Первое свободное лето получилось нелёгким. Все силы и время парней уходили на постройку крепких, добротных домов, на добычу и выделку шкур для одежды и постелей, на расчистку окрестностей от хищников. Прокормить шесть с лишним сотен человек в краю, далёком от богатых съедобной рыбой озёр, они не могли, так что эти заботы легли на женскую часть поселенцев. С лёгкой руки Майки поляны вокруг домов превратили в огороды. Постепенно привыкая к первобытной жизни, девушки учились выискивать в лесу всё, что можно превратить в пищу, строили очаги, мастерили из глины и дерева кухонную утварь, готовили. К концу осени Виктор смог вздохнул с облегчением. Его племя готово было выдержать зимний экзамен.

Потом прошёл второй год, третий. Всё это время Найгиль не напоминала о себе. Виктор начал забывать её обещание вернуться. Но она его выполнила.

Зимний вечер он коротал, мастеря маленькие луки для детворы. Уютно потрескивало пламя в очаге, заправленный жиром светильник оставлял мягкий, добрый полумрак в углах комнаты. Виктор мурлыкал под нос весёлую песенку, услышанную как-то от собирающих орехи девочек, легко гнул тонкие жерди, нарезанные из ветвей трещотки, стягивал концы мягкой волосяной тетивой и представлял, как весной малышня, азартно галдя, будет соревноваться в ближней роще. Взрослые робели перед Великим Вождём, Освободителем, Победителем хок, для них он был необыкновенным, не таким как все. Поэтому они не удивлялись, что вождь предпочитает уединение, не хочет выбирать жён. И младшим не позволяли мешать его одиночеству. А ему так хотелось повозиться с детворой, даже с самыми маленькими, ещё не переставшими кормиться из материнской груди…

Он заканчивал последний лук, когда в дверь осторожно постучали. Встал, хмурясь, приготовился в очередной раз выбранить Майку за то, что шла вечером в одиночку через всю поляну… Но на пороге стояла не Майка.

Найгиль кивнула.

– Здравствуй Вик. Не ожидал меня видеть? Но войти-то разрешишь?

Виктор посторонился, пропустил гостью. Наставница с интересом оглядела убранство хижины, опустилась на застеленный шкурами топчан.

– Вижу, в этот раз перезимовали благополучно?

– Зима ещё не закончилась.

– Да сколько её осталось! – Она кивнула на разложенные луки: – Игрушки мастеришь?

– Вроде того. А ты зачем пришла? Что-то случилось?

– Ничего не случилось. Собственно, я не столько к тебе, сколько к… Моджаль. Я бы хотела поговорить с ней. Если можно.

Виктор нахмурился.

– Как в тот раз, в пещере?

– Да.

Исполнить то, что просила гостья, было не очень приятно. Но имел ли он право отказывать? Он вынул из висевшей в углу сумки свёрток, разделся, натянул плёнку.

– Прошлый раз получилось как-то неожиданно. Полагаешь, удастся её разбудить снова?

– Думаю, ты сможешь. Ты ведь не такой, как остальные люди.

Он опустился на ложе рядом с Найгиль. Сфокусировал взгляд на языках пламени, лижущих угольки в очаге. «Моджаль, ты меня слышишь?» Старательно прислушался к тихому гулу в голове. «Моджаль?» Нет, пусто. Моргнул, покосился на сидящую рядом наставницу. Та терпеливо ждала. Его создательница, мудрая, всесильная, всезнающая, давшая людям бессмертие. Людям… «Ты ведь не такой, как остальные».

Он зажмурился, постарался забыть о физическом теле, вновь стать тем, кем был… была девочка Алина. Кем-то гораздо большим, чем Вик-Освободитель, могучий охотник, победитель хок. Большим, чем мудрая Найгиль и грозная Люсор. И шелуха взрослых лет слетела с неё.

– Моджаль! Ты меня слышишь, я знаю! Найгиль ищет тебя, ответь! – позвала Алина настойчиво.

Тут же услышала:

– Ты разрешаешь воспользоваться своим телом?

– Да.

