Часть III
Когнитивные искажения второго порядка

Спорить с мировоззрением означает нападать на его основные тезисы. Тезисы – скелеты моделей. Также можно сказать, что это границы мира, как мы его полагаем. До того, как о мире сказано, там может быть что угодно: деревья растут до небес, и где-то живут драконы, и колдырь Митяй стал президентом США. Но, сказав что-то, мы урезали эту бесконечность возможностей. Например, мы оформили тезис: «человек произошел от обезьяны». И все, мир ужался, теперь он более определен, заключен в пределы. В нем человек не сотворен инопланетными визитерами, не произошел от енота и бегемота, и та часть Библии, в которой говорится об Адаме и его потомках, в лучшем случае имеет лишь метафорический смысл.

При этом я не сказал бы, что за версией обезьяны 100 % достоверности. Рациональность, как она здесь понимается, ни на что не ставит 100 %. Вслед за Элиезером Юдковским мы не присваиваем несомненную вероятность даже тому, что дважды два четыре. Ставка порядка один против гугола, что дважды два равно чему-то еще, вполне имеет право на существование.

Я придерживаюсь версии обезьян, но ставка один против гугола здесь была бы подарком судьбы, честное трейдерское. Такие ставки немедленно надо играть. Даже не так, гугол в данном случае это запредельно щедро. Куда более скромная ставка один против квадриллиона – тоже подарок. И один к миллиону. Антропологи меня, возможно, осудят, но я готов играть против наших с ними обезьян и по более низким ставкам. Если твоя ставка играет в 1 % всех случаев, но эта ставка 1 к 200, то профит-фактор твоей стратегии равняется 2, и это отличная стратегия: при достаточно долгой игре суммы выигранных денег в два раза превысит сумму проигранных.

Что же тогда означает моя верность теории обезьян, если я готов ставить против нее? Что значит, что я ее придерживаюсь? Это значит, что при ставке 1 к 1 (50 на 50 %) я за ту версию мира, которая определена этой теорией. И при ставке 1 к 2, 1 к 3, но достаточно сказать, на что ты ставишь в раскладе 1 к 1. Смотрите, против нас огромное множество любых потенциальных гипотез: инопланетяне, Адам, енот, бегемот, самозарождение от духовных космических эманаций и вообще все, на что способна ваша фантазия. Это огромная армада, но я ставлю на единицу против едва ли не бесконечности и полагаю, что выиграю, Дарвин рулит. Это и есть «я придерживаюсь теории».

Что значит – опровергнуть некую теорию? Для начала нужно включить регистр, в котором речевое поведение поднялось бы до обсуждения моделей. В модели вычленяются ключевые тезисы или даже главный Тезис, если это позвоночник в вашем скелете. Переломить хребет – обычно этого достаточно для зачета победы.

Повторимся.

Большую по вероятности, разумеется. «Завтра днем будет отрицательная температура», – тривиальный и поэтому бесполезный, но рабочий тезис, если это сказано в моем родном городе Красноярске в феврале. Бывают и положительные температуры, но крайне редко. Более 90 % территории вероятности остается за тезисом. «Завтра будет плюсовая температура», – правильный тезис, если сказано в том же месте, но в мае. Снова занято более 90 % территории. Хотя иногда бывает и снегопад.

А сейчас мы перейдем к Большим Мировоззрениям. Структура разная, но обычно везде можно нащупать нечто вроде позвоночника. Если базовый тезис вычленяет мир, вероятность которого более 50 %, это рабочее знание. Лучше ставить на него, чем против. Но если мир, соответствующий тезису, вероятен менее, мы имеем подделку под рабочее знание. Идея может радовать, вызывая какие-то переживания в мозге, но это уже не к нам, а к другим специалистам. Нам важно, насколько мировоззрение про реальность, а не только про чью-то психику.

