Часть 3
Ответственность

Бессонный остаток ночи, полный криков боли и душевных терзаний, окружили Джеймса в приемной интенсивной терапии Мейнритонской больницы. Он сидел на стуле по соседству с дочерью, чьи глаза напоминали кровавые ягоды, а на ее лице уже подсохли тревожные слезы. Эдди дремал на коленках сестры, склонив голову ей на плечо.

Джеймс разглядывал белый кафельный пол больницы, до сих пор не понимая, что же все-таки произошло. Только он окунулся в сон, как Оливия забилась в конвульсиях, а за ними последовали крик, свет и кровь, река человеческой жидкости. Он успел распознать только то, что кровь хлестала из влагалища Оливии с такой силой, будто все месячные за всю ее жизнь излились на их кровать разом.

Джеймс снова нервно почесал руку, теперь чесотка появилась на спине, и приходилось прижиматься к спинке стула, чтобы немного потереться и унять раздражающий зуд. Ему как главе семьи приходится стараться держать себя в руках. Пальцы дрожали, сердце сбилось с ритма, но все это в нетерпении от грядущих ответов. «Что произошло? Потеряю ли я жену? Лишатся ли дети матери?»

Только после конкретики муж и отец позволит чувствам возыметь над ним власть, но это должно произойти в уединенном ото всех месте.

Когда Джеймс отходил к кофейному автомату около приемного покоя, он случайно пересекся с Дарио Демфре. Оказывается, Ларри очнулся еще ночью и его самочувствию можно позавидовать. Врачи оставили мальчика еще на один день, а утром Ларри уже вернется домой. Джеймс глядел в лицо Дарио с чувством зависти и ненависти. Отношения между мужчинами были натянутыми, и объединяла их только мнимая любовь к искусству их жен и крепкая дружба сыновей. Джеймс не считал себя последней скотиной, но он явно не хотел, чтобы кто-то в этом мире был счастлив, пока его жена истекала кровью, а врачи резали и кромсали ее тело, чтобы спасти женщине жизнь.

Дарио, как и подобает любезному человеку, поинтересовался, что семья Кастер делает в больнице, а Джеймс не поскупился на подробности и выдал Демфре все, как оно было. Вскоре подоспела Агата, которая блуждала в поисках пропавшего супруга, и ей обо всем поведал муж, но уже без тонких деталей происшествия. Сопереживание и жалость – вот чем они наградили Джеймса. Семьи договорились встретиться попозже, чтобы уделить друг другу внимание и оказать поддержку. Агата с охотой интересовалась состоянием Оливии, Джеймс же предпочел не давить из себя интерес к состоянию Ларри Демфре.

Теперь Кастер мог разделить чувства только со своими детьми. Время от времени он поглядывал на Монику, которая, часто вытирая глаза, смотрела на соседнюю стену, на которой висела табличка с планом больницы. Зуд не оставлял Джеймса, и он только хотел почесать спину, но его успел отвлечь голос, которого он ждал уже несколько часов.

– Мистер Кастер? – окликнула его женщина в больничном халате, который скрывал под собой другую форму с еле заметными красными пятнами.

Джеймс вскочил с места и успел положить руку на плечо дочери.

– Да, это я! – Джеймс перевел взгляд с врача на Монику. – Посиди здесь, пусть Эдди спит.

Моника кивнула и сильнее прижала к себе брата, будто боялась, что может потерять и его. Джеймс подбежал к доктору и сразу ринулся в словесный бой.

– Как она?

– Состояние средней тяжести, но она в сознании, хоть и потеряла много крови.

– Что значит – средней тяжести? – Джеймс хотел закричать, но сдержался. Если он сорвется, то непременно напугает детей до смерти и скорее всего самого себя.

– Ваша жена серьезно обезвожена…

– Погодите, – перебил Джеймс, – что значит обезвожена?

– Показатели вашей жены вне нормы, плюс у меня есть основания полагать, что она была отравлена.

– Отравлена?

– Сначала выслушайте меня, а потом перебивайте, – раздраженно ответила врач.

– Извините, – смиренно ответил Джеймс, подавляя в себе желание разбить этой дамочке нос.

– Электролиты на низком уровне, а состояние кожи и некоторых внутренних органов указывает на возможное применение ядов, которые могли вызвать дегидратацию организма. У вашей жены случился разрыв матки и яичников. Это и вызвало обильное внутреннее кровотечение. Сейчас она в сознании, и мы уже поставили ей капельницу с необходимыми препаратами. Повторюсь, состояние средней тяжести, но все самое страшное уже позади. И кстати, я доктор Касандра Гейн.

Джеймс глядел на нее ошарашенными глазами, не зная, как подобрать нужный вопрос. «Гейн? Ты специально представилась в конце? Ты так хочешь отвлечь меня от состояния моей жены, а?» В голове Джеймса заплясали десятки теорий, и от каждой ему становилось не по себе. Мужчина оглянулся и увидел, что Моника не спускает с них глаз. Вернув внимание к доктору, Кастер все же нашелся с подходящим вопросом.

– Она хотела себя убить? – Джеймс, услышав свой же вопрос, готов был задушить себя собственными же руками.

– Я не могу дать вам точного ответа. Лаборатория все еще проводит анализы, но пока могу сказать, что сейчас ее состояние стабильно.

– Я могу ее увидеть?

Доктор Гейн посмотрела на детей и улыбнулась наблюдавшей за ней Монике.

– Только без детей. Когда ее состояние стабилизируется, мы сможем пропустить и их.

– Хорошо, так пойдемте же. Зачем мы тут топчемся? – Джеймс уже сорвался с места, пока его не остановила рука доктора. – Что-то еще?

– Вы же меня расслышали, когда я сказала про разрыв матки?

– Конечно, но вы сказали, что все в порядке.

– Кровотечение остановлено, но, мистер Кастер, ребенка нам не удалось спасти.

Бум! Взрыв! В голове Джеймса сдетонировала бомба. Ему показалось, что он сошел с ума или он просто не так расслышал, ему жизненно необходимо все уточнить.

– Прошу прощения – ребенок?

– Простите, моя ошибка, срок был всего три недели, и, вероятно, ваша жена еще не успела вам сообщить. Мне очень жаль, мистер Кастер. Но вы поймите, сейчас Оливия нуждается в вашей поддержке больше, чем когда-либо. Одно дело биться за свою жизнь, другое постараться отстоять две. Сейчас ее перевозят в отдельную палату, где она сможет отдохнуть. Попросите ваших детей остаться здесь, я все равно пущу вас не больше чем на пять минут, ей нужен покой.

Джеймс слышал доктора, но его восприятие реальности выбилось из нормальной колеи. Теперь ему придется узнать не только причины, по которым могла произойти предполагаемая попытка самоубийства Оливии, но и связать это с мертвым ребенком, который, если верить сроку, точно был не от него.

– Подождите меня секунду. – Джеймс развернулся и подошел к своим детям.

– Что там? – устало спросила Моника, глядя на отца заплаканными глазами.

– Врач говорит, мама пришла в стабильное состояние. Я попросил ее пустить нас, но нельзя. Я могу пройти и поглядеть на нее несколько минуток, ты не против подождать меня тут?

Моника прижала спящего Эдди и кивнула в ответ. Джеймс смотрел на свою дочь и не понимал, как же так получилось? Дочь, которая с легкостью уехала бы от него, выпади ей мало-мальская возможность, сдерживала изо всех сил свой визгливый рев, чтобы не показывать, как она перепугана за главную предательницу всей семьи. Джеймса прожигало изнутри желание выложить все на тарелку и подать своим детям, затем с позором выставить Оливию из дома, ибо с этой секунды она для него казалась чужим человеком.

– Джеймс, – раздался позади мужчины женский голос.

К семье Кастеров подошла Агата Демфре.

– Да? – откликнулся Джеймс, мысленно моля Бога о единственной просьбе: «Прошу тебя, сделай так, чтобы они ушли. Пусть возятся со своим ребенком!»

– Как там Оливия? – Агата встала напротив Джеймса, глядя ему прямо в глаза.

– Мистер Кастер, я не могу тут долго стоять, вы идете или нет? – строго спросила врач, стоя все на том же месте около входа в блок интенсивной терапии.

– Прошу прощения, иду! – Джеймс повернулся к Монике и положил ей руку на плечо. – Я скоро вернусь, хорошо?

Моника вновь кивнула в ответ, а Джеймс повернулся к Агате:

– Не присмотрите за ними? Я ненадолго.

– Конечно, конечно, иди. – Агата Демфре села рядом с Моникой, поставила сумку себе на колени и обняла девушку, крепко прижав ее к себе.

Джеймс направился за доктором Гейн, миновав широкие двери, отделяющие мирок, исполненный гнетущим ожиданием, и место, где врачи, вооруженные операционным холодным оружием и лекарственными эликсирами, вели кровопролитную войну со смертью, послав подальше тягу ко сну. Все, что увидел Джеймс, поворачивая в узкий коридор, ведущий к палатам, – свет флуоресцентных ламп и перебегающую из одной палаты в другую санитарку, которая, держа в руках банку с прозрачной жидкостью, разгоняла по коридору острый больничный запах. Узкий переход был слабо освещен, слева всего два окна, выходящих во двор больницы. У гаража стояли две машины скорой помощи, окрашенные золотым отливом утреннего солнца, чьи лучи еще не отважились ворваться в стены больницы. Окна остались позади, Джеймс вернул взгляд на плечи врача и ощутил давление окруживших его стен. Шаги доктора Гейн, гулко разносившиеся в тишине, стучали в голове, словно крича: «Потеряла ребенка, потеряла, потеряла!»

– Направо, мистер Кастер.

Джеймс слегка дернулся от неожиданности. В голове совсем не было идей, как он так быстро смог погрузиться в собственные мысли, если в его голове крутилась только одна? Мужчина повернул и очутился в отделении-клоне интенсивной терапии, только свет здесь был еще приглушен – пациенты отдыхали. У стойки две женщины складывали сменное белье в передвижную корзину, а в конце коридора пожилая дама мыла полы. Джеймс шел за доктором почти до середины отделения, пока туфли впереди идущего не отстучали знак «стоп» и Гейн медленно не повернулась к нему.

– Я даю вам пять минут и ни секунды больше, понятно?

– Да, понятно, – бесчувственно ответил Джеймс.

Всю злобу он хранил для испепеляющего взгляда, который направит в глаза предателя, чужого среди своих, на свою оторванную половину по жизни.

– Я вас хорошо понимаю, сама пережила выкидыш, но поверьте мне как женщине, окажите ей поддержку и оставьте отдыхать. Путь назад помните?

– Помню.

– Я вернусь через пять минут, надеюсь, вы последуете моему совету и поедете с детьми домой.

Гейн развернулась, взмахнув полами своего халата, и пошла к приемной стойке, где ее уже встречали санитарки с чистым бельем. Джеймс огляделся, но нигде не увидел часов, однако что-то ему подсказывало, что близится время утреннего обхода пациентов, а значит, нужно действительно поторопиться. Ему не хотелось, чтобы кто-либо увидел их вместе в одной палате и уж тем более тот чудовищный взгляд, который он приготовил для Оливии.

Джеймс сделал уверенный шаг в палату своей жены. Свет был немного приглушен, но он ясно видел ее на кровати, точнее то, что было похоже на его жену. Мужчина не поверил своим глазам, повернулся к регулятору света и прибавил освещение, пока окончательно не убедился – это высохшее нечто на кровати и есть Оливия.

