Дед перед отъездом из Испании его едва не украл

Дед Бенито понимал, что расстается с внуком и внучкой, скорее всего, навсегда. И, обожая их, предпринял последнюю, авантюрную, попытку этого избежать.

«Он хотел нас спрятать, украсть, – говорит Татьяна Борисовна. – А Валера это услышал. И маме сказал. До того был разговор, что мы с бабушкой и дедушкой поедем в одну деревню погостить. А на самом деле план у них был другой, и Валера услышал: «Мы их увезем в другое место. Чтобы Бегоня уехала в Россию одна». У каждого из нас была своя комната – но после этих слов последнюю ночь перед отъездом мама и мы провели рядышком на одной кровати.

Мама же чуть ли не веревками нас к себе привязала. Но дед с бабушкой очень не хотели нас отпускать. Особенно дед. Ведь мы были их единственными внуками. И он довольно скоро умер, никого из нас больше уже не увидев. А бабушка еще правнуков застала».

Спустя 14 лет мама и сестра Харламова снова получат возможность ездить в Испанию, и с 1970 по 1981 год будут отдыхать там раз в год. Татьяне, обладавшей модельной внешностью, даже предложат работать манекенщицей – и изумятся, когда услышат, что она – моторист-электрик…

В 1981-м – незадолго до того, как великий хоккеист погибнет – Бегоня отправится на Пиренеи одна, потому что сын Татьяны, тоже Валера, прыгнув с крыши трамвая, получит множество травм, и его надо будет выхаживать. Потом Татьяна Борисовна съездит в Испанию с отцом, недавно – с племянницей Бегонитой и ее детьми.

У сестры Харламова давно есть и испанское гражданство. Было бы оно, вне всяких сомнений, и у Валерия. Но он до этого не дожил. При том что, как рассказал мне Михайлов, в команде его иногда называли Испанцем. «Он и по характеру такой был – вспылить мог, но зла не держал…»

Но вернемся в московскую коммуналку, куда – не знаю уж, с каким настроением – возвратились после испанского тепла и роскошества трое Харламовых. О настроении – это я еще и потому, что домой они ехали через Париж, причем застряли там на полтора месяца. Советского консульства в Испании не было – только во французской столице. Там, пока у родственников ждали документы, Таня успела выучить и этот язык.

После всего этого – в коммуналку… Зато – с отцом, в полном семейном составе! И вот новая картинка – Бегоня носится вокруг большого стола в комнате Харламовых с тапком за нашалившим Валерой.

«В Испании и сейчас, если надо налупить малыша – только тапком, – объясняет его сестра. – А папа ее успокаивал. Никогда нас не ругал, не бил. Что бы ни происходило. Допустим, брат ставил у двери швабру, чтобы на меня упала, когда я в комнату вхожу. А первой входит мама, и швабра падает на нее. Или когда в футбол гоняет и стекло в квартире на первом этаже разобьет.

На самом деле мама тоже была добрейшая и веселая! Но у нее были испанские эмоции. И она у нас была главным тренером. Валерка занимался хоккеем и футболом, папа – спидвеем, я – волейболом. Брата спрашивают: «А мама чем занимается?» Он отвечает: «Она у нас – главный тренер». На кухне была с утра до вечера. И поднималась с продуктами на пятый этаж без лифта. Мы так жили. И не жаловались».

И все же из слов Татьяны Борисовны во многом получается, что Бегоня – это классический случай «своего среди чужих, чужого среди своих». В Испании она скучала по Советскому Союзу, в СССР – по Испании. Хотя и привыкла к нашим тогдашним реалиям…

Спрашиваю сестру Харламова, сильно ли мама тосковала по родине, когда граница еще была для нее закрыта.

«Конечно, – отвечает она. – Единственное, что спасало, – испанский клуб. Он располагался в месте, где раньше был клуб Чкалова, а уже после развала Союза образовалось какое-то казино. Там и в испанском центре они собирались, общались. И тосковали. Мама готовила очень много испанских блюд. Какая была рыба – то в одном соусе, то в другом! Никто так не умел. Люди приходили специально поесть мамину стряпню.

При этом в Советском Союзе она чувствовала себя комфортно. Однажды ее спросили, поехала ли бы она в Испанию насовсем. Она ответила неожиданно: «Нет. Я без колбасы и селедки уже не могу». Родной дом у нее был здесь, адаптировалась полностью. Только плохо говорила. У нее все слова были в творительном падеже: «книга» – «книгами», «хлеб» – «хлебами», «тарелка» – «тарелками». Про шипящие вообще речи нет – ни одного не могла выговорить. В милицию из-за своего русского попадала.

Папа, может, говорил по-испански не особо, но, если выпьет, даже песни пел. Так мне с родителями повезло! Добродушные, открытые. И всем довольны. Папа, кстати, до Испании все-таки доехал. Первый раз – в 90-м году. Через девять лет после гибели Валерки. Он все время хотел на родину жены. С того года все говорил: «Теперь можно умереть. Побыл на родине Бегонечки своей». Потрясающей они были парой…»

Завершая испанскую тему, перечисляю Татьяне Борисовне фамилии других выходцев из Испании, ставших известными советскими футболистами, – Агустина Гомеса из «Торпедо», Михаила Посуэло, выступавшего и за этот клуб, и за «Спартак».

«Это все папины друзья, – живо откликается сестра хоккеиста. – А моя мама в детдоме познакомилась с еще одной испанкой, которая много лет спустя родила знаменитого в будущем баскетболиста Хосе Бирюкова. Не знаю, были ли Хосе и Валера знакомы лично, но Бирюков о Харламове прекрасно знал – это точно.

Испанское сообщество в Москве вообще было очень сильным и сплоченным. Если бы не оно и не Красный Крест, может, Валерку бы и не вылечили. Мама подняла всех. Подключили представителя Красного Креста, который добился и санатория, и больницы, и лечения. Потом – чтобы квартиру дали. Ему нельзя было жить в коммуналке, где 25 человек и шумно. Помощь была очень большая. Так у нас появилась первая отдельная квартира».