Дальше ограничимся наметками. Работы, если ее проделывать до конца, видится слишком много. Заявка на то, что многое, полагаемое тем или иным мировоззрением, основано на логической ошибочности. Можно назвать это по аналогии «когнитивными искажениями второго порядка». Обычно основано на тех или иных искажениях первого порядка, базовых и понятных. Принимаясь в качестве оснований, они вызывают дальнейшую ошибочность.

Схема работы с подопытным воззрением проста. Вначале означить, что имеем в виду, чтобы не зацепить соседние построения. Далее вытащить из кучи эмоций, аргументов, наглядных примеров и дальнейших следствий собственно тезисы (можно лишь один позвоночный). Они ставят, что мир с вероятностью более 50 % этому соответствует. Мы ставим, что нет.

Если наше нет обосновано как полагается, дело сделано. А как полагается?

Наука как поппер, доведенный до состояния байеса, примерно это и делает. Есть правила того, какие операции над информацией допустимы, массивы того, что мы полагаем текущим знанием, и массивы входящих данных. Новая информация, попадая в систему, изменяет значение предыдущей, а из предыдущей следует то, где и как мы будем получать новую. Получается своего рода открытая формально-логическая система, где мир выступает нашим партнером, вводя в систему новые данные и делая процесс вычислений принципиально незавершимым, ибо новые данные всегда будут. И пока они есть, мы не можем сказать, что знаем что-то наверняка и полностью, знание относительно и вероятностно.

По сути это логический механизм в широком смысле, с участием мира. Но часть ошибок для своего выявления даже не требует новых порций экспериментов. Если они основаны на нарушениях логических и семантических правил, они уже представлены как ошибки. Выйти на балкон и посмотреть, какая сейчас погода, – это эксперимент, проверяющий гипотезу «на улице пасмурно и плюс двадцать». Но если кто-то говорит, что сегодня погода красная, на балкон можно не выходить. Собеседник очевидно оперирует знаками таким образом, что почти не является собеседником.

Но это крайний пример разрушения языковых норм. Наш гипотетический собеседник может сказать, например: «Сейчас на улице метель, потому что я вижу метель по телевизору, а что внизу – то и вверху, как учил великий эзотерик Гермес Трисмегист». Или представьте, что окна закрыты и шторы задернуты. Вам говорят: «На улице совершенно точно идет дождь». – «Почему?» – «Потому что у меня на душе дождь, и это же не само по себе».

Мы не будем всерьез рассматривать гипотезы о метели и дожде – мы будем рассматривать гипотезу, что с говорящим. Шутит? Болен? Имеет корыстный интерес в данном типе речевого поведения? В любом случае можно обойтись без балкона. Содержание высказывания уже зачеркнуто по его форме, надо лишь показать, где нарушены процедуры познания.

Сейчас мы тоже утрируем, но немного. С эзотерическим прогнозом погоды понятно сразу, а в рассмотрении более абстрактных вопросов ссылки на ящик, Трисмегиста и дождь в душе вполне в порядке вещей. Замените в нашем примере слово дождь на слово Бог, и получите фрагмент обычного разговора с верующим человеком: «Я чувствую в своей душе нечто, и это не может быть просто так. А если вы не имеете мой опыт – мне вас жаль, но передать его невозможно». Его манера аргументации будет считаться не коррелятом состояния психики, а манерой аргументации о мире. Ее вполне можно встретить в теологической литературе, в дискуссии на ТВ, в кухонном разговоре.

И Бог здесь не одинок. Подчас в такой же манере обосновывают некую мораль или национальные интересы. Мы же полагаем, что разговор здесь можно сворачивать – ошибка доказана, как только загорается красная лампочка, например «нарушен пункт 2.2. правил вывода суждения». Или пункт 1.3, неважно, как вы назовете пункты, важно, что нет такой работающей логики, где данная ошибка так или иначе не попала бы в общий реестр.

