18

В среду я впервые действительно жду разговора в группе взаимопомощи. Папа прав: здесь меня понимают, как нигде больше. Если я собираюсь сказать Майлзу, что у меня ВИЧ, то лучше всего посоветоваться с ребятами в группе.

— Ну, значит, мне нравится парень, — говорю я, стараясь сфокусироваться на одной точке на дальней стене комнаты. Такое чувство, что все глаза устремлены на меня. — Но у него нет ВИЧ — ну или, по крайней мере, я так думаю, — и я не знаю, как мне с ним говорить… ну, об этом вот всем. Я так нервничаю…

Джули сидит в середине круга, кивая, как будто я из какой-то мыльной оперы. Может, она удивлена, что я вообще могу говорить.

— У кого какие мысли? Что можно посоветовать Симоне? — спрашивает она, обращаясь к остальным. — Говорить с партнером о своем ВИЧ-статусе очень важно, и я рада, что мы сегодня затронули эту тему. Даже если пока вы об этом не думаете, рано или поздно вам это тоже предстоит.

Я нервно пожевываю губу. Руки у меня до сих пор трясутся — еще со вчера. С тех пор, как я не пошла с Майлзом на игру. Я его игнорю, хоть и видела в коридоре и на уроке истории. Теперь мы у шкафчиков не целуемся. И все из-за дурацкой записки.

Может, это и несправедливо — так его динамить, но я еще не разобралась, что мне со всем этим делать. Если я привыкну вести себя как его девушка, а потом скажу, что у меня ВИЧ, и он плохо отреагирует, то будет только хуже.

— Как ты хочешь, чтобы он отреагировал, так себя и веди, — неожиданно говорит Бри. Ее челка зачесана назад, что уже само по себе странно, потому что обычно волосы скрывают ее лицо. Она смотрит мне прямо в глаза и не отводит взгляда. — Если ты будешь нервничать, то и он психанет. А если ты будешь спокойна, то и он — тоже.

— Угу, не делай из этого ничего особенного, — кивает Джек. Они переглядываются. Не переживай я так из-за Майлза, я бы попыталась проанализировать их поведение… Чего это они? — Не извиняйся, потому что просить прощения тебе не за что, ты не виновата. Отправь ему эсэмэс, да и все.

— Нельзя такое эсэмэской! — резко обрывает Ральф. Обычно я бы его из принципа проигнорировала, но тут он прав. Бесит, что он прав. — Это… это не так легко переварить. Мы-то с этим каждый день живем, а вот остальных такая новость может ошарашить.

— Ну, скажи ему за ужином при свечах, да как угодно. — Бри закатывает глаза. Я прямо хочу ее обнять. — Смысл в том, что если он неадекват, который бросит тебя из-за ВИЧ, то ты этого в любом случае изменить не сможешь.

— Угу, и ждать дольше нет смысла, — поддакивает Джек. — Даже если ты обманом заставишь его быть с тобой, все равно ничего не выйдет.

— Я не заставляю его ничего делать обманом, — возражаю я, но мой голос звучит как-то неубедительно даже для моих ушей. — Я просто боюсь ему говорить. Поэтому все откладываю.

— И это нормально, — говорит Джули, ее успокаивающий голос разряжает обстановку. — Это совершенно нормально. Не важно, как ты решишь ему рассказать, главное, что будешь с ним честна. Отношения строятся на честности, не стоит начинать их с обмана.

Джули переходит на следующую тему, и я откидываюсь на спинку стула, переключая с нее внимание. То, что я пока выжидаю и не говорю Майлзу, не считается обманом. По крайней мере, не должно.

Я добираюсь домой на канатном трамвае и открываю дверь ключом. Дома никого нет. Папа сегодня присматривает за учениками, которых оставили в школе после уроков, а это значит, что дома его не будет еще как минимум час. Ноги сами несут меня в комнату родителей. На стенах висят репродукции картин: Фриды Кало на одной стене и Баския на другой. Вторая похожа на какие-то каракули, но папа всегда злится, когда я так говорю.

Я плюхаюсь на кровать. Последний раз я спала с ними, когда была совсем маленькая, лет в шесть или семь. Но, даже просто находясь здесь, я чувствую себя ближе к ним. Мне даже кажется, что я чуточку ближе к моей биологической маме. Тут родители хранят бумаги об удочерении: юридические документы, письма и несколько фотоальбомов. Это все, что у меня о ней есть. Раньше я об этом никогда не грузилась. Да и сейчас не то чтобы сильно гружусь. Просто очень хочется с ней поговорить.

Что она чувствовала, когда узнала, что у нее ВИЧ? А когда узнала, что беременна мной? Я никогда об этом раньше не задумывалась. Что случилось с ее парнем? Он ее бросил? Семья от нее отвернулась? А друзья? Хотелось бы думать, что вокруг мамы были люди, которые ее любили, которые помогли ей выбраться из беды. Но как было на самом деле, я просто не знаю.

Чаще всего я ненавижу о ней думать. И ненавижу саму мысль, что я не просто дочь двух отцов. Звучит ужасно, да? Просто меня злит, что я ничего не чувствую к женщине, которая меня создала и которая, скорее всего, хотела от меня избавиться.

Я закусываю губу. По идее, дети должны чувствовать связь со своей биологической матерью, чувствовать хоть что-то. Я слышала истории о том, как дети ищут этих женщин и находят в других странах, как они обнимаются и любят друг друга, даже не говоря на одном языке.

С этой женщиной меня связывают всего две вещи: она меня родила, и она передала мне ВИЧ. Я никогда раньше не хотела с ней поговорить, но сейчас мне впервые хочется, чтобы она была рядом. Она поняла бы мои тревоги лучше, чем родители. Может, даже знала бы, что делать. Будь она рядом, я бы не чувствовала себя такой одинокой.

Я прижимаю колени к груди и начинаю плакать.