Волосы утеряли былой золотой отлив и больше напоминали клубок лески для спиннингов, которую не распутывали вот уже несколько лет. Щеки, обвиснув, потеряли румянец, кожа побледнела и покрылась морщинами. Вокруг глаз темнели цвета влажной грязи, круги, а губы покрылись сухими ранками. Одеяло накрывало исхудавшее тело, ключицы остро выступали из-под медицинского халата. Все это подобие человека весило фунтов на тридцать меньше, чем весила его жена – та самая женщина, которую он видел еще вчера. Но Джеймсу не это показалось самым кошмарным, больше ему внушили ужас глаза – два желтоватых пятна с черными, как бездна, зрачками. Они смотрели прямо на него, Джеймс видел в них лишь два борющихся чувства – сожаление и страх.

– Джеймс, – прохрипела Оливия.

Кастер не мог поверить, что это сказала женщина в самом расцвете своей красоты. Ее голос всегда был нежным, мягким, ласкающим, любым, но только не этим скрипом, который, как понял Джеймс, Оливия выдавила из себя, теряя драгоценные для тела силы.

– Тихо, – дрожащим голосом произнес Джеймс. Его злость все еще сидела внутри и с нетерпением ждала той секунды, когда сможет выйти из темницы и обрушиться мощью тайфуна на свою жертву. – Просто скажи мне… кто?

– Джеймс… воды… пожалуйста.

Кастер прикрылся ширмой безразличия, но он хотел взреветь. Голос вековой старухи, исходивший из уст Оливии, как пение сирены, заставлял его забыть на время все свои ужасающие намерения сделать ей больнее, чем она сейчас того заслуживала. Джеймс подошел поближе к кровати, наполнил пустой стакан водой из графина и осторожно поднес к губам Оливии. Джеймс удивился, как жадно сейчас пьет его жена.

Оливия буквально присосалась к стакану, просовывая в него бледный растрескавшийся язык. При каждом глотке она чавкала, а глаза сжимались, как предположил Джеймс, от боли по всему телу. Первый стакан она осушила за четыре глотка, но ее мертвенные глаза просили еще. Джеймс еще два раза подал Оливии стакан с водой, пока она не опустила голову и не отвела взгляд от своего мужа.

Джеймс поостыл, но его волновал ответ на свой вопрос, и он не планировал уйти без него.

– Оливия, кто отец ребенка?

Джеймс услышал, как его жена начала шмыгать носом, показывая, что ответ для нее не менее тяжел, чем вопрос Джеймса.

– Джеймс… – снова прохрипела Оливия.

– Я еще здесь и все еще жду ответа.

– Сундук.

Джеймс подумал, что ослышался, и повторил:

– Кто отец?

Оливия медленно повернула голову, вновь одарив мужа ужасающей бездной в глазах, из которых потекли слезы. Джеймс увидел в ее лице выражение человеческого отчаяния, а слова и вовсе заставили его испугаться окончательно.

– Оно все еще там. – Оливия переметнула взгляд с мужа на нижнюю часть своего тела, медленно подняла руку и указала на место недавней операции. – В животе.

Джеймс молчал. Он смотрел на кончик указательного пальца, который слегка соприкасался с одеялом, под которым прятался исполосованный живот Оливии.

– Джеймс…

Кастер медленно повернулся и посмотрел в лицо своей жены, желая побыстрей закончить этот разговор.

– Сундук, он… оно вылезло из него. Джеймс… вытащи его… пожалуйста. – Оливия разрыдалась и затряслась и, на секунду замерев, изрыгнула из себя лишь одну фразу. – Вытащи из меня эту тварь!

Джеймс приложил ладони к плечам жены, чтобы унять ее конвульсии, но сил в ее иссохшем теле было хоть отбавляй. Мужчина испугался, словно наблюдал запретный ритуал экзорцизма. Сердце Джеймса екнуло, когда он услышал грубый голос позади себя.

– Что случилось? – вскрикнула доктор.

Санитарка обошла кровать Оливии, а Джеймса в сторону оттолкнула доктор Гейн.

– Я же вас просила – уходите! Позвоните нам завтра.

– Но я…

– Я сказала – уходите! – грубо перебила Джеймса Гейн.

Джеймс мельком глянул на жену, и все, что он увидел, это ее желтовато-мертвенные глаза, которые продолжали кричать: «Вытащи из меня эту тварь!»

Он вылетел из палаты быстрее, чем в молодости пробегал стометровку на уроках физкультуры, и чуть было не сбил с ног человека.

– Извините, я…

– Подвиньтесь, пожалуйста. – Санитарка грубо подвинула Джеймса и скрылась в палате Оливии.

Мужчина не сразу сообразил, что в ее руках был шприц, скорее всего с успокоительным. В его глазах вспыхнула фотокарточка, как фосфорную кожу Оливии пронзила игла, а ее губы произносили: «Сундук, он… оно вылезло из него».

Джеймс осмотрелся вокруг и заметил уборную в конце коридора. Пройдя в мужской туалет, он открыл сразу два вентиля и без промедления умыл лицо. Протерев глаза, он поднял голову и встретился с самим собой в отражении. С бледным асбестовым лицом, покрытым двухдневной темной щетиной, и перепуганными глазами, в которые ему не хотелось всматриваться. В его мыслях стояли другие – два маленьких светящихся огонька, те самые, которые выглядывали из сундука. «Неужели они действительно были? Или это ловкий обман? Что вообще происходит?»

Джеймс достал из диспенсера бумажных полотенец и вытер лицо и руки. Он намеренно отвернулся от зеркала, чтобы не встречать больше ничьи взгляды, пока не вернется в приемную к своим детям. «Точно, дети!» Джеймсу мигом пришла в голову мысль настойчиво попросить Демфре приютить Монику и Эдди на парочку дней. Еще нельзя было доводить все это до сведения родителей Оливии – они тут же явятся и сделают все еще хуже, а сейчас и так все ужаснее некуда.

Джеймс покинул уборную, все еще слыша, как в палате Оливии мечется персонал, но уже спокойнее, а значит, все пока пришло в норму, если это можно так назвать. Он вернулся в отделение неотложной помощи, но теперь Джеймс смотрел ровно перед собой, слыша, как стучит сердце в буйном танце. Он хотел угомонить его ритм, ему казалось – чем дольше он находится в этих стенах, тем больше проблем рождается вокруг. Пора было что-то делать.

В приемной его сразу же встретили обычные, нормальные, здоровые человеческие взгляды, без пелены ужаса, только надежда и вера светились в них, а большего ему было сейчас и не нужно.

С места сорвалась Моника, Эдди уже не спал, но сонно сидел рядом с Ларри, который, в свою очередь, восседал в инвалидном кресле в окружении отца и матери.

– Ну как она? – озабоченно поинтересовалась Моника с покрасневшими от слез глазами. Они были живыми.

– Ей тяжело, но она отдыхает. Ей нужно набираться сил, так что сейчас лучшее, что мы можем, – это поехать домой и отдохнуть, хорошо? – Моника посмотрела в сторону, поджав губы, и лишь кивнула в ответ. Джеймс впервые за долгое время почувствовал укол внутри себя, болящий, жгучий, но поучающий. Он обнял дочь и прижал ее к себе, прошептав: – Не плачь, мама не плакала, и ты не плачь. С ней все будет хорошо. – Джеймс взял дочь за плечи и улыбнулся ей. – Хорошо?

– Хорошо! – Моника улыбнулась и вытерла слезинку с лица.

Джеймс смотрел ей в лицо и не мог поверить, как же он жестоко поступает, но пока сундук в подвале их дома, он не найдет себе спокойствия. Но для начала нужно поговорить с Демфре.

– Эй, как вы, чемпионы? – задал вопрос Джеймс Эдди и Ларри, которые, судя по всему, хотят спать не меньше остальных.

– Хорошо, пап.

– Отлично, мистер Кастер, не так уж и сильно мне засадили, просто отрубился и все. Зато у меня есть несколько швов, будет чем людей пугать.

– Ларри! – смешливо приструнила Агата своего сына.

– А чего, правда же, ма.

Джеймс посмеялся вместе с родителями Ларри. Кастер посчитал это идеальным моментом для начала намеченного разговора, а присутствие детей только поспособствует положительному ответу Дарио и Агаты.

– Джеймс, у нас есть предложение, – с уставшим, но счастливым лицом начала Агата, то и дело поглаживая сына по голове, на выбритой части которой все еще белела марлевая повязка, – как ты смотришь на то, что мы заберем к себе Эдди на пару дней?

Джеймс вновь почувствовал себя глухим. Как же так получается, что в жизни все идет крахом, а потом – все по порядку, радость за радостью, удача за удачей?

– На пару дней? – тактично переспросил Джеймс, чтобы не выглядеть перед детьми и Демфре глупым, но в его ситуации и образ сумасшедшего идеально бы вписался в разговор.

– Да. Ты не подумай, что мы боимся оставлять их с тобой, ни в коем случае! – Агата приложила ладонь к груди, словно изобразив из себя святую. – Честное слово! Наш врач посоветовал создать как можно более уютную атмосферу для Ларри, а куда же он без Эдди? Ну да, в горести, конечно, но зато вместе и с дикой улыбкой на хитром лице.

– Понимаю, понимаю, – ответил Джеймс. Он посмотрел на свою дочь, которая продолжала сидеть на металлическом стуле, клюя носом. – Моника, ты что думаешь?

Старшая дочь семьи Кастер медленно подняла голову и несколько раз кивнула.

– Дорогая, ты можешь поехать с нами. У нас гостевая комната пустует, а если Эдди вдруг заскучает по маме, то ты можешь его подбодрить. Ну… или просто отдохнуть, я вижу, нам это всем нужно.

«Еще как… еще как», – подумал Джеймс.

– Ты же не против, Джеймс? – вступил в разговор Дарио.

– А как я могу быть против? Мон у нас взрослая, она сама может решить, принять приглашение или нет. Лучше спросить у нее.

Джеймс ясно понимал, что при обычных обстоятельствах он был бы еще как против, но сейчас ему упал подарок с небес. «Подарок с… сундук, это все сундук. Нельзя упустить шанс воспользоваться им».

– Ты как, Моника, поедешь с нами? – задала вопрос Агата.

– Да, Мон, поехали, я не хочу сегодня спать дома, пожалуйста, – устало попросил Эдди.

– И правда, поехали, я потом всем буду говорить, что ты ночевала в моей комнате.

– Ларри! – строго высказала Агата.

– Понял, понял, прикрыть варежку.

Джеймс с Дарио улыбнулись и перекинулись взглядами.

– Ты выглядишь устало. Иди домой, поспи, я уверен, все будет хорошо, – дал совет Дарио, положив руку на плечо Джеймса.

Джеймс кивнул и пожал руку отцу Ларри, затем повернулся к детям и присел на корточки перед ними.

– Если что-то будет нужно, сразу звоните домой. Хорошо?

– Хорошо! – ответил Эдди.

– С мамой точно все хорошо? – поинтересовалась Моника.

– Конечно, почему ты спрашиваешь?

– Ты просто свое лицо не видел, когда вышел оттуда. – Моника кинула взгляд на дверь в блок интенсивной терапии.

– Дочка, мне страшно, вот мне, мужчине, страшно, но с ней все будет прекрасно. Я ее видел, она просто устала после операции.

Джеймс с легкостью соврал дочери. Все должны верить, что с ней все хорошо, пока он не проверит возможный источник неземных подарков и бед, свалившихся на его семью.

Моника в ответ лишь молча кивала. Джеймс раскинул перед ней руки и обнял, прижимая дочь посильней, думая, что так ему получится успокоить и без того перепуганную девушку. Не ожидая каких-либо слов в ответ, он все же услышал, как Моника шепнула ему в ухо пугающую фразу:

– Выброси сундук.

Джеймс медленно отдалился от дочери, не зная, с каким выражением лица он смотрел на нее, но Моника словно почувствовала, что перемены в доме точно от новой диковиной вещицы. Джеймс решил, что пора бы узнать, откуда Эдди ее притащил.

