От каторги – к ГУЛАГу

Тема «сталинских репрессий» не то что не нова – затерта едва ли не до дыр. Однако, отмалчиваясь и обходя ее, мы фактически отдаем этот крайне болезненный вопрос на откуп горластому либеральному племени, предоставляя ему все новые возможности для очернения нашей истории и крайне дурно пахнущих политических игрищ. Так что попробуем, хотя бы вкратце, ответить на несколько основополагающих вопросов. А именно:

– Происходили ли в Советском Союзе те самые «массовые» репрессии, о которых кричат «правозащитники»?

– Было ли ущемление прав и свобод граждан в нашей стране каким-то и вправду уникальным явлением?

– Ну и, наконец – кем и когда и для чего был запущен и поддерживается по сей день этот миф?

Прежде, чем начать разговор о том, как при Сталине обстояло дело с осужденными, расстрелянными и «зверски умученными непосильным каторжным трудом», давайте-ка зададимся вопросом: А что же было раньше? То есть – до Иосифа Виссарионовича и вообще до прихода к власти в нашей стране большевиков. Это необходимо сделать хотя бы потому, что имеются, знаете ли, особо альтернативно одаренные особи, на полном серьезе считающие, что всякого рода репрессии государственной власти по отношению к собственному народу в земле русской являются придумкой исключительно злобных «коммуняк». До них ничего такого, конечно же, и в помине не было. Добрый и милостивый «царь-батюшка» своих подданных холил, лелеял и нежил всячески. И уж если наказывал, то исключительно по-отечески, да и то – более миловал, чем казнил. Ага, как же…

Начнем, пожалуй, с «тяжкой арестантской доли». К вашему сведению, существовавшая в царской России каторга была ничем иным, как воплощенным ужасом. Само это слово, кстати, происходит от греческого названия гребного судна, известного нам под именем галеры. Первыми каторжанами человеческой цивилизации, собственно говоря, и были рабы, прикованные к веслам, надрывались на которых они, как правило, до собственной смерти. Сами понимаете – на такой работенке мало кто заживался. Вернемся, впрочем, к родным осинам. Каторжные работы на Руси завел Петр I, принявшийся заменять ими смертную казнь. Рачительный был государь, ничего не скажешь: Подыхать – подыхай! Но с толком и пользой для державы. При Петре Алексеевиче, кстати, в каторжные работы запросто можно было угодить, к примеру… за ношение бороды! Добрейшей души был человек… Опустим долгие века развития и совершенствования «исправительно-трудового дела» в родном Отечестве, перейдем сразу к конкретным цифрам: к началу XX века в Российской империи существовало около 900 тюрем. Конечно, не все они были каторжными – известно, что на 1 января 1914 года режимных каторжных тюрем насчитывалось не менее 22.

Кто-то может возразить – ну, так куда этому числу до ГУЛАГа! Не торопитесь. И ни в коем случае не считайте, что каторжников в царской России были «единицы». В последние годы, в связи с наметившейся тенденцией к совершенно безудержной (а порой – и бессовестной) идеализацией всего, что связано с Российской империей, нашлось немало тех, кто принялся утверждать, что в ней «даже сиделось лучше», чем при большевиках. Каторжников и работой нагружали поменьше, и кормили куда получше, чем в «страшных сталинских лагерях». Одним словом, только что не кренделями с маком потчевали! Для того, чтобы вы могли составить мнение о том, насколько это соответствовало действительности, дадим слово самому что ни на есть знатоку обсуждаемого вопроса: князю Петру Кропоткину. Уж он-то в сих материях разбирался куда как досконально – сиживал князь, еще как сиживал. Причем не только на родине. Даже весьма занятную книгу написал, посвященную исключительно сравнению русских и французских кутузок. Все дело в том, что, несмотря на громкий титул, был Кропоткин матерущим революционером, членом знаменитого Первого Интернационала и, кроме всего прочего, основателем политического течения анархического коммунизма. Личный знакомец и любимый учитель самого Нестора Махно, если вы не знали.

