Праздник закончился. Ещё вспыхивали язычки пламени в груде золы, ещё посмеивались, перебрасывались шутливыми напутствиями парни и девушки, ставшие теперь взрослыми, ещё многих пошатывало после декады любви и моря выпитого жуса. Но Праздник закончился.

О предстоящем разговоре с Джулой Крис и думать не хотел. Знал, что нужно сочинить какое-нибудь оправдание, но заставить себя не мог. Даже когда вёл свою избранницу к зелёнохолмовскому шатру – не мог. А говорить ничего не пришлось. Тэд выскочил навстречу, закричал радостно: «Крис, Крис! Джула согласилась стать моей женой!» Крис рот открыл от изумления, – не могло всё так удачно сложиться! Но радость друга была искренней, и стоящая позади Рыжок улыбалась хоть и с вызовом, но вполне дружелюбно. Он выдохнул облегчённо и принялся знакомить друзей с Ритой.

Лона вышла за парня из соседних Орешников, так что тоже была вполне счастлива. Одному Марику не повезло. Точнее, как сказала сестра, жадность сгубила. Слишком много хорошеньких мордашек было вокруг, слишком много сладких девичьих прелестей захотелось попробовать. Он до последней ночи не верил, что Праздник заканчивается, что пора остановиться. И обнаружил, что выбирать-то не из кого. Оставшиеся без пары девицы были до того несимпатичны, что вести такую жену домой Толстяку самолюбие не позволило. Впрочем, горевал Марик недолго. Они ещё не дошли до Лапников, как он шепнул Крису на ухо: «Ну их, этих писюх! Перезимую у мамы, а там пристроюсь к какой-нибудь вдовушке. Хотя бы к Миле. Видал, какие сиськи у неё? Мя-а-гонькая, наверное!»

От мысли, что его первая женщина возьмёт Толстяка в мужья, Криса покоробило. Всплыли в памяти утро у заводи, влажные прикосновения её тела. Он отказался от Джулы ради Риты и нисколько об этом не жалел. Но от Милы он не отказывался! Во время последней ночёвки в Каменобродье Крис рассказал Рите о намерении взять вторую жену. Та не удивилась и не обиделась – у речного народа были те же Правила, что у лесовиков. Обещала согласиться, если Мила ей понравится.

Зима в этом году выдалась ранняя. Месяц ивибиль не закончился, а на Зелёный Холм уже легли туманы. Плотная грязно-белая пелена рассасывалась хорошо, если к полудню, и вновь начинала сгущаться, как только солнце уходило за горизонт. Женщины целыми днями отсиживались по домам, шили одежду из шкур, что мужья добыли за лето, плели подстилки и покрывала, перебирали запасы. Да и охотники в одиночку не осмеливались наведываться в ближний лес. Зима – сезон Стихии-Воды.

Дом, выделенный Крису и Рите, стоял на самом краю посёлка, у ведущей к роднику тропы. Древняя развалюха пустовала с позапрошлой зимы, молодожёны и не чинили её толком, посчитав это пристанище временным. Зимовать Крис твёрдо надеялся в уютном опрятном жилище Солнышки. А получилось не так. Рита своё согласие дала на третий день пребывания в Зелёном Холме, лишь бы убраться скорее из перекошенной, пропахшей сыростью хибары. Но Мила видеть рядом с собой неожиданную пришелицу с Реки отказалась категорически. Обескураженному Крису объяснила попросту: «Ты её выбрал, может, для тебя так и лучше. Но мне твоя Речная не нравится».

А декадой позже к Миле перебрались жить Тэд и Джула. Это стало неожиданностью для всех в посёлке, в том числе для самого Тэда. Марик поделился с другом своими сомнениями: «За что Молчуну радости привалило – сразу две жены? Сестрёнка ему ещё так-сяк подходит, но Солнышко! С ней Орест не совладал, а Молчун и подавно на сок изойдёт». И Крису выбор Милы показался странным. Но мало ли странностей случается в мире?

А затем стало не до размышлений.

Крис проснулся, едва снаружи начало сереть. Не от унылой этой серости проснулся, – сквозь прорезь окна, затянутую помутневшей от времени плёнкой, утренний свет в дом почти не просачивался, – выработанная за год привычка сказывалась. Полежал немного, собираясь с силами, потом осторожно выскользнул из-под тёплого Ритиного бочка, из-под широкого плетёного одеяла, подаренного мамой. Жена причмокнула во сне, повернулась на спину. Крис представил, как сладко было бы прижаться к её разомлевшему ото сна телу, понежиться… Ничего не выйдет, сегодня его очередь на утреннее дежурство. Робик и Косоглазый уже смену выглядывают.

