Глава 11
Будё
Рино почувствовал, как его охватывает беспокойство. Он со скоростью краба полз по пробкам в центре города и от нетерпения похлопывал ладонью по рулю. Он позвонил Ренате Оверлид и составил по ее указаниям примерный маршрут. А теперь не мог дождаться, когда сможет с ней поговорить. Ощущение, что он нашел какую-то зацепку, становилось все сильнее. Дело было в детях – да, именно в них. От мысли о том, что произошло с Иоакимом, в глазах заплясали красные дьяволята. После беседы с психологом сын стал замкнутым, казалось, он чего-то стыдился. Если его мать добьется своего, вместо настоящего Иоакима появится некое послушное и безликое существо.
У супермаркета «Рими» инспектор свернул налево. Быстро проглядев свои записи, Рино направился к типичному дому постройки семидесятых, который попытались освежить, перекрасив в розовый цвет. Представляя себе подросшую Барби, он позвонил в дверь. На пороге появилась женщина совсем не кукольной внешности, Рино усомнился, что она когда-то могла ей быть. В отличие от своего бывшего возлюбленного она выглядела ухоженной, но черты лица нельзя было назвать женственными.
– Вы из полиции? – Она протянула сухую руку с позвякивающими браслетами.
Ему показалось, он пожал руку скелету, и не только из-за слишком тонких пальцев, – само пожатие было слабым, как у тяжелобольного.
Ничто в доме не указывало на то, что здесь живет восьмилетний ребенок – то ли Рената была фанаткой порядка, то ли провела генеральную уборку перед его приездом.
– Кофе?
На столе стояли две чистые чашки и блюдо с печеньем, Рино не смог отказаться.
– Как я уже говорил по телефону, я хочу поговорить о Киме Олауссене, – сказал он, сделав осторожный глоток кофе.
– То, что с ним случилось, безусловно, ужасно, но я не могу понять, при чем тут я.
Она взяла печенье и внимательно изучила его перед тем, как откусить крошку, которая подошла бы для маленькой мышки. Во время разговора она старалась не смотреть Рино в глаза, и инспектор решил, что, возможно, дело в его обаянии. Уже не в первый раз женщины смущались в его присутствии.
– У вас с ним общий ребенок.
– А Томми-то тут при чем, черт возьми?
– Может быть ни при чем, а может быть, очень даже при чем.
На этот раз она решилась взглянуть ему в глаза.
– Расскажите о ваших отношениях с его отцом.
– С Кимом? Нет у нас никаких отношений. Прошлой осенью он принес подарок на день рождения, Рождество он пропустил.
– По какой причине?
Она приоткрыла рот и казалась несправедливо обиженной.
– Он никогда нами не интересовался.
– По его словам, вы велели ему отвалить.
– На то есть причина, – сказала она и скрестила руки на груди.
– Можно немного подробнее?
– Я ведь сказала, ему на нас плевать. Томми для него не существовал. Мысль, что он, как отец, несет ответственность за ребенка, ему даже в голову не приходила.
– Может быть, лучше поздно, чем никогда. Некоторым из нас довольно сложно свыкнуться с тем, что роль отца несет для нас, несчастных, также некоторые ограничения.
– Несчастных? Вы сказали – несчастных? – От смущения не осталось и следа.
Попытка оправдать отца ребенка спровоцировала бурную реакцию, как он и ожидал.
– Я знаю много чудесных отцов, которые вели себя абсолютно по-идиотски в первый год. Может, я ошибаюсь, но все-таки люди могут измениться.
На ее лице отразилось отвращение, как будто ее начинало тошнить только от мысли об отце ребенка.
– Ким не изменился. То, что произошло, ужасно, но все-таки подонок навсегда останется подонком.
– И у подонков есть право на жизнь.
– Томми заслуживает большего.
– Не вы одна так думаете.
– Это как?
Она взяла еще одно печенье. Возможно, ей очень хотелось сладкого или просто нужно было чем-то занять свои худощавые руки.
– Скажем так: мы подозреваем, что тот, кто напал на Кима, мстил за Томми.
Похоже, эта новость ее действительно взволновала. Она уставилась на блюдо с печеньем.
– Не понимаю.
– Вы с кем-то встречаетесь сейчас? У Томми есть кто-то, кого он может назвать отчимом?
– Нет.
– И никакого… друга нет?
– О чем вы?
Она резко встала и демонстративно повернулась к Рино спиной.
– Мы расследуем чрезвычайно серьезное преступление. Вопрос относится к делу, поэтому я попрошу вас ответить на него.
– Вы лезете ко мне в постель! – еле слышно проговорила она.
– Меня интересует, есть ли у вас друг, который общается с Томми, а не с кем вы спите.
Он сразу же пожалел о том, что сказал, почувствовал, что слова прозвучали слишком резко.
– Никого у меня нет, – прошептала она.
– Хорошо.
– И если хотите знать, я считаю Кима эгоистичным, вечно пьяным куском дерьма, – она повернулась к Рино. – Но есть отцы, которые еще хуже относятся к своим детям. Они уж точно заслужили нечто подобное.
– Но не Ким?
Она покачала головой.
– Я не имею ни малейшего отношения к тому, что случилось. Честное слово.
Рино с трудом подавил осторожную улыбку. Уже давным-давно никто из его собеседников не использовал в качестве аргумента честное слово.
– И никаких мыслей о том, кто это мог сделать?
Ренате опять покачала головой.
– А я так на вас надеялся, – Рино встал из-за стола. – Как я говорил, мы практически уверены в том, что тот, кто это сделал, мстил за Томми. А вы, получается, самый близкий Томми человек.
– Удивительно, как часто в жизни что-то повторяется.
