Глава 15

Война закончилась в одиннадцать часов утра одиннадцатого числа одиннадцатого месяца 1918 года.

– Как ладно и складно получилось, – пробормотала Эви, дрожа от холода. Они с Грейс стояли на лестнице портика главного входа в ожидании прибытия карет «Скорой помощи». Иней осел на траве и сверкал на гравии подъездной дорожки.

«Война закончилась» – эти слова как будто бы ничего не означали. Она попробовала по-другому: «Конец войне». Она попробовала снова. «Война окончена».

Грейс улыбнулась ей.

– Это ничего не будет означать в любом случае, но для потомков да – все получилось как будто бы складно и ладно, если только не смотреть на эти машины «Скорой помощи» и на их груз. – Ее улыбка померкла. – Господи, хоть бы наши мужчины были живы и невредимы. Я знаю, ничто пока не говорило об обратном, но как долго идет телеграмма? Потому что Об сообщил бы, если бы были какие-нибудь новости, разве нет? Если только его самого не убили, но тогда пришло бы письмо. Как думаешь, Эви, как долго?

Эви покачала головой.

– Я не знаю, милая. Я просто не знаю.

Машины «Скорой помощи» начали появляться на дорожке и будут продолжать появляться одна за одной, потому что людей не перестанут драть на куски до последнего момента, – в этом они были точно уверены. Раздался шум моторов и хруст гравия.

– Время для чая, – сказала Грейс. Эви пораженно уставилась на нее. – Настало время для чая, – повторила она.

– Время для чая, святые угодники! – она перепрыгнула через две ступеньки и обежала первую «Скорую помощь», которая уже начала тормозить у входа. Когда она вбегала в конюшенный двор, организованный хаос позади нее уже начался. Тот же хаос ожидал ее на ступеньках кухни в образе миссис Мур, которая стояла подбоченившись и кричала:

– Я твои кишки через мясорубку пропущу, так и будет, Эви Форбс. Время чая, а где ты? Очевидно, уже отмечаешь, в то время как голодные рты просят хлеба, а еда для праздника еще не готова.

Она обошла миссис Мур, опасаясь быть отодранной за уши, и это показалось таким нормальным, что она засмеялась, по-настоящему засмеялась и нырнула вниз по ступенькам на кухню. Миссис Мур бежала за ней по пятам, несмотря на ревматизм, и тоже хохотала.

– Я начинаю верить, – прокричала Эви, когда вбежала на кухню. – Я начинаю верить, что все действительно закончилось.

Энни и другие слуги из-под лестницы водили вокруг стола какое-то подобие хоровода, и девочки из прачечной присоединились к ним, возглавляемые Милли, которая улыбалась так, как будто проглотила солнце, по меткому выражению миссис Мур. Они единым потоком выплеснулись в зал для прислуги, а потом и во внутренний коридор, пока на пороге лестницы, ведущей в главный зал, не появился мистер Харви, хлопая в ладоши и крича:

– Я не потерплю такого поведения, пока к нам прибывают раненые и нужно сделать еще много работы. Помните о приличиях, пожалуйста. Вы должны их соблюдать до тех пор, пока со столов не будет убран ужин, а потом можете праздновать. И тогда, по моим ожиданиям, вы перевернете дом вверх дном.

Он был таким старым, таким худым, таким осунувшимся, но его присутствие все еще внушало трепет, какой не внушал никто другой на всем белом свете. Так подумала Эви, глядя на него, и ее накрыла настоящая волна обожания, такая мощная, что это ее поразило. Она оглянулась вокруг. Она чувствовала обожание и раньше, пусть и минутное, которое сразу исчезало, но она боялась, что это чувство погибло в ней, и теперь стоило отметить хотя бы то, что это было не так.

