Мы не хотели бросать его. Мы не собирались говорить, что ему тут не рады. Я поехал в Ило, чтобы мы вдвоем сели и поговорили. Я бы объяснил, что мы с Селестией уже два года вместе, что мы помолвлены. Но это не значит, что ему некуда пойти. Если он захочет остаться в Атланте, мы найдем ему квартиру, все, что может понадобиться, чтобы встать на ноги. Я собирался подчеркнуть, как мы рады его освобождению, как благодарны за то, что справедливость восторжествовала. Селестия предложила слово «простить», но я не могу с ней согласиться. Я могу просить у Роя понимания. Я могу просить у Роя терпения. Но я не могу просить у него прощения. Мы с Селестией не сделали ничего плохого. Ситуация была сложной, но мы не стояли перед ним на коленях.

Перед тем как уснуть, Селестия пробормотала:

– Может быть, все-таки я поеду, расскажу ему все.

– Пожалуйста, дай мне это сделать.

План не бог весть какой, но больше у меня ничего не было, кроме стаканчика из пенополистирола, химикаты из которого сочились в мой кофе, купленный в придорожном кафе.

Выехав на трассу, я повел машину так, будто сдавал на права. Меньше всего я хотел привлекать внимание полиции, особенно в закоулках Луизианы. Если это случилось с Роем, это могло случиться и со мной. У меня был подозрительный цвет кожи, а машина – настоящая красотка. У меня скромные запросы в отношении большинства вещей, мне плевать на моду, и Селестия иногда выкидывает мои любимые старые рубашки, когда я не вижу. Но я очень люблю хорошие машины. Из-за моего внедорожника – «Мерседеса» М-класса – за последние три года меня останавливали раз шесть, а однажды я даже распластался на капоте. Очевидно, марка машины плюс модель плюс раса равняется дилер, даже в Атланте. Но чаще всего это случалось, когда я ехал через злачные или полузлачные районы, хотя опасность таили и модные окраины вроде Бакхеда. Вы ведь знаете, как принято говорить: проедешь пять миль от городской границы Атланты и окажешься в Джорджии. А знаете, как еще говорят? Как называют черного с докторской степенью? Так же, как и того, кто едет на классном внедорожнике.

Я с трудом узнал дом Роя без припаркованного во дворе «Крайслера». Дважды объехал квартал, запутавшись. Но крыльцо и стулья с высокой спинкой убедили меня, что я приехал по адресу. Я подъехал к дому, бампер поцеловал крыльцо, а мне по глазам ударил пучок прожекторов, и я сощурился, будто смотрел на солнце.

– Здравствуйте, – громко крикнул я. – Это я, Андре Такер. Я приехал за Роем-младшим.

Соседи слушали музыку, играло громкое развязное зайдеко. Я шел медленно, будто боялся, что меня застрелят, если я сделаю резкое движение.

Рой-старший стоял у стеклянной двери в полосатом фартуке, как у мясника.

– Заходи, Андре, – сказал он. – Голодный? Я делаю рыбные котлеты.

Я пожал ему руку, и он повел меня в пристройку, где у них была гостиная. Я запомнил ее, когда был тут в прошлый раз: больничную кровать убрали, и зеленое откидное кресло выглядело новым.

– Знаете, я приехал за Роем.

Рой-старший шел в глубь дома и вел меня следом. На кухне он поправил тесемки фартука, завязав их вокруг голого торса.

– Рой-младший уехал.

– Куда уехал?

– В Атланту.

Я сел за кухонный стол.

– Что?

– Ты голодный? – спросил Рой-старший. – Могу приготовить тебе рыбные котлеты.

– Он уехал в Атланту? Но когда?

– Давно. Давай я тебя сначала накормлю. А потом поговорим поподробнее, – он дал мне стакан пурпурной газировки, и ее вкус напомнил мне о лете.

– Спасибо, сэр, за ваше гостеприимство. Но не могли бы вы рассказать все целиком? Рой уехал в Атланту? Как? На самолете? Поездом? На машине?

Он задумался, будто выбирал правильный вариант ответа в тесте, и, открыв консервную банку, наконец произнес:

– На машине.

– А на чьей?

– На моей.