Так вот вам несколько цитат из упомянутого выше литературного труда – насчет тюрем и каторги:

«В начале настоящего столетия (в виду имеется XIX век. – Авт.) в Сибирь ссылалось от 7000 до 8000 человек; теперь, в конце столетия, ссылка возросла до 19 000 – 20 000 в год, не считая таких годов, когда цифра эта почти удваивалась, как это было, напр., вслед за последним польским восстанием; таким образом, начиная с 1823 года (когда впервые завели статистику ссыльных) в Сибирь попало более 700 000 человек…

В 60-х годах ссыльным приходилось совершать пешком весь путь от Москвы до места их назначения. Таким образом, им надо было пройти около 7000 верст, чтобы достигнуть каторжных тюрем Забайкалья и около 8000 верст, чтобы попасть в Якутскую область, два года в первом случае и два с половиной года – во втором. Неудивительно, что, согласно официальной статистике, из 2561 детей моложе пятнадцати лет, отправившихся в 1881 г. в Сибирь с родителями, выжило лишь очень незначительное количество…

Мы находим, что хотя с 1825 по 1835 год в Сибирь было выслано более полумилльона людей, из них не более 200 000 находилось в 1885 г. занесенными в списки местного населения; остальные или умерли, не оставив после себя потомства, или исчезли бесследно. Даже из этих 200 000, которые фигурируют в официальных списках, не менее одной трети, т. е. около 70 000 (и даже больше, согласно другому исчислению) исчезли в течение последних нескольких лет неизвестно куда. Они улетучились, как облако в жаркий летний день.

…Лишь половина ссыльных, переваливающих за Урал, высылаются в Сибирь по приговорам судов. Остальная половина ссылается без всякого суда, по административному распоряжению или по приговору волостного схода, почти всегда под давлением всемогущих местных властей. Из 151,184 ссыльных, переваливших через Урал в течение 1867–1876 годов, не менее 78 676 принадлежало к последней категории. Остальные шли по приговорам судов: 18 582 на каторгу, и 54 316 на поселение в Сибирь, в большинстве случаев на всю жизнь, с лишением некоторых или всех гражданских прав…»

Как вам? Весьма рекомендуется к прочтению тем, кто любит повитийствовать о якобы царивших в Российской империи «милосердии и законности» и «жутком произволе» сломавших все это невероятное благолепие большевиков. Впрочем, объективности ради и для того, чтобы избежать упреков в, боже упаси, очернении России, спешу заметить – каторга в те времена была практикой общемировой. И при этом тот же российский «каторжный» Сахалин показался бы любому райским местом в сравнении с Новой Каледонией или Гвианой, куда загоняли своих преступников французы. А также – с являвшейся веками «всебританской каторгой» Австралией. Отмечу лишь, что смертность заключенных в этих отдаленных колониях, куда отправляли своих проштрафившихся соотечественников «просвещенные европейцы», намного превышала таковую среди российских каторжан. Что, впрочем, ничуть не мешало им считать «грубыми и бессердечными варварами» как раз таки наших предков…

Самое смешное, что пришедшие к власти большевики на полном серьезе собирались позакрывать все тюрьмы, а систему исполнения наказаний упразднить как таковую за полной ее ненадобностью. Ну кому ж понадобятся темницы и остроги в чудном мире, где не будет ни богатых, ни бедных, все будет общее, а счастливые и одухотворенные граждане будут дружно шагать ко все новым победам – что характерно, добровольно и с песнями? Не будет воров и жуликов, следовательно, отпадет надобность и в полицейских с тюремщиками. «Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода…» Ну, дальше вы в курсе. Хорошо еще, хоть хватило ума не разносить по камешку «мрачные узилища старого режима», подобно дурковавшим таким образом в 1789 году французам.