Этим вечером, после того как на ужин подали такие деликатесы, как копченый лосось, котлеты из ягненка, пудинг с кусочками кекса и настоящим сахаром и кремом и, наконец, вино из погребов лорда Брамптона, которые мистер Харви открыл по предложению Вероники, в одну радостную толпу слились новые пациенты и выздоравливающие, медсестры и сестры из добровольческого корпуса, санитары и прислуга из-под лестницы, которые заполнили все помещения – палаты, главный зал и верхние этажи. Празднование вылилось на заиндевевшую лужайку и перенеслось в шатер для распределения раненых, где были накрыты столы с легкими закусками, которые можно было убрать, если бы вдруг приехал очередной конвой.

Гарри потащил Эви к скрипачам, которые оказались шахтерами из Оулд Мод, раненными при обрушении крыши. Она пела «Путь далекий до Типперери», «Если бы ты была единственной девушкой», «Пусть горит очаг» и другие песни, пока у нее не заболело горло. Она танцевала с Гарри и Роном, который был здесь с Пози. Ричард оттоптал ей ноги, пока они продирались сквозь вальс.

– Это все вино, – сказал он. – Должен признать, у старика отличные погреба. Уж не знаю, как будет колдовать с бухгалтерскими книгами мистер Харви, чтобы скрыть исчезновение этого маленького состояния.

Эви рассмеялась:

– Он что-нибудь придумает, я уверена, и, надеюсь, Брамптон здесь не появится еще какое-то время.

Она заметила, что лицо Ричарда потемнело и глубокие морщины залегли между его бровей. Она спросила:

– Что с нами всеми теперь будет?

– Именно об этом я и думаю, комендант Эви. И правда, что?

Он попробовал развернуться, но неудачно, и, пытаясь сохранить баланс, ухватился за Рона, который потащил за собой Пози, выступившую в этот момент твердой опорой для всех них, спасая ситуацию. Вероника проплыла мимо разыгрывающейся катастрофы в объятиях Гарри и бросила:

– Сейчас это твоя проблема, Эви. Без сомнения, ты еще успеешь сделать из него танцора.

– Никогда, я знаю пределы своих возможностей, – крикнула ей в ответ Эви; ей было жарко от тел вокруг, она устала целый день готовить, но ей было радостно. Постоянно, каждую секунду, она испытывала радость.

Ричард посмотрел на нее сверху вниз.

– Эви, ты не против взять передышку и посидеть где-нибудь в прохладе и тишине?

Скрипачи играли от души, а винные бутылки были выставлены в ряд на столе у входа, рядом с пивными бочками. Они прошли мимо, и Ричард придерживал ее за локоть, отчасти чтобы сохранить равновесие, отчасти из галантности. Они вышли из мельтешащей толпы и присоединились к другим компаниям, которые просто прогуливались на свежем воздухе или собрались в небольшие группы, в которых мужчины курили, а женщины беседовали друг с другом. Воздух был морозным и прозрачным. Эви посмотрела в небо, радуясь, что на нем не было ни одного облачка, потому что, когда небо было таким, она всегда чувствовала свою незначительность, как будто от нее ничего не зависело. Она была просто щепкой, и так она себя сейчас и чувствовала.

Под старым кедром стоял Гарри с бокалом вина в руке, он подозвал их. Они присоединились к нему. У корней дерева он припрятал бутылку вина и бокалы, Эви взяла два и наполнила их. Они прислонились к дереву и молчали, пока Гарри не произнес:

– Теперь мы все должны смириться с фактом, что те, кто погиб, уже не вернутся домой, а тем, кто остался, необходимо двигаться дальше, без конечностей, лиц и даже душ. На континенте сейчас должно быть очень странно. Наверное, сейчас там повисла самая глубокая тишина в истории человечества.

Никто из них ничего не сказал, они просто пили и подливали себе в бокалы еще.

Праздник закончился в полночь, и Эви сменила на кухне Энни, которая заснула на одном из кресел, потому что на другом, по своему обыкновению, спали Изюм и Ягодка. Она, как всегда, заставляла себя проснуться, когда медсестры приходили за мясным бульоном или за любимым блюдом для тех из новых пациентов, которые просыпались от осознания того, что они живы и им стало лучше, или же для тех, кто заказывал еду, которую готовила их мама, иногда только чтобы ощутить ее запах перед смертью.

