Он не хотел быть свадебным генералом

Правильно говорят, что силен не тот, кого не бьют, а тот, кто после пропущенных ударов способен встать на один раз больше. Судьба Яшина – еще одно тому доказательство.

А вот каким он был человеком, страдал ли от чего-то, был ли счастлив? Вышедший в конце 2019 года фильм «Лев Яшин. Вратарь моей мечты», при всем уважении к его авторам и их стремлению следовать историческим фактам, ответа на эти вопросы мне не дал. Личность Льва Ивановича получилась в нем, по мне, какой-то плоской, и стремление впихнуть туда почти все значимые вехи карьеры голкипера (за исключением Мельбурна‑56) только распылило впечатление.

И главное – в фильме зияла 19-летняя брешь между двумя совсем разными Яшиными. Могучим 41-летним мужчиной, гордо игравшим прощальный матч против сборной мира, и 60-летним стариком, незадолго до смерти на костылях с громадным трудом передвигавшимся по полю стадиона в Петровском парке к воротам, которым он отдал лучшие годы жизни. Как такое могло получиться? Почему? И как можно было, делая фильм о нем, выкинуть из его жизни эти самые драматичные годы?

О них мы задолго до появления этого кино говорили с Валентиной Тимофеевной на яшинской кухне в Чапаевском переулке. И многое стало понятно.

Несколько раз за время нашей беседы она беспокоилась: «Я вас еще не утомила?», «Вы, наверное, торопитесь?» По-моему, это было совершенно по-яшински. Я тут же вспоминал рассказ моего коллеги Сергея Микулика, как он незадолго до ухода Льва Ивановича пришел к нему брать интервью, и тот сам, уже на одной ноге, поскакал к двери отворить ему дверь – хотя это вполне мог сделать кто-то другой… Бог ты мой, куда я мог торопиться из этой легендарной квартиры, в которой Яшины поселились еще в 1964-м? Из-за стола, за которым говорили с ним о главном Беккенбауэр и Платини, Качалин и Якушин? От одной этой мысли пробирало с головы до пят. И хотелось спрашивать, спрашивать, спрашивать…

«Сначала после ухода из футбола Лев чувствовал себя очень комфортно. Сразу, когда закончил играть, стал начальником команды. С этим назначением ему помог Лев Дерюгин, председатель московского городского совета «Динамо», с которым у него были великолепные отношения.

Их так и называли – Лев большой и Лев маленький. Причем Яшин был маленьким. А Дерюгин – не только крупным по росту, но и полным. Еще когда муж играл, тот говорил ему: «Закончишь карьеру – будешь начальником команды». И обещание свое выполнил.

А еще Лев в Высшую партийную школу при ЦК КПСС поступил. Там политэкономию преподавал один большой болельщик и заядлый охотник. Когда я училась на радиожурналистике, после коллоквиумов мы собирались в кафе, и этот человек там был. Он спрашивал: «Чем Лев Иванович будет заниматься, когда закончит играть?» – «Пойдет в Высшую школу тренеров». Он говорил, что для этого нужно знать психологию, другие общеобразовательные дисциплины. И позвал к себе. Тренером-то Яшин изначально быть не хотел, считал, что это не его.

Школу тренеров Лев все-таки закончил, но и в партийную школу пошел. Русским языком и литературой там занимался – да все учил! И много чему научился, даже к концу жизни стал трибуном, чего раньше за ним не наблюдалось. Приходил с занятий, начинал бросаться философскими категориями. Как-то прибегает запыхавшийся: «Экзамен по политэкономии сдавал. Они за 70 лет сами не разобрались, как наладить хозяйство – а хотят, чтобы я им за час все рассказал!» Мы все хохотали.

Но часто бывало не до смеха. Чтобы стать врагом Левы, нужно было очень большую подлянку организовать. Даже если ему кто-то не нравился, он просто с ним не сближался, но все равно здоровался.

Был такой Николай Русак, он стал председателем Спорткомитета СССР после Сергея Павлова. А каждый год весной на юг все клубы съезжались к сезону готовиться. И проходила конференция с участием тренеров, начальников команд, судей. Лев тогда был начальником команды «Динамо». Как-то у старшего тренера Качалина и его помощника Царева возникло неотложное дело, и они сказали: «Лев, проведи тренировку».

А потом он рассказывает мне: игроки работали, он сидел на лавочке и иногда им что-то подсказывал. Весной у него всегда бывали обострения язвы – потому и сидел, сжавшись, чтобы меньше болело. И тут появился какой-то большой спортивный начальник. Сел рядом, спросил, почему нет тренеров, как игроки сами по себе тренируются? Муж ответил: «Я, наверное, что-то понимаю в футболе. Может, вам что-нибудь объяснить?» Говорил – и еще сильнее сжимался от боли в желудке…

А на следующий день – конференция, и этот начальник выступает. Был, мол, в команде «Динамо». Главного тренера нет, помощника нет, сидит пьяный Яшин и руководит тренировкой. Лев так разозлился! Встал, пошел к микрофону – и при всей своей доброте столько наговорил: приходят всякие, ничего не понимающие в футболе, и хотят руководить. «Что вы сейчас полезного сказали? Что именно на тренировке было не так? Ведь и сказать ничего не можете! А еще и в пьянстве беспочвенно обвинили…»

Сильно обижался и ругался он также на генерала Богданова, председателя центрального совета «Динамо». Там как было? Играл в команде Толя Кожемякин – хороший парень, Лев даже как-то сказал, что лучше Пеле может стать. Ехал в лифте с другом – и застрял между этажами. Там оставалось место, чтобы выползти – и друг выполз. А когда Кожемякин начал выползать, лифт поехал, и парень погиб. Лев плакал…

Так его вместе с Качалиным и Царевым сняли с должности за плохую воспитательную работу! За что, спрашивается? Какое отношение он имел к тому несчастному случаю? Перевели его в центральный совет «Динамо» – бумажки перекладывать. Оторвали от команды, от живой работы. В роли начальника команды Лев очень хорошо себя чувствовал. Это было как раз его – за ребят хлопотать, помогать им жить лучше. К тому же он еще и с голкиперами занимался, хотя профессии тренера вратарей тогда и не было.

