В конце 70-х и в 80-х «Олимпиахалле», зал, расположенный по соседству с мюнхенским Олимпийским стадионом, часто принимал концерты знаменитых рок-групп. Все надеялись провести в Мюнхене выходной, причем не только из-за знаменитых «Пивных залов», где можно пить пенный напиток кружка за кружкой, закусывать сардельками, а потом упасть и проблеваться! Впрочем, как раз это не было проблемой: в большинстве туалетов установлены поручни, помогающие добраться до раковины, и металлические ручки, за которые можно держаться, когда вас в нее рвет. А после этого все легко смывается мощными потоками воды. Очень эффективно, очень по-немецки.

Во время жутких холодов на зимних гастролях Queen 1979 года всем требовался серьезный отдых и развлечения. Мюнхен пришел к нам на помощь, и «квины» остались настолько довольны городом, что даже решили провести там последние шесть недель года, записываясь на студии Musicland. Год начался при лейбористском правительстве (очень высокие налоги для богатых), а закончился победой Мэгги Тэтчер (довольно низкие налоги для богатых), что вполне устраивало Queen. Musicland владел Джорджио Мородер, продюсер, известный по работе с Донной Саммер и другими звездами танцевальной музыки и диско, но в его студии работали и известнейшие рок-группы – Rolling Stones, Led Zeppelin, Electric Light Orchestra, Deep Purple и Рори Галлахер.

У Queen в то время не было «любимых» продюсеров и звукоинженеров, да и сами сеансы записи были экспериментальными. Раньше работу в студии структурировали очень четко: брали четыре песни Фреда, четыре – Брайана, одну – Роджера и одну – Джона и доводили их до идеала. На этот раз Queen впервые отправилась в студию, не имея четких сроков сдачи материала, так что в Мюнхене они решили продюсировать себя сами и привлекли к работе звукоинженера-фрилансера, опытного местного парня по фамилии Мак, который в последнее время работал с Electric Light Orchestra, – как вживую, так и в студии. Queen и Мак очень быстро сработались, и в результате он стал их сопродюсером. Мак был баварцем, тихим, эффективным и с прекрасным чувством юмора (он знал и обожал все серии «Башни Фолти»– в том числе «ту самую»). Из студийных сессий в Musicland, где Мак выступил сопродюсером, получился феноменально успешный альбом The Game.

Musicland, расположенный в подвале большого и ничем не примечательного отеля «Арабелла», неподалеку от модного района Швабинг, на вид не впечатлял. Входить нужно было через мощную черную железную дверь на первом этаже, затем спускаться по ступенькам в подвал. «Бункер Musicland» – очень простенькое место, совершенно не роскошное, но, несмотря на отделанные дешевыми сосновыми панелями стены, атмосфера там очень теплая и домашняя, и вкупе с общей атмосферой города она помогла Queen записать один из лучших альбомов. В студии была небольшая комната для записи, звукорежиссерская комната, столовая и крошечная мастерская (размером с большой шкаф). Мастерскую мы окрестили «Офисом»; в ней происходили тайные телефонные разговоры, заключались тайные сделки и делались прочие тайные вещи. В коридоре рядом с кухней стоял стол для пинг-понга; Фред громил всех, кто решался с ним сыграть, держа одну руку за спиной или, когда желал покрасоваться, «неудобной» левой рукой.

Имелись и другие развлечения – видеокассеты с новейшими английскими телепрограммами вроде сериала «Ауфвидерзейн, милая» (как уместно), шоу Бенни Хилла и Кенни Эверетта и, конечно же, Top Of The Pops и другими музыкальными передачами.

Популярностью пользовались настольные игры вроде «Монополии», «Риска» и шахмат, но Фред отказывался участвовать в чем-то, что считал банальным или бессодержательным, предпочитая игры, где мог блеснуть своим острым умом, знаниями или умениями. Он обожал скрэббл и был прекрасным игроком – он рассказывал мне, что с самого детства играл в него с пожилой тетушкой. Как только кто-то доставал доску для скрэббла, его тянуло к ней, как магнитом; он вмешивался, подсказывая уже играющим или предлагая начать заново, но уже с его участием. Работа, естественно, немедленно прекращалась, и тысячи фунтов студийного времени тратились зря, пока Фред терпеливо ждал семибуквенного слова, которое попадет на поле с утроением очков. Особенно его изумило слово «Lacquers» («лаки»), попавшее именно на поле с утроением. Его выложил я!

Впрочем, поначалу просьба Фреда купить в студию набор для скрэббла привела к неожиданному результату. Кто-то принес немецкую версию, и он очень злился, пытаясь составить английские слова с умляутами, эсцетами и совсем иным частотным буквенным составом.

«В скрэббле должна быть всего одна буква Z, а тут их, блин, целая сотня!»

Вот тебе и проблемы с переводом. Мы тут же пустились на поиски английской версии скрэббла, не жалея денег, и вскоре ее уже доставили Фреду.

Фред регулярно решал ежедневные головоломки из английских газет и вставал в излюбленную сценическую позу (поднятая вверх рука и сжатый кулак), когда находил девятибуквенное слово в квадрате с буквами – много времени ему на это не требовалось. Войдя в азарт, он после этого садился за обеденный стол и предлагал всем посостязаться с ним в армрестлинге. Впрочем, он оказался единственным из группы, кто не попробовал «гравитационные ботинки» – инверсионную терапию. В восьмидесятых появилась мода висеть вниз головой на высокой перекладине, прицепив к лодыжкам прочные крепления. Говорили, что это очень полезно для спины, общего здоровья и самочувствия – ну, может быть, это так и есть? Я ни разу не видел ленивца на приеме у врача. Но кровь очень неприятно приливала к голове, так что лучше уж поиграть в пинбол.

В этот период я серьезно увлекся фотографией и потратил все свои сбережения на то, о чем давно мечтал – среднеформатный фотоаппарат «Хассельблад 500-СМ». Я еще и поставил на свой «Хассельблад» самую современную полароидную приставку, которой очень заинтересовался Фред. Ему давно нравилась мгновенная печать «Полароидов», в 70-х он не расставался со своим SX70. В общем, он попросил меня сделать полароидную фотографию при помощи моего высокотехнологичного аппарата: мистер Меркьюри и его новый имидж – усы! Он начал отращивать усы во время записей в Мюнхене в 1980 году и, хотя отлично все видел в зеркале, хотел иметь при себе двухмерную картинку. Он хотел увидеть то, что вскоре увидит весь мир. Я сделал фотографию, и он стал с нетерпением ждать ее проявки. Наконец я снял верхний слой бумаги и показал ему получившийся кадр. Он выхватил у меня фотографию и тут же воскликнул:

– Да! Мне это нравится!

Должен сказать, его мнение тогда мало кто разделял.