– Мы на секунду, – сказал Джеймс сыну и семейству Демфре и помог дочери встать. Они отошли в сторонку, и отец, не желая медлить, задал вопрос:

– Что ты имела в виду, когда сказала про сундук?

Моника молчала, глядя себе под ноги.

– Твоя мама и мне про этот сундук сказала. Вы что-то из него брали?

Моника застыла от этого вопроса, и Джеймс все понял. Видимо, та кругленькая сумма – не единственный сюрприз, которым тайник решил обрадовать семью Кастеров. Джеймс только сейчас подумал: «Те самые, якобы, глаза – это джинн?» Джеймс не раз смотрел фильмы, где эти джинны исполняли желание на свой манер, и любой фанат фильмов ужасов, мифологии и поверий бы вам это только подтвердил. В его голове устоялся популярный образ от Дивоффа, но та тварь, которая глядела на него из сундука, была куда мельче. «Да и есть ли этот джинн? Все в стрессе, вот и напридумывали!»

– Где вы вообще его взяли? – Моника продолжала молчать, а Джеймс начинал терять самообладание. Нужно было все выяснить до того, как он сорвется. – Я не смогу помочь тебе и маме, если вы все будете молчать. Я, конечно, понимаю, у нас последнее время не лучшие отношения, но прошу, скажи, где вы его взяли? Может, так мне получится тебя переубедить?

– Пол Грин, – еле слышно ответила Моника.

– Что? Я не расслышал, повтори!

– Эдди купил его у нашего соседа, Пола Грина, – громче ответила Моника.

– Я к нему заеду, узнаю, что за вещицу он втюхал вам.

– Он уехал.

– Ну так приедет же когда-нибудь обратно.

– Нет, он переехал. Когда мы виделись последний раз, он сказал, что хочет пожить в Гринвинпорте, там дом его дочери.

Джеймс несколько секунд переваривал услышанное, он и позабыл, что таинственный сосед навсегда уехал из Мейнритона, но все равно кое-что не стыковалось. Пол Грин хоть и являлся представителем скрытных соседей, но в Менритоне все старожилы знают, его единственная дочь умерла еще маленькой девочкой.

– Ты точно не перепутала? Так и сказал?

– Да, пап, это все. Пожалуйста, езжай домой. Я не хочу ничего обсуждать. – Моника прошла обратно и присела на прежнее место.

Джеймс протер лицо ладонью и подошел к Дарио:

– Вы знаете номер? Написать?

– Нет-нет, у Агаты есть.

– Звоните при любой необходимости, я сразу их заберу. – Джеймс перенес вес на одну ногу и, выглядывая из-за Дарио, обратился к своим детям: – Или вы мне позвоните.

– Хорошо, пап, – ответил Эдди.

Моника сохраняла молчание, все разглядывая пол больницы.

– Ларри, больше не болей!

– Хорошо, мистер Кастер!

Джеймс пожал руку Дарио и кивнул Агате на прощание. Он развернулся и направился к выходу из больницы, чтобы сесть в машину и отправиться домой. Джеймсу хотелось хоть на секунду прочитать мысли своих домочадцев, чтобы полностью представить себе реальное положение дел. «Кто же твой любовник, Оливия? Как ты могла? Пол Грин, зачем ты соврал моей дочери? Знал ли ты про сундук? Приютили ли мы джинна? Не спятил ли я? Может я сплю? Ф-ф-ф… нет, не сплю!»

Санитарки покинули палату, и Оливия пустым взглядом посмотрела на закрытые двери палаты. За стеклом санитарки прошли дальше по коридору, и все, что она могла видеть из положения лежа, белый потолок с горящей флуоресцентной лампой. Она медленно повернула голову и посмотрела на свой живот, который из плоского дамского животика превратился в кровавое месиво. Физическая и моральная боль не давала покоя умирающей женщине. С каждой секундой она теряла частичку собственного веса. Каждое движение, даже моргание, доставляло сильную боль. Оливия чувствовала, как ее тело пожирало само себя. Мучавшее ее чувство жажды ни на секунду не исчезало, сколько бы воды она ни пила и сколько бы питательных веществ ей ни вводили внутривенно. Но за всем этим крылось главное бремя – Оливия могла умереть, даже не попросив прощения у своей семьи. Она понимала, после такого проступка Джеймс явно уже похоронил их отношения поглубже в землю. Моника, возможно, будет солидарна материнскому поступку, но время покажет, что мать поступила куда отвратительнее, чем казалось. Малютка Эдди вообще бы ничего не понял, но Эдди как мужчина непременно бы принял сторону отца, тут к гадалке не ходи. Оливия понимала, она не виновата в смерти их семейного очага. Семья Кастер умерла уже очень давно, в день выстрела Крейга Тари. «Будь ты проклят, Крейг!»

При всем этом Оливия все-таки знала, как может помочь своей семье в борьбе с той силой, у которой они осмелились взять что-то в дар и тщеславно позабыть о послании на карточке. Будь они хоть на крупицу умней, то непременно бы положили все обратно, но в трудные времена даже мелкая подачка была даром с небес. Устоять было невозможно. Оливия пыталась погладить живот, суставы при движении горели и, словно сухие ветки, натужно гудели от напряжения.

«Я знаю, ты еще там, тварь!»

Оливия улыбнулась и произнесла вслух:

– Сиди, сиди, не дергайся.

Женщина потянулась к кнопке тревожного вызова и нажала ее. Повернувшись к стеклу, она увидела, что к двери приближается светловолосая голова, затем к Оливии в палату забежала медсестра и тут же очутилась около пациента.

– Что случилось? – Сестра не смотрела Оливии в лицо, а лишь оценила количество жидкости в капельнице.

– Не могли бы вы дать мне еще обезболивающего? – Оливия уверенно задала вопрос, прикрывая за ним свой план по разведке наличия лишних глаз вокруг.

– Без разрешения вашего доктора не могу, да и промежуток между лекарствами должен быть не менее восьми часов. Когда будут разносить обед, я могу попросить вашего врача навестить вас, хотите?

– Было бы прекрасно. – Оливия испугалась, но на этот раз ее испугал собственный голос. Только сейчас она его отчетливо расслышала – она не просто выглядела как живой труп, но и разговаривала как оживший мертвец.

– Хорошо, постарайтесь поспать. Чем больше, тем лучше, хорошо?

Оливия, услышав вопрос, снова вспомнила обо всем произошедшем за последние дни и подумала о том, как ей не хватало сейчас своей семьи. Джеймс бы точно спросил: «Хорошо?» – а Оливия бы ответила: «Хорошо».

Медсестра улыбнулась и направилась обратно к выходу. Когда она покинула палату, Оливия, вложив в руки все силы и превозмогая боль в спине и локтях, приподнялась и увидела, как сестра прошла в том же направлении, откуда и явилась. Больше никого больная не видела, а значит, план можно было смело приводить в действие. Женщина молила Бога, чтобы ей хватило сил на последний удар по нечистой силе, что захватила ее дом и засела у нее в утробе.

Только Оливия уперлась руками, как ключицу залило обжигающей болью. Женщина стиснула зубы и, пересилив саму себя, смогла стянуть ноги с кровати, затем скинула с себя одеяло. От сильного напряжения зубы начали пошатываться. Организм настолько ослаб и иссох, что десны отказывались бороться за владение зубами. Оливии было плевать на них, они ей все равно уже не понадобятся.

Страх захватил женщину. Нужно было всего лишь поставить ноги на пол и встать, но если ей не хватит сил, она упадет и ничего не получится. Оливия коснулась холодного пола голыми ступнями. По ногам пробежало неприятное колющее ощущение, явно предупреждавшее женщину отказаться от затеи, но она встала.

Левая нога подкосилась, но силы в костлявом тельце женщины еще остались. Оливия понимала, нужно торопиться, иначе ее непременно заметят или, того хуже, она останется в живых и ее мучения продолжатся. Небольшой шажок – в бедре резануло. Оливия чуть было не вскрикнула от боли, но вместо крика из ее рта выскочил зуб и звонко стукнулся об пол. Оливия поглядела на него, не веря, что женщина средних лет рассыпается на части, чтобы изничтожить ту тварь, что в ней сидит.

Оливия выглянула в стеклянную перегородку: в коридоре не было ни души. Но все же она пыталась торопиться настолько, насколько ей позволяло собственное тело. По рукам и ногам разливались искры колючей боли, а в позвоночник словно всадили раскаленную арматуру, но женщине получилось отодвинуть капельницу и придвинуть к кровати стул. Она остановилась, уперев руки о спинку стула, и попыталась отдышаться. Каждый вдох раскалял ее внутренности, а каждый выдох царапал глотку. Надышавшись, она не рискнула приподнять стул, а слегка присела и перевернула его верх ногами, чтобы ножки глядели в потолок. Оливия схватилась за верхнюю часть живота. Внутри что-то сдавило все органы. «Чувствуешь? Это для тебя, мразь!»

Осталось последнее. Женщина взобралась на четвереньки на кровать. В животе явно пробудилось нечто. Больничный халат наливался кровью из зашитых разрезов на животе Оливии. У нее осталось не так много времени. Из последних сил Оливия сжала челюсти, несколько зубов посыпалось из рта, но женщина смогла подняться на ноги. Она как царь горы последний раз посмотрела в стекло двери. Никого.

Шов расходится, Оливия почувствовала это – маленькая конечность твари рвет плоть, чтобы успеть выбраться наружу. Женщина приложила руки к месту, где из-под халата уже виднелся силуэт зловещего существа, чтобы сдержать его до нужного момента. В ее глазах замелькали кадры самых счастливых дней ее жизни: родители, первый поцелуй и секс, встреча с Джеймсом, рождение Моники, а затем и Эдди, их радостные лица. Семья, ее семья.

– Простите меня, пожалуйста! – Оливия прыгнула.

– Будь как дома, я пока подготовлю гостевую комнату, и ты сможешь поспать. Ох, мои манеры, может, ты чего-нибудь хочешь? Можем и поужинать перед сном, нам, дамам, это, конечно, вредит, но я никому не скажу, идет? – заботливо поинтересовалась Агата Дефре у Моники.

– Спасибо, – Моника улыбнулась приветливой знакомой своей матери, – но я бы просто поспала. Папа просил прийти пораньше и помочь ему собрать вещи в больницу, да и в порядок их спальню привести.

– Понимаю, ладно, пойду уложу ребят. Если что, вон в том шкафчике, – Агата указала на белый настенный шкаф с серенькой ручкой около холодильника, – чай, кофе в зернах и растворимый, в холодильнике есть вода, с газом и без, яблочный сок, а если совсем невмоготу, то и можно красного полусладкого для хорошего сна. Я разрешаю. – Агата широко улыбнулась и тихо посмеялась.

Моника изобразила притворную улыбку, и, судя по прежнему веселому настрою матери Ларри, у нее получилось обмануть ее. Кастер абсолютно трезво понимала, откуда растут ноги у такой доброты семейства Демфре. Нет, дело было не в какой-то воображаемой дружбе между матерью Моники и Агатой Демфре, которая существовала исключительно в нужных обстоятельствах, и даже не в попытке помочь Кастерам пережить и без того тяжелые времена, и тем более не в соседской доброте и взаимовыручке. Дело было в Ларри. Демфре лицемерно подставили плечо помощи, они натужно улыбались и были любезны, и все это ради радости их мальчика. Моника была уверена на все сто процентов: не случись с Ларри несчастного случая, Демфре бы сделали вид, что вообще не знают о существовании такой семьи, как Кастеры.