Было жутковато ощущать, как мускулы, один за другим, перестают подчиняться, и продолжать слышать, как потрескивает огонь, чувствовать запахи дыма, дерева и выделанных кож, прикосновение мягкой шерсти покрывала, видеть Найгиль открывшимися помимо воли глазами. Жутковато и вместе с тем – не страшно. Алина знала, что Моджаль полностью в её власти. Одно движение, одно желание, и бессмертная потеряет контроль над телом.

– Найгиль!

– Моджаль, это ты? Я так рада, что слышу тебя!

– Я стараюсь вести себя, как ты велела – не просыпаюсь.

– Я знаю, спасибо, любимая. – Найгиль осторожно взяла её за руку. Провела ноготком по запястью, по изгибу локтя, выше, к надплечью. – Ты не представляешь, как я соскучилась по тебе!

Алина ощущала каждое прикосновение и знала, как их воспринимает Моджаль. Она сжалась в комок, старалась не помешать, не оборвать ниточку, натянувшуюся внутри их сейчас общего тела. Думать о другом, не следить за страстным шёпотом. Хорошо, что Моджаль опустила веки, можно постараться представить, что это не белые полупрозрачные руки Найгиль обнимают её, а… Перед мысленным взором промелькнули лица парней из посёлка. Нет, ни один не годился. Ей нужен тот, с кем можно разделить свои мысли и чувства. Только такого человека не существует! Если он и появится когда-нибудь в этом мире, к тому времени косточки Алины успеют смешаться с землёй. Им не встретиться никогда. И это чужое тело в придачу!

Моджаль вдруг отстранилась.

– Прости, я не могу. Ничего не получается. Это не моё тело!

Найгиль замерла. Посидела секунду неподвижно, признала:

– Это ты прости. Я должна была сразу понять, что не получится.

Она попыталась встать, но подруга ухватила её за руку.

– Вытащи меня отсюда! Помоги снова стать собой!

– Но… – Найгиль растерялась. – Я не могу этого сделать.

– Не можешь?! Тогда не зови больше! Не заставляй опять почувствовать себя человеком, а не чьим-то жалким придатком, скиной!

В голосе Моджаль было такое отчаяние и тоска, что Алина не выдержала. Резко оттолкнула её назад в чёрное ничто. И сама нырнула следом, спеша укрыться за скорлупой другого, придуманного человека.

Хижина приняла свой обычный вид. Тихо потрескивало пламя, прятался полумрак по углам. И сгорбившись, закрыв руками лицо, сидела рядом Найгиль.

– Виктор, ты знаешь, что такое одиночество?

– А ты как думаешь?

Праздник Первого Дождя в посёлке отмечали весело. Плясали на площади, не обращая внимания на хлещущие с неба прохладные струи, шлёпали по лужам, по невесть откуда взявшимся ручейкам. Провожали зиму. Позже, когда женщины утащили малышню сушиться под тёплыми одеялами, мужчины собрались в Ратуше. Сидели вокруг очага, грелись пьянящим напитком из забродившего сока стеклянки. Из женщин здесь была одна Майка. К ней в посёлке сложилось особое отношение. Она жила в собственном доме вдвоём с шестилетним, рождённым ещё в Озёрном, сыном. Её по привычке называли Старшей и полушутя – Докторшей за знание лесных трав и умение врачевать. Женщины, дети, даже охотники привыкли слушаться её беспрекословно, как когда-то слушались менторов, как слушались Вика. А ещё в свои двадцать три Майка по-прежнему была самой красивой женщиной посёлка.

Первый весенний день заканчивался. Виктор уже начал прощаться с мужчинами, собираться домой, когда Майка поднялась следом:

– Вик, я с тобой. Нужно поговорить.

Лицо её раскраснелось то ли от близости очага, то ли от выпитого жуса. А может быть, от волнения? Последнюю декаду она, против обычного, избегала Виктора, старалась на глаза ему не попадаться.

Дождь прекратился, оставив лужи и жидкую грязь под ногами. Разгорячённая Майка не замечала сырости и вечерней прохлады. Сбивчиво затараторила, едва дверь Ратуши захлопнулась, разом приглушив весёлые голоса мужчин:

– Я должна сказать… одиннадцать дней назад я приходила к тебе вечером. Дверь была не заперта, я не удержалась, извини. Я всё видела.

По телу Виктора пробежала дрожь.

– Что ты видела?