Тюрьмы остались стоять, спокойные и уверенные в себе, терпеливо дожидаясь новых «постояльцев». Доходило до анекдотов – по воспоминаниям современников, в том же Петрограде одну из них облюбовали для комфортных ночевок и развеселых гулянок представители местной шпаны и, говоря современным языком, бомжи. Тянуло ли их туда по старой привычке или ввиду того, что здание было уж больно капитальным и утепленным – бог весть. Однако факт остается фактом. Не нужные новой власти места заключения превращались непонятно во что – в том числе и притоны для босяков.

Первые жестокие коррективы внесла, понятно, Гражданская война. Где война – там пленные. Где война, там враги. Первых начали загонять в лагеря, оставшиеся после Первой мировой, для вторых создавать тюрьмы ВЧК. К ним вскоре добавились и исправительно-трудовые лагеря. К периоду окончания Гражданской войны (1921 год) в местах лишения свободы подчиненным трех ведомствам – Главному управлению принудительных работ, Центральному карательному отделу Наркомата юстиции и ВЧК, находилось примерно около 150 тысяч человек. Это – с учетом всевозможнейшей уголовной шушеры. На «массовый красный террор» что-то не очень похоже, не правда ли? Впрочем, дальше дело пошло еще интереснее.

Покончив с войной, рабоче-крестьянская власть опять решила «ослабить вожжи», проявляя максимум гуманизма к «оступившимся». Не тут-то было, однако. Страна, разрушенная боевыми действиями и охватившей ее Смутой, переполненная оружием и людьми, не только умевшими, но и привыкшими пускать его в ход без малейших раздумий, переживала ужасающий рост криминала. В немалой степени таковому способствовало и то, что на свободе очутились в буквальном смысле слова толпы профессиональных преступников – от упоминавшихся мною ранее «птенцов Керенского» до тех, к кому недопустимую мягкость проявили уже большевики. Владимир Ильич Ленин, натурально вышвырнутый из собственного служебного автомобиля бандитами – это ж никакой не миф, а самый что ни на есть исторический факт!

Несмотря на все это, «эра милосердия» в Советской России, а впоследствии и в СССР, продолжалась. Новых тюрем никто, естественно, строить и не думал. Старые были забиты уже доверху. В посвященном этой проблеме постановлении ВЦИК и Совнаркома РСФСР от 26 марта 1928 года «О карательной политике и состоянии мест заключения» прямо указывается на «чрезвычайный рост числа осуждённых, в особенности значительное увеличение за последние годы числа осуждённых к лишению свободы на короткие сроки» и «недостаточное, в связи с этим применение судами иных мер социальной защиты вместо лишения свободы». Вообще говоря, подобная ситуация самым коренным образом подрывала один из главных принципов, задекларированных в СССР: «Кто не работает, тот не ест!» По сути дела, орда бездельничавших за решеткой уголовных «сидельцев» усаживалась на шею тем самым честным трудящимся, которых они же и обидели.

Получался какой-то бред. «Борьба» с ним была весьма своеобразной: суды принялись массово штамповать «условные» приговоры, навешивая негодяям вместо полагающихся сроков «принудительные работы», штрафы (которые те платить и не собирались!) и чуть ли не «суровое общественное порицание». Думаете, так поступали исключительно с хулиганьем и мелкими воришками? Ну, уж нет – дошло до того, что в 1930 году наказаниями, не связанными с лишением свободы, отделались 70 % воров, почти половина грабителей, треть насильников и каждый пятый убийца! Дальше ехать было уже некуда. Вот именно для того, чтобы поставить крест на этой криминальной вакханалии и заставить уголовное отребье хотя бы отрабатывать собственное пропитание и содержание, и был создан в апреле 1930 года знаменитый ГУЛАГ – Главное управление лагерей ОГПУ.

