И в связи с этим важно понимать, что именно хотели сказать создатели «Легенды N 17» своим фильмом, в котором многие заподозрили талантливую, но «заказуху». Что он прославляет – человека или государство? Рассказ Местецкого дает четкий ответ:
«Болезненной темой для меня является и то, какой образ этого фильма постепенно создается, какую роль ему отводят в идеологической жизни нашего государства. Для нас был один очень большой и серьезный вопрос – может быть, даже самый серьезный, который мы решали, в том числе с этической точки зрения.
К Советскому Союзу, к брежневскому застою, в целом к системе мы относимся очень плохо. Это наша общая позиция с еще одним сценаристом Николаем Куликовым и режиссером Николаем Лебедевым. Никакой романтизации этих времен мы не хотели. С другой стороны, прекрасно понимаю, что если мы просто списываем эти времена в помойную яму, то списываем туда и своих отцов. Мой отец работал в оборонном НИИ и был абсолютно системным человеком. Но и он, и его друзья – прекраснейшие люди, и в те времена им удавалось жить большой, насыщенной жизнью. По-своему прекрасной.
Живя тогда, они делали те же моральные выборы, которые мы делаем и сейчас. В этом смысле не сказать, что что-то сильно поменялось. И когда мы решили сделать светлый, достаточно жизнеутверждающий фильм о людях тех времен, в этом в последнюю очередь была идея как-либо романтизировать Советский Союз. Просто так получается, что ты видишь в кино живых, настоящих и сильных людей – и это сразу создает тем временам хорошую рекламу. Этакий невольный пиар СССР.
Мы же в фильме говорим о каких-то базовых этических нормах – для детей, например. Не вижу ничего плохого, что речь идет о том, чтобы этот фильм показывали в школах. Не предавайте учителей, не творите подлостей, не пишите доносов – какие-то основные ценности там выделены правильно.
«Легенду N 17» никто не заказывал. Студия сама решила делать этот проект. Такие фильмы рождаются только из мощнейших амбиций. Амбиций людей, которые хотят сделать свое кино – о том, что их действительно волнует. Для большой аудитории, а не для того, чтобы угодить заказчику…»
…Валерий Харламов тоже всю жизнь делал «свое кино». И тоже – «для большой аудитории, а не для того, чтобы угодить заказчику».
Для всей страны. Для всего мира.
Его нет уже без малого сорок лет, но о нем создают фильм, на который ходят миллионы людей. О Харламове продолжают спорить, по-разному трактовать тот или иной эпизод, обвинять или оправдывать того же Тихонова, которого тоже с нами уже нет…
Интересно, было бы все это, если бы Валерий Борисович не покинул этот мир так рано?
А может, это случилось ровно в тот момент, когда Харламов, не попав на Кубок Канады, со всей четкостью осознал, что главное свое предназначение в жизни уже выполнил?
Стоп, но разве вы не слышали слова сестры и Фетисова о том, как он мечтал об Испании, как стремился всю жизнь в страну, которая так поразила его сердце в детстве, – но его туда не пускали?
Я пытаюсь представить себе подтянутого, загорелого 72-летнего жителя Бильбао Харламова. Со смаком пропускающего во дворике своего дома стаканчик сангрии под хамончик и с веселыми искорками в глазах сочно рассказывающего заезжим журналистам о том, как забивал голы Драйдену, конкурировал с Эспозито, изнемогал от нагрузок Тарасова и не мог достучаться до ледяного Тихонова.
И почему-то мне кажется, что где-то в другом мире так и происходит…
В 1978 году судьба занесла Анатолия Тарасова в Торонто, и он впервые оказался в Зале хоккейной славы. Членом которого уже четыре года как являлся, но об этом… не знал.
Да, такова была сверхзакрытая жизнь в СССР, что ни хоккейные, ни другие руководители не сочли нужным сообщить опальному тренеру-титану о торжественной церемонии. При том что Тарасов стал первым представителем Советского Союза в Зале славы! Судья Юрий Карандин, находившийся там вместе с Анатолием Владимировичем, вспоминал о дикой смеси счастья и растерянности, которая отразилась на выразительном тарасовском лице в момент сообщения…
В реальность этой истории в XXI веке поверить можно с трудом. Но это было – 40 с небольшим лет назад. Тарасову, которого в Северной Америке называют отцом советского хоккея, тогда было всего 60. Казалось, еще тренировать и тренировать. Но он уже шесть лет как не работал – и в большой хоккей не вернулся, ограничиваясь организацией детского турнира «Золотая шайба»…
Его дочь, великий тренер по фигурному катанию Татьяна Тарасова, говорила мне об отце:
«Таких людей единицы, и рождаются они раз не в десять, а в сто лет. Например, Сергей Королев. Он весь мир держал на одной кнопке. И папа весь мир держал на одной кнопке, только другой. Мама так нас воспитывала, чтобы мы это с ранних лет понимали. И даже когда папу сняли, с ним советовались. Он же опередил время на 50 лет.
Мы дома при нем ходили на цыпочках. Никто не орал, никто не плакал, никто не лез к нему в это время на руки, на закорки. Потому что папа занимался государственным делом. Мы это чувствовали и знали. Нам говорила об этом мама, хотя сам папа – никогда. Когда он был дома – всегда работал. Он все время писал, писал, писал. А мы не могли потревожить его тишину».
Но насколько же больше пользы могло быть для игры от этой тарасовской работы, если бы он остался практиком хотя бы лет еще на десять, а то и на пятнадцать. Внеся колоссальный вклад в развитие не только советского, но и мирового хоккея – иначе о приеме в Зал славы не было бы речи, – Тарасов ушел из профессии в 54 года. Вернее, его ушли. Сколько же он не доделал!
«Это был запрет на профессию, – говорит Татьяна Тарасова. – Он больше никогда не работал тренером. Это вообще не укладывается в голове. Мы с мамой и сестрой так его жалели…
Твари. Они убивали его. Кто? Руководители партии и правительства. Будь они прокляты. За то, что папу от Суперсерии‑72 отключили. Это был смысл его жизни. Они уже вмешались в спорт – и гуляли там, рассказывали, кому тренировать и как. Они считали себя звездами. А года и века не по ним меряются».