В четыре часа утра она снова из-за чего-то проснулась. Это был выстрел? Она выпрямилась в кресле и осмотрелась. Или это хлопнула дверь? Она услышала голос, а потом топот бегущих ног, но ведь никому никогда не дозволялось бегать. Матрона пропустила бы их через мясорубку. Она вся напряглась, а собаки завертелись и залаяли в своем кресле. Шаги прозвучали уже на лестнице, а потом послышался голос, кричавший:

– Эви, мистер Харви, миссис Мур, миссис Грин, скорее, скорее!

Это был Кен, дежурный, который вытащил короткую спичку и которому пришлось всю ночь стоять за стойкой в главном зале. За его криками она услышала голос сестры Ньюсом, который произнес:

– Нам нужны шланги.

Эви вылетела из кухни и побежала по коридору навстречу запыхавшемуся Кену, который стоял на лестнице.

– Шланги?

– Да, это дерево, какая-то сволочь взорвала его.

Он уже отвернулся от нее и с громким топотом зашагал вверх по лестнице. Эви пошла за ним, ее чепчик съехал набок:

– Какое дерево?

Кен ворвался в главный зал, где уже начали толпиться пациенты. Они прорвались к двойным дверям, распахнутым настежь, и увидели за шатром огромное пламя, языки которого взмывали в небо и колыхались на ветру. Гарри, Рон и еще несколько человек тащили шланги старого Стэна с заднего двора, и Гарри кричал кому-то, кто остался там:

– Включайте воду!

Эви слышала рев пламени и треск кедровых веток, пока стояла на ступеньках рядом с Матроной. Она была в одной ночной рубашке, ее волосы были убраны в сетку, а рука прислонена ко рту. Вдруг послышался резкий звук, как будто загорелось еще что-то, и теперь уже Эви сама побежала вниз, а за ней и Вероника – гравий скрипел под их ногами, а когда они обогнули шатер, звук стал громче. Они добежали до Гарри и стали помогать ему со шлангом, подтаскивая его ближе к дереву, которое уже лежало на земле, почерневшее, пламенеющее, раскинув ветви в стороны.

– Сволочь, сволочь! – кричал Гарри, пытаясь управиться со шлангом, который сопротивлялся, как живой. Мужчины мрачно застыли, направив струи воды на пламя, пока Рон поливал шатер, чтобы он тоже не занялся. Огня было много, а ветер уносил его еще дальше.

– Кто это сделал? – закричала Эви, которая стояла за спинами мужчин и удерживала шланг промокшими руками. – Кто вообще мог такое сделать?

Гарри посмотрел себе через плечо, в сторону конюшен.

– Где, черт бы ее побрал, эта женщина? – Потом ему пришлось повернуться обратно, потому что шланг извернулся так, будто готов был выпрыгнуть из рук Эви. Она снова крепко его схватила, и теперь ее юбка была насквозь мокрой, но пламя обдавало их жаром.

– Где кто? – прокричала она в ответ.

– Милли, она была в гараже. Я крикнул ей и кому-то, с кем она там была, чтобы они достали третий шланг. К черту! – он крикнул молодому Кеву: – Сходи возьми шланг из гаража, ради всего святого! Попроси Милли тебе помочь, и парня с ней. Нам нужен еще один, чтобы помочь Кену с шатром. А он нам точно нужен будет завтра, ставлю свой последний доллар!

Остальные вооружились ведрами и стали поливать шатер, пока Кев побежал в гараж.

К рассвету кедр превратился в тлеющую развалину. Никто не сказал о том, что он выглядел как огромное мертвое тело, но Эви подозревала, что многие об этом подумали. Они с Гарри встали рядом с ним, вместе с Грейс, Вероникой и Ричардом. Сказать было нечего – образ мира и покоя, который поддерживал столь многих, лежал у их ног, полностью уничтоженный. Эви сказала:

– Благослови его сердце. Он оставался сильным всю войну, – но слезы уже накатывались ей на глаза.