– Вы о чем?
– Томми снова стал пешкой во взрослой игре, как и последние восемь лет. Томми не просил себе таких родителей, каких получил. Жребий выбрал ему отца, который почти не появлялся, который от него отказался. Отец бросил Томми. Подчеркиваю, бросил. И где же в тот момент были защитники закона? Кто постоит за права брошенных детей? Никто.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что мальчик все эти годы страдал от отсутствия отца в его жизни и продолжает страдать до сих пор. В общем и целом, поступать так с Томми – это преступление.
– Вы кажетесь довольно жесткой.
– Так и есть.
– Достаточно жесткой, чтобы пожелать зла отцу ребенка?
– Я не имею к этому отношения. Но вы не можете запретить мне радоваться, что с ним что-то произошло. Я рада, что он не умер, но, по мне, он получил по заслугам.
Рино ушел от Ренаты Оверлид с чувством, что она призналась в соучастии в преступлении, хотя ее уверения в обратном казались убедительными. Женщина была чересчур ожесточенной, что-то подсказывало ему, что накопившуюся за столько лет обиду загладить не так просто.
По дороге домой инспектор проворачивал в голове разговор, искал зацепку, которая подтвердит его ощущение, но, увидев в кустах роз возле дома велосипед Иоакима, отложил самокопание до лучших времен. В защиту Иоакима надо было сказать, что за кустами все лето никто не следил. А иначе подобную парковку можно было бы принять за молчаливый протест сына против отсутствующих навыков садоводства у отца. Но сейчас, похоже, накопившиеся эмоции все-таки вырвались наружу.
– Иоаким! Там в кустах тебя велосипед зовет!
Никто не отозвался. В комнате мальчика на втором этаже гремел бас, от этого звука дрожали перекрытия, а весь дом вибрировал в такт музыке. Ради приличия, ведь он входил в комнату подростка, Рино постучал в дверь. Но мальчик вряд ли услышал бы его даже, если бы он распилил ее электропилой. К счастью, дверь была открыта, и слегка удивленный Иоаким приглушил музыку.
– Господи! Разве ты не знаешь, что уже при ста пятидесяти децибелах у Олине Гундерсен случается недержание?
– А кто это?
– Бедная женщина на том конце города.
– Че?
– Забудь. Я нашел велосипед.
– Угу.
– Чего это вдруг ты так паркуешься?
– Торопился.
– Так уж торопился?
– Sorry.
Рино стоял в дверях. Иоаким теребил пульт, очевидно, пытаясь не встречаться с отцом глазами. Рино понял, что сыну стыдно.
– Все нормально?
Мальчик кивнул.
– Давай-ка, Иоаким, мы поставим с тобой «Aerosmith» и поболтаем, а?
– Ну нет. Только не «Aerosmith».
– Ок. Компромисс. «City Boy». Обещаю, тебе понравится.
Иоаким закатил глаза, но Рино расценил молчаливый протест как одобрение, зашел в свой кабинет и достал альбом «The day the Earth got fire».
– По-моему, подходящая музыка.
Иоаким взглянул на него испепеляющим взглядом, но ничего не сказал.
– Лол Мэйсон – бог вокала. Только послушай.
– Может, и хорошо, если б земля сгорела, – вздохнул Иоаким, когда из колонок полился помпезный припев полуфальцетом, – тогда тебе и твоим приятелям из восьмидесятых пришлось бы поискать себе другую планету.
– Здорово, правда?
– Отвратительно.
– Ладно. Ну и что стряслось?
– Стряслось? – Иоаким опять прятал глаза.
– Все дело в этом психологе?
Мальчик пожал плечами.
– Мама всего лишь немного волнуется.
Молчание.
– Она считает, ты думаешь не о том, о чем нужно.
Сын сменил позу, пытаясь сильнее отвернуться от отца.
– Давай об этом поговорим. Втроем.
– Плевать мне на этого психа.
– Ладно. Главное, чтобы тебе на нас было не плевать.
– Кстати, музыка твоя – дерьмо.
Иоаким уменьшил звук почти до минимума.
– Может, момент неправильный.
Опять молчание.
– Послушай, Иоаким. Может, все довольно просто, нужно только вести себя по обстоятельствам.
– Что?
– Ну, как дома. Вот ты приходишь домой, ставишь велосипед у дерева, и все. И я так же: снимаю носки и бросаю их в шкаф. Но не на работе, там я должен носить маску полицейского. Понимаешь? Так же и с тобой. В школе хотят, чтобы ты слушал, что говорит учитель.
– Они несут чушь.
– Не всегда.
– В девяноста процентах.
– Ну вот ты и отсеял наименее важное. Сосредоточься на оставшихся десяти процентах.
Иоаким не смог сдержать ухмылку:
– Ладно.
– По рукам? Я заберу с собой диск «City Boys», а ты завтра честно попробуешь.
– Вот это я называю выгодной сделкой.
Иоаким нажал кнопку «Стоп» на пульте.
– Нужно было дать им шанс. Это тематический альбом. О падении Земли.
– Расскажи лучше, чем все закончилось. Кто-нибудь уцелел или все откинулись?
Казалось, слова Иоакима имеют двойное значение.
– Честно говоря, не помню.
Подсознание изо всех сил стучалось к нему, но Рино никак не удавалось понять его сигналы.
Лишь позже, когда он готовил еду, которую Хелена называл «ужином лентяев», до него дошло, что именно поймало его подсознание. Он отложил лопатку и схватил мобильный телефон.
– Да? – голос коллеги звучал устало.
– Танцуй, Томас!
– Что случилось?
– Я знаю, что значит «Б. Д.»!