Он вздохнул, ощупью пробрался к кувшину с водой, плеснул в лицо, прогоняя сонную одурь. Завязал килт, сунул нож в перевязь, натянул пончо, взял приготовленные с вечера лук и колчан со стрелами, осторожно приоткрыл дверь. Туман. Такой же непроглядный как вчера, и позавчера, и третьего дня. Угол соседнего дома еле угадывался тёмным пятном, а за ним – плотная серая завеса. Для охотника вся надежда на уши. Услышать противника легче, чем увидеть.

Крис постоял у двери, медленно перебирая приходившие из тумана звуки. Вроде бы всё спокойно. Поёживаясь не столько от утренней прохлады, сколько от шевелящегося внизу живота страха, медленно пошёл вверх по тропинке к Ратуше. Всего ничего пройти – пять сотен шагов, – но жутко. Летом, при солнце, каждая кочка в посёлке знакома, с закрытыми глазами любой дом найдёшь. А сейчас не так.

Проплыл в тумане дом Щербатого Тима. Спит, наверное, под бочком у молодой жены. Весь посёлок спит – зима, торопиться некуда. Только дежурная смена сидит на крыше Ратуши, всматривается, вслушивается, внюхивается в непроглядную мглу. Крис подумал о напарнике. Интересно, Марик также топает с верхней части посёлка? Наверняка. Мама Энн не забудет выпроводить нежданно-негаданно вернувшегося в родительский дом великовозрастного дитятю.

Слева показался дом Старосты. Крис вздохнул облегчённо – можно сказать, дошёл. Следующие площадь и Ратуша…

– Ай! – сдавленный детский крик донёсся откуда-то справа.

Крис замер, прислушался. Нет, тихо. Ребёнок выскочил за дверь по нужде да наступил на острый камешек. Или… «Ма… ма…» – то ли крик, то ли плач, то ли стон. Не поймёшь, громко или тихо, далеко или близко. Страшно.

Стрела привычно легла на тетиву. Стараясь разобраться, откуда доносится зов, Крис сделал шаг, второй… и тут звонко ударил набат. Дежурные что есть силы лупили в железный лист, разгоняли всех под защиту домов. Шлейфокрылы над посёлком!

Крис присел, не в силах преодолеть внезапную слабость в ногах. Бегом, спасаться! Ратуша близко, только площадь перебежать! Если успеешь. Нет, вот же прямо перед носом дом Лохматого Дика. Свернуть за угол и тарабанить в двери – пустят!

Но ребёнок продолжал звать. Стиснув зубы, Крис проскочил мимо спасительного дома, дальше в туман. Навстречу вынырнули навесы, гора заготовленного хозяйственным Диком сухостоя. Обогнул всё это и упёрся в заднюю стену следующего дома. Не сообразить в тумане, чей. Но гадать, куда это он выскочил, и не требовалось – под стеной, неподвижно вытянувшись, лежало маленькое худенькое тельце. Всклоченные светло-русые локоны, дикий ужас в глазах. А в ногах шевелился бурый влажный мешок.

Криса передёрнуло от отвращения. Пузырь! Отбросив бесполезный лук, он выхватил нож и.… куда же эту мерзость бить? Ни головы, ни лап, только безразмерная пасть и желудок. Тварь успела вывернуться наизнанку, начала обтягивать ступни девочки. Быстро, ничуть не заботясь о стоящем рядом охотнике. Желудок без мозгов! Парень одним махом рассёк стягивающую ноги ребёнка грязную липкую плёнку. Существо дрогнуло, выпуская жертву, съёживаясь. Высунулись откуда-то глаза на длинных усиках. Нельзя допустить, чтобы оно успело назад вывернуться! Снова плевать начнёт.

Крис полоснул ещё раз. Ещё и ещё, пока тварь не развалилась пополам. Брезгливо отбросил кончиком лезвия части. Не услышал, не почувствовал, что творится за спиной. Но в голове опять запищало: «ма!»

Не стараясь понять, он отпрыгнул в сторону, перевернулся на лету. Огромный шлейфокрыл, не успев остановиться, ударился о стену дома, вцепился острыми как лезвия ножей когтями в брёвна прямо над головой девочки. Крис вскочил, беспомощно оглянулся на лежащий в пяти шагах лук. Прыгнуть, поднять, натянуть тетиву… не успеет! Тварь отталкивалась от стены, готовая вцепиться в тело ребёнка. Не думая, что делает, он с размаху всадил нож в огромное серое крыло.

