Не было ничего необычного в том, что, отработав законную неделю на производстве и завершив ремонтные работы, Екатерина Ивановна в воскресенье поутру съездила на рынок и занялась приготовлением обеда. Такой обед был традицией в семье Готовцевых. Для него извлекалась хрусткая, белоснежной чистоты скатерть, выставлялась лучшая посуда и подавались самые изысканные блюда, какие только могли приготовить чудодейственные руки хозяйки дома. Хозяин дома к тому прибавлял лишь графин с плавающими в ядреном настое лимонными корочками. Воскресный обед представлял также что-то вроде сложившегося на демократических началах совета, где обменивались новостями, наводили критику и заслушивали такую же критику, планировали расходы по статьям семейного бюджета, советовались и делились видами на будущее.

Запаздывала Ольга, замужний отпрыск семьи Готовцевых, одиноко проживавший в благоустроенной кооперативной квартире. Одиночество Ольги юридически нельзя было признать, поскольку она находилась в счастливом браке и имела обожаемую дочь. На положении соломенной вдовы Ольгу посадила развивающаяся научно-техническая революция, уславшая мужа, старшего научного сотрудника геологического института, в длительную командировку на Ямал, где он приспосабливал и никак не мог приспособить какой-то хитрый прибор к условиям вечной мерзлоты и низких северных температур.

Прогрессивные рычаги научно-технической революции, нацеленные в первую очередь на развитие производительных сфер хозяйства, задержали также ввод в эксплуатацию детского садика в том районе, где проживала Ольга, и дочурку пришлось отдать на воспитание коломенской бабушке, потому что ближняя, московская, бабушка продолжала руководить передовой бригадой сборщиц и имела на руках трех беспомощных мужчин. Супруг ежедневно писал письма, но личное внимание оказывал кратковременными и редкими визитами, чего, по мнению Ольги, было недостаточно для счастливой семейной жизни, и сложившееся одиночество все больше угнетало ее с каждым прожитым месяцем.

Работала Ольга врачом в родильном доме и потому в семействе Готовцевых понимали, что опоздание ее может иметь весьма уважительные причины.

Коротая время, Андрей пристроился к кульману, на котором был наколот новый лист ватмана.

Николай сидел на краю письменного стола, болтал ногой, потягивал сигарету и пытался сообразить, когда же на ватмане появилось столько новых линий, если его старший брат вернулся из командировки неделю назад и допоздна пропадал на работе. Потом Николая осенила догадка, что по вечерам он сам пропадал из дому еще дольше, и все обрело в голове нужную ясность.

— Все колдуешь, братуха?

— Колдую… Соскучился в командировке, да и некоторые мысли за это время посетили голову.

— Гляди, Андрюшка, свихнутся у тебя шарики. Соскочит в черепке от такой натуги какая-нибудь зацепка, и все перемешается. Что же ты сочиняешь теперь?

— Все то же, Коля. Сверлильно-фрезерный узелок, своего трудного ребеночка.

— Я сказал Олюхе про твоего «ребеночка», она расхохоталась. Говорит, что ребеночка тебе давно пора произвести естественным путем… Чего она не идет? У меня сегодня со временем зарез… И что же твой «ребеночек» будет делать?

— Все будет. И сверлить, и фрезеровать, и растачивать. Понимаешь, Николаха, задумал я в линии вместо трех отдельных узлов сочинить один совмещенный.

— Совмещенными санузлы бывают, но и на них мода отходит…

— Ладно, не ковыряй… Такой узел обеспечит более производительную загрузку и сократит время на перемещение деталей.

— Кто же его будет переводить с одного вида работ на другие?

— Автоматика. Он у меня станет умненьким, сам будет соображать, какой режим взять, каким инструментом работать, когда перейти на новый размер… Кумекаю вот, как совместить фрезерные операции.

— Вечный двигатель ты еще не кумекаешь сочинить? Ну как ты фрезеровку запряжешь в один хомут? Допуски же у тебя будут разные, чистота обработки, металл тоже пойдет с отклонениями по термообработке. Да у простого станка иной раз полчаса затылок скребешь, пока все тонкости сообразишь… Конечно, на автоматической линии у тебя будет один типоразмер. Но и требования по точности обработки тоже будут дай бог. При таких требованиях и сквознячок в цехе приходится иной раз учитывать… Ничего не выйдет из твоей затеи.

— А ты помоги, подключись со своим грандиозным практическим опытом… Соорудим союз науки и труда в свалим соединенными усилиями с дороги такой камешек.

