Хлопчатобумажное производство. В 60-х гг. Европа переживала хлопковый голод, вызванный гражданской войной в США. Цены на хлопок выросли вдвое. В России это стало стимулом к созданию своей сырьевой базы. Хлопковые фабриканты ехали в Среднюю Азию, скупали тысячи десятин земли, выписывали семена американского хлопка и налаживали плантации. К 1900 г. уже треть потребляемого промышленностью хлопка производилась в России.
В первые пореформенные десятилетия в хлопчатобумажной промышленности закончился промышленный переворот. В Англии это привело к массовому разорению ткачей-ремесленников. Нечто подобное происходило и в России. Уже в 60-х гг. ткацкие промыслы были придатком к фабрике: кустари получали фабричную пряжу и работали на фабриканта. Завершение переворота в ткацком производстве понижало цены фабричных тканей, но себестоимость кустарных тканей не понижалась. Кустарь зарабатывал все меньше и вынужден был прекращать дело.
К концу XIX в. Россия занимала четвертое место в мире по потреблению хлопка, а по темпам роста хлопчатобумажной промышленности опережала другие страны.
Льно-пеньковое производство росло по-прежнему медленно. Россия снабжала льном всю Европу. Здесь производилось более 70 % льна, поступавшего на мировой рынок; 65 % тканей в Западной Европе вырабатывалось из русского льна; 60–70 % российского льна шло на экспорт. Однако из того льна, который оставался в стране, капиталистические фабрики и мануфактуры перерабатывали только 30–40 %. Остальное волокно перерабатывалось в крестьянских избах.
В первые десятилетия после ликвидации крепостного права около 70 % полотна на рынок давали кустари, да и накануне Первой мировой войны половина льняной промышленности оставалась на стадии кустарного производства и домашней промышленности. В этой отрасли домашнее и кустарное производство сохранялось так долго, потому что это производство было традиционным, являлось частью натурального крестьянского хозяйства. Поскольку крестьянское хозяйство оставалось натуральным, денег на покупки не хватало, а труд, особенно женский, не оценивался в деньгах. Поэтому полотно собственного производства представлялось дешевле самой дешевой фабричной ткани. И это не считалось даже работой: пряли на посиделках или рассказывая сказки детям и внукам. Была еще одна тонкость. Деньги от продажи льна были выручкой мужчины, хозяина. Деньги за пряжу, даже если эта пряжа продавалась по цене льна, были выручкой женщины, на которую муж не мог претендовать. Это были ее деньги, деньги на одежду ей и детям, на убранство избы.
Если хлопчатобумажная цензовая промышленность с 1860 по 1900 г. увеличила производство в 14,2 раза, то льно-пеньковая – только в 4,5 раза. Кроме указанных причин, замедляло рост льно-пеньковой промышленности и то, что льняные ткани в это время вытеснялись хлопчато-бумажными.
На развитии шерстяной промышленности отразились трудности с сырьем. Поголовье мериносовых овец стало сокращаться – с 15 млн в 1880 г. до 5 млн накануне Первой мировой войны. Дело в том, что причерноморские степи, где пасли мериносовых овец, теперь распахивались под пшеницу. Овцеводство перемещалось в Среднюю Азию, на Северный Кавказ, где сохранялось традиционное кочевое и полукочевое скотоводство, а там внедрить новую породу оказалось очень трудно. Пришлось шерсть импортировать.
Вторым фактором, который действовал на развитие шерстяной промышленности, стал повышенный спрос на камвольные ткани. Люди не хотели носить казенное мундирное сукно, тем более что камвольные ткани были тоньше и дешевле. Если в 60-х гг. они составляли 25–30 % всех шерстяных тканей, то ко времени Первой мировой войны – 2/3 продукции шерстяной промышленности. А для камвольных тканей требовалась именно мериносовая шерсть.
Развитие отрасли тормозили и пережитки крепостничества, потому что в суконном производстве традиционно преобладали помещичьи мануфактуры.