Как-то им удалось проработать целый день как обычно, обед был приготовлен, подан и убран, приехал очередной конвой, белье развесили на веревках, и только во второй половине дня на кухню пришла Полли.

– Милли не пришла на свою смену. Старый Стэн сказал, что она не явилась на точку сбора. Я не удивлюсь, если она решила просто расслабиться – война же окончена. Кев не нашел ее и в гараже ночью, так что, я полагаю, она просто уехала домой, ленивая корова.

Голова Эви болела от вина и усталости, как и у всех остальных, но они все вышли на работу, и они все улыбались, потому что война была окончена. Скоро эта мысль приживется, и счастье останется здесь навсегда, чтобы никогда не покидать это место. Она улыбнулась Полли:

– Я поинтересуюсь о ней у мамы, когда она приедет. Она снова повезет Тима из школы на велосипеде. Его приходится впихивать в это маленькое кресло, и он всю дорогу капризничает.

В дверь постучал и вошел мистер Харви, запыхавшийся и еще более бледный, чем обычно.

– Просто хочу вас предупредить: прибыл лорд Брамптон с ее светлостью. Они были неподалеку и хотели приехать вечером – так они, во всяком случае, говорили, – но прибыли раньше, чтобы оценить ущерб. В любой момент может прибыть небольшой конвой, но несмотря на это, они попросили подать чай на четверых в гостиной для офицеров. Леди Вероника и капитан Ричард присоединятся к ним. Офицеров пока переместили в комнату отдыха для солдат, но, кажется, это их не сильно затруднило. Они просто отнесли туда свои игральные карты. К счастью, я уже перенес пустые винные бутылки лорда Брамптона в безопасное место.

В этот момент миссис Грин вошла на кухню с чайными салфетками:

– Бутылки незаметно складировали в бараке, мистер Харви.

Миссис Мур сказала им:

– Входите и присаживайтесь оба, пока я подготовлю поднос для мистера Харви.

Эви уже наливала кипящую воду в чайник, и вместо постных булочек они подали сладости, оставшиеся после вчерашнего праздника. Энни поставила на поднос фарфоровые блюдца и чашки, подставку для салфеток, молоко и немного драгоценного сахара.

Вероника поблагодарила мистера Харви, который поставил поднос на стол у ее левой руки. Они с Ричардом сели рядом, Джеймс сидел на коленях у Ричарда.

– Мне похозяйничать? – спросила она у своей мачехи, которая вздрогнула, услышав это простонародное выражение. Вероника разлила чай с легкой улыбкой. Мистер Харви расставил чашки, а потом предложил угощение. На него никто даже не посмотрел. Мистер Харви поставил тарелку обратно на поднос и поклонился, когда лорд Брамптон махнул ему, не удостоив даже взглядом. Вероника сказала:

– Спасибо большое, мистер Харви, что бы мы без вас делали? В самом деле, что бы мы без вас делали все эти жуткие годы?

– Спасибо, мадам. – Он удалился и почти что захлопнул за собой дверь – почти что, хотя Вероника знала, что он этого не сделает. Она посмотрела на своего отца с ожиданием, потому что он явно приехал не просто так.

Он сказал:

– Я попытался найти покупателя для этого белого слона. Мне это не удалось. Таким образом, когда последний пациент покинет это место – а я вынужден настоять, чтобы это произошло не позднее чем в январе 1919 года, – я сровняю его с землей, как пришлось сделать многим моим друзьям из-за налогов, которыми облагается подобная собственность.

Каждая частичка его тела излучала триумф. Для Вероники каждое его слово было как удар по лицу. Рядом с ней оживился Ричард:

– Я потратил большую часть моего состояния, чтобы содержать Истерли Холл в качестве убежища для наших раненых, так же как сэр Энтони Траверс и Оберон. Не могли бы вы, тем не менее, дать мне еще немного времени, чтобы обзавестись достаточной суммой для приобретения у вас этого замечательного дома? – Он почти умолял, и Вероника в этот момент любила его больше, чем когда бы то ни было, потому что знала, чего эта просьба ему стоит. Джеймс протянул ручонку и дернул своего отца за нос. – Ради благополучия вашего внука, – добавил Ричард.

