Глава 29
Никлас сидел один на кухне за столом. Весь день он провел в больнице Трумсё – они сдавали анализы. Им уже сообщили, что группа крови совпала, теперь предстояло прожить несколько дней в ожидании результата анализа на соответствие тканей. От мысли, что придется пожертвовать почкой, Никласу все время было не по себе, но до сих пор ему удавалось воспринимать ситуацию отстраненно: подобное развитие событий казалось слишком ужасным, чтобы стать реальностью. Но после поездки в больницу вся ситуация стала слишком реальной, убежать от нее уже не получалось. От одной мысли о будущей операции ему становилось плохо. И еще хуже – от своего собственного отношения. Карианне так стойко переносила свою болезнь, так старалась оградить его от страданий. Она не должна была видеть, как ему страшно, она вполне заслужила светлое будущее без угрызений совести. Весь день у нее было особенно хорошее настроение. Они, наконец, начали процесс, и от этого ей стало легче. Не успели они войти в дом, как пришла еще одна радостная весть. Звонил отец, чтобы сообщить, что он восстал из мертвых, почти как Лазарь, и сегодня смог даже немного пройтись по комнате. Что-то мешало Никласу радоваться этому известию. Рейнхард ему нравился, но интуиция подсказывала, что жертвенность превратилась у него в потребность контролировать все вокруг. История о том, как он использовал свое влияние, чтобы заполучить для дочери место в колледже, звучала трогательно и невинно. И ведь особого дара убеждения не понадобилось – всем жаль тяжело больного ребенка. Но Рейнхард не смог отпустить поводок, даже когда Кари-анне выросла и выздоровела. Брошюры о прелестях загородной жизни, звонки о домах, которые сдаются, и объявление о вакансии – все это дело рук Рейнхарда. А может, и внезапная болезнь. Последний предлог, чтобы заманить дочь на север. Теперь, когда он убедился, что они приехали навсегда, ему становилось лучше. Никласу не нравилось так думать, возможно, он был несправедлив к Рейнхарду. Но все-таки искренне обрадоваться он не мог. Складывалась вполне определенная картина.
Он несколько раз звонил Линду и интересовался состоянием Эллен Стеен – к сожалению, она больше не приходила в сознание. Теория о нападении зверя получила поддержку, хотя была абсолютно нелогичной. Ведь ни один зверь с такими когтями не довольствовался бы просто царапинами. Таким образом, получалось, что следы когтей служили знаком преступника; Никлас поддерживал эту версию, хотя она ему не совсем нравилась. Но ведь и Конрад говорил о животном.
Он сидел, пытаясь отогнать от себя мысли о блуждающем звере, в этот момент зазвонил телефон. Номер был незнакомым.
Звонил полицейский из Будё.
– Я возле моря, в шестистах метрах от вашего дома. Если вам интересно и у вас есть время, я бы хотел вам кое-что показать.
– По поводу мальчика?
– Да.
– Я сейчас, – сказал Никлас, понимая, что следовало бы позвонить и сообщить обо всем Броксу.
– Я хожу по валунам и свечу фонариком.
– Буду через пять минут.
В тонком свете подрагивающего фонаря лицо инспектора казалось маской. Подойдя поближе, Рино опустил фонарь, чтобы видеть, куда ставить ногу.
– Я не хотел вам мешать, но раз уж вы все равно в теме…
– Я сам себе хозяин, а вот о вашем бедняге этого сказать нельзя.
– Боюсь, что так. Я даже представить себе не мог, что над ним так издевались.
Причал для лодки находился в маленькой бухте, скалы ограждали ее от ветра и непогоды. Лодки не было, но почерневшие от возраста и морской воды столбы все еще виднелись у побережья. Рино перелез через большой валун и осторожно спустился к воде. Никлас последовал за ним, внимательно отслеживая каждый свой шаг, чтобы не поскользнуться. Рино направил свет фонаря чуть дальше и указал на металлическое кольцо, прибитое к камню на глубине примерно метра.
– Думаю, именно тут он и сидел, шатаясь на волнах, не имея возможности двинуться.
Никлас уже не раз в своей жизни видел, как зло порождает зло, но ничего подобного вообразить себе не мог. Ведь жертвой был маленький мальчик.
– Он, наверное, вырывался.
– Не так уж просто сопротивляться, когда у тебя закованы руки, – Никлас живо представил себе, как мальчик карабкался на камень, но все время соскальзывал и падал на колени, а потом пытался удержать голову над водой.
– Кто-то должен был знать, что происходит, я не верю, что никто ничего не замечал, – Рино опустил фонарь. – И почему люди отворачиваются в таких случаях?
Никлас обвел взглядом окрестности, но из-за высоких скал ничего не увидел.
– Отрицание, – он уже такое видел: матери отворачиваются и закрывают руками уши, чтобы не слышать звуков из детской, а через несколько минут ложатся в постель с насильником…
– Вы что-нибудь поняли? – спросил Никлас.
– Начинаю понимать, – Рино встал и осторожно добрался до твердой почвы.
– Вы видите разницу? – спросил он. От внезапного порыва ветра его волосы разметались. – У этого парня отняли детство.
Никлас не совсем понял, о чем говорит инспектор.
– Куклы, – пояснил Рино. – Для меня они символизируют игру. Знаете, куклы и машинки – игрушки для девочек и мальчиков.
Куклы.
Сначала они были символами материнской любви к своим детям.
К своим детям.
Он подумал о Рейнхарде, о том, как он пытался руководить жизнью Карианне, как любовь превратилась в жесткий контроль. Может быть, Андреа в свое время тоже взяла все в свои руки? Из истории, которую ему рассказала Лилли Марие, было понятно, что Эдмунд не позволил бы руководить собой. Разве что хитростью. Ведь именно она предложила Бергланд, не так ли?
Куклы.
Ее тайные отлучки… куда она ходила, когда была уверена, что Эдмунд не хватится ее? Исчезающие и появляющиеся куклы… Внезапно он понял. Картинка в картинке.