А бумажная волокита – это совсем не его. Не любил он это дело. И сник. Да еще и с Богдановым не сложилось. Как-то тот вызывает: «Вы плохо работаете, без конца разъезжаете». – «Куда?!» – «Да вот у меня в столе сплошные приглашения вам из-за границы лежат». Лев растерянно говорит: «Так они же у вас и лежат, до меня не доходят». Завидовал ему Богданов. И еще при этом знаменем динамовским называл. Лев отвечал: «Вы это знамя свернули и в уголочек к себе поставили».

В общем, все это Лев очень переживал. И в 48 лет, как раз после того конфликта с Богдановым, инфаркт у него случился. А спустя много лет я от другого генерала узнала, что Богданов недавно сказал ему: «Одного не могу себе простить – что давил на Яшина и так к нему относился. Я тогда не очень разбирался, что к чему, чиновников разных слушал…»

Позже еще была такая история. Из московского совета «Динамо» Льва перевели в Федерацию футбола СССР, и у него поднялось настроение. Но однажды приходит: «Ухожу, пойду работать на завод». – «Что такое?» – «Колосков выступил: «У нас некоторые только в президиуме заседают…»

Когда Лев лежал в больнице после инфаркта, я ходила к председателю Гостелерадио Лапину. И, когда начала говорить, заплакала. Рассказала, что освободили от должности начальника команды. Спрашивает: «Меньше платить стали?» – «Нет. Делают из него алкоголика, не умеющего воспитывать людей. Такого человека с грязью смешивают!» После этого разговора вдруг и в газетах стали появляться теплые статьи о Яшине, и по телевидению программы начали выходить. Один-единственный раз в жизни я ходила, просила за мужа…

Врачи говорили, что инфаркт – от курения, и ампутации ноги впоследствии поспособствовало оно же. Но я не думаю. Сама слышала от специалистов, что если человек долго курит, то в преклонном возрасте уже и бросать нельзя. А он и когда играл, всегда курил, и тренеры ему это позволяли. При всех, конечно, в раздевалке не дымил, но Якушин или Качалин разрешали ему зайти в какое-то помещение и выкурить сигарету.

Но однажды устроили партсобрание. Поскольку Лев был членом КПСС, он попал под партийную проработку: все обсуждали курение Яшина и даже состряпали постановление с запретом ему это делать! Тут, по-моему, Леонид Соловьев встал и сказал: «Что мы творим? Яшину бегать не надо, он в воротах стоит. Как он это делает – мы знаем, так какие претензии? Не каждый же бросить может». Так в итоге и спустили на тормозах.

После инфаркта месяца два не курил. А потом попробовал – вроде ничего. И продолжил. Ну и последние полтора-два месяца жизни, когда ему было уже очень плохо, не курил. Инфаркт у него был, во‑первых, от переживаний, что его от команды отодвинули и вообще отнеслись не по-человечески. А во‑вторых, он очень резко закончил играть. С ветеранами не ездил, нагрузок не было. Пока был начальником команды, хоть как-то двигался. Но когда в кабинет пересадили – сразу килограммов на десять поправился. И получил инфаркт.

Доктор потом объяснила: у него как спортсмена – очень большое сердце, через которое перегонялось много крови. Пока играл и двигался, в кровь выбрасывалось много адреналина, и холестерин сжигался. А когда закончил и начал поправляться – холестерин стал осаждаться в сосудах. Это не только к инфаркту – и к ампутации в итоге привело.

Лев тогда поехал с ветеранами в Венгрию – сам не играл, возглавлял делегацию. А перед этим у него был микроинсульт. Рука с ногой начали отниматься, но вовремя спохватились – и все прошло. В Венгрии после игры пошли в ресторан, оттуда – на автобусе в гостиницу. Муж в ресторане танцевал, сказали – даже плясал.

А как стал выходить из автобуса – ноги не чувствует. Думали, опять предынсультное состояние. Оказалось, нет. Сделали массаж – не помогло. Город, где они играли, находился далеко от Будапешта, километрах в трехстах. Его отвезли в столицу, в клинику. Там разрезали ногу – и опять зашили. Потому что все вены до колена «захлопнулись». Этот институт в Будапеште сотрудничал с нашим институтом хирургии имени Вишневского, и они договорились, что операцию будут делать уже в Москве.

Но получилась нестыковка с вылетами – сразу ничего не было, ждать пришлось довольно долго. Леву из госпиталя прислали прямо к самолету, но в итоге операцию ему делали только в десять вечера следующего дня после того, как ему стало плохо. И время оказалось потеряно. Ничего уже было нельзя сделать, началась гангрена. В результате ампутировали ногу».