— На общественных началах предлагаешь подключиться?.. Не пойдет.

— Понимаю… По общественной линии ты всегда перегружен. Где сегодня тебя общественность будет ждать? В кино?

— Зачем так мелко, Андрюша. В кино ходит зеленая ремеслуха, а я как-никак гребу по пятому разряду. Запланировано посещение концертного зала. Культурный отдых на высоком уровне. Это ты у кульмана копаешься, как единоличник на собственном огороде, а мы учитываем веяния времени.

— Погоди, приспособлю я своему «ребеночку» электронные мозги, и тогда ты зачешешься, неуязвимый расточник пятого разряда.

— Ладно, поглядим, — увидим… Ты малось угомонись все-таки, братуха. Хоть по воскресеньям отдыхай. Так ведь можно до Белых Столбов доработаться. Конечно, деревья умирают стоя, и звучит это очень возвышенно, но ты все-таки не причиняй неутешного горя младшему брату, который с малых лет любит тебя трепетно и пылко… Мать! Допускай к обеду. Уже сорок пять минут прошло. Из графика же выбиваемся!

Мольба младшего Готовцева была услышана. В прихожей бренькнул звонок, и появилась вечно спешащая и всегда опаздывающая Ольга.

Пирожки с капустой, вынесенные из кухни, родили такой гастрономический аромат, что Николай по неистребимой мальчишечьей привычке шумно потер руки в предвкушении воскресного удовольствия.

— Поработаем, Олюха! — весело подмигнул он сестре, ухватил чуть не пригоршню творений хозяйки дома и положил их на тарелку сестры.

— Поработаем, — откликнулась Оля. — Все равно фигуру не уберечь, да и не для кого.

— Как так не для кого? — строго спросил Готовцев-старший, восседавший во главе стола. — У тебя имеется законный муж… Как это так — не для кого?

В отношении моральных и нравственных правил Готовцев-старший был строг до неукоснительности, не замечая, что это воспринимается повзрослевшими детьми уже с некоторой долей снисходительности.

— Как Вадим поживает? — спросил Андрей.

— Пишет, что нормально… Сколько я его вижу, Андрюша? В отпуске да еще несколько дней, когда прилетает для переоформления командировки. Вчера получила от него посылку.

— Голубого песца?

— Камень, Андрюша… Булыгу из нового шурфа, в котором наконец-то заработал прибор.

— Но это же очень ценная посылка.

— Я тоже так считаю… Приспособила подарок к окну, чтобы при ветре не хлопала створка.

— Мать, твои пирожки, как всегда, потрясающи… На прошлой неделе я был на дне рождения в передовом доме. Там посреди стола поставили фаянсового кота, на хвост ему нанизали бублики и подали сухое вино… Нет, оставайся в отношении пирогов на самых старомодных позициях. После того дня рождения я побежал ужинать в ресторан. На подарок растратился да еще за ужин на две персоны пришлось выложить. Разоришься от такой современности… Ты, Андрюша, между прочим, тоже учитывай, кому и каким боком вылезет твоя рационализация на ватмане. Черкнешь там лишний кружочек, прилепишь лишний управляющий блок, а он шлепнет простого работягу ниже пояса. Ты сначала разберись, нужно ли людям твое программное управление.

— Нужно, Коля! Таким, как ты, станочникам оно нужно в первую очередь.

— Вот интересное кино! Все вокруг знают, что мне нужно, а один я ничего о себе не понимаю, как тупой сибирский валенок. Знаешь, как наши ребята зовут станки с программным управлением? Баянами. Кнопок много, а денег мало.

— Они обеспечивают более высокую точность обработки.

— Я ее и на простом станке обеспечиваю. На любой из наших «прялок» в механическом выдам высший класс обработки, если постараюсь. Только ведь на простом станке я себя человеком чувствую. Не на кнопочку жму, а головой соображаю, как лучше к заготовке подступиться, с какого конца ее ухватить, чтобы лучше управиться. Я каждый день такие задачки решаю, а ты меня хочешь кнопкой заменить. Да с твоей электроникой у человека все потеряется. И квалификация и рабочая гордость.

— Ладно, зря-то не петушись, Николай, — вступил в разговор Готовцев-старший. — Это ты в курилке можешь пудрить мозги такими закидонами, а нас с толку не собьешь. Признайся уж прямо, что не по зубам тебе электроника.

— Да я…

— За юбками надо бегать поменьше. Сколько раз было говорено, чтобы поступал в вечерний техникум.