Нет, не всадил. Острый клинок скользнул в сторону, и тут же сокрушительная сила отшвырнула Криса. От удара головой об стену из глаз брызнули искры, на миг всё опрокинулось во мрак. А в следующий – шлейф заслонил весь мир, и у самого лица Криса растопырились когти. Десятки маленьких хищно загнутых лезвий.

Шлейфокрыл обиженно заверещал и круто взмыл вверх, исчез в тумане. Не понимая, что случилось, Крис проводил взглядом тёмную тень, и лишь потом расслышал крик над ухом: «Ты цел? Идти можешь? В дом скорее, пока они не вернулись!» Рик Борода сжимал в одной руке лук, другой старался приподнять дочь. Набат разбудил его вовремя.

В этот раз всё обошлось, шлейфокрылы улетели без добычи. Старшие охотники уважительно похлопывали Криса по плечу, хвалили за убитого пузыря – не каждый рискнул бы остаться снаружи, заслышав набат. И одновременно подтрунивали, склоняя на все лады попытку схватиться врукопашную с крылом. Впрочем, что следовало делать, не брался подсказать никто. Если бы не стрела Бороды, девочку тварь бы разодрала, но Крис за это время мог успеть убежать. Или, если такой смелый, поднять лук и попытаться подстрелить хищника, увлёкшегося потрошением добычи. Девочка в любом случае была обречена. Сегодня ей повезло дважды подряд.

Крис же не мог выбросить из головы другого – как она умудрилась звать на помощь, если была обездвижена пузырём? У неё ведь и губы, и язык занемели. А если не звала, то как он услышал?

В последнюю декаду люсора стало совсем худо. День проходил за днём, а туман и не собирался открывать солнце. Разве что редел ближе к полудню, но ненадолго. О вылазках за пределы посёлка не было и речи, к соседям бегали и то с опаской.

Когда стали заканчиваться запасы хорошей воды в домах, Докторша отправилась к Старосте. Решали, что опаснее: организовывать поход к роднику, либо ждать, пока полпосёлка подцепит поносную болячку.

Староста решил. Вдоль тропы, вокруг зарослей камышника, на отдалённых окраинах посёлка встали охотники, прикрывая сновавших вниз-вверх женщин и детей. Понятно, защита эта была от ленточников и пузырей. Случись налёт шлейфокрылов, всех не убережёшь.

Крис стоял в самом низу тропы, там, где она изгибалась и ныряла в кусты к звонко журчащему роднику. Всматривался до боли в глазах в белую пелену. Слушать бесполезно – топот ног за спиной, шуршание стеблей, плеск зачерпываемой воды заглушали звуки, способные выдать подкрадывающегося хищника. Выскользнет прямо над головой крылатая тень, первой стрелой и попасть не получится. А вторую успеешь на тетиву положить, только если крыл не тебя в дичь наметил.

От этого напряжённого всматривания, от ожидания начало ломить затылок. Крису хотелось одного – чтобы поскорее это закончилось. А не заканчивалось. Они что, всю воду собираются вычерпать?! Лишь когда перед глазами тёмные пятна поплыли, он услышал: «Всё, уходим!» Слова командующего внизу Тима будто выдернули какой-то стержень внутри. Руки, сжимавшие лук, сами собой опустились: «Фу-у-у!» Крис понимал, что ещё надо самому наверх подняться, до дома дойти. Но это ерунда! Главное – женщины и дети по домам сидят, а ватага вооружённых до зубов охотников сумеет за себя постоять.

Рита ждала его дома. Лежала, вытянувшись на топчане.

– Ох, я и устала! Натаскала воды – до конца зимы хватит.

– До конца зимы о-го-го сколько. – Крис снял оружие, потянулся, стараясь расслабить затёкшие мускулы. – Да у нас и посуды в доме нет, чтобы такой запас сделать.

– Три ведра притянула и пять кувшинов. А они такие огромные!

– Всего-то?

– Ты думаешь, легко? Это тебе не с луком стоять, по сторонам глазеть.

– Разве у вас не так за водой ходят? Когда туман?

– У нас полгода туман, но воду целыми озёрами в дом не таскают. Нужно – пошла к родникам, набрала, принесла ведро. И вдвоём с мужем, а не всем посёлком. По Изумрудному я и в туман не боялась гулять. Наши мужчины мерзость всякую в посёлок не допускают!

Крис пожал плечами, думая, как объяснить различие между речным краем и лесным. Не успел – в дверь забарабанили.

– Крис, Крис! Открой, это Марик!

– Что-то случилось?

