Очень приятное воспоминание. Даже сидя за рулём, Рон почувствовал себя каким-то трехметровым гигантом с крыльями за спиной. Цифры в папочке указывали, что он станет почти единодушным избранником нью-йоркских избирателей.

– Почти единогласным! – сказал он вслух и рассмеялся.

Нью-Мексико, вероятно, этому не повредило... Это круто ударяло в голову, как крепкий алкоголь. «Следует ли мне теперь ожидать демократов?», – задался он вопросом. Не то чтобы он собирался принять от них предложение. Он не думал, что получит единодушную поддержку у демократов. Его поддержка! Он уже определенно мыслил, как политик. «Видимо, так и должно было произойти».

Когда Рон свернул с шоссе на стоянку перед дешевым мотелем, он нахмурился. «Нужно быть осторожней», – подумал он. Гораздо более осторожным. «Может быть, эта встреча станет последней». Последняя из сотен подпольных встреч, которые он провел за последние несколько лет. Встреч, имевших целью дать последний небольшой толчок людям, которые вообще-то и не очень-то нуждались в каких-либо подталкиваниях. Но его присутствие на них действовало. Влияя даже на самых агрессивных и злобных экстремистов так, чтобы они не становились еще более агрессивными. И в то же время предлагая им направление и идеи, идеи, которые уже довольно давно стали появляться в заголовках новостей. Некоторые называли это «террористической сетью». Но это не так. Это было больше похоже на зонтик.

Он сидел в своей машине и смотрел на номер мотеля, где должна была состояться эта встреча. Может быть, ему вообще не стоило там появляться. По правде говоря, из всех тех ебанутых типов, с которыми ему приходилось общаться за долгие годы, эти были единственными, кто по-настоящему его пугали. «По крайней мере, они никого не убили. Пока еще». Во всяком случае никого, о ком он мог знать. Но когда он смотрел им в глаза, он видел, что в сердцах своих они убили уже тысячи людей. Черт, они были такими человеконенавистниками, что единственная причина, по которой они терпели друг друга, - это их преданность делу. Делу, которое, как постепенно стало ясно Рону, было не совсем таким же, как его.

Пальцы его стучали по рулю, и он чувствовал, что нежелание его туда идти нарастало, чем дольше он сидел в машине. Рон нахмурился. Он был достаточно осторожен и скрытен, чтобы не беспокоиться насчет того, какие последствия встреча с этими людьми может оказать на его потенциальную политическую карьеру. Он всегда мог сказать, что пытался их удержать, и он считал, что ему поверят. Проблема была в том, что он им не доверял. Они смотрели на него так, словно они его ненавидели; даже когда их трогали его слова, и они поступали так, как он им говорил, он чувствовал их омерзение по отношению к себе, словно горячее масло по коже.

Он мысленно представил их себе, такими, какими увидел их в последний раз. Все они были молодыми, все были белыми, их было семеро, три женщины и четверо мужчин. Он не знал их настоящих имен; конечно же, эти клички не являлись их именами от рождения: Саурон, Злая Ведьма, Малефисента, Пёс Войны, Смерть, Ненависть и Руда. Они были бледными, худыми, даже какими-то недокормленными, с длинными в беспорядке волосами и каким-то болотным запахом, витавшим вокруг них, будто они жили где-то под землей. Рон улыбнулся при этой мысли. Вот уж точно там они и обитали. И они были злыми. Их тела были словно окоченевшими трупами, пропитанными ядом ярости, хотя лица их обычно были бесстрастны, но лишь пока не взглянешь им в глаза. В этих глазах были хорошо видны их эмоции, в них не было ничего благого. Они никогда не говорили о своих семьях, о своем прошлом, поэтому он понятия не имел, что за силы превратили их в тех опасных людей, которыми они стали. Но они довольно свободно говорили о своей учебе. Каждый из них был ярок и умен, все они получали стипендии и посещали престижные университеты. «И каждый из них считает, что он или она самый умный в группе и должен ею управлять», – думал Рон. Кроме того, они считали себя умнее его. Не нужно было быть гением, чтобы предположить, что они ему завидовали, и их бесило его влияние - оказываемое на них и на других людей. Влияние, которое они хотели оказывать сами.

Он содрогнулся и вытащил ключи из зажигания, металл звякнул. Ждать - не означает улучшить ситуацию. Он подошел к двери номера и постучался условным кодом. Два удара, пауза, один удар, пауза, пять ударов, пауза, еще один удар.

– Кто там? – угрюмо спросил мужской голос.

– Английские маффины, – устало сказал Рон. Господи, ну в двери же есть глазок!

Дверь распахнулась, глазам его предстал затемненный номер, и Лабейн вошел в него с явно слышимым вздохом. Он закрыл за собой дверь.

– Можно сделать чуть посветлее? – спросил он, подчеркнуто терпеливо.

Малефисента включила лампу рядом со своим креслом и впилась в него взглядом с каким-то искренним презрением.

– Ты опоздал, – холодно сказала она.

– Да, – согласился он. – Меня задержали с выездом из дома.

Рон подошел и сел на кровать, чуть не приземлившись на ноги Саурона, поскольку эта столь важная особа побрезговала отодвинуть их в сторону.

– Это заняло довольно много времени, – сказал Рон.

– В смысле? – огрызнулась Злая Ведьма зычным своим голосом, сверкнув бледными глазами. Она больше всех остальных была склонна воспринимать каждое замечание лично.

– Ничего, просто заметил, – сказал Рон, тщательно стараясь не казаться извиняющимся.