— Ага, получить диплом и добыть себе теплое место?

— Опять хреновину городишь. Твоим язычиной бы масло пахтать, никакого сепаратора не надо… Теплое место ты как раз себе без диплома добываешь. Чтобы хлопот было поменьше.

— Это как же понимать?

— Так и надо понимать, как я говорю. Вон дружок твой, Иван Савоськин, как приспособился? С любого наряда в свой карман сдерет лишнюю рублевку. И на собраниях садится в первом ряду возле батареи. Тепло, на виду и реплики удобно подавать. Сколько раз тебе о техникуме говорили?

— Да что вы мне все время техникум суете под нос. Я хожу в представителях его величества рабочего класса, а вы норовите меня запихнуть в прослойку.

— Ты звон словами не устраивай. Побольше было бы на свете такой прослойки, как наш Андрюша… Верно я говорю, мать?

Екатерина Ивановна, разливавшая суп, согласно кивнула.

— Теоретически, папа, — не сдался Николай. — Я на расточном станке выгоню в месяц двести пятьдесят, а наш сменный инженер за сто сорок без прогрессивки горбатится. Вот и сравни теперь, если у нас оплата труда происходит по количеству и качеству. Раз государство мне платит больше, выходит для общества моя работа больше значит, как по количеству, так и по качеству…

Младший Готовцев был заядлым спорщиком. Будучи загнанным в угол несокрушимыми аргументами, он не поднимал вверх руки, а старался отыскать новые доводы. Обычно это ему удавалось, потому что в жизни имеет широкое хождение принцип относительности, с помощью которого можно отыскать много подходов к предмету спора. В шутке, утверждающей, что три волоса в тарелке с супом — это много, а три волоса на голове пенсионера — это мало, заключена возможность вести спор о трех волосах до бесконечности, если одна сторона будет исходить из одной позиции, а вторая из другой. Поскольку же на воскресных обедах Готовцевых, в отличие от семинаров, предмет обсуждения заранее не формулировался и столкновения мнений разворачивались стихийно, выявить истину было не просто. Особенно учитывая родовые гены Готовцевых, упрямых и неуступчивых, не признающих компромиссов и уважающих незыблемость основополагающих жизненных принципов.

— Ишь, куда загнул!.. Конечно, извозчиком работать и четыре класса образования хватало с излишком. Только ведь теперь вместо лошадок пришли самосвалы… Ну еще год-другой, ну пять лет пройдет, спишут в шихту твой фрезерный станок, как морально устаревший, и поставят вместо него автоматическую станочную линию, которую Андрюша придумает. Тогда ты какую частушку запоешь?

— Про «последний нынешний денечек» вы от меня не услышите… Умные люди говорят, что кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево. На мой век работы хватит. На нашем заводе станочников — двадцать два процента недокомплект, а на итээровские должности в очереди стоят, как за воблой.

— Ладно, не выкручивайся, слесарь-кесарь, — сердито оборвал хозяин не в меру разговорившегося сына. — Знай, где край, и не падай. Невежество в рабочую гордость не возводи… Надумал с голым задом спасать фанаберию.

— Суп остынет, — напомнила Екатерина Ивановна, уловив в голосе мужа нарастание гневных ноток. — Оленька, помоги мне.

Природа требует равновесия. Как опытный машинист, знающий, когда надо стравить лишний пар в перегретом котле, Екатерина Ивановна по опыту знала, что пища духовная не всегда гладко проходит за воскресным столом, и умела с мудрой женской интуицией уравновешивать духовные изъяны своими высокими кулинарными способностями.

— Ладно, Андрюша, валяй дальше, — разомлев от сытости, благодушно подытожил Готовцев-младший. — Сочиняй линию, твори бессмертные дела в отечественном станкостроении.

— Только не бессмертные, — с улыбкой возразил старший брат. — Бессмертие — эти очень неудобная штуковина. Если сказать человеку, что ему суждено быть бессмертным, жизнь у него сразу превратится в немыслимую скуку. Ничего ему не угрожает: никто его не может испугать, ни единой палки в колеса не воткнут и сосулька с крыши на башку не свалится. Ни начальства ему не нужно бояться. Ни черта, ни ада.

— Точно сказано, братуха. Жизнь тем и интересна, что всегда полна неожиданностей.

И тут словно в подтверждение зазвенел телефон, Как всегда, первой к аппарату кинулась Ольга и не ошиблась.