– Мама пропала! – Ввалившийся в дом Толстяк был серым, как туман снаружи. – Она только раз к роднику сходила – немоглось ей последние дни, – дальше Рикки сам воду таскал. Говорит, сначала приходил, мама дома, а потом – уже нет. Он думал, она отдохнула и снова к роднику пошла. Но её никто не видел больше, я всех соседских женщин оббежал. Не ходила она второй раз!

– Не паникуй. – Легко сказать, «не паникуй», у Криса самого всё оборвалось внутри. – Бежим к Щербатому, к Старосте. Поднимаем охотников!

Докторшу долго искать не пришлось. Она лежала за собственным домом под навесом для дров. Высохшее, готовое рассыпаться в пыль от любого прикосновения тело.

– Как же так? Мы же рядом были, куча людей по посёлку бегала. И никто не видел! Почему?!

Марик изо всех сил старался, чтобы слёзы не прорвались, не брызнули из глаз. Не пристало мужчине плакать. Крис ощущал то же самое, не мог даже слово произнести. Да и зачем? Это не ленточник, не пузырь, не шлейфокрыл. Тут не убережёшься. За каждым рано или поздно приходит хока.

Остался позади люсор, затем – риэльч. Зима закончилась, отдав своей повелительнице ещё двух женщин и одного охотника. И шлейфокрылы несколько раз находили добычу. Но жизнь в посёлке продолжалась, следуя заведённому давным-давно распорядку.

Дни сделались длиннее, туманное утро – короче. В преддверии весенних дождей женщины вышли на ближние огороды – тыкать в землю жёлтые зёрна гороха, отложенную на посадку мелкую репчатку. Самые смелые или бесшабашные возились и на дальних, у непривычно прозрачного из-за поредевшей листвы леса. Впрочем, на это в Зелёном Холме редко кто отваживался. Слишком много тварей сползлось к человеческому жилью за зиму, охотники лишь начали чистить окрестности. Дальние огороды предназначались для второго, летнего урожая.

Иметь дом на нижнем краю посёлка оказалось очень удобно. Вышел за дверь – и вот он, твой огород. Во всяком случае, Крис считал, что им с Ритой в этом повезло. Каждый вечер, возвращаясь из лесу, он с удовольствием рассматривал свой клочок земли, представлял, что скоро на нём зазеленеют первые всходы. Пока однажды возившаяся на соседнем участке младшая из жён Щербатого, Фера, не окликнула его:

– Крис, там Рита не захворала? Я могу помочь с посадкой. Или ещё с чем…

Фера была одной из тех женщин, что смотрели на него с плохо скрытым вожделением, а на его речную жену – с завистью. Конечно, она была хорошей соседкой, предложение помочь звучало вполне искренне. Но… Крис знал, что некоторые молоденькие жёны старших охотников позволяли летом уводить себя подальше в лес и там задирали юбки. В посёлке тайны долго не держались, слабых на передок бабёнок знали наперечёт. Прямого запрета на такие вольности в Правилах не было, но за обман следовало наказывать. Так что время от времени обиженные мужья мутузили своих неверных подружек, стараясь отбить тягу к блуду. Сизый фингал под глазом у соседки Крис замечал не раз.

– Сами справимся, – отмахнулся он.

– Ну как хочешь. А то я смотрю, Рита третий день на огороде не показывается.

– Третий день?

Крис недоумённо оглядел клочок земли. Не похоже, чтобы жена засадила его полностью. Скорее наоборот, бросила, едва начав. А ведь семян у них в достатке – мама успела позаботиться.

Рита и не собиралась отказываться:

– Я устала, у меня руки болят. Все пальцы этой штукой посбивала. – Она презрительно кивнула на валявшуюся в углу мотыжку с присохшими комьями земли.

– Но ведь все женщины этим занимаются. Это их работа.

– Только лесные в грязи ковыряются! Я – не лесная, я лучше сети плести буду!

– Зачем нам сети? – опешил Крис. – Мы не на Реке живём, у нас женщины репчатку…

– А я не хочу! – Рита вскочила с подстилки. – Не хочу в грязи ковыряться. Ты мой муж и охотник, вот и позаботься о пище!

– Как это? Мясо лесных зверей не едят.

– Какая разница? Если ты охотник, можешь добывать шкуры, выменивать на рыбу, на репчатку вашу дрянную, в конце концов. А я, когда придёт лето, буду в лесу ягоды собирать, грибы, эти, как их… орехи! Почему так нельзя?

Крис почесал затылок.

– Я не смогу столько шкур добыть, чтобы на год хватило. Всё равно огород сажать надо, так все делают. И Аня Чёрная, а она тоже с Реки пришла. Репчатка вкусная, ты привыкнешь…

– Не хочу!