Агата вышла из кухни, а Моника была бы не прочь перекусить, но решила перетерпеть чувство голода, поспать и, как только откроет глаза, отправиться домой, чтобы проверить, решил ли отец что-то предпринять. Девушка не до конца понимала свое предчувствие, но внутренней голос подсказывал ей: «Сундук, это все сундук, избавься от него, пока не поздно!» Моника задавала себе один и тот же вопрос: «Пока не поздно что? Это и есть та самая ответственность, о которой так и кричала ее карточка? Ну это же бред, как эта штука вообще может влиять на нас? На маму? Что ты, твою мать, такое?» Моника боялась докопаться до истины, правда, без нее было еще страшней.

– Как ты тут? – поинтересовалась мама Ларри.

– Нормально, немного хочется спать. – Моника почти валилась с ног от усталости. Лишь мысли о текущем положении ее дел не давали упасть в сонный обморок.

– Пошли, я подготовила гостевую. Одежды на тебя у меня не было, поэтому я положила на кровать свой старый халат. Так и знала, что он еще пригодится. Точно не голодна?

– Спасибо, нет, не голодна.

«Старый, кто бы сомневался», – подумала Моника.

– Ладно, давай, – Агата подозвала Монику взмахом руки, – пошли.

Моника встала из-за стола и направилась на второй этаж за Агатой. Мама Ларри провела ее в комнату с приятными персиковыми стенами и огромной темной кроватью, застеленной бежевым покрывалом, на котором лежал темно-фиолетовый ночной халат. Перед кроватью стоял бельевой шкаф, над которым высился небольшой настенный телевизор. Моника точно знала, что ей будет не до утренних передач. Девушка проследила за перемещениями хозяйки дома. Та подошла к двери около бельевого шкафа и открыла ее.

– Если захочешь принять душ, то все полотенца чистые. Зубной щетки у меня нет, но там стоит невскрытый ополаскиватель для рта. Как проснешься, пользуйся на свое усмотрение.

– Спасибо, даже не знаю, как вас благодарить. – Моника и не собиралась искать для этого способ.

– Да брось ты, – махнула рукой Агата, сияя своей белозубой улыбкой, – твоя семья и так многое для нас сделала.

Моника уловила фальшь в словах Агаты Демфре, и ей пришлось сильно постараться, чтобы сдержать насущный вопрос: «Да, а может перечислите, чем это так знаменита моя семья в ваших кругах?»

– Я могу повидать Эдди перед сном?

– Ой, они как только легли, так сразу засопели. Пусть поспят, они выглядят совсем уставшими.

– Хорошо.

– Ну, что-то я тебя заговариваю. Спокойной ночи, постарайся выспаться.

Агата подошла к двери, напоследок одарив Монику очередной сияющей улыбкой, и закрыла дверь. «А она бы неплохо поработала прожектором на каком-нибудь вечернем бейсбольном матче, ха!» Девушка посмотрела в сторону открытой ванной комнаты, но принимать душ ей не очень-то хотелось. Она быстро скинула с себя одежду, пока не осталась в одном нижнем белье, и, не складывая ее, кинула на стул около кровати. Глядя на халат, Монике была противна даже мысль о том, чтобы его надеть, но выбора не было. По дому ходит мистер Демрфе, и будет не очень хорошо, если он вдруг увидит ее в нижнем белье. «А что, если он перепутает тебя в этом халате со своей женой?» – От такой мысли Монике стало совсем не по себе.

Моника накинула халат и залезла под одеяло. В доме работало несколько кондиционеров, и в комнате было совсем не жарко. Она уже и забыла, что такое комфорт, особенно летом, когда наутро приходилось больше часа проводить в ванной, чтобы смыть с себя все неприятные последствия жаркой ночи. Девушка легла на бок и, скомкав часть одеяла и закинув на него ногу, уставилась в стену, стараясь отогнать все, что могло помешать ей заснуть. В голову прокрался образ мамы, крови, ошеломленного отца и малютки Эдди, чьи глаза от увиденного ужаса чуть было не вылезли из орбит. Как бы ни старалась Моника прогнать кошмарную картину из головы, у нее ничего не получилось, и воображение терзало девушку еще час, пока усталость и напряжение не взяли свое и не отправили Монику в страну снов.

Джеймс медленно вел машину, направляясь домой. Сна не было ни в одном глазу, радио выключено, в машине стояла полная тишина. В старые добрые дни своей спокойной жизни он радовался такой тихой обстановке, но сейчас Джеймс чувствовал, что скучает по задорным дням, когда дети не давали родителям покоя, а Оливия была только его и больше ничья.

Перед последним поворотом на Грин-авеню Джеймс представил, как возьмет в руки топор и всадит его в голову… Неожиданно по телу Джеймса пробежало жгучее чувство, исходящее из самого центра груди. Отвратительная чесотка с колющим ощущением. Он чуть было не потерял управление и не влетел на лужайку дома, однако успел вывернуть руль в другую сторону и нажать на тормоз. Машина остановилась поперек дороги, но внутри мужчины все еще продолжалась скоростная гонка взад-вперед. Водитель расчесывал ногтями грудь и живот. К чесотке прибавились жжение и ощущение, что под синей футболкой с длинным рукавом течет нечто липкое. Мужчина посмотрел вниз, не переставая чесаться, и заметил, что на его футболке выступило пятно коричневого цвета. Салон наполнился зловонным запахом, словно кто-то вскрыл подвал его дома с дохлым зверьком. Джеймс хотел разорвать футболку и посмотреть, что за кошмар под ней творится, но чесотка не давала ему покоя. В сгибе пальцев появилось неприятное жжение от напряжения, а тело настолько зудело, что Джеймс начал тереться им о сиденье и руль. После, как казалось, своего зенита чесотка прекратилась. Вспотевший мученик расслабился и уже только легкими движениями успокаивал свое измученное тело. Когда все признаки чесотки полностью улетучились, Джеймс огляделся вокруг: улица пуста и машин на дороге нет, на его сумасшедший поступок скорее всего никто не обратил внимания.

Водитель выжал сцепление, переключил скорость и, нажав на педаль акселератора, рванул домой по Грин-авеню. Мужчину охватили мириады устрашающих мыслей. Что творится с его телом? «Может я и впрямь спятил?»

Оказавшись у дома, он припарковался около гаража, вылез из машины и яростно захлопнул дверь автомобиля. Джеймс вошел домой и сразу принялся стягивать с себя футболку. Он почувствовал, как материя неприятно задела несколько волосков на его груди. Сняв футболку, Джеймс захотел кричать от увиденного: всю его грудь и живот покрыли волдыри с белыми воспаленными головками. Будто он приютил на себе гнойник и все говно Мейнритона сливалось прямо в капсулы отвратительно вонючих нарывающих головок. Джеймс поднес пальцы к одной такой белой головке и слегка надавил на нее. Острая боль охватила тело, затем головка лопнула, выпустив гнойную жидкость и вонь, как будто на него вывалили содержимое общественного туалета.

– Какого хера? – вскрикнул Джеймс.

Джеймс осторожно протер живот футболкой и откинул ее в сторону. Он завернул направо прямо перед лестницей и вошел в гараж. Вокруг царил сущий бардак, хозяин дома давненько не задумывался об уборке, потому что не было повода что-либо вытаскивать из гаража. Все, что было нужно, лежало у него на металлических стеллажах в подвале, но сейчас Джеймсу был нужен топор, который он специально припрятал в гараже, чтобы не рубить изрядно поднадоевший другим членам семьи пень. Джеймс еще раз окинул гараж взглядом, но на видном месте нужной вещицы не оказалось. Он подошел к коробкам со старой одеждой и, приподнимая каждую, заглядывал за них. Топора нет. Джеймс рыскал по гаражу: за сушилкой, за старым шкафом, среди заготовок для демонстрации дизайнерских решений для клиентов. Испачкавшись в пыли, Джеймс остановился и вновь огляделся. Он попытался вспомнить, куда же припрятал инструмент? Что же за место в его доме, куда никто бы не полез без причины? «Твою мать, точно!»

Джеймс подошел к двери и поднес старую стремянку, которая всегда стояла на самом видном месте в гараже. В подвале хранить ее было бы глупостью. Дом без стремянки – человек без ног. Мужчина поставил стремянку перед дверью и поднялся на две лесенки. Над дверью была маленькая неприметная полка, которая настолько сливалась с окружением, что здесь можно надежно хранить даже золотой фонд страны. Открыв дверцу, Джеймс увидел блестящий металл топора и, потянувшись за ним, задел что-то тяжелое в глубине тайной полки. Джеймс припомнил, что это за вещица, завернутая в старое полотенце, здесь пряталась, причем настолько давно, что сам хозяин дома давно позабыл про нее. Джеймс вынул топор, затем присел и скинул его вниз. Последний звонко приземлился, неприятно отзвучав эхом в ушах Джеймса. Мужчина развернул полотенце и достал оттуда револьвер, который в последний раз попадался хозяину на глаза несколько лет назад. Кастеры купили оружие еще в те дни, когда переехали в Мейнритон. Они тогда не знали, чего ожидать от нового дома, но время показало, что ждать опасных серийных маньяков не приходится, поэтому вскоре огнестрельное оружие они сменили на газовый баллончик для Оливии и электрошокер в их с женой спальне. Джеймс тогда соорудил тайную полку и припрятал оружие туда. Хозяин дома откинул барабан и высыпал себе на ладонь пять пуль. Револьвер покрылся пылью, но выглядел вполне жизнеспособным. Кастер вернул пули в барабан, а внутреннее чутье подсказывало взять оружие с собой. Вокруг творилась полная чертовщина, и излишняя защита бы не повредила. Джеймс сунул оружие в полотенце, слез со стремянки и, подхватив топор, направился на несовсем привычное для себя занятие.

Оказавшись у двери, ведущей в подвал, Джеймс схватил ручку указательным и большим пальцами той же руки, в которой была зажата рукоятка топора, и открыл дверь. В лицо ударил позабытый уже запах. Очередное странное зловоние, только переносимое легче, чем в прошлый раз.

Джеймс поставил топор к стенке и вынул из полотенца револьвер, затем засунул его за джинсы, подхватил топор, а полотенцем зажал нос. Он осторожно спустился вниз и посмотрел на сундук. Тот все так же стоял на своем месте, а выемка, словно око, глядела на гостя зловонного подвала. Изъеденный гнилыми нарывами мужчина подошел поближе к сундуку. Джеймс разглядывал его ровные края и полуовальную крышку, представляя, как сейчас из него вылетит нечто неземное, аморфное, склизкое и попытается утащить его вовнутрь, а Джеймс взмахнет топором и разрубит существо пополам, и все проблемы вмиг улетучатся. Но ничего такого не произошло, тайник стоял на прежнем месте, и ничто не намекало на то, что он или нечто внутри него будет бороться за свою жизнь.

Джеймс убрал полотенце и засунул его в карман джинсов. Зловоние значительно ослабло и совсем не вызывало раздражений в желудке. Мужчина усмехнулся от абсурдности всей ситуации. Он на полном серьезе размышляет о том, что все проблемы явились из купленного сундучка. Конечно, денежный подарок склонял его к этой мысли, но не нашла ли в нем семья Кастеров козла отпущения? Всегда было просто обвинить кого-то или что-то в плохих жизненных обстоятельствах, но заявлять о влиянии непонятных человеку внеземных сил, которые явились из дешевой пародии на раритет, было глупо. Вот только Джеймс все равно хотел разнести сундук в щепки. А почему? Возможно, потому что: «Я сошел с ума!»