Я прижал к глазам основания ладоней.

– Вы шутите.

– Нет.

Я вынул из кармана телефон. До ближайшей телефонной вышки, наверное, миль сто, но попробовать стоит.

– Мобильники тут почти не работают. Все дети просят их на Рождество, но родители только зря тратят деньги.

Я посмотрел на экран. Заряда еще много, но сети не было. Я не мог отделаться от чувства, что меня подставили. На стене висел зеленый телефон с диском. Я кивнул в его сторону:

– Можно?

Рой-старший крошил в миску крекеры. Слегка выпрямившись, он сказал:

– Телефон вчера отключили. После смерти Оливии у меня туговато с деньгами.

Я сидел тихо, пока он возился с миской: разбил туда яйцо, потом взбил смесь аккуратными, медленными движениями, будто боясь ей навредить.

– Мне очень жаль, – сказал я, стыдясь того, что вообще попросил позвонить. – Очень жаль, что вам пришлось так тяжело.

Он снова вздохнул:

– Ну, я как-то справляюсь по большей части.

Я сидел на кухне и смотрел, как Рой-старший готовит. Годы явно его не пощадили. Он был ровесником моего отца, ну, плюс-минус, но его спина ссутулилась, а в уголках губ собрались морщины. Это лицо мужчины, который любил слишком сильно. Я сравнивал его со своим отцом – самовлюбленным и привлекательным, с гладкой, как стекло, кожей. Фирменная золотая цепь Карлоса была будто из «Лихорадки субботнего вечера», или, по крайней мере, мне так казалось. Возможно, она была ему дорога как защитный дар от матери. Сам я пока не решил, что она для меня значит.

Рыбные котлеты по очереди шлепались в сковороду с горячим маслом, а Рой-старший сказал:

– Придется тебе остаться на ночь. Зимой темнеет рано. Сейчас выезжать уже поздно. Да и не похоже, чтобы ты был готов проехать еще семь часов.

Я скрестил руки на столе, чтобы положить на них свою тяжелую голову.

– Что происходит? – спросил я, не надеясь ничего услышать в ответ.

Наконец, незамысловатый ужин был подан. Рыбные котлеты, на гарнир – нарезанная кружками морковь. Котлеты были если не вкусными, то вполне съедобными, но мне не слишком хотелось есть. Рой-старший съел всю свою порцию, даже морковь, маленькой вилкой. Время от времени он мне улыбался, но я не чувствовал, что мне здесь рады. После ужина я помыл посуду, а он аккуратно слил жир со сковородки в железную баночку. Мы вытерли и убрали посуду, работая слаженной командой, но я каждые несколько минут останавливался и смотрел на телефон, проверяя, не вернулся ли каким-то образом сигнал.

– Когда Рой уехал? – спросил я.

– Вчера вечером.

– Значит… – сказал я, подсчитывая в уме.

– Он приехал в Атланту как раз тогда, когда ты уезжал.

Когда мы все помыли, высушили, убрали и протерли, Рой-старший спросил, пью ли я виски «Джонни Уокер».

– Да, сэр, – ответил я. – Вполне себе пью.

Наконец, мы расселись в гостиной, держа в руках по стакану. Я сел на жесткий диван, а он выбрал большое зеленое кресло.

– Когда Оливия только умерла, я не мог заставить себя лечь в кровать. Месяц я спал в этом кресле, опускал спинку, поднимал подставку для ног. Одеяло, подушка, так и лежал всю ночь.

Я кивнул, представив себе эту картину, вспомнив его на похоронах – убитого горем, но упрямого. «Рядом с ним, – сказала тогда Селестия, – мне кажется, что я обманщица». Я не стал ей говорить, но у меня Рой-старший вызывал противоположную реакцию. Я чувствовал его страдания, которые были глубже могилы, и мне также было знакомо его отчаяние, когда тебя тянет к женщине, которой тебе не дано обладать.

– Спать без Оливии я научился только через год, если то, что я делаю ночью, вообще можно назвать сном.

Я снова кивнул и выпил. С обшитых темными панелями стен на меня смотрели фотографии Роя разных лет.

– Как он вообще? – спросил я. – Держится?

