоносные теракты, а маньяк обыкновенный — объявлять охоту с тесаком на одиноких ночных прохожих. Разве не так? Однако ничего подобного не происходит, уровень преступности на Жестянке хоть и не соответствует параметрам нормальной цивилизованной страны, однако и катастрофическим его не назовёшь.
Да, здесь можно встретить романтиков с большой дороги, ворюгу или шулера, случаются короткие перестрелки при конфликте соседей-фермеров, например, из-за воды. Конечно, в питейных заведениях случаются и мордобой, и поножовщина с кровопусканием. В Переделкино таких заведений аж целых три штуки. Все регулярно жалуются на сталкеров, особенно вольных, из-за чего те стараются бывать в городке как можно реже, повяжут. Хотя… Сказать по совести, эти вольняшки — самые настоящие бандиты.
Красные бочки ловят все гражданские, кому повезло их заметить, и у кого есть возможность выпотрошить бочки с последующей доставкой содержимого для продажи. Сталкам-вольняшкам кроме краснух нужны ещё и баррели. И они, наверняка, их получают, ведь что-то мы просто статистически не успеваем подобрать. Баррель может достаточно далеко отнести сильным ветром, какой-то спускаемый аппарат остаётся без внимания спасателей из-за плохой видимости в ненастье.
Синдром Дикого Запада, издержки жизни на фронтире... Однако «хулиганки» на улицах нет, городская полиция знает беспредельщиков наперечёт и быстро купирует такие эксцессы. Разговор у них короткий — никаких прав человека, сразу в кутузку. А то и к стенке поставят. Так что, в поддержку криминальной версии следует признать — всё это на Жестянке есть, но вовсе не в таких масштабах, будь все поселенцы поголовно с самым тяжелым уголовным прошлым.
И дети — как быть с ними? Они-то что успели натворить, если их насильно усадили в баррель? Это что, тоже ужасные преступники? В восемь лет от роду, вы серьёзно? Нет, и в криминальной версии слишком много хорошо заметных косяков. И я могу только удивляться, зная, что сторонников именно такого предположения тоже изрядно. Блатной романтики, что ли, не хватит людям?
Пояснений нет. И здесь опять возникает тема Инструкции…
Последнюю из распространённых версий успел упомянуть Спика.
Да, сообщество людей разных национальностей живёт в необычной резервации. От слова «резерв». Потому что на родной планете Земля уже случился или вот-вот произойдет какой-то апокалипсис. Планета стопроцентно обречена, как и всё живое на ней. Желая сохранить человечество хоть в малой его части, специально созданный странами мира Центр переселения, который мы называем ЦУПом, разработал программу переселения разных народов на другую планету, при этом не рискуя носителями и многоразовыми спускаемыми аппаратами, а с помощью одноразовых баррелей.
Людей-резервистов наоборот отбирают специально, ориентируясь на их явные и скрытые таланты, какие-то важные способности и даже на генетику. Адепты версии заброса элиты могут гордиться — они как бы лучшие! Избранные, которым на новом месте доверено сохранить и преумножить род людской. Они и гордятся. По прошествии некоторого времени многие из числа сторонников «избранности» трезвеют, оценивая поведение и реальные деяния окружающих, но находятся и упёртые. Избранные мы, говорят, и всё тут! А по мне — так самовыдвиженцы
На самом же деле никакой избранности нет. Складывается впечатление, что организаторы массового переселения народов хватают, кого придётся, прямо на улице. Кого сгрёб, того и в летающий гроб... Кроме того, непонятна идеология заброса исключительно одиночек. Разве не разумней было бы отправлять людей вместе с роднёй, семьями, ведь это только поможет успешной колонизации Жестянки! Феномен стёртой памяти можно и не разбирать, настолько он нелогичен... Ставить задачу освоения новых земель и перед этим вычистить голову от накопленного опыта? Дикость.
Вопрос снабжения первопоселенцев — отдельная беда. Особо доверенные избранники вправе рассчитывать на оптимальный ассортимент поставок, не так ли? В ресурсниках и в красных бочках должно обнаруживаться действительно самое нужное. Не тут-то было, бочки и баррели комплектует какой-то пьяный завскладом, интендант-двоечник. Он вполне может впихнуть в баррель старинный патефон без пластинок, а о пальчиковых батарейках и фонариках с механическим заводом вспоминает редко...