Джеймс вытер одну руку о джинсы, взял в нее рукоять топора, затем вытер вторую руку. Он представил, как занесет топор над головой и обрушит, скорее всего, не самое острое лезвие на центр крышки сундука, тем самым проделав в нем широкую рубящую трещину. Больше всего Кастеру хотелось, чтобы выемка для ладони выскользнула из своего привычного места, он верил, что такая потеря сделает сундук слепым. Джемс приподнял топор, но тут же был отвлечен трелью телефонного звонка. Мужчина расслабил руку, посмотрел на сундук и, улыбнувшись, сказал:

– Тебе сегодня везет! Никуда не уходи, я скоро вернусь.

Джеймс поднялся по лестнице и поставил топор к стенке рядом с дверью. Он пробежал на кухню, от каждого движения на груди неприятно покалывали язвы, но ни одна не лопнула. Прозвучал очередной звонок телефона, и Джеймс в этот момент снял трубку.

– Надеюсь, вы по очень важному делу, иначе я вас пошлю куда подальше!

– Прошу прощения, если я настолько не вовремя. Это Уильям Портер.

В трубке воцарилось молчание. Джеймс дико улыбнулся и приподнял брови, бессловесно говоря: «Ну? И чего мы заткнулись?»

– После этого люди обычно говорят, зачем они звонят, Уильям Портер. – Джеймс пару раз виделся с начальником Оливии, и все, что Кастер увидел в боссе его жены, – напыщенность и огромное самомнение о своей идиотской персоне.

– Ваша жена все еще не в офисе, хотя вчера мы с ней об этом договорились. Пригласите ее к телефону, пожалуйста! – Голос Портера после слов Кастера стал куда более раздраженным.

– Вчера? Вы с ней? Что-то я не помню, чтобы она с тобой по телефону разговаривала.

Джеймс вспомнил слова доктора: «Попытка самоубийства». Не этот ли урод довел Оливию? Или… не этот ли любовник довел Оливию?

– С вами?

– Что?

– Не с тобой, а с вами. Я вам не друг, а ваша жена моя подчиненная. Если она не делится с вами рабочими моментами, то я в этом не виноват, поэтому будьте любезны, мистер Кастер, позовите Оливию к телефону.

Джеймс чувствовал, что надави он посильнее, Портер сорвется, а значит, даст Кастеру повод посетить его офис и сломать носовую перегородку по причине оскорбления достоинства семьи Джеймса.

– А теперь ты послушай меня, поучать будешь своих лицемерных лизоблюдов в офисе, понял?

– Послуш…

– Это ты меня послушай! Моя жена в больнице, при смерти, а знаешь, что еще? А?! Я тут узнал, что она была беременна. И так как я сегодня хочу казаться до хера вежливым, то прислушайся повнимательнее. Я не отец этого ребенка, а значит что? Правильно, у нее есть любовник. И тут такой настырный начальничек мне звонит и не брезгует поучающими словцами. Ты позвонил ко мне домой, придурок, а не я тебе, но за всем этим у меня есть к тебе вопрос: не ты ли тот самый любовничек, а?!

Джеймс настолько разошелся, что не услышал, как в трубке уже звучали короткие гудки. Для преданного собственной женой мужа он явно чувствовал, что сейчас разговаривал с отцом ребенка, которого потеряла Оливия. Джеймс снова и снова прокрутил этот вывод в голове, а затем сорвался. Он стал колотить трубкой телефона о стену и по базе телефонного аппарата, сопровождая каждый удар вскриками:

– Сука! – удар.

– Тварь! – удар.

– Я тебя на куски порву, ублюдок! – удар.

Со стены слетела телефонная база, а рука Джеймса онемела от боли.

Джеймс вырвал провод из базы и со всего размаху швырнул телефонную трубку на пол. Трубка приземлилась на верхнюю часть, которая вдребезги разлетелась на десятки кусочков, а целую нижнюю часть Джеймс бил и давил ногой, пока трубка полностью не превратилась в скопище полимерного мусора.

Джеймс перестал сыпать ударами. Тяжело дыша, он представил, как руками разрывает челюсть Портера пополам и запихивает в дырку его рта эти самые крошки телефонной трубки. Джеймс, взмахнув рукой, ударил о стену и направился в коридор. Не рассчитав места для маневра, он въехал плечом в дверной косяк и загнулся от обжигающей боли в руке. Волдыри размножились и увеличились в размерах. Одна головка лопнула, и из нее потекла вонючая жидкость. Джеймс легонько погладил руку, посчитав, что сейчас он только зря выплескивает агрессию, для этого можно было найти более подходящую цель.

Успокоившись, Кастер сильно захотел выпить, а он, как дилетант в этом деле, знал только одно место, где он сможет напиться и хоть немного расслабиться – бар «ГрутБерг». Он посмотрел на кухонные часы. 11:55. Отличное время, посчитал Джеймс, завсегдатаев будет мало, прямо как в прошлый его визит, но перед походом ему нужно принять душ. Вряд ли его пустят в бар, если от него исходит смрад тухлятины, а тело покрывает клейкая масса гноя. Не теряя времени, он поднялся в свою спальню. Достал из шкафа сменные джинсы и черную футболку, а из нижнего ящика – красные трусы. Затем он зашел в ванную и со страхом взглянул на себя в зеркало. Грудь и живот напоминали кровавое гнилое месиво, усыпанное черными, красными и белыми головками гнойников. Ему стало совсем не по себе. Джеймс с ужасом взглянул на джинсы. Что его ждет в собственных трусах? Не стал ли его член одним большим гнойником? Чем он вообще болеет? Он откинул вопросы в сторону и решил встретиться с устрашающей реальностью с глазу на глаз.

Джеймс расстегнул пуговицу своих джинсов, затем взял полотенце и револьвер из заднего кармана и положил на одежду, которая скопилась в корзине для грязного белья. Мужчина вздохнул и, как пластырь, стянул с себя и джинсы, и трусы. Он чуть было не потерял ясность зрения от эмоционального напряжения, но внизу все было в порядке. Никаких гнойников, никакой вони, пенис цел, все было как всегда, и это было действительно приятной новостью сегодняшнего дня.

Джеймс повернулся к зеркалу спиной и разглядел, что гнойники пошли ближе к подмышкам и линиями вышли к затылку. Зрелище максимально неприятное, но сейчас делать что-то с этим Джеймс не планировал. Сегодня у него была пара дел, с которыми хотелось разобраться в первую очередь, а завтра он непременно навестит Оливию и пойдет к дерматологу. «Еще и эта страховка! Как же удачно вышло с деньгами, или это все неспроста?»

Джеймс включил напор горячей воды на максимум и отрегулировал температуру холодной водой, затем залез в ванну и отдал волдыри и жидкую гниль на растерзание водяным струям. Он взял мочалку с грубым ворсом и нанес на него шампунь от перхоти, который по ошибке купила Оливия на распродаже в местном косметическом магазинчике. Джеймс использовал его пару раз, и единственное, что он помнил о шампуне, так это то, что он сильно сушил кожу. После него у Джеймса несколько дней шелушилось лицо, но сейчас подсушивание кожи, как казалось Кастеру, было бы только на пользу. Он в своей стандартной манере выдавил на мочалку куда больше шампуня, чем было нужно, и принялся аккуратно натирать тело. Когда Джеймсу попадался особенно воспаленный или большой гнойник, он осторожно выдавливал его. Запах гноя вперемешку с шампунем был более сносным, а главное – Джеймс сразу смывал с себя эту зловонную гадость. Пока Джеймс намыливал все тело, он успел выдавить четырнадцать гнойников. Тело после теплой воды расслабилось, а движения стали не такими стесненными. Джеймс вымыл мочалку и вернул ее на место, налил в руки еще шампуня от перхоти, намылил голову и напоследок протер мыльными руками торс.

Закончив, Джеймс выключил воду и вылез из ванны. На сушилке висели два чистых полотенца. Джеймс взял первое и вытер голову и осторожно торс. На лице снова отросла щетина, но бриться мужчине явно не хотелось, он хотел поскорее отправиться в бар и хотя бы ненадолго отстраниться от всей накопившейся гнили, которую, как оказалось, иногда испускает главный мировой гнойник – реальная жизнь.

Приведя себя в порядок, Джеймс прихватил револьвер и голый вышел в спальню. Оружие он положил на тумбу со своей стороны кровати, подошел к заранее приготовленной одежде и оделся для выхода в свет. Места с гнойниками на руках, которые не закрывала футболка, Джеймса не особо беспокоили, но он все равно прыснул на руки побольше одеколона, чтобы лишний раз сделать жизнь заразы на его коже более сложной. Вскрытые язвы слегка пощипало, но ощущение быстро улетучилось под слоем парфюма Джеймса.

Револьвер он решил оставить дома. Пока еще трезвой головой он понимал, что может поймать горячку и воспользоваться оружием не самым приятным образом. Джеймс открыл тумбу и достал оттуда пару двадцаток из отложенных денег, которые лежали для оплаты непредвиденных счетов. Купюры он сложил пополам, спустился вниз и вспомнил, что ключи от машины оставил в грязных джинсах. Но это он счел положительным знаком. Кто знал, сколько Джеймс намеревался выпить? Никто, даже Джеймс.

Кастер вышел из дома и закрыл дверь на ключ. Он огляделся и увидел, что через пару домов припарковалась машина и из нее вышла семья Стивенсонов, которые, как они рассказывали ему и Оливии, путешествовали по Америке в поисках острых ощущений и красивейших достопримечательностей. Джеймс снова наливался неприятными мыслями: он откровенно завидовал Стивенсонам. Они, скорее всего, жалели, что отпуск подошел к концу, но Джеймс был бы куда счастливее, если бы приехал сегодня домой вместе со всей семьей. Кастер сунул ключи в карман, быстро отвернулся и направился в сторону бара. По пути он старался не смотреть на прохожих, но постоянно ощущал на себе чужие взгляды, особенно когда Джеймсу удавалось мельком заметить, что люди смотрят на волдыри на его руках, но возможно, он сам себе это надумал.

На этот раз дорога показалась Джеймсу короче. Никакого часа пути, а скорее минут двадцать. Он остановился перед знакомой дверью в бар и кинул взгляд на вывеску. Недавно он рассматривал ее с профессиональной точки зрения дизайнера, но сейчас он смотрел на нее с точки зрения пьяницы, который с диким восторгом предвкушает ощущение легкости от горячительного.

Джеймс вошел в бар. Свет, как и в прошлый раз, был приглушен, но посетителей оказалось куда больше. Человек пять поодиночке расселись по столам, несколько пар занимали угловые столы с диванами для небольших компаний. За барной стойкой сидел престарелый мужчина, курил и потягивал янтарное пиво из полупустого бокала. Играла какая-то незнакомая Джеймсу группа, но мелодия электрогитары была очень приятной. В этот раз здесь не воняло, а даже вкусно пахло, видимо от разлитого разнообразия напитков. При таком освещении Джеймс рассчитывал, что никто не заметит язвы на его руках, хотя у стойки бара, где на клиентов падал свет лампы, кто-то все же мог обратить внимание на его руки. Но мужчина решил просто не обращать на это внимания, кто знает, чем только не болеют конченые алкоголики, приходящие в это место за очередной порцией пьянящего яда.

Джеймс направился к барной стойке и сразу разглядел бармена. Это был другой мужчина, с длинной бородой и здоровыми руками. Сейчас он подливал в бокал пиво и смотрел прямо перед собой. Он заметил приближающегося Джеймса, наполнил бокал до краев и поставил на поднос, после позвал официантку и показал пальцем на бокал. Джеймс присел за стойку и, не сводя глаз с бармена, достал одну двадцатку из кармана.

– Добрый день, чего изволите?

– Дай мне лучшего за эту двадцатку, – Джеймс положил купюру на стойку. – А если мне очень понравится, то еще одна станет твоей.

Мужчина положил ладонь на купюру и стянул ее за стойку, широко улыбнувшись.