– Слишком поздно, – произнес лорд Брамптон, – чтобы просить о таком одолжении. Ты и правда думала, Вероника, что твое поведение во время того, как твой муж выставил меня, как обычного преступника, будет забыто мной или твоей мачехой? Теперь ты столкнешься с ощутимыми последствиями. Вам всем надо будет искать себе собственные чертовы дома, а эти фамильярничающие слуги должны будут найти себе новую работу. Здесь все будет уничтожено, как то инфернальное дерево, которое, как ни странно, доставляло тебе, твоему брату и вашей почившей, но не оплакиваемой назойливой гувернантке мисс Вейнтон такую радость. Дело уже в руках моего юриста. – Он повысил голос: – Хватит подслушивать под дверью, Харви, и собери серебро. Я верю, ты бы хранил его надежно и аккуратно под собственным присмотром, но теперь оно будет еще более надежно храниться у меня. Пусть его перенесут в «Роллс». Я тем временем проверю вино, потому что его я также вскоре заберу отсюда. Бухгалтерские отчеты по погребу я возьму с собой сегодня же.

Дверь с щелчком затворилась.

Эви сразу же бросила кастрюлю с картошкой, которую уже собиралась ставить вариться, когда на кухню, пошатываясь и держась за сердце, вошел мистер Харви с пепельно-серым, потным лицом.

– Миссис Мур, скорее, – позвала она.

Миссис Мур вышла из-за мойки плечом к плечу с Моди, и вместе им удалось усадить его в кресло, которое нехотя освободил Изюм, не без помощи Эви. Миссис Мур крикнула:

– Моди, позови доктора Николса, а потом леди Веронику.

Она расстегнула ему воротник. Он задыхался и протягивал ей конверт.

– Не пытайся говорить, – успокаивала его миссис Мур. – Не надо говорить, милый.

Она погладила его по волосам, и он опустил голову ей на грудь. Эви сидела рядом с ним на коленях и держала его за руку. Она крикнула вслед Моди:

– Быстрей, ради бога, быстрей!

– Серебро, – хрипло прошептал он: – Серебро. Мелкие предметы, все пропали.

Миссис Мур и Эви посмотрели друг на друга, не совсем понимая, что произошло. Он все пихал Эви конверт. Она взяла его и увидела на нем свое имя, написанное почерком Милли, и у нее в душе начал нарастать страх. Она разорвала его, все еще стоя на коленях, когда на кухню вошел доктор Николс со своим саквояжем, а за ним пыхтящая Матрона и два санитара с носилками.

– С дороги, Эви, ради всего святого, – взревел доктор Николс. Эви читала слова, написанные Милли. – С дороги, с дороги. – Доктор Николс затряс ее плечо. Она посмотрела на него снизу вверх и поднялась на ноги, отходя в сторону, пока они все хлопотали над ее любимым мистером Харви. Влетела Вероника.

– Эви?

Эви показала на мистера Харви, но продолжила отходить дальше, пока не наткнулась на стол, все еще держа письмо в руках.

Вероника повторила:

– Эви?

Эви показала ей письмо.

Джек, Март, Чарли и Оберон шли через Альбер, погруженные в свои мысли. Был конец ноября, и с одиннадцати утра одиннадцатого числа не прозвучало ни единого выстрела. Джека тишина нервировала и удивляла, а к возможности ходить прямо и зажигать столько сигарет, сколько вздумается, без угрозы быть застреленным снайпером после того, как зажжется третья спичка, нужно было еще привыкнуть. Птицы почти не пели, потому что деревьев не осталось, одни пни. Попадались дома, но в основном они видели чертовы руины, и даже «падающая» Дева Мария, которая венчала крышу собора Нотр-Дам в Альбере, была разрушена англичанами для того, чтобы лишить немцев наблюдательного пункта. Каково смотреть на все это, если это – твой дом?

