6. Экономика Западной Европы в период раннего феодализма

6.1. Хозяйство «варварских» королевств

Рабовладельческий строй погиб вместе с гибелью Римской империи. Но феодализм возник не сразу после гибели Рима. Народы, которые завоевали Рим, находились еще на стадии первобытно-общинного строя, и основы этого строя в форме военной демократии еще длительное время сохранялись. Лишь потом, через несколько веков, у них стали формироваться феодальные отношения.

Варвары надвигались волнами. Сначала в Галлию вторглись вестготы, основав здесь свое королевство, затем их сменили вандалы. Потом пришли бургунды, остготы, лангобарды, наконец, франки. В бывших римских владениях рождались варварские королевства – Вестготское, Бургундское, Остготское, Лангобардское. В этих государствах еще сохранялись принципы военной демократии, и существовали они очень короткое время. Завершающим этапом варварских завоеваний было рождение королевства франков, которое к IX в. охватило почти всю Западную Европу.

В течение нескольких веков Западная Европа была ареной почти постоянных войн и нашествий. Только устанавливалась мирная жизнь и налаживалось хозяйство, как надвигалась новая волна завоевателей, неся смерть и разрушение, или неустоявшиеся еще мелкие королевства начинали воевать между собой.

Сами завоеватели в большинстве случаев были беженцами: их вытесняли с родных мест другие. Святой Амвросий писал в IV в.: «Гунны набросились на аланов, аланы – на готов, готы – на тайфалов и сарматов; готы, изгнанные со своей родины, захватили у нас Иллирию. И это еще не конец.» [5, с. 12].

Движение начиналось с азиатских степей, откуда шли кочевники. Они вытеснили с мест племена, находившиеся на более высоком уровне развития, а те – оседлых земледельцев, уже частично подвергшихся романизации. Основной удар приняла на себя Восточная Европа. Лишь отдельные племена (гунны, венгры) проникали дальше.

Кочевники для европейцев были особенно страшными. Вот как описывал гуннов Аммиан Марцеллин: «Гунны не варят и не приготовляют себе пищу, они питаются лишь корнями диких растений и сырым мясом первых попавшихся животных… Они не нуждаются в крыше над головой и у них нет домов. Они кажутся пригвожденными к своим лошадям… ибо едят и пьют, не сходя с них на землю, даже спят и высыпаются, склонившись к тощим шеям своих скакунов» [5, с. 13]. Тот же Аммиан Марцеллин писал об аланах: «Высшим счастьем в их глазах является смерть на поле боя; умереть от старости или несчастного случая для них позорно и является признаком трусости, обвинение в которой страшно оскорбительно».

Удивительный факт: варвары-завоеватели составляли менее 5 % населения завоеванных территорий. А так как они находились на более низком уровне развития, чем население Италии, Галлии или Испании, то быстро начинался процесс ассимиляции. Победители перенимали римские нравы, быт, одежду, внешний лоск. В то же время римская цивилизация продолжала деградировать, опускаясь до уровня варваров. Возникало нечто среднее, в котором общинные порядки военной демократии, свободные крестьяне-воины соседствовали с такими институтами, как колонат и пекулии рабов. И уже на базе этой смеси стали рождаться феодальные отношения. Так было в Италии, Галлии, Испании. Это получило у историков название синтезного пути формирования феодализма. У других народов в Британии, Скандинавии, у славян, частично в Германии, т. е. там, где римское влияние было слабым, феодализм формировался бессинтезным путем, на основе разложения родо-племен-ных порядков через строй военной демократии

Но прежде чем начался переход к формированию новых экономических отношений, происходило разрушение старого: гибель массы людей и сокращение численности наделения, возврат от товарного производства к натуральному хозяйству, упадок городов и городской культуры.

Современники, а это были в основном церковные деятели, потому что только они оставались грамотными и оставили письменные сообщения, рисуют страшную картину бедствий в результате Баварских нашествий. «Многие стали кормом для собак, другие живьем сгорели в своих домах, охваченных пламенем, – писал епископ Орент. – В городах, деревнях, виллах, вдоль дорог и на перекрестках, здесь и там – повсюду смерть, страдание, пожарища, руины и скорбь. Лишь дым остался от Галлии, сгоревшей во всеобщем пожаре» [5, с. 21].

А вот что писал епископ Идаций о бедствиях Испании: «Голод свирепствует столь жестокий, что люди пожирают человечину. Матери режут детей, варят и питаются их плотью. Дикие звери, привыкшие к человечине, набрасываются даже на живых и полных сил людей» [5, с. 21].