– А хотя нет, постой! – остановил бармена Джеймс.

– Да?

– «Черного вельвета», пожалуйста.

– Здесь на бутылку не хватит, – сухо ответил здоровяк.

– Насколько хватит, столько и наливай. – Джеймс неожиданно для себя понял, что настроение напиться начало улетучиваться, как пары этилового спирта. Мужчина чувствовал, что, надравшись, он начнет откладывать разборки с сундуком в долгий ящик, а это вещь непозволительная, ведь он чем-то болеет, а значит – медлить не в его интересах.

– Хорошо! В рюмках подам, пойдет?

– Да, сойдет!

Джеймс следил за тем, как бармен отошел ближе к кассе, взял с витрины закрытую бутылку «Черного вельвета» и поставил ее на столешницу. Затем бармен присел и достал десять рюмок по пять штук в каждой руке. Ловкими движениями, хотя Кастер предполагал, что такие ручища на такое не способны, аккуратно наполнил каждую рюмку до краев. В итоге бутылка «Вельвета» опустела почти наполовину. Бармен закрыл бутыль и вернул ее обратно на витрину, после здоровяк в три захода выставил рюмки перед Джеймсом в ряд и радостно улыбнулся клиенту.

– Прошу, только ты помедленнее: эта штука выносит на раз-два.

Джеймс еще раз оглядел рюмки и мысленно их подсчитал: «Да, ровно десять».

– Спасибо, я уже один раз переиграл с ним, так что постараемся помедленнее. – Джеймс выудил из кармана двадцатку и положил на барную стойку. – Я уверен, мне понравится. Вот, как и обещал.

Бармен, не снимая с бородатого лица широкой улыбки, снова положил ладонь на купюру и мастерски стянул ее себе в карман.

Джеймс взял первую рюмку и мысленно произнес тост: «Надеюсь, мы с тобой увидимся, Уильям Портер!» – и выпил. В этот раз обжигающее ощущение в горле не показалось Джеймсу настолько приятным, как тогда. В очередной раз он поймал себя на мысли, что пить сегодня – не самая хорошая затея. Джеймс отставил рюмку в сторону и, скривив лицо, прижал кулак к губам и пару раз кашлянул. Выдохнув, он вновь посмотрел на бармена. Тот все еще стоял на прежнем месте, наблюдая за клиентом, только его глаза смотрели не в лицо Джеймсу, а будто бегали по его телу, что-то высматривая.

– Что-то не так?

Здоровяк вздрогнул, будто его застали за непристойным делом. Учитывая габариты бармена, ситуация показалась Джеймсу не просто глупой, а как будто он отчитал умственно отсталого за какую-то детскую провинность.

– Слушай, мужик, мне, если честно, наплевать, болеешь ты или еще чего, но…

– В смысле? Что значит – болеешь или еще чего? – Джеймс развел руками, не понимая, издевается над ним бармен или нет.

– Да ты дослушай сначала. Мне все равно, начхать, насрать, по боку и так далее, но твои руки… Ты бы побыстрее допил и уматывал отсюда, а то некоторые… В общем, посетители непременно захотят вышибить тебя отсюда. Еще прокаженным назовут, а если до этого дойдет, тебя хрен когда сюда пустят. Это что? Сифилис? Или как? Выглядит жутко.

Джеймс застыл на месте. Слова как разящий меч разрубили его спокойствие и заставили все тело напрячься, словно он был миловидной девушкой, которой крикнули: «Замри, у тебя что-то на спине!» Он медленно повернул голову вправо и посмотрел на свою руку. «Какого, твою мать, хрена?!» Гнойники за то короткое время, которое Джеймс потратил на путь от дома до бара, захватили под свою власть еще большую поверхность кожи руки Джеймса. Теперь рытвины были не только на плече и бицепсе, они растянулись почти до самых предплечий, захватив трицепс. Количество воспаленных головок увеличилось штук на двадцать, но боли в движениях еще не было, иначе Джеймс не смог бы позволить себе так спокойно закинуть рюмку. Сейчас он был до смерти испуган.

– Где у вас туалет? – поинтересовался Джеймс, не сводя глаз со своей руки.

– Прямо за моей стойкой, обойди ее и там сразу увидишь дверь. Так что это? Только не говори, что и сам не знаешь.

Джеймсу удалось наконец оторвать взгляд от руки, и он медленно повернулся к бармену. Кастер случайно поймал свое отражение в зеркале в витрине с алкоголем и не поверил увиденному: на него смотрело бледное и перепуганное лицо, от которого непременно захочется отвернуть взгляд.

– Благодарю. – Джеймс встал и взял в каждую руку по две свои рюмки с «Вельветом».

– Ты в сортире пить собрался? – более серьезным тоном спросил бармен.

– Нет, но там мне он не помешает.

– Эй, посмотри-ка на меня, – в этот раз грозным тоном произнес бармен. Джеймс, ошарашенный таким поведением здоровяка, кинул на него презрительный взгляд. – Ты какой-то мутный тип. Ладно, сделай там свои дела и выматывайся отсюда. Что-то меня напрягает твое поведение, понял?

Джеймс воспринял слова всерьез, но ему не нравилось получать такие приказы от бармена какого-то замшелого бара.

– А если нет?

Здоровяк положил кулаки на барную стойку и напряг руки. Его бицепсы вздулись, а лицо приобрело воинственный вид, как у скандинавского воина, и вся эта картина могла напугать многих завсегдатаев этого заведения.

– Иначе я тебе хребет так выверну, что ты отсюда укатишься, как скорченная гимнастка, понял?

– Понял, понял, дай мне десять минут, и я свалю, хорошо?

– Разумный ты мужик. Ладно, десять минут, но только попробуй натворить что-нибудь. Я слов на ветер не бросаю, тебе лучше запомнить это.

– Хорошо.

Джеймс, объятый злобой и страхом, направился в уборную. Ему показалась везением, что общая дверь в туалетное помещение была без ручки. Кастер надавил на дверь плечом и оказался в маленькой комнатке. Слева женский, справа мужской.

– Твою мать, – Джеймс смотрел на дверь в мужской туалет. Здесь ручка. «Кто бы сомневался…»

Мужчина выставил локоть и надавил на ручку двери, но локоть соскользнул. Новая попытка, получилось. Джеймс вошел в кабинку и поставил четыре рюмки на раковину. Включив холодную воду, он сразу же принялся ополаскивать лицо в попытках унять нарастающую внутри нервозность. Не вытирая лица, он поглядел на себя в зеркало. С носа и подбородка стекали капли воды, но на его физиономии не было никаких признаков распространения гнойников. Этот факт подарил Джеймсу так ему нужное спокойствие.

Кастер подошел к унитазу и оторвал себе кусок туалетной бумаги. Вытерев лицо, он кинул ее в унитаз и смыл. Затем он оторвал еще туалетной бумаги, на этот раз кусок больший, чем прошлый, и вернулся к умывальнику. Он приподнял правую руку и оглядел ее со всех возможных сторон. Кожа серьезно покраснела, а гнойные головки придавали ей отвратительно пугающий вид. Джеймс медленно поднял руку и принялся мягко поглаживать зараженную кожу. «Не больно, наверное, потому что они недавно наросли», – предположил Джеймс.

Мужчина снова поглядел на себя в зеркало и решился на небольшую процедуру обеззараживания в надежде на то, что все пройдет как можно менее болезненно. Джеймс выпил две рюмки подряд и, пережидая, пока «Вельвет» усядется в желудке, ощутил легкое головокружение. Взял в руку скомканную бумагу и порвал ее на две части. Один кусок он вернул на умывальник, а второй зажал в руке, приготовившись, выдохнул и принялся давить белые и коричневые головки на руке. Конечность мигом пронзила обжигающая, но терпимая боль. Кастер вскрыл порядка шести головок, а туалет моментально заполнил тлетворный запах. Темно-коричневый гной медленно вытекал из руки, а Джеймс старался ловить отвратительные ручейки куском туалетной бумаги. Когда боль начала набирать обороты, Джеймс остановился, решив, что с этой рукой достаточно. Он кинул пропитанный гнойной массой кусок бумаги в унитаз и, взяв полную рюмку, резко вылил ее содержимое на руку в районе плеча, чтобы «Вельвет» мог стекать вниз. Джеймс принялся осторожно растирать алкоголь по руке, ощущая при этом неприятное жжение в местах, где раньше были мешочки с гноем. Ту же процедуру он повторил со второй рукой. От него отвратительно несло смесью алкоголя и тухлого мяса, но руки стали выглядеть не так ужасно. Джеймс оторвал еще кусок бумаги, включил воду и смыл с рук «Вельвет» вместе с остатками зловонной жидкости. В завершение мини-операции Джеймс набрал в руки жидкого мыла и еще раз помыл руки, после чего вытер их куском туалетной бумаги. Кинув последнее бумажное ядро в унитаз, он нажал кнопку смыва и отправил отвратительную массу туда, где ей и полагается быть, – в канализацию.

Выдохнув от облегчения, Джеймс взял пустые рюмки и с чувством приятного головокружения отправился обратно к барной стойке, чтобы вернуть тару на место. Когда Кастер покинул уборную и вырвался из пучины отвратных ароматов, даже запах самого помещения показался ему многим приятнее, чем казалось раньше.

Бармен все еще стоял на своем месте, а бар пополнился двумя стариками, которые попивали пиво из стеклянных бутылок. Джеймс поставил рюмки на стол и обратился к бармену:

– Благодарю, оставшиеся твои. Подарок. – Джеймс для себя решил окончательно, что напиваться он не будет. Того, что он выпил, было достаточно, чтобы чувствовать себя расслабленным, хотя с его неподготовленным организмом на следующее утро и этого хватит сполна для серьезного похмелья.

Здоровяк медленно подошел поближе и оглядел Джеймса:

– Надеюсь, в рюмки ничего не попало?

– Нет, я был осторожен.

– Поверю на слово, на вид они кажутся чистыми. А теперь давай вали отсюда! Придешь, когда вылечишься от этой заразы, – бармен провел по воздуху указательным пальцем верх-вниз, издалека указывая на руки Джеймса, – чем бы ты там ни болел.

Не сказав слов на прощание, Джеймс направился к выходу, думая, что полоумный бармен хоть и не следил за языком, но все-таки был прав: ему нужно было к врачу, и как можно скорее. Но это могло подождать – дома осталось одно незаконченное дело.

Из припаркованной на стоянке машины выскочил обеспокоенный Уильям Портер. Он захлопнул за собой дверь, заблокировал замки и со всех ног понесся к центральному входу больницы Мейнритона. Он ворвался как ветреное лихо, успев по пути толкнуть парня и чуть было не сбив с ног женщину. Уильям в попытке остановиться проскользил туфлями по кафельному полу, ему пришлось выставить руки, чтобы не перелететь через стойку приемной.

– Кастер, Оливия Кастер, что с ней? – задыхаясь, промычал Портер.

– Успокойтесь, – сказала молоденькая медсестра приемного отделения, – повторите еще раз, пожалуйста.

– Оливия Кастер, она должна быть у вас. Что с ней?

– Минуту. – Девушка застучала по клавиатуре и, бегая глазами по монитору, высмотрела нечто невиданное Уильяму Портеру. – Прошу вас присесть, сейчас подойдет врач, и вы сможете все узнать у нее.

– А вы разве не можете мне сказать? Неужели так трудно?

– Прошу вас успокоиться и присесть вон туда, – медсестра указала на откидные стулья, приделанные к стене.

Уильям проследил по направлению пальца девушки и украдкой заметил стоящего наготове охранника. При других обстоятельствах он бы поднял всех на уши и устроил скандал, но сейчас он понимал, что если его примут за эмоционально нестабильного человека, то ему обеспечен разговор с полицией, а это лишь отнимет драгоценное время.