Рой-старший пожал плечами:

– Неплохо, насколько вообще может быть человек, который отсидел пять лет ни за что. Он очень многого лишился, не только Оливии. Раньше Рой шел к цели. Делал все, что должен, добился большего, чем я. А потом…

Я рухнул назад на диван.

– Рой ведь знал, что я еду. Почему он уехал один?

Рой-старший взвешенно отпил из стакана, и его губы изогнулись в нечто, напоминающее улыбку, но не совсем.

– Давай я для начала скажу, как ценю то, что ты сделал на проводах моей жены. Я знаю, ты не кривил душой, когда взял вторую лопату. Я очень это ценю и от всего сердца благодарю тебя за это.

– Вы не обязаны меня благодарить, – ответил я. – Я просто…

Но он меня перебил:

– Но, сынок, я знаю, что происходит. Я знаю, что ты хотел сказать Рою-младшему. Что у вас с Селестией шуры-муры.

– Сэр, я…

– Не отпирайся.

– Я не собирался отпираться. Я хотел сказать, что не намерен это с вами обсуждать. Это касается нас с Роем.

– Это касается ее и Роя. Они женаты.

– Но его не было пять лет, – сказал я. – И мы думали, что его не будет еще семь.

– Но сейчас-то он вышел, – сказал Рой-старший. – Они состоят в законном браке. Молодежь не уважает устои. Но вот что я тебе скажу. Когда мы с Оливией поженились, брак был настолько священным, что все искали себе молоденькую жену, которая едва вышла из отчего дома. Меня пытались настроить против нее, потому что у нее уже был ребенок, но я слушал только свое сердце.

– Сэр, – сказал я. – Не берусь судить об устоях вообще, но я знаю, что связывает нас с Селестией.

– Но ты не знаешь, что связывает ее с Роем. Меня заботит только это. На твои чувства мне плевать. Единственное, что меня волнует, – это мой мальчик, – Рой-старший подался вперед; я думал, он сейчас меня ударит, но он взял пульт и включил телевизор. На экране повар рассказывал про какой-то чудо-блендер.

Минуту или около того я сидел молча, а потом громко и протяжно, как пожарный сигнал, зазвонил телефон.

– Вы же сказали, что его отключили.

– Я соврал, – сказал он, подняв брови.

– Не ждал от вас такого, – сказал я, обидевшись. Я устал от того, что мной вертят разные отцы: отец Роя, Селестии, мой собственный. – Я думал, вы человек чести. Держите слово и все такое.

– Знаешь, – на этот раз он правда улыбался, – когда я тебе соврал, мне было погано до тех пор, пока ты мне не поверил, – теперь его улыбка превратилась в ухмылку. – Я что, правда выгляжу так, будто мне на жизнь не хватает?

Он хохотнул, низко и неспешно, но с каждым вдохом сила его смеха нарастала. Я крутил головой, пытаясь разглядеть скрытые камеры. День развивался как романтическая комедия, в которой девушка достается не мне.

– Да ладно тебе, – сказал Рой-старший. – Иногда остается только посмеяться.

И я посмеялся. Сначала я был движим вежливостью, желанием повеселить старика, но у меня в груди что-то раскрутилось, и я заржал как псих, как отрывается тот, кто заподозрил, что Бог смеется не вместе с тобой, а над тобой.

– И еще кое-что, – сказал он, и его смех прервался, будто повернули кран с водой. – Я рад приютить тебя на ночь, но прошу тебя не звонить по моему телефону. Ты был вдвоем с Селестией сколько, лет пять? У тебя было столько времени, чтобы ты мог застолбить себе место. Дай Рою одну эту ночь. Я вижу, что ты хочешь биться за нее, но пусть это будет честная битва.

– Я хочу проверить, все ли с ней в порядке.

– С ней все в порядке. Ты же знаешь, Рой-младший ничего ей не сделает. И к тому же она знает номер. Если бы она хотела что-то сказать, она бы позвонила.

– Возможно, это она и звонила недавно.

Рой-старший снова поднял пульт, как молоток. Затем выключил телевизор, и в комнате стало так тихо, что я слышал стрекот сверчков снаружи.

– Слушай, я помогаю Рою так, как тебе помог бы твой отец.