Глава 23
История Андреа
С годами алкоголь все больше завладевал Эдмундом. Как правило, он напивался до такой степени, что никому, кроме себя, не причинял вреда. Так что в моменты похмелья, когда его тихо рвало и сочувствие к самому себе переполняло его, Андреа и дети могли наслаждаться свободой. Они знали, что Эдмунд на какое-то время сам себя обезвредил и не будет бесчинствовать.
Андреа пользовалась моментом, чтобы рассмотреть мужа, конечно, тайком. Замечала, насколько алкоголь и недовольство жизнью состарили его, кожа побледнела и обветрилась, морщины стали глубже. Но скоро она поняла, что была к нему несправедлива – тело разрушил не только алкоголь. Пальцы стали скрюченными, руки дрожали, она видела, что ему очень больно.
Из-за болей, возникавших при перемене погоды, Эдмунд выходил в море все реже и реже. Меньше рыбы – меньше денег. Из-за отсутствия денег его пошатнувшаяся вера в себя разрушалась еще быстрее, позор легче всего было залить вином. По такой спирали зла семья быстро скатилась в глубокую нищету.
Эдмунд каждый раз удивлялся величине обязательных выплат. Часто он просто сидел, уставившись на счета, как будто подозревая, что кто-то мошенничает или, точнее, хочет ему зла. Все случилось именно так, как и должно было. Однажды холодным осенним утром запас денег иссяк.
Андреа сидела за столом на кухне и штопала брюки Конрада. Внезапно стало темно. Сначала она решила, что сломался предохранитель. Потом увидела, что на улице собрался народ. Она поднялась по лестнице и увидела мужчин в синей униформе с логотипом электрической компании на груди. Сначала она подумала, что они приехали что-то заменить, но когда встретилась взглядом с одним из них, чье лицо ей показалось добрым, то поняла, что это они погрузили дом во тьму. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга – ему было стыдно за то, что приходится выполнять эту работу, ей – за то, что она попала в такую ситуацию. Он махнул рукой в знак извинения и сказал то, что она долго не могла забыть: «Надеюсь, это вас не очень побеспокоит».
Со временем она поняла, что таким образом он пытался выразить сочувствие, хотя, конечно, он не мог представить себе всех последствий.
Через пару часов этот же мужчина постучал в дверь. Она возблагодарила Бога за то, что Эдмунд был в море, и с грустью подумала о тех обвинениях и той ревности, которая выплеснулась бы на нее, если бы он узнал.
– Нам сказали не подключать снова, – сказал он.
– Да, – с трудом ответила она.
Они стояли молча, ей показалось, что прошла вечность. Потом он сказал:
– Так жить нельзя. Сегодня ночью будет мороз. У всех должен быть свет.
Внезапно Андреа заплакала. Прижав руки к груди и отвернувшись, она выплакивала все свое отчаянье. Он положил руку ей на плечо, она вздрогнула так, что ударилась локтем о дверной косяк. Она в ужасе оглянулась.
– Извините… я не хотела…
Она, запинаясь, попыталась оправдаться.
– Я все равно подключу снова.
Она снова взглянула на мужчину, на самое доброе лицо, которое когда-либо видела, и почувствовала, что ноги ее не держат.
– Я хочу, чтобы вы поговорили с этой женщиной.
Он протянул ей записку с именем и номером телефона.
– Я ей все объяснил. Она работает в службе социальной помощи, ваши счета за свет уже оплачены. Но ей нужно с вами поговорить, чтобы уладить все формальности. Если хотите, я вас отвезу, мне по дороге.
Андреа слышала слова, но не могла уловить их смысл.
– Я не могу…
– Потом я отвезу вас домой. Через час вы будете дома, задолго до темноты.
И она сделала невероятное. Взяла Линею на руки и поехала с ним.
