Мы специально берем как бы хорошее слово патриот, а не как бы сомнительное националист. Спорить лучше с тем, что считается более бесспорным. И мы не находим здесь качественных различий. Второе обычно лишь крепость степени первого, а не что-то иное.

Называющий себя патриотом, грубо говоря, представляется вином крепостью 10 %, националист уже портвейн крепостью 20 %, а где-то на горизонте Адольф Гитлер, который уже 40-процентная водка. Вероятно, еще не предел – возможны напитки и пожестче. Но в основе всех напитков одинаковый этиловый спирт, смысл в нем. Об этом и поговорим.

Бывает очень умеренный патриот, в котором этого почти нет. Но умеренность не означает, что там что-то другое. Умеренность не превращает алкогольный напиток в безалкогольный: это все равно пиво, а не зеленый чай и апельсиновый сок. Главный смысл пива все равно этиловый спирт. Он такой же, как у Гитлера, просто его маловато. С одной кружки голову не сносит: диктатура, агрессивные войны и геноцид еще не начинаются.

Повторяю, у него не зеленый чай. Можно сказать, обычный приличный патриот – потенциальный нацист, который ограничился одной кружкой.

Самые честные и умные патриоты обычно этого не скрывают. Безумие и фарс, когда люди, фактически разделяющие идеологию Муссолини, сажают в тюрьму за распространение его текстов и считают слово фашист худшим ругательством. При этом все отличие в том, что они не итальянцы.

Мы не будем вдаваться в то, что чувствуют патриоты, нам важно, чем отлична их модель мира. Это приближение к лучшей из возможных моделей или удаление? На что они корректируют картину мира, когда видят? Собственно, патриотизм – это набор таких коррекций зрения, или, если угодно, априорных презумпций мировоззрения. Описав основные из них, мы опишем модель патриота.

Первая презумпция: «моя страна очень хорошая, гораздо лучше средней». Если не останавливаться на полпути: «моя страна лучшая». В мире сейчас около 200 стран, если считать таковыми только «государства» (а если считать таковыми что попало, например «заморские владения», то около 250).

Моя мама лучшая. Мой папа самый сильный. Родина просто продолжает ряд.

Не так далеко расположился патриотизм болельщика. Одной фразой: «По справедливости нам полагается больше». Если моя страна лучше всех, а по очкам в турнире так себе, то понятно – ее засуживают. Ведь мы уже знаем, что она лучше всех или уж точно лучше среднего. Поэтому не верь глазам своим, а верь сердцу. Бери любую статистику, решения судов, мировые СМИ и смело делай поправку на свое сердце.

Известны эксперименты, когда болельщиков двух команд просили посчитать нарушения во время матча. С мнением судьи можно было не соглашаться, известно ведь, они ошибаются. А вы судите объективно. Что сами видите – то и говорите. В итоге, если сравнивать с официальным судейством, болельщики насчитывают примерно в полтора раза меньше нарушений у своей команды и в полтора раза больше у чужой. Соответственно поступают и с другой стороны. Объективные картины в итоге расходятся примерно в 5 раз, благо здесь искажение можно даже посчитать (1,5 в четвертой степени). Или можно сказать, что каждая сторона искажает цифры в свою пользу примерно в 2–2,5 раза. И вообще она искажает все, что видит, – с цифрами это просто нагляднее.

Интересно, как патриоты любой страны проводят ее справедливые границы. Обычно берется период максимального территориального расширения, и именно эти границы (поскольку сердце не врет) считаются справедливыми. Для России, например, это территории либо на момент 1913-го (Российская империя) или 1991-го (СССР) годов. Спросите патриотов – подтвердят.

Ради интереса спросите, какие границы справедливы для их страны, у радикальных патриотов Украины, Польши, Турции, Монголии, Японии. Почти любой страны…

Третья презумпция: «моя страна права, даже если она не права». В облегченной версии «моя страна не права, но это моя страна». Но большинство патриотов предпочитают утяжеленную.

В слабой версии есть нотки чего-то, что может привести к сомнению и раскаянию. Вроде того, что мой брат – преступник, но я не выдам его, потому что он мой брат. Возможно, я неправ сейчас, а может, и прав, но вот люблю брата, и все. Здесь нет претензий на занятие особо моральной позиции, скорее это объяснительная на случай, если с меня спросят. Мать не выбирают. Друзей не бросают. Брат есть брат. Родина есть родина.

Интересный вопрос, до каких пор брат нам дорог, несмотря ни на что? Вынес с работы степлер – даже не обсуждается. Вынес с работы чужие деньги – наверное, все еще брат. Отбирал деньги у прохожих на улицах – наверное, попал в трудную ситуацию, и лишь поэтому создавал такие другим. Избивал прохожих без причины – многим все еще брат. Может, у прохожих были злые лица. Убил прохожего – самые стойкие с братом. Выследил ребенка, изнасиловал и убил – кому-то и это брат. Спрячет от полиции, обогреет, одолжит тесак. Вот так же и с родиной. Насколько твоя страна должна быть неправа, чтобы это перестало работать? А здесь кому как. Все как с братом. Разные люди откажутся от него на разных стадиях. Но кто-то останется до конца. Даже когда твоя родина кого-то выследит, изнасилует и убьет, кто-то встанет за нее с тесаком.