— Да, это я, Люсенька… Так… И давно?.. Понятно…

Лицо Ольги с каждой фразой, сказанной по телефону, утрачивало беззаботность. Неуловимым движением руки она привычно, будто пряча под врачебную шапочку, убрала свисавшую прядь волос.

— Температура поднялась?.. Я немедленно выезжаю.

Положила трубку и возвратилась к столу.

— Ну вот, опять вам обед без меня заканчивать. Такая уж жизнь у бабьих докторов. Вытащат из любого места и в любое время. С Галочкой Антипиной плохо, студенткой-первокурсницей текстильного института. Совсем еще девчушка, а выскочила замуж со всеми вытекающими отсюда последствиями. Серьезное осложнение… И он тоже. Торчит целыми днями под нашими окнами и пересылает ей пряники. Ужас!

Накинув плащ, Ольга сгребла с тарелки половину оставшихся пирожков.

— Девчонкам унесу, мам… Бутербродами одними питаются. Господи, время какое-то совершенно сумасшедшее. Все торопятся скорее замуж выпрыгнуть. А кому сейчас семья нужна, если женщина такой же работник, как и мужчина?

Торопливо хлопнула дверью, и участников воскресного обеда стало меньше.

— Как дела на заводе, папа? — спросил Андрей, чтобы рассеять встревоженность отца, навеянную то ли внезапным исчезновением Ольги, то ли ее горьковатыми словами насчет ненужности семьи.

Задержись дочь, Готовцев-старший не преминул бы веско и солидно возразить. По глубокому убеждению Алексея Кузьмича, подкрепленному тремя с лишним десятилетиями, счастливо прожитыми в супружестве, семья составляет надежную основу всего, что человеку близко и дорого. От малого, вроде таких вот воскресных обедов, до того самого главного, за что старший сержант Готовцев бился смертным боем с фашистами, ради чего он растил и воспитывал детей, трудится на заводе в его самом лучшем, механическом, цеху.

Алексей Кузьмич умом понимал, что всякое поколение должно отличаться от предыдущего, иначе жизнь застопорится. Смущало его другое — в какую сторону это различие должно происходить. Взять, к примеру, семейные дела у детей. Алексей Кузьмич женился в двадцать пять лет и то считал, что малость подзадержался с таким делом. Но причина задержки была уважительная — требовалось войну довоевать.

А у Андрея что происходит в этом смысле? За тридцать отзвонило, а ни жены, ни детей. Ходит в холостяках, и ничем не проймешь его.

Ольга, было, порадовала. Кончила медицинский и тут же отпраздновали ей свадьбу, честь по чести. Внучка появилась. А потом тоже все несуразно пошло. Семья разлетелась по разным сторонам, и дочь, вишь, какие выражения теперь употребляет: кому, мол, теперь семья требуется? Да тебе она требуется, дуреха, тебе самой первой, потому что в ней твоя главная опора.

Николай тоже в жениховскую пору вошел, но, глядя на младшего сына, не чувствовал Алексей Кузьмич радости. В кого только уродился такой мартовский котище? Сидит за обедом, а на часы уже зыркает, ерзает на стуле, будто его в одно место шилом подкалывают. И добром сколько раз было ему говорено и недобрыми словами, а его, черта, ни в какой ступе не утолчешь.

Однако ничего такого вслух не сказал Алексей Кузьмич, чтобы не огорчить жену и так уже расстроенную неожиданным уходом дочери.

— На заводе у нас, Андрюша, дела хорошие. План за полугодие перевыполнили, сто шесть процентов дали. Завоевали по главку первое место. В среду нам будут вручать переходящее Красное знамя. Наш Максим Максимович, дай бог ему здоровья, о деле заботится, о людях… Строиться надумали. С северной стороны хотим пристроить еще два новых корпуса.

Андрей слушал и думал о повестке заседания депутатской группы.

— Построимся, расправим плечи и пойдет у нас, сын, дело еще веселей… Этот слесарь-кесарь молол тут всякую чепуху, так ты, Андрюша, той болтовни не слушай. Ты свое дело веди. Сочини такую станочную линию, чтобы за тысячу верст все ахнули.