Неожиданно Рита лукаво улыбнулась. Подошла, мурлыча, провела подбородком по его плечу.

– Крисик, миленький, я понимаю, одному тебе тяжело будет столько охотиться. Но есть же и другие мужчины, они помогут.

– С какой стати другие охотники нам шкуры отдадут? У них свои жёны есть.

– Но я же самая красивая у вас в посёлке. От меня не убудет, зато мы с тобой сможем больше отдыхать.

Лишь теперь Крис понял, на что намекает жена. Понял, но не поверил. Кровь хлынула к щекам от возмущения.

– Что?! Ты хочешь… Этим все речные женщины промышляют?

Рита, сообразив, что сболтнула лишнее, мигом отскочила назад.

– Нет, только самые красивые! Можно подумать, у вас женщины с одними мужьями любятся! Можно подумать, я за зиму сплетен не наслушалась, и ничего не знаю! Да вот та же Фера! Её половина ваших мужчин перепробовали!

– Пусть так, – согласился с общеизвестным Крис. – Но шкуры с охотников она за это не требует. Такое и в голову никому не придёт!

– Потому что дуры!

Рита фыркнула, опустилась на топчан. Покосилась через плечо на стоящего в растерянности мужа. Объявила:

– Ладно, о других мужчинах я так сказала, к слову пришлось. Блудить я не собираюсь. Но и в огороде ковыряться не буду! Если хочешь, чтобы я тебе детей рожала, думай, как меня и их кормить будешь.

Придумать Крис не смог ничего. Потому на следующий день, вернувшись из лесу, взял мотыжку, семена, и отправился на огород. Соседи поглядывали удивлённо, но не расспрашивали. Много есть странного в мире!

Правда, двумя днями позже в лесу во время привала Орест поинтересовался ехидно: «Красавчик, так я не понял, ты Речную в жёны взял или она тебя? Может, завтра она с нами в лес пойдёт, а ты уж бабскими делами займись, не отвлекайся?» Берт Безголовый гыгыкнул, но тут же заткнулся от увесистого тумака по рёбрам, отвешенного Мариком. Крис промолчал. Нет больше мамы Энн, не к кому обратиться за советом. За хорошим советом. Потому как Староста, Щербатый, даже Марик твердили одно: «Поучи хорошенько Речную, вся блажь у неё и пройдёт».

Огород он не успел посадить и до половины. Месяц поллейн принёс долгожданные дожди, тёплыми струями смыл остатки тумана, напитывая землю живительной влагой. Рита радовалась, словно ребёнок. Сбросила опостылевшую лесную одежду, обернула вокруг бёдер принесённую с Реки повязку и плясала, с удовольствием шлёпая по лужам. Крис любовался женой, и заботы о потерянном урожае отступали.

К концу поллейна Марик обзавёлся женой. Хорошей, доброй, покладистой. Единственно, в семейной жизни неудачливой. Элли была на год младше Толстяка, но так сложилось, что он оказался у неё третьим мужем. «Плохая примета», – шептались поселковые женщины. Но верить в бабские приметы мужчина не обязан, а пятимесячный Малькин сынишка Марика и вовсе не смущал. Не удивительно, если вспомнить, кто папаша ребёночка. Дети Охотника вырастали крепкими, здоровыми и смышлёными. А второй муж Элли… То, что Безголовый Берт когда-нибудь пропадёт по глупости, понимали все. Но не думали, что случится это так скоро, на восемнадцатом году его жизни.

В тот раз охотники отправились прочёсывать лес вдоль ведущей на запад тропы и севернее, до самых Топких Полян. Дело было долгое, опасное. Потому шли большой ватагой во главе с Тимом, охотником опытным, вторым по старшинству мужчиной в посёлке. Начинался день удачно. Вдоль тропы было чисто – пара молодых ленточников, по глупости пытавшихся затаиться на почти голых ветвях чернолиста, не в счёт. А после полудня и дождь, несколько раз принимавшийся поливать лес, окончательно прекратился. В разрыв тучи выглянуло солнце, весело заиграло на мокрой траве, листьях. Тим выбрал место посуше и объявил привал – перед самой трудной частью работы следовало хорошо отдохнуть и подкрепиться.

Ели в основном молча, перебрасываясь редкими, скупыми фразами.

– Летом пахнет. – Тим растёр в руках молоденький листик, понюхал, зажмурился от удовольствия. – Слава Матушке-Земле, перезимовали, кажись.

– Да, лето все любят. – Орест вытер прилипшие к губам крошки, завязал сумку. – Особенно молодые бабёнки. Летом можно от щербатого мужа в лес убежать, дырку молодому стручку подставить.