– С тобой была та хока, твоя наставница. Теперь я понимаю, почему ты отказываешься брать себе девушек. Ты давно живёшь с ней как с женой, а? Ещё до того, как первый раз пришёл в Озёрный? Я понимаю, в лесу не было живых, потому ты и привык – с ней. А я надеялась…

Виктор молчал. Не знал, как объяснить, что она не права. Или не надо ничего объяснять? Пусть поверит в сказку. Потому что правду он ей сказать не сможет.

Майка неожиданно всхлипнула, упрямо тряхнула головой.

– Вик, я согласилась стать женой Эда. Когда закончатся дожди, мы уйдём из посёлка. Я, Эд, его жены с детьми, и ещё шесть семей.

– Уйдёте?! Куда?

– На юг, к большой реке, которую мы с тобой видели, когда прошлым летом составляли карту. Эду нравится рыбачить больше, чем охотиться, а я умею плести сети, научу остальных женщин. Мы построим лодки и будем плыть по реке, пока не найдём хорошее, богатое съедобной рыбой место. Не бойся, мы не пропадём!

– Не пропадёте… Ты уходишь из-за меня?

– Из-за тебя… и из-за неё. Ты ведь сам говорил, что люди должны научиться жить без помощи менторов. Почему же ты продолжаешь встречаться с ней? Ты её любишь, а? Женщины для тебя недостаточно хороши?

Они стояли на пороге его хижины. Виктор открыл дверь, шагнул внутрь, оглянулся. Майка оставалась снаружи, напряжённо смотрела на него. Она ждала, её решение не было окончательным. Если он пригласит сейчас войти, если заставит себя не думать, не помнить, позволит своему мужскому телу жить собственной жизнью… Алина исчезнет навсегда.

Он улыбнулся, кивнул.

– Да, ты правильно решила. Тебе лучше уйти.

Провожать уходящих собрался весь посёлок. Мужчины шутили, подтрунивая друг над другом, женщины всхлипывали украдкой. Эд, встречаясь с Виктором взглядом, виновато отводил глаза. Лишь в самом конце, когда вереница переселенцев во главе с Майкой сдвинулась с места и потянулась на юг, он решился подойти.

– Виктор, ты не сердишься на меня?

– Нет, ты поступаешь правильно, люди должны заселить этот мир. Я знаю, ты будешь хорошим Старостой. Только не потеряйтесь! Нужно поддерживать связь между посёлками. Может быть, ваши парни захотят взять в жёны наших девушек, или наоборот. Нужно встречаться, устраивать общие праздники. Хотя бы раз в год.

– Конечно, Вик! – Эд облегчённо улыбнулся. – Я побежал, Майка так быстро ходит! Придержу её немного, а то младшие скоро выбьются из сил.

– Счастливо!

Несколько дней в посёлке было непривычно тихо и малолюдно, хоть население сократилось едва на четверть. А потом жизнь пошла дальше привычной, натоптанной дорогой. И Виктор ещё сильнее ощутил одиночество.

На смену весне пришло лето, затем осень. Не утерпев, он полетел на флайере вдоль реки до самого устья. Проверил, что за место облюбовало себе новое племя. Люди Эда успели построить домики на берегу окружённого с трёх сторон холмами озерца, кажущегося бирюзовым в лучах утреннего солнца. Далеко на юг от запретных владений бессмертных.

Потом опять были зима, весна, лето и осень. Лесной посёлок жил по собственным правилам и законам, его обитатели всё реже нуждались в советах и помощи Вика. Однажды перед рассветом он забросил в машину оружие, одежду, кое-что из домашней утвари и увёл флайер на север. К поднимающемуся посреди леса холму с маленькой уютной пещерой. Он был уверен, что увидит белую фигуру, неподвижно сидящую на каменистой вершине. И не ошибся.

Найгиль ждала его молча. Ни о чём не спрашивала, пока он не подошёл и не сел рядом. Не заговорил первым:

– Я выполнил, что ты хотела. Увёл детей от менторов, научил жить в лесу, заботиться о себе. Они стали взрослыми. Взрослыми мужчинами и женщинами! Мне среди них места нет.

– Ты решил уйти от них?

– Да.

– Жаль. Я надеялась, ты найдёшь своё счастье с той девушкой. Она красивая. И любит тебя. Любой мужчина не отказался бы…

– Я не мужчина! Или ты забыла? Ты изменила мне тело, но мозги не поменяла.