С тех пор, как Тея принесла в ее жизнь частичку радости, Андреа ни разу не чувствовала себя такой счастливой и возбужденной. Счет за свет оплачен, и у нее в кармане лежит три тысячи крон! Три тысячи! Она знала, что ей придется объяснять и откуда появились деньги, и как она оплатила счет за свет, но сдержать выплескивающуюся наружу радость она не могла. Андреа пообещала детям купить новых кукол, если они не расскажут отцу, куда она ездила. Она надеялась, что ей удастся скрыть счет за свет, ведь Эдмунд был пьян в тот день, когда его прислали. А если он спросит, она скажет, что счет оплатил Эдмунд Антонсен, потому что заботится о своей семье. Деньги она решила спрятать, потихоньку вытаскивать сотню-другую, когда он пошлет ее за покупками, и убедить его в том, что просто грамотно их тратит. Единственное, на что обратил внимание Эдмунд, – куклы, он увидел, что их стало больше. Она все отрицала, и дети поддакивали ей, застыв от ужаса. Если бы он уделял игрушкам больше внимания, то заметил бы, что они появлялись и исчезали, как будто жили своей собственной жизнью.
Андреа внимательно выбирала кукол. Конраду досталась Мичио, сильная и крепкая, Хайди – Фумико, самая жизнерадостная, а Линее – Фуджика, красота неописуемая. Линея была совсем не похожа на отца. Может быть, именно поэтому Андреа так за нее боялась. Вся красота мира воплотилась в этой девочке.
Андреа видела, как страдает Хайди от того, что не общается с ровесниками, но в то же время девочка очень трогательно заботилась о младшей сестре. Хотя Хайди отставала в развитии, инстинкт защитницы был у нее преувеличен. И Линеа быстро поняла, что у нее есть старшая сестра, которая души в ней не чает. Но, возможно, их отношения были еще глубже, потому что Хайди почти могла читать мысли своей сестры и зачастую предугадывала ее желания, неважно, чего это касалось – еды или игрушек. И даже когда они были порознь, Хайди часто знала, что хочет сказать сестра, как будто следовала за ней невидимой тенью. Казалось, недостаток умственных способностей в ней уравновесился интуитивным присутствием в жизни сестры.
Наступившее Рождество стало временем контрастов. Андреа убирала дом, украшала его, чувствовала, что дети томятся от предвкушения, разделяла их радость. В последние полгода Эдмунд редко бывал жесток, она даже замечала проблески стыда в те минуты, когда он боролся с похмельем. Она понимала, что он глубоко несчастен. И, может быть, надеялась Андреа, может быть, где-то там, в глубине его мрачного ума, есть совесть, и на самом деле он желает добра ей и детям.
На календаре было двадцать второе число, когда она поняла, что у них нет денег ни на праздничное угощение, ни на подарки детям. Она не решалась спросить, не хотела его огорчать. Поэтому она занималась своими делами, а он с каждым часом становился все тише и тише, казалось, он все глубже уходит в себя. Она заставила себя пожалеть его, потому что скоро он мог упасть еще ниже. Он видел предвкушение в глазах детей, предвкушение, которое через несколько часов будет навсегда разбито. И все потому, что он выбрал жалость к самому себе, а не ответственность за семью, и пропил все деньги.
Андреа подготовилась заранее и купила новых кукол для детей, но они заслуживали большего. Спрятанные деньги у нее еще оставались, она не решалась их использовать сейчас, потому что опасалась расспросов о том, откуда они взялись. Она продолжала заниматься своими делами, стараясь казаться беззаботной, но на самом деле каждый мускул дрожал от напряжения, она чувствовала притаившуюся за углом беду.
Накануне Рождества Андреа решила сделать все как надо. Ради детей. Она надеялась, что он не станет наказывать ее перед Рождеством. Андреа купила красивые подарки, но ничего для Эдмунда. Она не хотела его унижать. Потом она купила еду, не слишком много, но достаточно для обильного праздничного ужина. Андреа хлопотала на кухне, так и не придумав какого-либо достоверного объяснения тому, откуда взялись эти деньги. Когда она распаковывала свои покупки, ей показалось, что она наблюдает за собой со стороны. Она положила на стол сладости, и дети завизжали от восторга. Краем глаза она видела Эдмунда; он сидел молча, по его взгляду она не смогла понять, о чем он думает. На мгновение ей показалось, что его глаза сверкнули, она подумала, что, может быть, он радуется вместе с детьми. Однако взгляд сразу же погас, и она опасалась худшего. Но Эдмунд ничего не сказал.
– Поблагодарите папу, – сказала она, когда закончила раскладывать покупки, а дети немного успокоились. – Ведь он в любую погоду выходит в море, чтобы у нас были деньги на праздник.