Детальный разговор о нем у нас впереди, а пока перейдем к вопросу еще более серьезному – смертной казни. На Руси она существовала издавна. Не сказать, чтобы государи наши особо усердствовали в ее применении – куда им в этом было до тех же «просвещенных европейцев», вроде английского Генриха VIII. Правда, и утверждать, что они вовсе чурались плахи и топора, было бы в корне неверно. Особняком стоит, пожалуй, царствование двух императриц – Елизаветы и Екатерины II, при которых на казни в России был введен, говоря в современных терминах, мораторий. Впрочем – исключительно по уголовным делам. Государственных преступников (того же Пугачева) эта милость не касалась.

К моменту заката Российской империи количество приводимых на ее огромных просторах смертных приговоров неуклонно снижалось, дойдя до полусотни в год максимум. За резкое возрастание (в 10 раз!) количества казней в России в начале XX века «спасибо» следует сказать господам революционерам – сперва своим безудержным террором, а впоследствии попыткой революции 1905 года они подтолкнули власть к крайне жестким ответным мерам. Впрочем, как раз революционеры в первый раз в России смертную казнь и отменили – после Февральской революции 1917 года это сделало Временное правительство. Правда, очень ненадолго – в стремительно разлагавшейся армии царил такой бардак, что расстрельную практику на фронте пришлось срочно возвращать. Горячее всех за это, кстати, ратовал генерал Лавр Корнилов – так что нечего валить «вину» на большевиков, как делают некоторые либеральные «историки».

Большевики-то как раз смертную казнь попытались «отправить на свалку истории» окончательно и бесповоротно после Октября. II Съезд Советов даже издал по этому поводу специальное решение. Вне всяких сомнений, имевшиеся среди этой публики в великом множестве мечтатели-идеалисты и впрямь верили, что в создаваемом ими новом мире свободы, равенства и братства казнить будет некого и не за что. Однако и этих хватило ненадолго – меньше чем на год. В 1918 году в стране начала уже всерьез разгораться Гражданская война. Победить в ней (как, впрочем, и в любой другой) без пролития крови было невозможно. Вчерашние идеалисты и романтики, надев кожанки и нацепив маузеры, разъезжались по деникинским и врангелевским фронтам, отстаивать, как они продолжали верить, всеобщее счастье. Начинался Красный террор…

Самое интересное, что стоило основным сражениям Гражданской пойти на спад, как в РСФСР предприняли новую попытку изжить это «чуждое пролетарскому государству явление». Смертная казнь была отменена постановлением ВЦИК и Совнаркома Советской России в январе 1920 года. Увы… Запрет продержался меньше трех месяцев. Уже в мае того же года право на расстрел получают революционные военные трибуналы. Мало того – на фронте и в регионах, находившихся на военном положении, смертные приговоры не подлежали обжалованию и исполнялись немедленно.

Вряд ли стоит сегодня давать однозначные и категоричные оценки тому времени и его людям. Достоверно известно только одно – казнили и красные, и белые, и «крайние» и «умеренные». Сводить всю трагедию Гражданской войны в России к террору и «зверствам» какой-то одной из сторон (которых к тому же, как я уже говорил, было вовсе не две, а много больше) было бы как минимум некорректно. Единственное, в чем надо отдать должное советской власти – в 1922 году специальным декретом она запретила казнить беременных женщин и лиц, не достигших 18 лет. По тем временам – гуманизм невероятный.

Больше от жуткого «пережитка старого мира» избавиться и не пытались – смертная казнь вошла в уголовное законодательство сначала РСФСР, а затем СССР. При этом необходимо отметить, что к 1926 году количество «расстрельных» статей в УК снизилось вполовину. И попадал под них, самое большее, один из тысячи осужденных в Советском Союзе. Что было дальше? Ну, это, конечно, «знают все» – 1937 год, «большой террор», Великая Отечественная, «ни шагу назад», расстрелы дезертиров… Ну, да – было. Правда, за всеми этими превратившимися в расхожие штампы и клише вещами скрывается еще одна – напрочь выносящая мозг нашей либерально-демократической общественности и погружающая ее представителей в пучину невыносимого когнитивного диссонанса.