– Я тоже родилась женщиной, но это не мешало мне любить девушек… одну девушку. А твоё тело создано, чтобы любить женщин, продолжить род…

– Не хочу! Я устал быть Виктором. Помнишь тот день, когда я проснулся в этом теле? Ты сказала, что за всё надо платить. Сейчас я готов заплатить любую цену, чтобы вернуться обратно, снова стать Алиной. Любую!

Найгиль покачала головой.

– Это невозможно, прости. Корпуса биофабрики мертвы, я не смогу создать для тебя другое тело. Придётся жить в этом.

– Жить? Ты хотела сказать, «умереть»?

«Спасибо, Ивибиль!» – это была кодовая фраза, завершающая сеанс связи с ментополем Усыпальницы. Сегодня она прозвучала в последний раз. Работа закончена. Её последнее научное исследование. Алина сделала почти невозможное, вырвав детей из-под опеки менторов, заставив их повзрослеть. Теперь люди выстоят против населяющих долину хищников, а когда все бывшие менторы отправятся в Усыпальницу, вернутся на озёра, найдут институт. И когда-нибудь восстановят цивилизацию… Найгиль очень хотела верить в это. И верила, когда создавала «Виктора», когда взрывала энергоконцентратор. Но всего сделанного оказалось недостаточно.

Ивибиль, сама не осознавая этого, отомстила Люсор за растоптанный выбор Ивон Бигли. Не способ на время сбежать от реальности для бессмертных она придумала – она ускорила их эволюцию. Ушедшие в Усыпальницу вовсе не спали там! Постоянно соприкасаясь менталами и астралами, они начинали существовать на ином, не человеческом уровне. ОНО начинало существовать. Растворяющиеся, сплавляющиеся в одно целое оболочки порождали там что-то новое, непонятное и непостижимое. Куда более страшное, чем игрушечный мир Люсор!

Пока что оно спало. Информационный канал блокировался несоответствием между его подвижными, неуклонно растущими тонкими телами и плотным, ограниченным Усыпальницей. Но рано или поздно эта фаза будет пройдена. Эфирное тело, черпающее энергию гравитационного поля планеты, перестанет нуждаться в запечатанном в армированный пластбетон водно-коллоидном кадавре. Оно выплеснется наружу, заполнит долину, поглотит весь Альбион.

Когда-то они, компания наивных самоуверенных искателей истины мечтали исправить эволюцию человека. Они и представить не могли, во что это выльется! Хотя Клер понимала или предчувствовала, потому и была такой испуганной в конце. Но кто бы ей поверил? Найгиль не поверила бы однозначно. Да разве возможно такое – планета, ставшая разумной?!

Первым делом она растворит в себе личности бессмертных. Она уже это делает, пока бессознательно завлекая их в Усыпальницу. Затем придёт очередь смертных. Что она станет делать дальше? Смоделировать поведение сверхразума Найгиль не могла. И Ивибиль, ставшая частью этого разума, не могла или не хотела.

Найгиль тоскливо сгорбилась, обхватила руками колени. Зимний туман добрался до вершины холма, незаметно укутал весь мир. Она была не хозяйкой, а лишь малой частицей и этого тумана, и этого мира. Когда-то она начала свой эксперимент. Пришло ли время его закончить? Уничтожить сверхразум, не позволить ему проснуться? Или следует до конца оставаться беспристрастной наблюдательницей? Кому должно принадлежать будущее этой планеты – людям или богу, которого они создали? Найгиль не знала. Но именно ей предстояло сделать выбор. Здесь и сейчас.

Преонная пушка, страшное наследие «Генезиса», когда-то ставшая первым шагом к катастрофе на Альбионе, вновь могла изменить ход истории. В лабораториях института собрали действующий прототип её, используя описания и сохранившиеся чертежи, но до конца понять принцип действия не сумели. Сверхразум понимал этот принцип, и Найгиль теперь понимала. Картина мира, созданная эмпатами «Генезиса», отличалась от человеческой в главном: она не включала в себя материю. Элементарные частицы были в ней «узелками», «петлями» самого пространства-времени. Преонная пушка предназначалась, чтобы выборочно развязывать «узелки». В терминологии ментоматрицы это означало мгновенную перестройку эфирного тела, разрыв канала, связывающего физическую оболочку с тонкими. Как следствие – необъяснимую, но неотвратимую гибель живого организма. Эфирное тело того, что росло в Усыпальнице, отличалось от человеческого. Но изменить параметры пушки – вопрос исключительно технический. Оружие станет столь же смертельным для сверхразума, как и для людей. Один выстрел, и с ним будет покончено. Вот только одновременно погибнут все «бессмертные». Их эфирные тела были тождественны.