Он решил больше ничего не говорить. Они же запросили встречу; поэтому пусть сами и говорят. В той старой буддийской фигне относительно силы тишины все-таки что-то было; если ты добился, что сначала заговорит твой собеседник, значит, ты вывел его из равновесия. Он ждал, чувствуя себя почтальоном, окруженным мчащимися к нему доберманами, которые увеличивают скорость на бегу. Ему показалось, что прошел час напряженной тишины - а на самом деле минут пять - после чего Рон поднялся и двинулся к двери.

– Спасибо, что пригласили меня на свой сеанс медитации, – язвительно сказал он. – Но у меня впереди еще множество разъездов, куча встреч и в конце еще выступление перед большой аудиторией. Так что если вам больше ничего не нужно...

– Сядь, – сказал Ненависть, непреклонным голосом, в котором чувствовалась угроза.

– Нет, не думаю, что сяду, – сказал Рон, скрестив перед собой руки. – Дам вам еще несколько минут. Что вы хотели?

– Теперь, когда ты встречаешься с политическими магнатами, ты считаешь, что слишком правильный, чтобы снизойти до встречи с нами? – спросил Саурон.

Рон резко повернул голову и взглянул на него, стараясь скрыть леденящий душу ужас, который он почувствовал. Тут только он понял, что Руды здесь не было. «Долго уже они за мной следят?», – подумал он, почувствовав, что внезапно холодок пробежал у него по затылку.

Саурон ухмыльнулся. Саурон был вкрадчивым типом; чаще всего он умел скрывать свои чувства. Но теперь он этим не стал утруждаться.

– Макмиллан и его прихвостни, – протянул он. – Но они надолго не задержались.

– Нет, – согласился Лабейн. – Они приперлись ко мне и сказали мне то, что хотели сказать, и ушли. – Он посмотрел на каждого из них. – Их появление было для меня таким же сюрпризом, как и для Руды.

– Мы этому не удивлены, – сказала Злая Ведьма. Ее седые коротко стриженные волосы в кои-то веки на сей раз были чистыми, она смотрела на него так, будто он был каким-то пятном на белой стене.

– Так вот почему вы меня сюда позвали? Чтобы обсудить их предложение? – спросил Рон, стараясь не дать им заметить, как сильно он был встревожен.

– Ты уже продал свою душу? – спросила Смерть, искоса глянув на него сквозь темную завесу своих длинных прямых волос.

Рон хмыкнул.

– Они предложили мне поддержку в качестве кандидата в сенаторы от Нью-Йорка, – сказал он им. Хотя они, вероятно, уже и так знали об этом.

– И? – скучающим тоном спросил Пёс Войны.

– И, я сейчас это рассматриваю.

– Малефисента аж зашипела. Рон посмотрел на нее, подняв одну бровь.

– Там самое зло и гнездится, – сказала она.

– Там средоточие денег, – поправил ее Пёс Войны.

Малефисента метнула в него взгляд, призванный спалить ему волосы.

– Там власть, – прервал его Рон.

– Власть, чтобы что-то изменить? – спросил Пёс Войны, и на губах его заиграла ухмылка. – Власть, чтобы исправить всё зло, со всем разобраться, расставить все на свои места, расставить все точки над i.

– Да, – сказал Рон. – Почему бы мне не желать такой власти? Подумайте о том, сколько я смогу сделать нужного для нашего дела, располагая такого рода влиянием.

И тут возникло такое странное чувство, будто, не двигаясь, они все отступили от него с отвращением.

– Так говорят обычно те, которые уже определились и приняли такое решение, и говорят лишь, чтобы оправдать свою жадность, – заметил Саурон. – У тебя и так уже большое влияние через это твое небольшое телешоу.

– С влиянием и властью, стоящей за ним, можно достичь гораздо большего, – настаивал Лабейн. – И неизвестно еще, как высоко можно подняться вверх на этом пути. Это прекрасная возможность для нашего общего дела.

Все шестеро, окружавшие его, обменялись между собой взглядами.

– Подозреваю, что у нас разные цели, – сказала ему Смерть.

– Мы все хотим спасти планету! – с раздражением сказал Лабейн.

Они снова встретились взглядами, исключая Рона.

– Хорошо, – прорычал он. – Забудем это. Я сваливаю отсюда.

– Рон. – Саурон остановил Лабейна, положив руку на дверную ручку. – На всякий случай, если тебе вдруг придет в голову такая идея, мне хотелось бы отбить у тебя охоту от любых возможных мыслей насчет того, чтобы нас сдать. – Он покачал головой. – Это будет очень плохая идея.

– Я прекрасно понимаю значение слова «верность», – сказал Рон.

– Если станешь политиком, тебе первым делом именно с этим вопросом и придется столкнуться, – сказал ему Пёс Войны, заржав.

– Кинешь нас, и тогда смотри, ходи оглядывайся, Лабейн, – предупредила Смерть, сузив свои темные глаза до щелочек.

– Знаете что? – сказал Рон. – Не звоните мне, я сам вам позвоню.

– Спасибо, что заглянул, Рон, – воскликнул Саурон, как раз перед тем, как дверь захлопнулась.

Некоторое время они молчали. Затем Малефисента заметила:

– Он перешел от нас на сторону врага. Он просто этого еще не понимает.

– И никогда не поймет, – сказал Пёс Войны. – Для такого рода понимания требуется время.

– Смерть предателям, – зарычала Злая Ведьма.

Они снова переглянулись. Но на этот раз они улыбнулись.