Он попытался отогнать от себя эти мысли, потому что это было недалеко от того, что намеревался сделать лорд Брамптон. Он выучил письмо Эви с новостями про Милли практически наизусть и знал, что теперь он был волен быть с Грейс, но до сих пор не до конца мог это осознать, потому что это всегда казалось невозможным. Он написал ей, снова рассказывая о своей любви и о том, что он принадлежал ей и Агате, если она все еще хочет его, но подчеркнул, что он идет только вместе с сыном и это не обсуждается. Она в ответ ему телеграфировала:

Март подошел к нему, поправив винтовку на плече.

– Ты собираешься сказать капитану о мыслях Эви по поводу Истерли Холла?

– Это не мое дело, друг, – пробормотал Джек, бросая окурок на землю.

По обе стороны дороги французы убирали завалы и мусор и переставали улыбаться сразу, когда они шли мимо.

– Это не твое дело? – рассмеялся Март, помахал рукой местным мальчишкам и кинул им свою последнюю банку вяленого мяса. – Это какая-то жуткая ерунда. Когда это Джек Форбс начал думать, что его дело, а что – не его?

Навстречу им шла француженка с корзиной в руках. Заметив их, она залезла в корзину и бросила им яблок. Они взяли их, но Джек настоял, чтобы она взяла пачку сигарет для своего мужа.

– Il est mort, – сказала она, но сигареты все равно взяла. Мужчины шли к своему лагерю, который находился в двух милях дальше по дороге.

Этим вечером Джек и Оберон обходили тех, кого поселили за чертой города, в палатках, в тех местах, которые предварительно были отчищены от неразорвавшихся снарядов. Разговоры шли о тех, кто уже не вернется, и о том, какое будущее даст им Британия – «страна для героев», как выразился в своих обещаниях Ллойд Джордж, и о странном осознании того, что они живы. Когда они вернулись, Март и Чарли подогревали над маленьким огоньком воду и откупоривали банки с вяленым мясом. Март поднял голову.

– Выпьете чаю с нами, сэр, прежде чем отправиться на ваш пир? – Его тон был ироничным, но беззлобным.

– Убью за такую возможность, – пожал плечами Об.

Чарли покачал головой.

– Нехороший, нехороший человек, больше этого делать не надо.

Вокруг раздался слабый смех. Они уселись на корточки вокруг костра, сжимая в ладонях жестяные кружки. Март накидал в костер еще веток, а потом еще одну – на удачу. Они все вместе наблюдали, как она тлеет, прежде чем вспыхнуть и сгореть дотла.

– Я все еще не могу в это поверить, – сказал Оберон. – Большой старый кедр пал, вот так вот просто. Они думают, что эти двое сядут на корабль до Америки – так, по крайней мере, сказал Ричарду Брамптон, который заставил полицию проследить их путь настолько далеко, насколько возможно. Полагаю, ты не погонишься за ними, да, Джек?

Его лицо была сама невинность. Джек смотрел на огонь, борясь с желанием улыбнуться:

– Пожалуй, я все-таки предпочту лишить себя этого удовольствия, сэр, но, если ваш отец еще раз пришлет своих ищеек обыскивать мой дом, я отрежу ему голову.

– Приятно это слышать. – Оберон отхлебнул еще чая.

Март прочистил горло. Джек уставился на него. Оберон смотрел на них обоих.

– Выкладывайте. – Он посмотрел на часы: – Мне нужно быть на ужине через десять минут.

Март сказал:

– Тебе известно, что Джек получил весточку от Эви вчера, и вот…

Чарли прервал его:

– Поразительно, как ребятам с почты удается найти нас здесь, просто поразительно.

Джек смотрел, как Оберон смотрит на них, приподняв бровь.

