19
Весь четверг уходит на то, чтобы собраться с духом и наконец отправить Майлзу сообщение после репетиции. Так мы снова оказываемся в парке «Долорес», где сидим на скамейке, уставившись друг на друга. Почти как в нашу прошлую встречу, но на этот раз никто из нас не произносит ни слова.
Обычно молчание меня не напрягает, но сейчас оно невыносимо. Может, потому что я знаю, что виновата. Это я с ним не разговаривала. Это я динамила его в школе. Это я собираюсь сказать ему такое, чего он никак не ждет. Боже, мне уже нехорошо.
Мы хотя бы в парке. Здесь так шумно, что со всеми этими собаками, ребятней и погруженными в свои дела и заботы прохожими мы хотя бы молчим не в полной тишине. Тумана нет, так что вечер обещает быть прекрасным. Я бы им наслаждалась, да только не сегодня.
— Ты в порядке? — спрашивает Майлз. Он уже не сидит так близко, как в прошлый раз. Ему бы пришлось потянуться, если бы он захотел дотронуться до моего плеча. — У тебя такой вид, как будто тебя сейчас стошнит.
Я нервно сглатываю, теребя в руках карточки. Подсказками я не пользовалась уже давно — со средней школы, когда нужно было делать презентации научных проектов. Карточки пронумерованы и все такое, на случай если я забуду, что собиралась сказать дальше. Важно ничего не забыть.
— В порядке, — говорю я, складывая карточки себе на колени. Делать это в парке довольно странно, но хотя бы здесь меня никто не знает. Здесь я в безопасности. — Я хочу тебе кое-что сказать.
— Хорошо.
— Ну, э-э… меня удочерили. Ты, наверно, уже и так догадался.
— Ага. — Уголки его губ ползут вверх. — Типа того.
— У моей мамы был ВИЧ, — тороплюсь выговорить я, чтобы избежать неловкого молчания. — И, наверно, она не знала, или тогда не было лекарств, а если и были, может, она не могла их достать. Не знаю.
Я беру следующую карточку, не поднимая на него глаз. Мои руки дрожат. Я могу сколько угодно говорить себе, что не надо бояться, что все зависит от того, как он решит отреагировать, но мне все равно страшно. Я не хочу, чтобы из-за ВИЧ Майлз подумал, что я — какая-то грязная потаскушка.
— Я родилась очень больной. Меня обследовали и обнаружили, что у меня тоже ВИЧ. То есть я не только что это узнала… Я всегда знала, с самого детства. Я уже целую вечность пью таблетки, и сейчас я вполне здорова и все такое.
Я осмеливаюсь поднять глаза лишь на секунду. Он медленно сглатывает, и я вижу, как двигается его кадык. Он смотрит прямо на меня. Конечно, куда еще ему смотреть. Я отвожу взгляд.
— Прости, что я не сказала тебе раньше и что игнорила тебя. Я пойму, если ты не захочешь со мной больше общаться, — продолжаю я. В горле ужасная сухость. — Просто я очень боялась. Потому что говорить об этом другим всегда так стремно, что я никому не говорю. Вообще никому. Но я хочу, чтобы ты знал, потому что ты мне нравишься, так что…
Я облизываю губы. К моему удивлению, за все это время он меня ни разу не перебил. Я снова поднимаю глаза и встречаю его взгляд.
Жду. Слышно, как копошатся белки и бросают на землю орешки, как мимо проезжают коляски. Солнце садится не спеша, будто специально мешкает, чтобы не пропустить вот эту вот жесть. Теперь, когда я ему рассказала, мы больше не сможем общаться как раньше — просто весело и без забот проводить время вместе. Я тут же хочу забрать свои слова назад.
— Э-э, — наконец произносит он, — можно я тебя обниму?
Мои брови взлетают:
— Ты хочешь до меня дотронуться?
— Ну да. — Он сдвигает брови. — Почему нет?
— Просто многие сразу пугаются. — Я недоверчиво на него поглядываю. — У тебя… Я не знаю, есть какие-нибудь вопросы? Ты никак не реагируешь. Меня это напрягает.
— Я пока думаю. — Он закусывает губу. — А как все остальные обычно реагируют?
— Э-э, не знаю. Задают много вопросов, — говорю я. У Лидии и Клавдии были вопросы. У Сары было еще больше, но я не могу сейчас о ней думать. — Я не знаю, как все реагируют. Я же не хожу и не рассказываю всем подряд. Это же… По-моему, это не очень хорошая идея.
Он кивает, не сводя глаз со своих рук. Если б я только знала, о чем он сейчас думает.
— Ты никому не расскажешь. — Это звучит скорее как утверждение, а не вопрос. — Да ведь?
— Конечно нет. — Он мотает головой, поднимая на меня глаза. — Не расскажу.
— Хорошо. — Я выдыхаю, и на душе вдруг становится легко. — Отлично.
— То есть о СПИДе тебе можно не переживать? — спрашивает он. На его лице отражается беспокойство. — Глупый вопрос, но типа ты в порядке? Полностью?
— Угу, — тихо говорю я. — Все нормально.