Могут ли оппоненты, говоря детским и старым языком, схлюздить? Сейчас мы по секрету наябедничаем (еще одно старое детское слово) – зачастую они только этим и занимаются. Например, начав с кивка: «Логически ваша позиция, наверное, сильнее моей». Но дальше финт: «Но мне вас жаль. В мире есть много такого, что не описывается логикой. Поверьте, я много пожил, и моя жизнь тому пример» и т. д. Он может великодушно предложить ничью: «Будем считать, что каждый остался при своем мнении». А может проигранную партию объявить и выигранной, почему нет, это лишь вопрос личной наглости: «Вы мыслите только логикой, а мне повезло – я вижу мир шире».

Что не так? Ваш собеседник только что на ходу изобрел свой вариант русского языка (если вы говорите на русском) и выдал свою личную семантику за общую норму, потому что на слух сойдет. Нет, не сойдет. Дискуссия, если она правильная, это всегда по правилам, простите за тавтологию. Но здесь все сводится к тавтологиям. Нет смысла садиться играть в шахматы, если любой игрок в любой момент может аннулировать правила. «Поставили мат моему королю? Но это лишь по узким правилам шахмат. Настоящие шахматы – они шире. Сейчас я отменю королей, вся власть – пешкам, и посмотрим. Что вы говорите? А если доской по голове? Шахматы – они шире». Нет, шахматы по определению это не «доской по голове». В шахбоксе, например, немного другие правила, но о чем бы ни шла речь, все задается определением.

Дискуссия имеет свое определение. Если вы сели за шахматный столик, вы играете в шахматы, и козырный туз в рукаве не поможет – здесь его нет. В определении дискуссии невозможен пункт, к которому фактически апеллирует хлюзда, что-то вроде «любой может объявить, что по своим правилам он выиграл». Логика на ее текущем уровне развития это и есть конвенционально общие правила.

Мыслить помимо логики можно, но это все равно что начать играть пешками как шашками. По правилам шахмат вам тут же засчитывается поражение, противник встает из-за стола, получив балл в турнирной таблице, а вы можете двигать фигурки дальше, как вам угодно. Можно и доской по голове – физические законы мира не запрещают такое поведение, но к шахматам это не относится.

Вернемся к задаче-минимум. Далее, описав ошибку как ошибку, желательно что-то вписать еще в три графы.

Во-первых, ответить на вопрос «как это происходит?». Где нарушается логика понятно, но почему? Как именно устроен мир в той его части, что программирует эту ошибку?

Во-вторых, ответить на вопрос «чем это плохо?». Ну ошибка и ошибка. Если, совершая ее, мы что-то получаем (например, чувство собственной значимости или прилив оптимизма) и ничего не теряем, то почему бы ее и не совершить? Мы выступали за логику, но вообще-то прагматика нам важнее.

Здесь нет противоречия. Прагматика важнее, но ее сложно оценить. «Если я поверю в это, я буду счастливее или нет?» Да кто же тебя знает. Слишком много побочных историй. Сначала тебе, например, будет приятно. Потом ты найдешь каких-то новых друзей. Потом потеряешь старых. Потом упустишь какую-то возможность, будешь мучим сомнением. Потом снова будет приятно. Потом избежишь репрессий. Потом под них попадешь. Или то же самое в обратном порядке. Или в любом другом. Или вообще что угодно. Это очень сложно посчитать: как тебе будет житься с новой теорией. Проще посчитать, насколько она лучше или хуже других теорий в качестве карты мира или инструкции к нему, и считать, что рабочие карты и инструкции в среднем лучше нерабочих. То есть логика здесь не более чем главное средство прагматики, но и не менее.

Но если можно как-то перейти сразу к прагматике – это хорошо. Если можно показать, как теории в среднем помогают или вредят их носителям, это нужно показать.

В-третьих, стоит ответить на вопрос «что нам с этим делать?». Если в чем-то важном обнаружена дырка, вещь выбрасывают или латают. Надо что-то делать, иначе что-то будет делаться с нами – и вряд ли нам понравится. Но здесь разговор рискует затянуться, так что эту часть, может быть, стоит обсудить в другой раз.