– Хорошо, пойду и посижу.

– Я понимаю любое ваше беспокойство, но успокойтесь. Я сейчас вызову доктора Гейн, и вы сможете все узнать у нее. Как вас представить?

– А? – Уильям настолько погрузился в свои мысли, что даже не разобрал вопроса.

– Как вас представить?

Уильям подумал, что может ему снова стоило притвориться Джеймсом? Но эта мысль быстро рухнула, когда Портер вновь увидел охранника. Скорее всего, Гейн помнила в лицо Джеймса Кастера, а после такого обмана на него непременно натравят охрану, чтобы выяснить, зачем такой буйный мужчина выдает себя за другого человека?

– Уильям Портер. Оливия Кастер на меня работает.

– Хорошо, присядьте, пожалуйста.

Уильям направился к стене, вдоль которой стояло примерно пятнадцать откидных стульев, из которых занято было только два. Портер подошел к первому ближайшему стулу, откинул сидушку и присел, наблюдая за медсестрой, которая уже кому-то звонила по телефону.

Мужчина просто глазел в пол, нервно отстукивая ногой. Как только он услышал слова о том, что Оливия в больнице, да еще и в тяжелом состоянии, даже Джеймс Кастер не заслуживал и минутки времени Уильяма. Портер успел только сменить пиджак с рубашкой на легкую летнюю футболку свободного кроя и, отменив все назначенные на сегодня встречи, сорвался с места в Мейнритон. Как только он понял, что Оливия на работу сегодня не явится, он уже обдумывал план, как поставить свою любовницу на место, но после таких новостей Уильям окончательно понял, что искренне полюбил Оливию, а ребенок был хорошим предлогом, чтобы Джеймс ушел из ее жизни. Портер теперь был готов на все, чтобы Оливия стала только его женщиной. Нужно бросить жену? Только скажи, когда и во сколько! Нужно приютить детей Оливии? Без проблем, только скажи, сколько нужно кроватей! Нужны деньги? Назови сумму! Все, абсолютно все он готов был отдать ради своей любви – Оливии.

– Мистер Портер? – прозвучал неизвестный женский голос.

Уильям поднял голову и увидел перед собой стройную загорелую женщину средних лет, одетую в больничный халат.

– Доктор Гейн? – Уильям вскочил со стула, всматриваясь в глаза доктора, как дикарь, увидевший цивилизованного человека.

– Мне уже сообщили. Повторите, пожалуйста, кем вы ей приходитесь?

– Она на меня работает. А о том, что Оливия в больнице, мне сообщил ее муж. Так как она? Джеймс мне сказал, что ее состояние не из лучших. Это так?

– Оливия Кастер скончалась в реанимации час назад, мне очень жаль.

Уильям еще несколько секунд продолжал глазеть на доктора Гейн, затем скрыл лицо в ладонях и стал нервно его потирать. Только он собирался сесть, как его за руку подхватила женщина.

– Осторожнее! – сказала Гейн.

Уильям открыл лицо и поглядел назад. Он и позабыл, что стул нужно откидывать. Не будь рядом кого-либо, он бы мигом очутился на заднице в окружении удивленно уставившихся на него посетителей и сотрудников больницы. С поддержкой доктора Гейн Портер присел. Ему до сих пор не верилось. «Оливия, но как? Почему? Что произошло?» Уильям снова открыл лицо, на котором было выражение великой потери, а руки он положил по краям сидушки стула и обратился к врачу:

– Ребенок, он… тоже? – дрожащим голосом спросил Портер.

– Простите? – удивленно задала вопрос Гейн.

– Она была беременна, а тут… тут такое. – Портер истерично усмехнулся. – Конечно! Зачем я задаю глупые вопросы, срок же крошечный. А что с ней случилось?

– Вы меня извините, но откуда вы знаете про ребенка?

Уильям удивился этому вопросу. «Наверное, потому что она беременна! Нет? Или… Неужели она так ничего и не рассказала своему мужу? Что если…»

– Мне лично она не говорила, я лишь увидел тест на беременность в ее мусорной корзине. Может, вы уже объясните, что с ней случилось? – Уильям чувствовал, как в нем закипает дикий звериный гнев, и что-то подсказывало ему – во всем был виноват Джеймс Кастер.

– Боюсь, вы первый, кто узнал о смерти Оливии Кастер. Мы даже не успели сообщить ее семье. Мы вскоре свяжемся с ними. Боюсь, я не могу делиться подробностями не с членами семьи.

Уильям начинал закипать все сильнее, но он понимал, что должен сохранять спокойствие, чтобы узнать все из первых уст, до того, как все расскажут Джеймсу. Нужен был тактичный план.

– Я могу быть с вами откровенным, доктор Гейн?

– Смотря какие будут откровения.

– Я отец ребенка, и да, я знал, что она беременна, потому что ребенок был наш, понимаете? – Уильям заметил, что начинает кричать, и он приложил все силы, чтобы снизить свою громкость.

Доктор Гейн отвела взгляд, будто о чем-то раздумывала, прямо как детектив во время появления даже мало-мальской зацепки.

– Пожалуйста, я очень вас прошу, я сейчас поеду к семье Оливии, чтобы их поддержать. Я понимаю, звучит отвратительно, но она хотела сообщить о наших отношениях Джеймсу позже, чтобы меньше нервничать, а тут… – Уильям надавил сам на себя, чтобы выпустить побольше слез. Мужчина хотел вызвать жалость к себе. В детстве, когда над ним издевались сверстники, такой метод не работал, а только усугублял положение, но сложный мир отношений среди взрослых людей – это совсем другое русло.

– Она поступила к нам с разрывом матки и внутренним кровотечением. Операция прошла успешно, только нас смутил один явный факт. У Оливии Кастер были все признаки отравления, к тому же налицо были все признаки суицидальной наклонности. Два часа назад она покончила с собой, мы сделали все возможное, но… Я сожалею.

Теперь Уильям не притворялся, слезы по его щекам текли самые настоящие: «Моя Оливия, моя дорогая Оливия!» Портер теперь поверил в эту мысль окончательно. Оливия хотела быть с ним, но ей помешал муж. Она ему все рассказала, она хотела уйти от него, но он не позволил ей этого сделать. «Это он, я знаю, это твой трахнутый в голову муж! Кастер, я убью тебя, клянусь!»

– Спасибо и прошу прощения! – Уильям обогнул доктора Гейн и направился к выходу, вытирая слезы с глаз. Он добрался до машины и, усевшись в нее, дал волю своей ярости. Принялся колотить кулаками по рулю, постоянно повторяя: «Джеймс, Джеймс, Джеймс!» – каждый удар сопровождая вскриком.

Когда кисть Портера заныла от боли, он взял себя в руки и, готовый уже на все, поехал домой к Кастерам.

– Дженни, запиши, пожалуйста. Оливия Кастер. Семье сообщили.

– Хорошо! – ответила медсестра из-за стойки приемной. – С вами все хорошо? Выглядите уставшей…

– Да, Дженни, все прекрасно, всю ночь глаз не сомкнула.

– Может, вам кофе сделать?

– Нет, спасибо, поеду-ка я домой. Смена все равно еще вчера закончилась.

– Хорошего отдыха, доктор Гейн.

Гейн направилась обратно в коридор, ведущий в блок травматологии и интенсивной терапии. Не доходя до отделения, она зашла в туалет, оборудованный специально для инвалидов.

Гейн встала перед зеркалом и застыла на месте с широкими, как у наркомана, зрачками. Тишину туалетной комнаты нарушил противный звук, исходивший от самой Гейн, хоть ее рот и был сомкнут.

– Кхрк… кххх… крк!

Со стороны она напоминала андроида, который выполнял заложенную в него программу. Она подняла руки и приложила их к своему затылку, собрала волосы в два пучка и раздвинула их в стороны. С отвратительным, склизким звуком что-то оторвалось от затылка Гейн. Маленькое, тонкое существо, чья голова больше напоминала острие секиры. Тонкие когти с шевелящимися отростками вырвались из шейного отдела доктора, словно из нее высунули провод для подключения к другому устройству. Существо из сундука, отключившись от мозга Гейн, в один длинный прыжок оказалось в решетке вентиляции.

– Ай, что за… – Доктор Гейн вышла из ступора и тут же потеряла сознание.

Доктор даже не заметила, как по правую сторону от нее в вентиляционную решетку что-то с легкостью проскользнуло внутрь. Существо, перебирая своими конечностями жука-палочника, оставляло за собой кровавые отпечатки лапок. Вскоре монстр оказался на улице и со скоростью самого ловкого зверя на планете понесся домой к Кастерам – к своим отцу и матери, к аморфному нечто из сундука.

– Доктор Гейн! Доктор Гейн!

– А-а-а…

– Осторожно. – Медсестра помогла врачу аккуратно подняться на ноги. Гейн быстро сообразила, что упала в обморок.

– Сколько я тут пролежала? – спросила она у медсестры Дженни.

– Мы с вами виделись минут пятнадцать назад, я отлучилась в туалет, а тут вы. Осторожно, не делайте резких движений. Погодите. – Дженни посмотрела на затылок доктора Гейн и легонько провела по нему пальцами. – У вас кровь, вы, видимо, сильно ударились головой. Пойдемте, я провожу вас до кабинета, и мы вызовем вам такси.

– Хорошо. – Гейн сделала первый шаг, и в глазах у нее поплыло, но ей постоянно помогала Дженни, чему доктор была безумно благодарна.

Гейн пыталась припомнить, что было до обморока, но в памяти практически ничего не сохранилось. Ровно с того момента, как Оливия Кастер вновь оказалась на операционном столе. Все, что она помнила, это как Оливия пыталась ей что-то сказать и как она сама нагнулась к Оливии, а дальше все унеслось в темную червоточину беспамятства.

– Говорила я вам, выглядите очень неважно. Вы точно переутомились!

– Мне еще нужно связаться с Кастерами.

– Вы уже связались, даже лично мне сказали отметить это в медкарте.

– Правда? – с удивлением поинтересовалась Гейн.

– Правда.

– Видимо, я очень переутомилась!

Проспав всего ничего, Моника открыла глаза. Она уже слышала голоса двух разговаривавших мальчиков, по звону посуды было понятно, что они обедают. Девушка все еще чувствовала напряжение в теле. Эдди, кажется, беспокоился больше за друга и не совсем понимал обстоятельств, связанных с мамой, а Ларри и вовсе належался в больничной палате.

Моника поднялась с кровати и прислушалась. Кроме болтовни детей она ничего не слышала. Скорее всего, родители Ларри все еще спали или были внизу, занятые своими делами. Моника глянула в сторону душа и подумала, что сейчас лучшее время смыть с себя хоть немного той тяжести, что взвалилась на нее за последнее время. Она зашла в ванную и с радостью скинула с себя халат Агаты. Включив воду, девушка залезла в ванну и с полчаса простояла под струями горячей воды.

Все это время она размышляла о будущем. Всего несколько дней назад она мечтала покинуть родительский дом и ступить на дорогу взрослой жизни. Учеба, новые знакомства и возможности – все это было в ее руках, но какой в этом смысл, если тот человек, который и дал ей путевку в жизнь, сейчас лежал в больнице. Моника заплакала, переживания о матери с новой силой захлестнули молодую девушку. Боль, жжение в груди и тяжесть – вот что неотрывно сопровождало Монику.