Единственным руководителем Советского Союза, еще раз отменявшим в стране смертную казнь, был Иосиф Виссарионович Сталин! Сделано им это было в ой каком непростом и несладком 1947 году, когда, как принято сейчас говорить, криминогенная ситуация в стране была не просто тяжелой – ужасной. И тем не менее – Указом президиума Верховного Совета смертная казнь в мирное время была отменена полностью. За любые преступления! Ну, разве что в 1950 году ее разрешили применять в исключительных случаях в отношении диверсантов, шпионов и изменников Родины. Что поделать – с одной стороны, нацистских пособников, сумевших отсидеться после окончания Великой Отечественной, в то время разоблачали достаточно, а с другой, в страну уже вовсю лезли наймиты новых врагов СССР – Великобритании и США. Те же украинские бандеровцы, быстренько сориентировавшись, перебежали от начисто разгромленных «арийцев» на службу к сулившим им поддержку в борьбе против «советов» англосаксам.

Сталин был суров. Иногда – ужасен. Именно он вернул в практику уголовных наказаний СССР повешение – Указом, определявшим это наказание «для фашистских злодеев», от 1943 года. Да, вздергивали – порой и массово, как в Ленинграде или Краснодаре, причем уже после окончания войны. Но кого вешали? Полицаев, карателей, пособников гитлеровцев. Уверен – в людях, переживших весь ужас оккупации, во время которой порой фашистские холуи далеко превосходили в зверствах хозяев, эти казни не вызывали ничего, кроме одобрения. Заодно пристроили в петельку Власова и его приспешников да выродков вроде Краснова, променявших русский мундир на гитлеровский. И вот тут, я уверен, прежде всего, проявилось уважение Сталина к старым традициям. В Российской империи вешали потерявших честь, опозоривших мундир, изменивших присяге. Верховный совершенно справедливо считал, что для нацистских прихвостней пуля – слишком жирно.

Даже для преступников, совершивших умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, смертную казнь вернули уже после смерти Сталина – в 1954 году. Один из «демократов» изволит иронизировать по этому поводу – «по многочисленным просьбам трудящихся». А вот, пожалуй, и не стоило бы брать эти слова в кавычки. После окончания Великой Отечественной вместе с разрухой, беспризорщиной и массой иных проблем, СССР получил еще и колоссальный рост преступности. Особенно – бандитизма, вооруженных ограблений и прочих насильственных преступлений. Глубоко сомневаюсь, что жители Саратова писали в 1945 году в «Правду» письмо о том, что «город терроризируют грабители и убийцы» под диктовку секретаря местного горкома партии. Скорее, они очень рисковали с такими выступлениями, но и молчать уже не могли.

Страна вынуждена была бороться с этим мутным валом криминальной агрессии самыми жесткими мерами. «Милосердие» в отношении убийц и насильников… Воля ваша, но для меня в подобной формулировке кроется нечто не просто противоестественное, но и кощунственное. Как минимум – по отношению к жертвам преступников. Но вот вам еще один нюанс: расстрел за преступления экономические – в частности, за взятки и «незаконные валютные операции», вернул в советский Уголовный кодекс как раз не Иосиф Виссарионович, а «светоч гуманности» и «борец с кровавым сталинизмом» Никита Сергеевич. При этом Хрущев, с одинаковой непосредственностью плевавший на законы – что экономики, что юриспруденции, восхотел еще, и чтобы у этих решений была «обратная сила». То есть их можно было бы применить к тем, чьи преступления были совершены до введения новой правовой нормы. Прокуроры и судья покряхтели, постонали – и выполнили волю злобного Лысика. Получившим изначально по 8 лет лишения свободы в ходе печально известного «дела Рокотова» «валютчикам» впаяли сперва по 15 лет, а потом, после нового «пересуда», состоявшегося по личному требованию Хрущева – и вовсе расстреляли всех до единого. Но это, впрочем, уже не о Сталине… Вернемся к его времени и рассказу о «массовых репрессиях».