Он хватает из ящиков и стеллажей то, что попадётся под руку, никакой системности! Почему кур и уток отправлять можно, а вот собак и нормальную тягловую силу нельзя? Не смекает, не доходит? Всего один раз на моей памяти в грузовом барреле обнаружился новенький горный велосипед. Он находится в распоряжении дежурного по гарнизону. Можно прокатиться к мосту, к теплицам и опытному полю, позвать кого-то передать записку… Но в городок на велике в одиночку не махнешь, это очень опасно. А была бы группа, можно было бы и практиковать с остановками и дежурством... Красные баррели преподносят такой подарок. Велосипеды в Переделе, отличные машинки, внедорожные, встречаются у состоятельных людей, вот только с прошлого года тупой ЦУП вместо них всё частенько начал забрасывать самокаты. Зачем поменяли позицию?!
Самокаты большие, взрослые, но по грунтовке на них кататься... Вот фермеры и стараются приобрести на последние деньги сразу два самоката, чтобы соорудить из них тележку на пневмоходу. Бери и толкай до самого Передела... А простейшие мопеды без электроники? Зато мы четыре недели назад вытащили с Иркой из барреля два отличных унитаза со всей арматурой.
Да что там говорить, у нас печатные книги в дефиците, справочников не хватает катастрофически. А вот смартфоны прилетают. И таких ошибок, недоработок хватает, пьяницу никак не могут уволить.
И ещё. Хаос в заброске можно понять и простить в первые месяцы начала операции. Вот-вот над Землёй разверзнутся хляби небесные, тут уж не до формирования конкурсных комиссий. Будешь хватать, кого попало и снабжать, чем попало. Однако... Что-то уж слишком долго длится катаклизм, долго Земля умирает, вам не кажется? За это время ЦУП должен был успокоиться, разобраться с кадрами, учесть накопленный опыт, сделать анализ и обеспечить системность заброса. И что же мы наблюдаем? Хаос продолжается не один год, и конца-края ему не видно, кадровой службой и складским хозяйством по-прежнему руководят какие-то дебилы.
Нет, что-то тут не то.
Теперь расскажу, почему я не могу принять ни одну из версий.
Все три версии базируются на аксиоме: в ЦУПе всем заправляют люди, земляне. Умные или нет, но не очень подготовленные к такой трудной работе. На мой же взгляд, в сложившейся схеме буквально всё кричит о том, что людей возле пультов управления там нет в принципе. Всем заправляют какие-то зелёные инопланетяне, уродливые гугонцы, жители Нибиру или бог весть кто ещё, одно упоминание о существовании которых вызывает у большинства ехидные смешки.
Эти инопланетяне просто не понимают важность книги, как источника знаний, у них с собственных «кроманьонских» времён развилась совсем другая система получения и хранения информации. Гугонцы честно стараются, анализируют разные стороны жизни землян, которые никуда не делись, подсматривают и пытаются максимально учесть уже наши материальные потребности. Выходит так, как выходит. А уж говорить здесь об особом подборе кандидатов... И потеря людьми памяти — следствие какой-то привычной для них, гугонцев, процедуры, которая им ничуть не вредит. Или же эта потеря памяти — сопутствующее переброске осложнение, которое гугонцы не считают критическим.
Стоит принять это трудное, согласен, допущение, как всё сразу встаёт на свои места. В том числе и появление глайдеров.
Засада такова — нет никаких смертельно больных, как нет коллекции опаснейших преступников, нет карантина и тюрьмы. Но тогда, естественно, нет и славного сообщества прогрессоров-цивилизаторов. Самим гугонцам Жестянка не нужна.
А что им тогда нужно?
Чёрт его знает, фантазировать здесь бесполезно. Поэтому таким как я, неверующим, пожалуй, несколько тяжелей, чем большинству. Но чего тогда ждать? Инструкции, настоящей Инструкции. Вот в неё я точно верю, ведь кто-то же начал ожидать её первым, что-то этакое вызнав!