Найгиль зябко поёжилась, представив, как тают бессмертные, распадаясь туманом – навсегда! Ей предстоит убить тысячи. И чем она тогда лучше Люсор? Чем лучше мерзавца, взорвавшего город? Чем лучше фанатиков, развязавших когда-то войну?

Нет, нельзя думать об этом. «Хоки не люди», – сказал Виктор. И это правда, они не люди. Они – мертвецы.

Найгиль забрала флайер под утро, пока Виктор спал, завернувшись в мягкие шкуры в углу своей пещеры. Повела машину на юго-восток, туда, где много столетий назад стоял город, – другого пути под его спёкшиеся купола для неё не было.

Она летела искать оружие, а мысли были заняты другим. Тысячи белых, полупрозрачных лиц проплывали перед ней бесконечной вереницей. Все, кого она скоро убьёт. Они мёртвые, мёртвые, мёртвые!..

Тревожный алый огонёк на приборной панели она заметила слишком поздно, когда впереди замаячили скалы. Аккумуляторы флайера разрядились почти полностью – Виктор не отказывал себе в удовольствии покружить над долиной. Ему повезло, что двигатель не заглох во время одной из прогулок. А Найгиль не повезло.

Флайер продолжал скользить по инерции, постепенно снижаясь. Но свернуть потерявшая управление машина отказывалась, а до отвесной стены было слишком близко. «Не судьба!» Будто тысячетонный груз упал с плеч, когда Найгиль поняла, что ей не добраться пока до оружия. Последний оставшийся в долине флайер разобьётся через минуту, и город станет недоступным. Разумеется, на складах Озёрного хранилось достаточно законсервированной техники. Но чтобы собрать новую машину, понадобится время.

Найгиль улыбнулась и выбросила себя из кабины в первое промелькнувшее в памяти место.

Лес, серый, бесцветный в дымке зимнего утра, поднимался метрах в двадцати, словно и не было несущейся навстречу стены. Она сразу узнала это место – околица лесного посёлка, как раз за хижиной, где раньше жил Виктор. Именно здесь она учила его пользоваться фиксатором…

– Макс, это же хока! Забыл Правила? Стреляй!

– Подожди, дай прицелиться. У нас багрец есть, вдруг получится?

Она повернулась на шёпот. Из-за угла хижины выглядывали два мальчика. Совсем дети, лет по тринадцать-четырнадцать. Один – высокий, худой, с собранной в пучок копной светлых волос, натягивал лук, целя ей прямо в лицо. Второй – она его и разглядеть не успела – крался к ней, тянул вперёд руку с хорошо знакомой тёмно-багряной тубой.

Звонко тренькнула тетивы. Найгиль пошатнулась, охнула. Маленький паршивец промахнулся – видно, плохо его учили! – попал не в заветную точку над переносицей, а в щёку прямо под глазом. Боль была жуткая. Следовало немедленно отпустить предохранитель, прыгнуть подальше от этого места… но второй, с тубой, был так близко. Если задержаться на несколько секунд, то он не промахнётся.

В памяти всплыли голос Камвил, которую она живьём замуровала в фундамент энергоконцентратора, отчаянный крик превращённой в призрака Моджаль. Справедливо, что теперь это сделают с ней. Она станет бессловесной вещью, и ненужно ничего решать. Пусть этот мир сам выберет свою судьбу. Все, кого она знала и любила здесь, уже мертвы. И она – мёртвая. Вещь. Скина…

А как же Алина?! Последний живой человек, чья судьба была ей не безразлична? Она ведь ничего не знает о будущем! И сейчас, решив уйти, Найгиль предавала её, как предала когда-то Моджаль. Надо хотя бы рассказать, предупредить…