Назовем это патриотизмом подельника. В пределе, если не соскочить, он выльется в патриотизм уголовника.

Интересно, как патриотизм ребенка превращается в это. Всем с детства обычно внушается две мысли: «надо быть за справедливость» и «надо быть за свою страну». Так внушают в любой стране. Но это заложенное противоречие. Допустим, две страны конфликтуют. Редко это драка абсолютного добра с абсолютным злом. Мы пока не знаем, в чем измерить правоту, но если бы знали, это распределялось бы, например, как 60 на 40 или 80 на 20. Сегодня так, завтра эдак. В сумме всех своих конфликтов накопленная правота случайно взятой страны стремилась бы к 50 %. И по правилу № 1 воспитанный ребенок должен в своем болении за страну стремиться к той же цифре – 50 %. Но по правилу номер два допустимо только 100 %.

Этика разрывается, но можно договориться с самим собой. Если так получилось, что моя страна почему-то всегда права, то правила согласуются, когнитивный диссонанс снят. А третьему правилу – выноси логически оправданные суждения – ребенка не научили. Таким образом, человек почти всегда незаметно мухлюет. В картине мира патриотов всех стран усредненная правота стремится не к 50, а к 80, 90 %. Все правее всех, как обычно. А начиналось все хорошо. Человек хочет быть хорошим так, как его учили.

Четвертую презумпцию можно изложить так: «у моей родины есть интересы, отличные от суммы интересов ее населения». Или как вариант: «родина обладает особым существованием, отличным от существования ее граждан». Граждане в сумме могут проиграть, но родина каким-то чудесным образом может выиграть. Звучит немного сложно, поясним.

Помните, шла речь о натуральных объектах и конструктах? Здесь конструкт одушевляется и становится, как Ленин из советского слогана, живее всех живых. За него начинают болеть, стараться, приносить жертвы. В голове возникает целый мир, состоящий из таких суперсуществ. Все главные события начинают происходить в таком мире.

Это отчасти напоминает какую-то мифологию. В верхнем мире бьются боги, и главное, чтобы твой бог победил. Все остальное почти не важно. И ты больше не видишь людей. Ты видишь мир, состоящий из богов и титанов, а люди – это то, что насыпали им в придачу.

Я еще застал кусочек СССР и помню, как в младшем школьном возрасте читал газеты. Тогда мы еще холодно воевали с Америкой, без особого задора, больше по инерции, но все равно. Если советский октябренок читал газету «Правда», он узнал бы из нее именно это. И вот я читаю заметку, что в США было наводнение и погибло сколько-то человек. Как хорошо, думает советский даже не пионер, врагов стало меньше, наводнение за нас. Я был образцовым фашистом в младших классах средней школы.

Кончились советские октябрята и пионеры, кончился СССР, моя страна помирилась с Америкой, потом снова поругалась. Масса взрослых людей думает, как я в свои 8–9 лет. Люди в их картине почти растворились, боги и титаны занимают почти все место. Выходит заметка, что какой-то наш земляк погиб в США и, согласно завещанию, его тело должны разобрать на органы для ближайших клиник. Возможно, это его решение спасет чью-то жизнь. И вот в комментах многие одобряют решение, но многие осуждают. С формулировкой «он подарил тело нашему врагу». Далее эту мысль развивают и пережевывают. Строгая математика: если к N числу врагов прибавить одного, врагов станет больше. Если бы герой заметки вместо филантропии просто убивал случайных прохожих в чужой стране, вероятно, он должен был заслужить одобрение комментаторов. Ведь число врагов уменьшалось.

Но это крайности. Если видишь родину как большое существо, затмевающее реальность, с этого можно просто получать невинную радость. «Мы выиграли чемпионат», «мы летали в космос», «мы выиграли войну». Добрый бог делится с паствой успехом, ему не жалко. Именно так это описать точнее всего. Менее точно «мы все в одной команде», но здесь уже заложена мина. Можно ведь спросить, кто в команде и как долго. В той команде, что выиграла войну и летала в космос, тебя точно не было. Слово «команда» немного возвращает в реальности. Поэтому, чтобы не потерять в ней место, надежнее описывать мир посредством вымышленных существ.

Назовем это патриотизмом галлюцинации. Иногда это приятные видения (мы летали в космос, не вставая с дивана). Но иногда существо, вызываемое таким образом, требует жертв: «Пойди и отдай это за родину». И если ты уже верующий, то это слова от бога. Сам он не разговаривает, конструкты бессловесны. Но если ты верующий, с тобой говорят специально назначенные (хотя обычно самоназначенные) жрецы. Отказать им грех. Если сказали – пойди и умри. Можно особо выделить патриотизм жертвы: «Мы все должны своей родине». Если жрецы берут с населения слишком много и постоянно и население согласно на все при слове родина, то это тот случай.