«Сундук. Что там с этим сраным сундуком?» – подумала Моника, вспомнив отца. Сделал ли он то, о чем просила его дочь? – Он должен был это сделать! Ведь и мама ему об этом сказала!» Моника в этот момент железно решила, если отец ничего не предпринял, она точно сорвется на него и уйдет из дома в больницу в одиночестве, и тогда она несомненно покинет родительский дом с чувством облегчения. «А как же подарки? Может, слова об ответственности не были чьей-то шуткой? Может, нас никто не хотел напугать? Может, это действительно были предостережения? Но если так, то как это все работало?»

– Цветок! – вслух произнесла Моника, с мыслями проверить одну теорию.

«Цветок все время стоял внизу, кто за ним ухаживал? – Моника решила отправиться домой и проверить, что предпринял отец и что будет, если она все-таки решит позаботиться о цветке. – Стоп! А что ты будешь делать, если все сработает? Кукла, которую дал сундук, далеко, и она уже не твоя! Но она моя и только моя!»

Моника выключила воду, вылезла из ванны, взяла чистое полотенце и принялась растирать себя, пока все тело не стало сухим, а с волос не перестала капать вода. Моника не очень хотела любезничать с хозяевами, зная их истинные мотивы, но она и не хотела быть последней свиньей в глазах всего семейства Демфре. Моника нагнулась к ванне и сунула два пальца в сливное отверстие. Ей удалось выудить небольшой влажный комок своих волос – оставить такой презент было бы высшей степенью наглости. В этот раз выпавших волос было больше, чем обычно. Кастер предположила, что скорее всего так влияет на человека стресс – главный проводник всех болезней в тело человека. Она скатала волосы в шар и отправила в мусорное ведерко для использованных ванных принадлежностей. Затем она принялась вновь вытирать волосы, пока они не будут сухими настолько, чтобы можно было выйти на улицу.

Закончив с волосами, Моника оделась в свою вчерашнюю одежду. Принюхавшись, девушка не почувствовала сильного запаха пота, но она бы с удовольствием надела что-нибудь посвежее. Перед уходом Моника заправила кровать, аккуратно сложила простыню и положила ее на край кровати, чтобы хозяйке было удобно решить, что делать с бельем дальше.

Взлохматив волосы, Моника привела себя в подобие порядка и вышла из гостевой комнаты. Перед тем как зайти в комнату Ларри, девушка постучала в дверь. В ответ на стук она услышала синхронный детский ответ:

– Входите!

Моника открыла дверь и, стоя на пороге, обратилась к ребятам:

– Доброе утро, как ты, Ларри?

– А ты не видишь? Мужчина в самом расцвете сил!

Монике эта шутка показалась забавной, пусть она и была глупой, но получить с утра заряд детской глупости и беззаботности было самое то.

– Теперь вижу, очень хорошо, как я понимаю. Ты как, Эдди? – Она посмотрела на брата. Эдвард выглядел свежим и не таким измученным, что Моника посчитала еще одним благоприятным знаком.

– Нормально, Мо-о-он, а когда мы сможем поехать к маме?

– Эх, снова это «Мо-о-он!» Ладно, сегодня разрешаю. Я сейчас пойду домой, там надо папе кое с чем помочь, а ты смотри, не убей своего дружка. Все-таки он стал немного больной на голову.

– Э-э-э, вообще-то я стал круче: шрамы, все дела. А ты, может, зайдешь к нам, как же я буду говорить, что ты была у меня в комнате, если твои ноги за дверью? – с задором спросил Ларри.

– Если хочешь, я зайду, но тогда дам тебе подзатыльник за наглость, идет? – с тем же задором парировала Моника.

– Не-е-е, так мне не надо. Ну и вредная же у тебя сестра, Эдди.

– Нормальная, – возразил Эдди Ларри, а затем обратился к Монике: – Мон, а сколько мне можно побыть у Ларри?

– Папе помогу, а там посмотрим. Я за тобой зайду, но сначала позвоню, так что будьте на телефоне. Понятно?

– Понятно! – синхронно ответили мальчишки.

– Мон, а папа не выкинет сундук, он же, наверное, сейчас злой?

– Я не знаю, Эдди, надеюсь, что нет. – Моника с легкостью солгала брату. Она мечтала сейчас, чтобы отец избавился от сундука раз и навсегда.

– Ты проследишь? – поинтересовался Эдди, глядя на сестру молящими глазами.

– Конечно. Ладно, занимайтесь своими делами, я пошла.

Моника закрыла дверь и, перед тем как совсем удалиться, услышала начало нового разговора ребят:

– А что за сундук? Ты от меня что-то скрыл?

– О-о-о, тебе точно понравится, слушай…

Моника уже дошла до лестницы и толком не слышала дальнейшего разговора. Она непроизвольно заметила – скрипа нет! Вспоминая лестницу в их доме, Моника отметила, что та постоянно скрипела, но здесь дом гармонировал с тишиной. Девушка горестно предположила: «А ведь это могла быть наша семья, мы могли бы так жить. Принимать гостей, вкусно ужинать и радостно завтракать. Забыть о телевизоре и больше времени проводить вместе. Как же отец это допустил?» Горести размышлениям придала фотография у подножия лестницы. На ней были запечатлены Ларри и Эдди в супергеройских костюмах. Моника ярко помнила этот год, тогда Эдди расколол зуб, пока жевал бесчисленное количество конфет. Слез было не счесть, но мальчик получил довольно запоминающееся воспоминание из детства – он впервые облачился в костюм, который видел только на картинках своих комиксов. «Смешной ты, Эдди!»

Моника направилась к выходу, но ее окликнул голос Агаты Демфре.

– Ты уже уходишь? – сухо поинтересовалась хозяйка дома.

– Да, папа просил прийти и помочь, как отдохну.

– Передавай папе привет, если ему нужно с кем-то переговорить, Дарио только с удовольствием. Надеюсь, ты не пала духом? С Оливией все будет хорошо, я это знаю! Она сильная женщина.

– Спасибо!

«Тебе-то откуда знать? Ты даже не знаешь, насколько она сильная и что ей приходилось терпеть!»

– Эдди может оставаться у нас до самой выписки вашей мамы. Завтра мы работаем, поэтому прошу, если вдруг решишь заглянуть к нам, позвони заранее. – Агата подошла поближе к Монике и протянула ей листок из блокнота со своим домашним и рабочим номерами. – Ларри пока нежелательно долго гулять на улице, а он непременно захочет погулять с Эдди. Надеюсь, мы договорились? – Агата сделала особый акцент на последнем вопросе.

– Конечно, как только подумаю об этом, сразу позвоню вам, – сдержав сарказм, ответила Моника.

– Прелестно. Если появятся новости о твоей маме, не могла бы ты мне их тоже сообщать? Не хочу оставлять ее одну в такой ситуации.

«Не хочешь, потому что соседи не так на тебя будут смотреть? Или как, миссис Агата Демфре?!»

– Конечно!

– Прелестно!

Агата, не сказав больше ни слова, развернулась и отправилась по своим делам в дальнюю комнату. Моника, проводив женщину взглядом, также развернулась и вышла из дома Демфре.

Пока Моника закрывала за собой дверь, она мельком увидела, как на Грин-авеню завернула знакомая машина, но чья она, так и не вспомнила. Девушка вышла на лужайку и просто несколько минут стояла, дыша свежим летним воздухом и глядя вокруг себя. Некоторые жители Мейнритона уже возвращались из отпуска, но общее ощущение пустынной местности все еще сохранялось. Жизнь забьет здесь ключом не раньше чем через месяц. Девушка смотрела на окружающие дома с презрением, ибо ее всегда раздражало соседское лицемерие. Когда кого-то не пригласишь на праздник, обиды и осуждающие взгляды будут преследовать невежественного хозяина дома неделями и месяцами. Но как только ее семья оказалась в трудном положении, всем соседям было плевать.

Постояв на лужайке Демфре минут десять, она пнула небольшой кусок подсохшей земли и пошла домой. Завернув на свою улицу, она издалека разглядела свой дом, такой необычный внешне, но такой печальный. Дом так и кричал: «Покрасьте меня, обновите, почините, реставрируйте, сделайте хоть что-нибудь! Пожалуйста!» Монике вдруг стало очень тяжело на душе. Поскорее бы прийти домой и увидеть, что отец сделал с сундуком то, что она просила. Но, зная отца, она сильно сомневалась, что он вообще воспринял слова о сундуке всерьез.

Подходя все ближе к дому, она заметила родительскую машину у гаража и другую, ту самую, которую она видела совсем недавно, когда выходила из дома Демфре. Моника напрягла память и быстро припомнила: «Конечно, это машина Портера, маминого босса. Какой заботливый! Он помог мне с поступлением, а теперь и вовсе приехал к нам домой. Не мужчина, а просто сказка!»

Моника ускорила шаг, до дома осталось всего ничего. Она перебежала пустынную дорогу и заметила, что дверь в их дом распахнута. «Странно. Может, они хотят что-то вынести из дома? Нужно поспешить и помочь, если мамин босс не просто забыл закрыть дверь. Скорее всего, он настолько обеспокоен за маму, что вбежал в дом и не подумал о самых простых мерах безопасности».

Девушка подбежала к порогу дома, и ей в глаза моментально бросился один странный и пугающий факт. На пороге она увидела небольшие красноватые разводы. «Краска? Или…»

Моника тихонько зашла в дом. Сердце отстукивало, как колокол, а дом был погружен в тишину. Ей хотелось позвать отца, но она не решилась. Перед ней была лестница, а чуть дальше – открытая дверь в подвал, которая немного загораживала полный обзор кухни. Девушка вздрогнула. Из подвала послышался звук упавшего предмета, затем скрип лестницы. «Кто-то поднимается наверх?»

Моника медленно шагала к двери. Она чувствовала себя полной дурой, скорее всего, отец вместе с гостем расправлялись с сундуком. Но не было слышно никаких голосов или звуков, если не считать того, что Моника услышала секундой раньше. Она вплотную подошла к двери. Осталось только сделать два шага и заглянуть в темноту подвала. Моника рассчитывала, что, зря себя накручивает, но ей все равно было страшно.

Девушка сделала два неуверенных шага и увидела перед собой довольно странную картину, и единственное, что она смогла из себя выдавить, – это слова, которые первыми пришли ей в голову:

– Что вы тут делаете?

– Я тоже хочу подарок, – потребовал Ларри.

– Да погоди ты, тебя же мама не отпустит.

– Ну скажу ей, что мы пойдем посмотреть новые комиксы у тебя дома, к тому же мне надо тебе рассказать про карту и Ди А Лунга, помнишь?

– Не будь ослом, у тебя дома есть такая же, она скажет: «Здесь и смотрите».

– Ты прав, хоть и тупой.

– Да пошел ты!

Мальчики одновременно засмеялись.

– Ага, ага, вот оно! – счастливо промолвил Индюшонок.

– Что?

– Завтра мои родители будут на работе, это мне отец сказал, когда меня в туалет водил.

– Ты хочешь улизнуть, пока их не будет дома?

– Не просто хочу. Я это и сделаю, а ты мне в этом поможешь.

– Вообще-то это ты идешь за моим золотом, так что будь повежливее, иначе будешь тут сам высиживать, а я буду сок пить и подарки получать.

– Ладно, пока уел. Но как только получу что-нибудь из сундучка, все вернется на круги своя. – Ларри посмеялся и достал с полки пару комиксов и настольную игру в жанре фэнтези. – А пока пора надрать тебе зад.

– Ага, попробуй, у тебя котелок, наверное, не варит, а ты тут меня победить собрался.

– Доставай меч из ножен, сейчас посмотрим, кто из нас великий охотник на драконов.

Мальчики принялись раскладывать карту и карточки сюжетных поворотов. Сейчас они были беззаботны и радостны, ведь, несмотря на трудности, они сейчас могли посидеть и спокойно поиграть в любимые игры, а завтра понаблюдать чудо, которое дети так стремятся отыскать.