И, между прочим, одну инструкцию мы уже получали — это было задание для обитателей Пятисотки. Наша миссия.
— Дым по курсу! Справа от дороги! — доложил Спика взволнованно и сразу высунулся наружу на полкорпуса.
Я не торопился реагировать, зная, что летящая впереди над землёй Кретова уже как-то сориентировалась и сейчас выйдет на связь. Гравилёт пошёл вбок, удаляясь от объекта. Это плохо.
— Там Горелое, бывший вольный хутор на отшибе, — кратко пояснил я Пикачёву, а большего сказать не успел.
Пш-ш...
— Денис, ну ты понял.
— Что, опять? Видела?
— Вроде бы да, за стеной кто-то прячется.
— Ты уверена?
— Какая теперь разница, уверена я или нет, всё равно разъяснить придётся, — рация шипением передала её вздох.
Да, теперь придётся соваться наобум.
— Вот хотели же мы с тобой эти стены снести! — сказал я и выругался.
— Тогда времени не было, придётся разбираться сейчас.
— Разберемся, — согласился я, притормаживая.
— Близко не подходи, — предупредила Ирина.
— Ага, учёный. Встану за сотню.
Целых строений на старом хуторе не осталось, одни пожарища. От двух домов уцелели лишь покрытые углями передние стены с провалами окон, выходящих на дорогу. И ни одного человеческого силуэта меж ними. За стенами что-то горело, столб густого черного дыма поднимался в небеса.
В прошлый раз человек там был, и очень плохой человек. А сейчас? Чертово логово, кусочек ада, сплошная чернота... Виднелись обугленные брёвна, в стороне аспидным скелетом стоял сгоревший остов бани. В воздухе стоял не просто запах гари, а тяжелый смрадный дух. Трупы там, что ли? Или зверьё задохнулось.
Уже не первый раз оценивая масштаб бедствия, я кивнул Спике, приказывая выходить из машины, а затем вопросительно посмотрел на Троцкого. Тот выпучил глаза, торопливо затряс щеками и грустно молвил:
— Я не любитель таких приключений.
— Что там случилось-то? — из короткого радиообмена Спика понял, что возможные разборки могут быть серьёзными и взял «ремингтон» наизготовку.
— Случилась задница. Когда-то здесь стоял нормальный хутор... Большой, богатый. А потом его кто-то спалил. Или завистники, или кровные враги хозяев. О жертвах ничего не знаю. Короче, восстанавливать его после пожара не стали, владельцы собрали оставшийся скарб и свалили. Где-то с год назад уже другие хозяева всё тут почистили и отстроили хозяйство заново... Но вскоре подожгли и их. И так, прикинь, три раза, каждая попытка здесь встать заканчивалась поджогом.
— Несчастливое место, — качнул головой Спика.
— Точно, нехорошее, — подтвердил я, пристраиваясь с биноклем и автоматом с левой стороны за капотом.
— Поэтому Зацепин и решил уйти подальше от городка?
— Это одна из причин. Скорее всего, он не хочет ни с кем конфликтовать. Обычно все стараются не отдаляться от Передела слишком далеко, а ручьёв мало.
— А мы-то почему ощетинились?
— В прошлом конвое нас здесь на обратном пути обстреляли из засады, — пояснив стажёру, я взял в руки бинокль.
— Хрена себе, борзота! — возмутился Спика.
— Кто-то из гладкоствольного, картечью влупил, но мы успели проскочить.
— А чего не зачистили?
— Темнело уже, не впотьмах же его ловить. Ладно, наблюдаем.
Да как тут понаблюдаешь, бинокль вообще контраста не даёт, ничего не разобрать среди этого антрацита!
— Дым откуда взялся, неужели эти дрова до сих пор не догорели? — не унимался Спика.
— Сам поджигает, мстит таким образом. Он ненормальный, похоже, из пострадавших. Псих. В Переделе о нём знают, но тамошние менты сюда не поедут. Говорят, собирайте добровольцев и решайте сами... А кому это нужно? Никому, здесь только мы мотаемся, фермеры в эту сторону пока не суются.
— Он что, живёт здесь?
Я пожал плечами. Какая нам разница?