Андрей вспомнил о недавно перечеркнутом ватмане и подумал, что сочинить линию куда сложнее, чем это представляют себе отец и брат. И дело тут не только в сочинительстве. Сочиненное на ватмане нужно еще довести до ума. Посмотреть, каким оно будет в натуре, в металле. А как в деле чертежи проверить? У ОКБ нет и крохотной мастерской, а уважаемые станкостроители опытные образцы маринуют лучше чем иная хозяйка огурцы в стеклянных банках — на два сезона сразу. Довести сделанное конструкторами до экспериментальной проверки потруднее, чем пролезть в игольное ушко, пройти, как в цирке, по канату под самым куполом, добыть воду из камня или установить контакт с инопланетянами. Почти год лежат без движения на станкозаводе отливки для опытного узла горизонтальной сверловки. Рабочие чертежи есть, заготовки обеспечены, комплектующее оборудование завезено, а толку? Славный коллектив станкостроителей выполняет и перевыполняет квартальные и годовые планы, получает и премии, и переходящие знамена, а отливки на участке опытных и экспериментальных работ как лежали штабелем, так и лежат.

— Может, еще доведется мне твою линию мастерить, Андрюша, — мечтательно произнес хозяин дома. — И нашему слесарю-кесарю… По самому высшему классу тебе сработаем. И с электроникой твоей смастерим, и со всеми там управляющими приставками. Наш Максим Максимович насчет всего нового тоже хорошо соображает.

— Это верно, отец, — насмешливо подтвердил Николай, управляясь с отбивной котлетой, поданной с молодой картошкой. — Соображает Максим Максимович хорошо. Но вот в ту ли сторону он у нас соображает?

— Соображение разное бывает. Кто на троих хорошо соображает, а кто по женской части имеет хорошее соображение. Агапов о заводе думает, о людях, о нас с тобой, конкретно сказать. Вот в какую сторону у него идет соображение. Как программу выполнить, а еще лучше — перевыполнить.

— Я насчет выполнения и перевыполнения как раз и говорю.

— А что говорить? Красное знамя присудили? Факт. Премию получим — другой факт.

— Я не против фактов, отец. А как к этим фактам мы пришли. В механическом цехе половина станков тридцатилетнего возраста, ни большой, ни малой механизацией и не пахнет. Вот бы о чем нашему дорогому Максиму Максимовичу побеспокоиться. Уж если начистоту, отец, то скажи, как мы план за полугодие вытянули? Вот при Андрюше скажи.

— Обыкновенно как, — несколько растерянно попытался защититься Готовцев-старший. — Как раньше, так и в этот раз.

— Именно — как раньше, так и теперь. Метод у Максима Максимовича проверенный: я тебе ящик винтиков, а ты мне машину шпунтиков, вот у нас обоих и перевыполнение. Ты давай, отец, правду выкладывай по нашему механическому цеху.

Старший Готовцев вдруг заморгал, будто невидимой пылью ему припорошило глаза, и уткнулся в тарелку.

— Знаешь, Андрюша, как у нас в цехе перевыполнение получилось? Взяли с экспериментального участка две ваших заготовки и пустили на программу. Одну взяли потому, что на механообработке вылезла литейная раковина, а вторую — чтобы вытянуть те лишние шесть процентов сверх ста, которые нужны для Красного знамени…

— Как так взяли? — переспросил Андрей. — Они же наши, ОКБ. У вас на ответственном хранении.

— Ну и на ответственном хранении, — усмехнулся Николай. — В арбитраж ведь вы не пойдете. А пойдете, тоже толку мало. Присудят штраф выплатить. Не из своего же кармана Агапов такие штрафы платит. От арбитража вам самим хуже будет. Не мытьем возьмут конструкторов — так катаньем.

— Это правда, отец?

Старший мастер механического цеха неуютно шевельнулся на стуле, сгорбил плечи и тяжело вздохнул. Ответить на вопрос Андрея ему было не просто. В доме Готовцевых могли расходиться во мнениях и спорить до хрипоты. Но расхождения во мнениях не означали расхождений в принципах. Принципам в семье никто не мог изменить.

— Правда, — ответил Алексей Кузьмич. — На время позаимствовали. Как получим заготовки, так сразу и вернем все на экспериментальный участок. Раковина ведь выскочила, разве мы виноваты…

— Да как же вы без спросу чужое-то могли взять? — тихо спросила Екатерина Ивановна. — Ты-то, отец, как мог допустить? Ты ведь за всю жизнь и порошинки чужого для себя не брал, а тут…

— Ладно, ладно, мать, — попытался было урезонить хозяин дома взбунтовавшихся участников воскресного обеда. — По такой мелочи, ей-богу, завелись…

— Какая же это мелочь? — рассерженно спросила Екатерина Ивановна. — Как у тебя язык поворачивается назвать мелочью честность человеческую?

— Для себя, что ли взяли? Для дела позаимствовали, для плана.