Охотники с интересом повернули головы к старшим. Щербатый был мужиком умным, необидчивым. И шутить умел правильно. В отличие от Ореста.

– Что ты злой такой, а, Кривой? Верно говорят, нельзя охотнику долго без жены жить.

– Да лучше без жены, чем с блудкой. Опять свою Феру будешь из кустов выволакивать?

– Фера бабёнка молодая, потому и свербит у неё между ног. Я ей кулаком двину, на декаду утихомирится. Зато в постели сладенькая и деток здоровых рожает.

– Так ты же не знаешь, от кого они!

– Какая разница, все наши, зелёнохолмовские.

– А я бы выгнал!

– Ты бы выгнал… да гнать некого. Злой ты, потому и бабы от тебя шарахаются. Вон, Мила предпочла с Молчуном второй жить, чем с тобой первой.

Орест заскрежетал зубами, готовясь выплюнуть очередную гадость. Но Тим уже поднялся, предостерегающе махнул рукой.

– Хватит о бабах сплетничать, привал окончен! Впереди Топкие Поляны, место опасное, наверняка парочка пузырей там поселилась.

То, что они нашли на опушке полян, где рыжие стволы чернолистов подёрнулись сизо-зелёной плесенью от сырости, а под ногами чавкала предательская топь, было хуже пузырей. С ветвей свешивались большие серые коконы, – гнездовье отроившейся стаи шлейфокрылов. Взрослая самка и восемь молодых, недавно вылупившихся самцов. И ещё один кокон, не похожий на остальные: склеенные затвердевшей слюной тушки золотянок, рыжков, слепышей, куски разодранного ворчуна. И среди этого месива плоти – вырванные из суставов человеческие ноги, руки, выпотрошенный торс, не сразу разберёшь, мужской или женский, детское тельце с запрокинутой белобрысой головкой. Стая собрала неплохой запас на летнее межсезонье.

– Ах ты ж, болячка болотная! – Тим в сердцах цыкнул сквозь выломанные передние зубы. – Сколько вас налупилось за зиму! Да близко как гнездовье устроили. Совсем обнаглели, тварюги поганые.

Солнечный свет усыплял шлейфокрылов, делал беспомощными, лишь прочная кожа защищала их от зубов и когтей мелких дневных хищников. Но не от наконечников стрел, выплавленных из чудесного камня Древних! Охотники, не торопясь, смакуя сладкую месть, расстреливали стаю, пока Щербатый не махнул рукой.

– Хватит! Думаю, все подохли. Теперь нужно кому-то наверх залезть, сбросить их вниз. И заодно срезать то, что они жрать собирались. Негоже мертвецов в таком виде оставлять.

– Берт наверх лезет! Берт – лучший лазальщик по деревьям!

Безголовый, не дожидаясь разрешения, сунул лук и колчан стоящему рядом Тэду и, ловко подпрыгнув, начал карабкаться по стволу чернолиста. Тим сплюнул досадливо, предупредил:

– Осторожней, там скользко!

– Берт – лучший лазальщик! – Безголовый уже был наверху и с интересом разглядывал содержимое кокона: – Дитёнок наш, я узнал! А второй… Это баба, только без головы! Не, не наша! У нас этой зимой крылы баб не уносили, тока дитёнков. Может, из Грибной Поляны? У неё родинка над пупком, никто не знает?

– Безголовый, ты на кой туда полез? – возмутился Орест. – Сбрасывай эту дрянь вниз! Быстро!

– Ага! Берт быстро всё сделает!

Безголовый подцепил ножом основание сплетённого из затвердевшей слюны кокона. Охотники внизу поспешно расступились. «Бац» – кокон шлёпнулся, разбрызгивая в стороны комки грязи и вонючую жижу. Что случилось в это время на дереве, не видел никто. Испуганно-удивлённый вопль – и Безголовый уже внизу, загребает ногами воздух, насаженный низом живота на длинный, остро обломленный сук.

– Берт… Берт… упал… скользко… Ти-им, больно! Очень больно внутри… – Он ещё попытался что-то сказать, но вместо слов изо рта хлынула, пенясь, кровь.

Вдовство Мальки продолжалось недолго. Понимая, что соперники найдутся, Марик выждал девять дней – срок, установленный Правилами, – и отправился к Старосте требовать жену.