– Так вот, она сказала, что он собирается сровнять Истерли Холл с землей, но она полагает, что из него вышел бы великолепный отель. Гарри Траверс подумал, что там проживало огромное количество пациентов и что они могли бы пустить слух об этом месте, так что недостатка в постояльцах не будет. Это ее мечта, знаешь ли, управлять гостиницей, ну, я тебе, кажется, уже говорил, и, как ты понимаешь, место получится замечательное, с замечательной едой. Но дело в том, что тебе он его не продаст, ведь так? А это обозначает конец истории, если только кто-то другой не займется всем этим. Сейчас она ищет другие места, потому что считает, что такого никогда не случится. Она говорит, что мечта так и останется мечтой.

Повисла долгая пауза, в течение которой они все бросали в костер веточки, которые собрали в этой пустынной местности без деревьев. Джек подумал о том, какой звук издавал старый кедр, когда горел, и как сердце Эви сжималось в этот момент, и ему просто захотелось крепко обнять ее и сказать, что все будет хорошо. Он мрачно рассмеялся. Будет ли? А Саймон? А отель? А ее будущее? У него оно было, на шахте, но что насчет его замечательной красавицы сестры? Что будет с ней?

В конце концов Оберон поднялся на ноги, отряхивая пыль с брюк и уставившись на свои нечищеные ботинки. Он поместил компас обратно в каблук и отказывался вынимать его оттуда даже теперь.

– Это очень интересно. Нашелся последний кусочек мозаики, которую я так долго складывал, Джек. Постарайся не волноваться об Эви, кажется, я знаю, как найти выход. Но недавно я узнал новости от Ричарда. Он всех вас оформил шахтерами, и тебя, Чарли. Это дает вам право на досрочную демобилизацию в качестве важнейших работников отрасли. Вы отправитесь домой одними из первых. Он послал письмо в лагерь, где содержатся Саймон и Роджер, и их вернут домой раньше, чем они успеют опомниться, а это должно заставить твою сестру улыбнуться.

Джек заметил, как волна усталости внезапно накрыла его капитана, и встал на ноги, когда тот собирался уходить.

– Сэр, – он протянул ему руку.

Оберон улыбнулся, чувствуя себя немного скованно.

– Вы знаете, мне кажется, что я теперь смогу заснуть стоя, но, впрочем, в этом нет ничего нового, но вот вы скоро окажетесь дома на мягких простынях, и на работе вас ожидать не будут, пока вы не отоспитесь хотя бы несколько неделек. Так что, Чарли, приходи ко мне в конце января, и мы посмотрим, что можно придумать. А сейчас мне пора на ужин, все!

Он отвернулся и медленно пошел прочь, но затем остановился и крикнул им через плечо:

– Я уеду с рассветом, и какое-то время меня не будет. Мне нужно уладить дела в Роттердаме, но дома скажите, что меня задержали в главном штабе, будьте молодцами.

Джек наблюдал, как он уходит, и увидел, как он споткнулся в темноте, оправился и пошел дальше, к офицерскому столу в палатке, освещенной изнутри масляными лампами и еще двумя лампами на столбиках снаружи. Оберон выглядел таким одиноким, что Джек побежал за ним и остановил.

– Мы не нужны вам будем там, в Роттердаме, сэр? Мы не спешим. – Это была ложь.

Оберон улыбнулся и похлопал Джека по плечу.

– Мне нужно, чтобы вы мне доверяли, Джек, вот что мне нужно. Действительно доверяли, потому что в этот раз я хочу все сделать правильно, причем для всех нас.

Март и Чарли присоединились к ним. Чарли сказал:

– Но вы не можете уехать, только не без нас.

Джек покачал головой.

– Чарли, позволь человеку сделать то, что он должен сделать. Он вернется, а ты останешься рядом со мной после того, как навестишь свою маму, а потом снова встретишься с ним.

Джек отдал своему капитану честь.

– Мы сделали это, сэр!

Оберон салютовал ему в ответ.

– Без вас бы ничего не получилось, сержант.

Джек ответил:

– И без тебя тоже, Об.

Март сказал:

– Святые угодники, вы еще поцелуйтесь тут.

Оберон рассмеялся:

– Береги себя, Джек, – он пожал руку каждому. – В добрый путь. Всем дома – передайте мой привет.