— То есть ты не умрешь?
— Может, лет в восемьдесят. — Я пожимаю плечами. — Когда-нибудь. Не сейчас.
— Ты злишься на маму?
На этом вопросе я запинаюсь. Если честно, я о ней не думаю как о своей маме. Возможно, будь она все еще жива, она была бы мне как тетя. Могла бы подсказать, как встречаться, когда ты ВИЧ-инфицирован, когда разглашать свой статус, а когда держать в тайне. Но это слишком личное, слишком болезненное, чтобы произносить вслух.
— Сложно на нее злиться. — Я старательно подбираю слова. — Раньше иногда злилась, потому что, наверное, она все же могла что-то сделать, чтобы не передать мне вирус. Но она же забеременела совсем молоденькая — насколько я знаю, — да еще и с ВИЧ… К тому же ей, кажется, никто не помогал. Вряд ли это было легко.
Я поглядываю на Майлза краем глаза. Он рьяно кивает. Если честно, я не знаю, как это понимать.
— А можно еще спросить?
Я киваю, чуть ли не слишком поспешно. Неуклюже пытаюсь засунуть карточки обратно в карман. Больше они мне не понадобятся.
— Много ты пьешь таблеток?
— Только одну в день.
— Ясно. — Он кладет руки себе на колени. — Это хорошо, да?
Я киваю. Мне почти хочется улыбнуться. Похоже, он нервничает не меньше меня.
— И… я от тебя не заражусь?
Сложный вопрос. Вот если бы доктор Хан сейчас была здесь, она бы на все ответила спокойно и профессионально. А Майлзу придется довольствоваться моими неловкими ответами. Хотя я, на удивление, уже не чувствую себя так неловко. Я думаю о родителях, и мне сразу становится лучше. Если они меня выбрали, захотели, то будут и другие.
Майлз прикусывает губу.
— Это дурацкий вопрос, да?
— Да нет… нормальный, — говорю я. — ВИЧ не передается бытовым путем, а если я поранилась или что-то такое, то нужно немедленно промыть рану с мылом. Единственный способ заразиться — это при обмене биологическими жидкостями, такими как кровь или грудное молоко…
— Или сперма.
Это меня снова заводит.
— Ну, как сперма, да, — говорю я. — Короче, эта жижа, которая у вас там выходит.
Он покатывается со смеху.
— Что? — Я отклоняюсь назад. — Правда.
— Ты прям как врач говорила, говорила, — усмехается он, качая головой. — А потом вдруг раз — и «жижа». Круто так сменила тон.
— Ну так если это жижа и есть.
— Ну да. — Он пожимает плечами. — Но это… знаешь…
Я не знаю и не думаю, что хочу знать. Я просто не смогу слушать, как он говорит про секс. Меня и так всю будоражит. Забавно, что с Лидией и Клавдией я болтаю об этом как ни в чем не бывало. А стоит ему сказать одно слово, и я уже краснею. Бесит просто, что мне так неловко.
— В общем, — говорю я, — ВИЧ нельзя передать, если уровень вирусной нагрузки — это типа количество вируса в крови — неопределим.
— А у тебя неопределим?
— Угу, — выдыхаю я. — Я вот в понедельник узнала. Но мой гинеколог сказала, нужно еще подождать — чтобы так было шесть месяцев подряд.
Я не смею посмотреть ему в глаза. Мы снова погружаемся в молчание. Вокруг нас выводят вечерние трели птицы, где-то вдалеке дребезжат канатные трамваи. Наверное, мне пора домой. Хочется больше… не знаю. Определенности, что ли. Но уж как есть. По крайней мере, я ему сказала. И теперь меня больше никто не опередит.
Майлз целует меня в щеку, и я вздрагиваю от неожиданности.
— Это не секс, — говорит он. — Никаких биологических жидкостей, верно? Так что целоваться нам можно.
Я даже не знаю, что сказать. Он слишком прекрасен.
— Верно. — Я слегка улыбаюсь. — И через слюну он не передается. Но ты все равно подумай.
— В смысле?
— Ну, я не знаю, — тяжело вздыхаю я. — Я, типа, все еще девственница.
Он удивленно моргает.
— И?
— Ну, это не просто так, — произношу я с нажимом. — Шанс очень маленький, но он все равно есть, так что ты подумай.
Он снова моргает. Я рада, конечно, что он не назвал меня шлюхой и не сбежал или типа того, но, по-моему, до него не совсем дошло, что это серьезно.
— Нам не обязательно заниматься сексом прямо сейчас, — говорит он тоном капризного ребенка. — Симона, не всем все время нужен секс.
Я усмехаюсь:
— Уж ты захочешь ждать.
— Ты не знаешь, чего я хочу. И даже если я и хочу секса, я могу подождать.
— Ну а что, если ты решишь, что не хочешь ждать?
Он качает головой, отодвигаясь от меня подальше. Без него мне сразу становится зябко, и я набрасываю на плечи толстовку.
— Ты правда думаешь, что я не выдержу шесть месяцев без секса?