Пш-ш...
— Парни, есть шевеление! Этот гад весь в саже и прячется за кучами. Вы его потревожьте, а я посмотрю.
— Пикачёв, огонь! — тихо скомандовал я, — Постреляй в сторону стен, вспугни.
Правое ухо тут же забило грохотом выстрелов «ремингтона». Стажёр не частил, сажая пули с рассеиванием. Затем начал набивать патронами опустошённый магазин.
— Денис, дайте мне бинокль, — послышался за спиной голос интенданта. Вылез всё-таки!
— Я посмотрю, а вы стреляйте себе на здоровье, стреляйте... — предложил Троцкий самым миролюбивым тоном, которым предлагают отдохнуть на тахте под кальян.
Бах! И тут же хлопнул ещё один выстрел со стороны пожарища.
В воздухе прошелестело, щёлкнуло, в паре метров от джипа с дороги взлетел пылевой фонтан.
— Гадство, так он тоже пулей бьёт! На землю! — заорал я, падая за колесо. И сразу потянул за собой застывшего статуей Троцкого. Пуля — это вам не разлетающаяся с расстоянием картечь. Выпущенная даже из гладкоствольного оружия, она летит далеко, достаточно точно, а бьёт сильно.
— Откапываем гада! Огонь!
Но у Спики при перезарядке патрон встал криво, и он возился с затвором. Да что ж такое... Я поймал в прицел чёрный контур ближней стены.
Сухой треск коротких автоматных очередей, ничуть не похожий на работу СКС или гладкоствольного ружья, заглушил все остальные звуки, барабанил по макушке, ввинчивался в уши. Мне пришлось чуть приподняться, стрелять с земли с таким магазином было не совсем удобно. Под ярким дневным солнцем мечущееся за дульным срезом злое мерцающее пламя почти не было видно, а пороховые газы тянуло лёгким ветерком влево, сизым шлейфом уносило за внедорожник.
Я давил на спусковой крючок, быстро выпуская одну короткую очередь за другой, переносил огонь с ближней стены на дальнюю и надеялся, что напарники обнаружат дрогнувшего врага.
Автомат вдруг замолк: магазин был пуст.
Похоже, ни один из выстрелов не достиг цели. Я откинулся на колесо, рука метнулась к подсумку с запасным магазинами.
Теперь Пикачёв начал вести огонь, вдали хлопали выстрелы из СКС Кретовой.
— Видел его! Шеф, он реально весь чёрный. Отпрыгнул куда-то! По нам пальнул и отпрыгнул!
— Куда-то... — зло прошептал я. Наблюдатели, титская мать с египетской силой!
— Он же не за стенами, товарищи, — сварливо проскрипел Троцкий. Интендант стоял за водительской дверью в неудобной позе, упершись коленками в железную подножку и вытянув шею так, чтобы можно было выглянуть с биноклем.
— Преступный элемент спрятался за невысоким навалом брёвен правее, примерно в десяти метрах, там дыр много, — неторопливо начал докладывать интендант. — Так что вы можете, если мне будет позволено совето…
Я не стал дослушивать, уже поняв, где прячется стрелок. Сейчас...
Пш-ш...
— Ира, сейчас поднимем. Не прозевай.
Мы открыли беглый огонь одновременно, теперь я бил одиночными. Не знаю, как мой боеприпас, но долетающие пули двенадцатого калибра разбивали брёвна в крошево.
Наконец, перепачканный сажей стрелок не выдержал ужаса интенсивного обстрела и, старательно петляя, рванул в степь, торопясь к густой роще на краю небольшого поля.
— Отвалить хочешь, чмошник? — азартно крикнул Спика, передёргивая затвор. — Ща я тебя, козла, урою!
Стрелок на мгновение оглянулся и, заметив, что гравилёт тронулся с места, на ходу вскинул ружьё одной рукой, два раза выстрелив в его сторону. Силён, бродяга!
— Ирка! — крикнул я, забыв о рации.
Но Кретовой эти танцы надоели, и она, похоже, решила пойти в атаку — не напролом, а по дуге, чтобы сбить прицел противника.