Поздно. Багряное облако вспыхнуло, поймало в свои объятия. Физическая оболочка задрожала, начала съёживаться, блокируя канал связи с окружающим миром. Последнее, что Найгиль успела вбросить в него, было короткое менто: «Код – Кеннеди девяносто семь. Спроси…»

Виктор рывком сел, открыл глаза. Непроницаемая стена утреннего тумана висела за входом в пещеру. Костёр догорел, лишь розовели утонувшие в пепле угли. Тихо, пустынно вокруг. Тогда что же его разбудило? Он постаралась сосредоточиться, вслушался в далёкий гул голосов. Его кто-то звал? Да, вот оно! «Код кеннеди девяносто семь. Спроси». Менто пришло от Найгиль, но смысл его он не понимал. Удивлённый, он позвал наставницу. Та не отзывалась, и это было странно. Виктор поднялся, накинул пончо, вышел наружу.

Здесь было прохладно и сыро. Досадливо морщась, он обогнул холм, поднялся пологим склоном на вершину. Каменная площадка пустовала, Найгиль куда-то ушла из своей «лаборатории». И флайер прихватила. Зачем?

Декаду он терпеливо ждал, регулярно пытаясь докричаться до исчезнувшей наставницы. Последняя адресованная ему фраза звучала бессмысленно: «Спроси». У кого спрашивать, раз сама Найгиль не откликается? Единственное, что смог придумать – надел скину.

– Моджаль, ответь, не молчи! Я же знаю, что ты меня слышишь. Мне нужно поговорить с тобой.

– Оставь меня в покое. Мало того, что пользуешься мной как одеждой, так хочешь, чтобы я и развлекала тебя? Или утешала?

В словах хоки звучала неподдельная горечь. Но сочувствовать времени у Виктора не было.

– Найгиль исчезла. Послала непонятное менто и больше не откликается. Может, она попала в беду? Кто придёт ей на помощь, кроме самых близких людей?

– Я никуда не могу «прийти», я вещь, скина.

– Ты не вещь, Моджаль, ты человек, как и прежде! – Виктор решился, высказал давнюю догадку: – Там, у Ратуши, Майка никак не смогла подстрелить Люсор. Это ты добавила ей силы и меткости. Почему?

Моджаль помедлила. Призналась нехотя:

– Потому, что эта девушка любила тебя. И потому, что Найгиль просила тебя оберегать.

– И после этого говоришь, что ты вещь? Моджаль, ты больше человек, чем девять из десяти людей в этом мире! Вот ментограмма: «Код кеннеди девяносто семь. Спроси». Что она означает?

– Я не знаю, – горечь в голосе Моджаль сменилась удивлением. – Возможно, код доступа. Но куда? Нет, я не знаю, о чём речь. Прости.

– «Прости» – не подходит, – отмёл извинение Виктор. – Думай, Моджаль, думай.

– Но я… там было «Кеннеди»? Ната училась в Университете Кеннеди на Остине, метрополии Империи. А девяносто семь – это, наверное, две тысячи четыреста девяносто седьмой год, год её поступления.

– И что там было, на этом Остине? Способное помочь нам здесь и сейчас?

– Понятия не имею, я никогда не бывала в метрополии… я поняла! Ивон Бигли, Ивибиль, они с Натой – университетские подруги. Вот у кого ты должен спросить! – Моджаль запнулась. Добавила тихо: – Ивибиль в Усыпальнице, она не станет с тобой разговаривать. И со мной не станет, пока я не присоединюсь к ним.

Она затихла, ни мыслей, ни ощущений не слышно. Почти не слышно… Виктор напрягся. «Выбора нет. Ни у тебя, ни у меня», – сказала когда-то его наставница. Ничего не изменилось за прошедшие годы.

– Моджаль, ты ведь хочешь присоединиться к ним, правда?

– Какая разница, чего я хочу? В Усыпальницу нет входа для смертных, она изолирована от внешнего мира. Только бессмертные…

– Я помогу тебе оказаться в Усыпальнице. А ты узнаешь, о чём хотела предупредить меня Найгиль.

– Но… как ты поможешь? – в голосе Моджаль зазвучали недоверие и робкая надежда.

– Ты знаешь, как.

– Ты… ты… Спасибо! Я назову тебя Айдалин!

– Хорошо. Действуй.

Алина закрыла глаза, готовясь умереть во второй раз. Чтобы узнать истину.