Поллейн минул, а вместе с ним и затяжные весенние дожди. Туманы окончательно убрались на дальние лесные болота, солнце припекало почти по-летнему, и будто радуясь его живительным лучам, забушевала молодая зелень. На огородах пока что работы было мало – земля, обильно напитанная влагой, ещё не нуждалась в поливе, сорная трава лишь кое-где успела пробиться сквозь набирающую силу ботву репчатки и гороха. Зато лесная страда для женщин уже началась – месяц моджаль принёс редкий по щедрости урожай стеклянки. А мужчины, почистив окрестности от зимних тварей, занялись настоящей охотой.

Крису почему-то не везло. Всей добычи за две декады – шкурка рыжка, да пара слепышей. Позор! Это не шло в сравнение даже с корзинками стеклянки, регулярно приносимые Ритой. В отличие от огородных дел, возиться с ягодами жена не отказывалась. Сушила, давила на сок, но больше всего ей нравилось собирать эти упругие полупрозрачные шарики, выискивать их на укромных лесных полянах. Каково же было изумление Криса, когда, вернувшись в очередной раз пустым из лесу, он увидел растянутую под навесом шкуру молоденького ворчуна. Потрогал недоверчиво – впрямь свежая, недавно сняли.

Рита возилась тут же за домом, ворошила сохнущие на солнце ягоды.

– Шкура откуда? Орест подарил. – Пожала плечами в ответ на вопрос мужа.

– Орест? Подарил? За что? – не поверил Крис. Щедрость Кривого не укладывалась в голове. Вспомнился разговор месячной давности.

– Да, подарил, – настойчиво подтвердила Рита. – Он сам живёт, без семьи. Много ему нужно? А нам пригодится.

– Не мог Кривой за так шкуру отдать. Ни за что не поверю! Ты что с ним… блудила?

– Да что ты выдумал?! – Рита вскочила, возмущённо поджала губы. – Ни с кем я не любилась, кроме тебя! Говорю подарил, значит, подарил!

Крис растерялся. В щедрость Ореста он всё равно не верил. Но возмущение Риты выглядело так искренне…

Два дня он старался убедить себя, что жена не врёт, а потом не выдержал. Сославшись на хворь в животе, остался дома. Терпеливо выждал, пока ватага женщин с корзинками скроется в лесу, и тайком отправился следом.

Пришлось сделать порядочный крюк, чтобы соседи не догадались, куда он идёт, так что ягодниц Крис догнал далеко от посёлка, там, где у основания невысокой гряды начинались овражки, тянущиеся к Каменцу. Стеклянка любила расти в укромных местах, среди прелой листвы, под защитой шипастых зарослей злобника. Ягодницы рассыпались по овражкам, только смех и весёлые возгласы подсказывали, кто где находится. Но голоса Риты слышно не было, сколько не прислушивался.

– Ой, да это Крис! – Из-за кустов на дне показалась голова вездесущей Феры. – А я думаю, кто там сверху топчется? Охотишься, да?

Она отбросила за ухо растрепавшиеся пряди светло-русых волос, улыбнулась лукаво.

– Ага. – Крис для убедительности снял с плеча лук.

– Понятно! Дичь дальше, возле реки пасётся. В камышнике.

– Какая дичь? – Он тоже неуверенно улыбнулся.

– Твоя, твоя, не сомневайся. А что за дичь, не знаю. На рыжка не похожа, на золотянку и подавно. Не наша. Должно быть, с речного края забрела.

Фера звонко засмеялась. Ответом ей послышался смех из соседних овражков. Чувствуя, что щёки становятся пунцовыми, Крис побежал кромкой оврага к речке. Смех давно смолк, и голоса остались позади, а ему всё казалось, что спину жгут насмешливые взгляды женщин.

Стенки оврага расступились, превращаясь в невысокий обрыв. Между ним и берегом речки стелилась каменистая отмель, заросшая сочным, ярко-зелёным камышником. Крис остановился, повертел головой, решая, куда идти. И почти сразу услышал чьё-то быстрое и шумное дыхание. И ещё вскрики иногда. Крадучись, двинулся на звук.

Рита стояла голая, упираясь руками в ствол росшей посреди камышника трещотки. Такой же голый Орест прижимался к её оттопыренной заднице. Пальцы парня сами собой сжались в кулак. Нет, так нельзя, не годится затевать сейчас драку! Он взрослый охотник, не может нарушать Правила, – драться из-за бабы. Крис попятился. Стараясь не оглядываться – а голова сама, нет-нет, да и норовила повернуться в ту сторону, где всё ещё слышен был визг, – вскарабкался вверх по склону. Огляделся, убедился, что никого нет вокруг, и напрямик, не разбирая дороги помчался к посёлку.