Дети послушно обняли отца. Осторожная улыбка, не более того. Эдмунд не проронил ни слова.
После того, как уставшие от игр Конрад и Хайди улеглись спать, а ее стало пугать тяжелое молчание, он подошел к ней в гостиной и положил на колени коробку от обуви.
– Это тебе, – сказал он и отвернулся. – Я иду спать.
– Не хочешь посмотреть, как я ее открою?
– Нет! – сурово сказал он. – Я хочу, чтобы ты подождала, пока я лягу. Я неважно себя чувствую…
Он немного постоял, отвернувшись от нее, а потом вышел из комнаты.
Коробка была не запакована и весила немного. Она почувствовала комок в груди, когда осторожно открыла крышку. Конверты. Стопки конвертов. На них был ее адрес и имя, но она не узнавала почерк. Все конверты были вскрыты. Она взяла первое письмо, пролистала исписанные страницы, нашла последнюю и задрожала, увидев подпись. «Твоя Тея». Письма от ее единственной настоящей подруги. Письма, которые Тея не переставала писать, даже не получая ответа. Она писала год за годом – в стопке было примерно пятьдесят – шестьдесят писем. Казалось, комната закружилась в вальсе, вокруг Андреа танцевали ниссе и ангелы. Они все радовались вместе с ней, не зная, насколько глубокую печаль она чувствовала в то же самое время. Запах апельсинов и копченого мяса, вид детей, уютно спящих в кроватке – все это переполнило ее душу и выплеснулось в горьких рыданиях. Она еще не прочитала и строчки из того, о чем писала Тея, но слезы лились ручьем. Она чувствовала присутствие своей потерянной подруги, просто прикасаясь к письмам. В конце концов она успокоилась и принялась раскладывать письма по датам. Потом стала читать. Андреа читала целых два часа, вытирала слезы и смеялась, потом перевернула пачку и стала перечитывать их еще раз. Последнее письмо пришло девять месяцев назад. Она подумала, что это значит, что Теа сдалась, но потом ей в голову пришла ужасная мысль – может быть, она больна или умерла? Она заторопилась, нашла листок и ручку и принялась писать. В половине шестого в Рождество она закончила.
На следующий день Эдмунд опять ничего не сказал, хотя было заметно, что он размышляет, и думы его нелегки. Конрад, самый чувствительный из всех, служил живым барометром. Он чувствовал перемены в настроении отца задолго до того, как их замечали другие. Заметив, что мальчик старается избегать Эдмунда, Андреа похолодела, представив, что рождественскому миру скоро придет конец. Вскоре Эдмунд ушел, но через несколько часов он вернулся пьяный в стельку. По дороге в спальню он сорвал украшения и задел мебель, так что за ним вилась тропинка из серпантина и дождика. После того, как он упал на чердаке и заснул, они засмеялись – смех шел из самого сердца и переливался колокольчиками. Даже Хайди, которая никогда не смеялась от души, хохотала так, как будто впервые распробовала, как это приятно. Они смеялись, вешая обратно украшения, и Андреа знала, что причина смеха вовсе не в том, что пьяное шатание отца показалось им забавным. Они смеялись потому, что он уже не излучал потенциальную угрозу, как было раньше.
Боль и страдания, которые переносил Эдмунд, а также растущая привязанность к алкоголю все изменили. Прошел почти год с тех пор, как он поднял на Андреа руку в последний раз. И что еще важнее, уже много месяцев он не смотрел на нее тем «взглядом», тем особым взглядом, который предупреждал о том, что ее ждет. Она почти привыкла к новому Эдмунду, поверила, что таким он и останется. Но однажды в марте он ворвался в дом. Она стояла к нему спиной, но внезапно воцарившаяся тишина заставила ее задержать дыхание и замереть. Когда она повернулась, то увидела тот самый взгляд, гораздо мрачнее, чем обычно – он был переполнен ненавистью. Они простояли, как ей показалось, вечность, и она знала, что он наслаждается – получает удовольствие, видя, какой ужас на нее наводит. Страх порождал худшие подозрения, но когда он открыл рот, она услышала то, чего не могла себе даже представить.
«Я слышал, ты крутишь шашни с парнем из электросетей?»