— Откуда я знаю, — огрызаюсь я и закрываю глаза, изо всех сил стараясь сдержаться. — Просто… я не хочу… Я не думаю, что что-то случится, но и не хочу, чтобы где-то в альтернативной вселенной, где это все же произошло, ты меня вечно ненавидел.
— Я бы не смог тебя ненавидеть.
— Если бы заразился от меня ВИЧ? — Я широко открываю глаза. — Майлз, от таблеток у тебя бы скорее всего начались побочные эффекты: головная боль, сыпь, тошнота. К тому же люди стали бы шарахаться от тебя как от чумы — даже, может быть, твоя семья. Большинство ничего толком не знает про вирус, они просто боятся. Я думаю, тебе было бы не все равно. Вот уж точно.
Он молчит.
— Я не говорю, что это случится, — продолжаю я, понижая голос. — Уверена, что все будет нормально. Но я все равно боюсь, что…
— Симона, я не стал относиться к тебе как-то по-другому.
Я смотрю на него.
— Что?
— Ты так говоришь, будто я перестану с тобой общаться или что-то такое, — произносит он, снова качая головой. — Но я не перестану. Сама подумай, где еще я найду человека, способного запомнить все слова к оригинальной бродвейской постановке «Призрака оперы»?
Ну все, я сейчас заплачу.
— Дурак ты! — говорю я с улыбкой. — Я знаю, что я офигенная…
— Это точно. — Он кладет руку поверх моей; я не двигаюсь. — Ты самая офигенная.
— Хорошо, но тебя начнут избегать, если узнают. — Я через силу смотрю ему прямо в глаза. — Ты ведь это понимаешь, да? Что тебя будут бояться? В смысле, мы оба знаем, каково это — быть чернокожим. И чернокожих парней просто ненавидят.
Он фыркает:
— Я в курсе.
— Ну вот, а ВИЧ ненавидят еще больше, — говорю я. — Все это вместе — да нас попытаются на Марс сослать, типа в карантин. И между делом изрядно попортят нам жизнь.
— Симона, расизм никуда не денется, если мы с тобой перестанем разговаривать, — возражает Майлз. — Мы же не можем отменить предрассудки и все такое.
— Знаю. — Я смотрю на наши руки. — Просто хочу, чтобы ты понимал, что все может обернуться плохо.
— Ты что, пытаешься убедить меня перестать с тобой общаться?
Да. Нет. Ну, может, совсем чуть-чуть. Не проще ли все остановить сейчас, прежде чем мы зайдем слишком далеко и будет еще больнее?
— Просто я удивлена, — говорю я. Что он мне понравился, а я нравлюсь ему. Что я открыла ему свой статус, а он все еще здесь, держит меня за руку — и не отпускает. — Я не ожидала, что все будет именно так.
— Ну, ты мне нравишься.
Я краснею.
— Я знаю, но, типа…
— Я с тобой общаюсь, потому что ты умная, красивая и смешная, — произносит он не торопясь. Не то что я. Словно ему не стыдно это говорить. — Если бы я не хотел тебя поцеловать, думаю, я бы тебе завидовал.
— Ты… Господи, Майлз, ты такой странный. — Я потираю лицо рукой. — Даже не знаю, что сказать.
— Не нужно ничего говорить. Ты уже и так много сказала.
— Ну… — Я поворачиваюсь к нему. — Я еще много чего могла бы сказать. Например, что ты мой самый любимый человек. Ну или один из самых любимых.
Я думаю о Лидии и Клавдии. Майлз где-то с ними рядом.
— А еще я могла бы сказать, что я тебя люблю, но типа иронически.
— Чего?
— Ну, потому что я постоянно говорю моим лучшим подругам, что я их люблю, — объясняю я, жестикулируя. — Они мои любимые люди, понимаешь? Так что если ты теперь тоже, то, получается, я и тебя люблю. Ну, не в смысле прям люблю-люблю. А как пиццу, там, или пирожные, или «Аиду», или…
— Уэббера.
— Или Сондхайма, — говорю я. — Я много чего люблю, и теперь ты тоже в этом списке.
— Ну я польщен! — смеется он. — На каком я месте — до или после пиццы?
Я не могу отвести глаз от его улыбки. Я и не знала, что мне кто-то может так сильно нравиться. Не ожидала, что кто-то мне так понравится и это будет взаимно.
— Целоваться с тобой мне нравится больше, чем ты сам, — дразню я. — Поэтому на первом месте Лидия и Клавдия, потом мюзиклы, потом поцелуи, потом пицца, а потом уже ты.
— Ладно, постараюсь запомнить. — Он наклоняется вперед. — А вот ты мне нравишься больше всего вышеперечисленного. По-моему, за это мне полагается приз.
Не знаю, что я могу ему дать. Как отблагодарить. Он ведет себя как ни в чем не бывало, именно такой и должна быть нормальная реакция, вот только до этого все было по-другому. Такое ощущение, что мое тело наполнено солнцем. Я не знаю, как передать это чувство Майлзу, но он этого заслуживает. Я хочу подарить ему солнце.
— За это я раскрою тебе секрет. — Я обвиваю руками его шею. — Ты мне нравишься больше всего на свете.