Рита вернулась ближе к полудню. По обыкновению, мурлыча что-то, поставила корзинку с ягодами, присела рядом с мужем, нежно коснулась пальчиками плеча.

– Крисик, как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?

– Да, теперь мне хорошо. Теперь мне очень хорошо! – Не в силах сдержать ярость, он перехватил её руку, резко вывернул в суставе. – Теперь я точно знаю, что моя жена – блудка!

– Ай! Ты что, мне больно!

– Больно?! А знаешь, как мне было больно слушать твой визг и смотреть, как ты Кривому задницей подмахиваешь?

Размахнулся, саданул ладонью по подлому личику. Удар отбросил Риту на пол, из носу брызнули капельки крови. Но Крис уже завёлся. Подскочил к жене, дёрнул за короткие тёмные волосы, заставляя приподняться.

– Больно, да? Правильно мне говорили, что поучить тебя надо! Я думал, что ты меня… а ты… а ты… ты вонючая речная тварь! Эх, какой же я дурак был! Джула в десять раз лучше тебя!

Он готов был хлестать ещё и ещё по ставшему вдруг ненавистным лицу. Если бы Рита попробовала сопротивляться! Но она вместо этого жалобно заскулила.

– Крисик, миленький, пожалуйста, не выгоняй меня! Куда я пойду? Со мной никто водиться не хочет. Я не думала, что здесь всё будет таким чужим. Правильно, что ты меня бьёшь – я блудка, знаю! Но ведь меня всё рано в посёлке ненавидят! Всё равно будут обо мне гадости рассказывать! А с Орестом я согласилась любиться не потому, что он мне нравится. Он специально делает, чтобы мне больно было. Но он же шкуру принёс! И ещё принесёт. Для нас! Я же вижу, как ты надрываешься и на охоте, и дома. Хочешь, чтобы мы лучше жили, а я как тебе помогу? Не одними же ягодами! Если бы мы на Реке жили, я бы сети ремонтировала, рыбу вялила, рассол готовила. Я умею, меня мама всему научила. А здесь? Я не привыкла в ваших проклятых огородах ковыряться! Я за три дня все пальцы в кровь сбила. Ноготь сорвала до мяса! Так что, из-за этого я хуже, чем другие жёны? Чем Джула твоя? Я не хуже! Я красивее всех женщин в посёлке! Каждый мужчина захочет со мной любиться! Почему я не могу этим заработать? Что, меня убудет?

Крис растерялся. Выпустил волосы, отступил. Жена уткнулась лицом в кулачки, зарыдала громче.

– Крисик, миленький, я же для нас старалась. Бей меня, если хочешь, только не выгоняй! Пропаду я здесь…

Крис поиграл желваками. Посмотрел на руки. Большие, сильные. Девчонке с одного удара лицо разбил, молодец! А осенью на Длинном Озере не думал, каково ей будет в незнакомом краю? Конечно, не думал! Ни о чём тогда думать не хотел. Так сейчас навёрстывай, а не кулаками маши!

– Не пропадёшь, – буркнул он хмуро. – Ничуть у нас не хуже и не тяжелее жить, чем в речном краю. Просто немного по-другому. Привыкнешь за лето. А там деток рожать начнёшь, поселковые своей и признают.

– Так ты… меня не выгонишь?

Рита робко подняла голову. Багровый кровоподтёк расползался по её левой скуле.

– Куда я тебя выгоню? Не к Кривому же. Этот гад, что, бил тебя?

– Крисик, ты самый лучший! Я для тебя всё, что хочешь сделаю! – Рита подползла к нему на коленях, прижалась щекой к ноге. – А Орест, он хуже, чем бил. Знаешь, как он любится с женщинами?

– Прекрати! И знать не желаю! Верни ему эту паршивую шкуру и впредь не смей таким заниматься!

– Крисик, послушай. – Рита облизнула губы, во взгляде её страха уже не было. – Шкуру я ведь почти отработала. Всего три разочка осталось. Жалко же возвращать – что я, зря терпела? И шкура не паршивая, хорошая. На неё можно пять больших корзин репчатки выменять.

Крис сморщился, словно от зубной боли. Махнул обречённо рукой.

– Поступай, как хочешь!

Знать, что твоя женщина блудит с кем-то – тем более, с Кривым! – было мерзко. Несколько дней Крис жену игнорировал. Старался отодвигаться на край топчана, чтобы не прикоснуться лишний раз, и немедленно пресекал всякие попытки ласк. Но плоть жила по своим правилам, вынуждая выбирать – либо пользуйся собственной женой, либо чужой. Фера не отказала бы, но прятаться по кустам Крису было противно.

А затем случилась беда.