Со второй половины 80-х гг. темпы роста отрасли повысились за счет Польши. В 1900 г. в Польше было изготовлено 40 % шерстяных тканей империи, а в 1912 г. – 56 %; камвольной пряжи там производилось 70 %. Развитию шерстяной промышленности в Польше способствовало сокращение мериносового овцеводства в России и переключение на камвольные ткани. Польша была теснее связана с Западом, поэтому ей легче было наладить импорт мериносовой шерсти и ее переработку.
Вся текстильная промышленность России за период с 1860 по 1913 г. увеличила производство в 21,5 раза. Накануне войны текстиль составлял 40 % всей промышленной продукции страны. По производству тканей Россия догнала передовые страны. В 1913 г. в Англии производилось 10 млрд аршин хлопчатобумажных тканей, а в России – 8,5 млрд. Но ведь Англия лидировала по этому производству в Европе!
В 90-х годах в России происходил бурный промышленный подъем. За десятилетие промышленное производство выросло в 2,5 раза, в том числе выпуск продукции тяжелой промышленности – в 3,3 раза. Добыча каменного угля увеличилась в 2,7 раза, добыча нефти в 2,6 раза, причем по добыче нефти Россия вышла на 1-е место в мире. Выплавка металла выросла в 3,4 раза, в том числе на Юге – в 7 раз.
Россия лидировала по темпам промышленного роста. С 1860 по 1900 г. промышленное производство России выросло в 7 раз, США, которые по темпам занимали 2-е место после России – в 6,7 раза, Германии – в 5 раз. По развитию промышленности Россия догоняла передовые страны и к началу XX столетия вышла на 5-е место в мире.
Лидировала Россия и по концентрации производства. Здесь на крупных предприятиях с числом рабочих свыше 500 человек было занято около половины рабочих, и даже Германия по этому показателю отставала от России.
Чем объяснялись столь значительные успехи российской промышленности?
Россия была страной молодого капитализма. Она позже других стран перешла к индустриализации, поэтому большинство промышленных предприятий, действовавших к началу XX в., было построено в последние десятилетия. Это были новые заводы, оснащенные новой техникой, и в соответствии с требованиями времени это были крупные акционерные предприятия. В странах старого капитализма большинство предприятий было построено значительно раньше, поэтому их оборудование к началу XX в. уже морально устарело, и были они относительно мелкими.
В российскую промышленность хлынул иностранный капитал. Высокие пошлины препятствовали ввозу сюда иностранных товаров, но можно было ввезти капитал, построить здесь предприятие и продавать его продукцию, естественно, без пошлин. В 1890 г. иностранцам принадлежало около четверти всех акционерных капиталов в России, а в 1900 г. – 45 %. Конечно, прибыли от этих капиталов уходили за границу, но построенные иностранцами заводы оставались на русской земле, становились органической частью русской промышленности.
Стимулировало подъем и определяло его особенности государственное железнодорожное строительство. В 90-х гг. была проложена Великая сибирская магистраль – от Урала до Тихого океана. Строило ее государство. По длине железных дорог к началу XX в. Россия заняла 2-е место в мире. Но строительство железных дорог вызывало развитие главных отраслей промышленности, обеспечивая заказы на металл, уголь, паровозы, т. е. создавая рынок сбыта для тяжелой промышленности. В 90-х гг. железные дороги в среднем потребляли столько же металла, сколько его производили металлургические заводы России.
Но железные дороги увеличивали рынок не только тем, что сами поглощали промышленную продукцию. Они увеличивали рынок «вширь», территориально присоединяя к нему далекие окраины. До железных дорог хлопчатобумажные фабрики России не могли использовать среднеазиатский хлопок. Хлопок – дешевый и емкий товар. Перевозка этого сырья на лошадях из Средней Азии в район Москвы повышала бы его стоимость в несколько раз. Зерновое хозяйство Сибири до железных дорог могло быть только натуральным, потому что доставка зерна обозами в промышленные центры обходилась дороже, чем оно стоило. Вот стоимость такого ценного товара, как пушнина, от перевозки практически не увеличивалась. Только железные дороги превратили страну в единый рынок сельскохозяйственной продукции, завершив формирование всероссийского рынка.