— Ну, даёт! — восхитился Спика. — Командир у нас что надо... Батяня-комбат! Он сердце не прятал за спины солдат.
Стрелок уже вставил в стволы новые патроны. Одновременно с этим, развернувшись в его сторону всем телом и подняв СКС на уровень глаз, Кретова открыла огонь с двухметровой высоты, удерживая оружие крепкими жилистыми руками.
Так и не выстрелившая в последний раз двустволка стрелка упала на выжженную палящим солнцем траву, а следом рухнул и сам стрелок, оставшись лежать на поле бесформенной чёрной кучей на жёлтом ковре.
Резко ускорившийся гравилёт подлетал к нам. Торможение, привязные ремни натянулись, Ирина качнулась вперёд и выпрямилась.
— Исполнили гада! — не без самодовольства крикнул стажёр, в который раз быстро набивая магазин. С каждым разом у него это выходило ловчей и быстрей.
— Все целы, мальчики?! — громко прохрипела Кретова и закашлялась. Сохранность личного состава интересовала группера гораздо больше, чем состояние подстреленного.
— Нормальный ход, никого не задело, — доложил я, чуть повернувшись в сторону Троцкого и оглядывая его ещё раз.
— Аллилуйя! Сходить бы надо, пушку забрать… — предложил стажёр.
Ирина молча уставилась на него, затем опустила глайдер почти до земли и вытянула указательный вперёд палец.
— Садись рядом. Быстро! Лопату возьми, прикопаем. В Переделе расскажу, если у него есть друзья, пусть хоронят нормально. Я на этого придурка время тратить не буду.
Пикачёв оглянулся на меня, продемонстрировав довольную улыбку до ушей, и полез в летательный аппарат.
— Шерше ля фам, бэби, — зачем-то пробормотал он себе под нос, устраивая ноги поудобней. Глянув на него с недоумением, злая Кретова с места двинула джойстиком на резкое ускорение и глайдер унёсся. Через минуту я услышал хлопок контрольного выстрела.
— Ну вот, война закончится без нас. Давайте, Иосиф Самуилович, груз проверим на целостность, не продырявил ли чего этот паразит, — без всякого энтузиазма предложил я. — А то медики с нас головы снимут.
— Приборчик свой возьмите, — извлечённой из кармана тряпицей Троцкий старательно протёр бинокль и протянул его мне. — Знаете, Денис, я вас, конечно, уважаю, спасатель вы авторитетный, но... Не могу понять, почему вы до сих пор не добыли нормальную оптику? У спасателей по определению имеются все возможности для этого: баррели, регулярные рейсы в городок, нужные связи, знакомства наконец! Занятный парадокс — иметь доступ ко всем материальным ресурсам русского сектора и не воспользоваться этим! Тем более не для личных нужд, а сугубо для работы. Эх, молодые вы ещё, молодые…
Мне пришлось лишь беспомощно развести руками, резкие слова так и не посмели вырваться наружу. А ведь прав интендант, прав.
— Да что-то никак не попадаются, не могу найти.
— Полная ерунда, Денис! Не говорите больше таких слов. В Переделкино можно найти всё, что угодно! Надо просто уметь искать. Чувствую, придётся взять над вами шефство.
— Буду очень благодарен, — честно сказал я. Выходит, не до конца мы освоили ремесло спасателя, не до конца. — Вот бы ещё духи найти…
— Какие духи? — сдвинул брови интендант.
— Любые! — громче ответил я. — Любой парфюм. Вы в курсе, что наши девчата пользуются тремя заканчивающимися флакончиками? Нет? А вот так. Строго по очереди. Приложила пальчик к флакону, и помазала за ушком.
— Вот как? Не знал, не знал. Наверное, для молодой женщины это действительно серьёзная проблема.
— Что вы… — махнул я ладонью. — И почему только для молодой?
Минут десять мы молча ехали. В себя приходили. Пикачёв, чуть повернув голову, тупо смотрел на панель приборов, пытаясь осмыслить, что же всё-таки только что произошло. О том, что группа в очередной раз забыла сдёрнуть тросом проклятые чёрные стены, я вспомнил, когда конвой отъехал от Горелого на два километра.
А возвращаться — плохая примета.