— Для себя, — отрезала хозяйка дома. — И планом ты тут не прикрывайся. Для себя вы чужое добро взяли. Для того, чтобы премию ухватить, чтобы Красное знамя получить. Сообразительный ваш Максим Максимович.

— Ладно, мать… Разберемся, не малые ребята.

— Не ладно. Разберетесь вы там или нет, то одно дело, а вот дома мы должны разобраться. Ты мне тех премиальных не неси. Я такие деньги видеть не желаю.

— Куда же мне их девать?

— Куда хочешь, туда и девай, а чтобы в наш дом копейка грязная не попала… В среду, говоришь, вам будут знамя вручать?

Андрей увидел, как лицо отца взялось бледностью и вилка приметно дрогнула в руке. Характер Екатерины Ивановны домашние знали хорошо, и Андрей вдруг представил картину, что может случиться, если мать вздумает пойти на заводское торжество по поводу вручения Красного переходящего знамени. С отцом же инфаркт случится, если она при всем народе скажет и половину того, что может сказать. Он кинулся на защиту обескураженного родителя.

— Погоди, мама. Надо сначала проверить, как это случилось. Я же в командировке был. Может, Агапов и Веретенников договорились по старой дружбе?

Готовцев-старший с благодарностью посмотрел на сына.

— Конечно, надо разобраться тебе, Андрюша, — торопливо сказал он, принимая протянутую руку помощи. — Ну и характер у тебя, Катерина. Сечешь словами, аж искры летят.

— Характер тут мой ни при чем. Знаешь, что такие штуки мне как нож к горлу… Разберись, Андрюша, и скажи мне. А ты, отец, знай, что если в таком деле замарался, я тебя не пожалею. Честность должна превыше всего стоять… Без меня тут доедайте…

Екатерина Ивановна резко отодвинула тарелку, ушла на кухню и плотно притворила за собой дверь.

Воскресный обед был испорчен. Такое тоже случалось в доме Готовцевых.

— Ну кто тебя за язык тянул? — укоризненно сказал Андрей младшему брату. — Другого времени тебе не было? Ляпаешь без разбора.

— Не ляпаю, а правду говорю. Интересное кино получается. Когда мне критику наводите, так считается, что она движущая сила, а когда я правду говорю, так получается — ляпаю. Нет уж, давайте здесь тоже полное равноправие наводить.

— Он прав, Андрюша. Правда — такая штуковина, что никаких ширмочек не признает. Тут, как говорится, или — или… Может, в самом деле Максим Максимович с твоим Веретенниковым договорился?

— Может быть, — ответил Андрей, щадя расстроенного и обескураженного отца.

Он знал, что Агапов и Веретенников не могли договориться. Даже по старой и близкой дружбе. Ради нее Павел Станиславович мог продать последнее пальто. Но ради дружбы он не поступился бы и ненужным в век шариковых ручек пресс-папье, числящимся на балансе ОКБ. Как могли Агапов и Веретенников договориться о передаче заготовок, если позавчера Павел Станиславович обрадованно доложил, что наконец-то дело по изготовлению опытного образца сдвинулось с мертвой точки. Наверняка Агапов обвел вокруг пальца доверчивого Веретенникова.

Обед закончился в молчании и общем расстройстве. Каждый теперь думал о своем.

Алексей Кузьмич ломал голову, как бы теперь это все поправить, ведь уже состоялось решение о присуждении знамени, и бухгалтерия составила ведомости на выплату премиальных, и две тысячи человек наверняка распланировали эти премиальные. Как тут давать обратный ход?

Николай думал о вещах более приятных, не подозревая по молодости, какой тяжкий груз положил он на совесть отца. Воскресная программа у младшего Готовцева была разработана еще три дня назад, и, окончив обед, он торопливо стал переодеваться.

— Не терпится?

— Не в том дело, папа. У меня железный принцип — никогда не опаздывать на свидания. Стоит это недорого, но оценивается очень высоко.

Андрей намеревался после обеда поколдовать за кульманом, но случившееся вышибло его из рабочей колеи и он махнул рукой на собственные намерения.

Подошел к телефону и набрал знакомый номер. В трубке послышался явно обрадованный голос Нателлы Липченко.

— При чем тут нарушение воскресного графика?.. Ты что, по расписанию с друзьями встречаешься?.. И я нет… Да, захотелось тебя увидеть… Вот и отлично, что совершенно свободна…

Говорил и думал почему-то о глазах, цветом похожих на айсберги Рокуэлла Кента.