Разрушались памятники архитектуры, жилые и хозяйственные постройки. Руины памятников архитектуры служили карьерами для добычи камня.

Приходили в упадок города и происходила аграризация хозяйственной жизни. Города разрушались в первую очередь, потому что варвары стремились захватить и разграбить эти скопления материальных ценностей и потенциальных рабов. Но кроме этого, были нарушены товарно-денежные отношения, и продовольствие уже не поступало в города. Чтобы спастись от голода, горожане разбредались по сельской местности, попадая в зависимость к землевладельцам, поскольку у горожан не было собственных земельных владений. Как писал священник Сальвиан: «Они бегут во владения магнатов и становятся их колонами. Рожденные свободными превращаются в рабов» [5, с. 28].

Падает уровень ремесла. На смену художественной античной керамике приходят лепные горшки. Многие отрасли ремесла прекратили существование. Например, было забыто производство стекла. По приблизительным расчетам исследователей, население Европы сократилось с 67 млн чел. в 200 г. до 27 млн к 700 г. и выросло до 42 млн чел. в 1000 г. К 1300 г. оно выросло до 73 млн, но еще через столетие, к 1400 г., упало до 43 млн чел., в результате «черной смерти» (чумы). Численность европейцев начала XIV в. была чуть выше, чем в Римской империи начала II в. [5, с. 230]. По выражению Жака Ле Гоффа, все Средневековье было периодом «наверстывания», т. е. восстановления того уровня, на котором Европа находилась на пороге феодализма.

По другим расчетам, население Франции выросло с 5 млн чел. к началу Средневековья до 6 млн чел. к XI в., Италии – тоже с 5 до 6 млн чел. [7, с. 38]. Но в этих расчетах в качестве исходного принимается VI в., т. е. время после самых опустошительных нашествий.

Рост численности населения сдерживали эпидемии холеры и чумы и голодные неурожайные годы. Поэтому рост не был стабильным: после благополучного периода наступал «мор», сокращавший численность населения, а затем начиналось «наверстывание».

Угроза голода и сам голод были постоянными для средневекового человека, поэтому все помыслы его были направлены на добывание пищи. С этой темой связаны и сюжеты средневекового фольклора, и чудеса святых.

Принято было вступать в брак очень рано – между 12 и 15 годами, когда женский организм еще недостаточно окреп для деторождения. Это тоже влияло на рост населения. Существенным фактором, влиявшим на демографию, была брачная изоляция сельского населения. Когда веками браки заключались внутри узкого сельского мирка, это вело к вырождению. Лишь потом, с ростом городов, где смешивались люди из разных мест, брачные связи между родственниками становились все реже.

Музейные работники с удивлением обнаруживают, что средневековые рыцарские доспехи малы для современного человека. Рыцари Средневековья были не столь уж могучими, как это представляется.

Недоедание, болезни, часто испорченная недоброкачественная пища (ведь холодильников не было) сокращали жизнь человека. Средняя продолжительность жизни составляла 30–40 лет. Вспоминается сонет Шекспира: «Когда твое чело избороздят глубокими чертами сорок зим…» В 40 лет человек считался глубоким стариком.

Малочисленность населения определяла характер местности. Страна была покрыта лесами, среди которых лишь небольшими полянами выделялись кучки домов с окружавшими полями.

Пища определяет характер цивилизации. Кочевники-скотоводы, как и первобытные охотники, питались в основном мясом и другими животными продуктами. Основой питания в средневековой Европе, как и в античном мире, служил хлеб. Зерновые употреблялись, впрочем, не столько в качестве выпеченного хлеба, сколько в виде разнообразных каш. Доля хлеба, зерновых в рационе питания была тогда гораздо выше, чем в настоящее время. Это свидетельствовало о господстве в хозяйстве земледелия с преобладанием производства зерновых.

Это преобладание земледелия сохранялось, несмотря на то что условия для скотоводства были более благоприятны: за пределами берегов Средиземного моря оставалась масса незанятых земель, которые можно было использовать как пастбища. К тому же именно скот представлял гораздо большую ценность, чем посевы, определял имущественное положение человека, а при перемещениях варваров его можно было перегонять на новое место.

Тацит писал о германцах: страна их «представляет собой или страшный лес, или отвратительное болото… Германцы любят, чтобы скота было много: в этом единственный и самый приятный для них вид богатства» [9, с. 50]. Для содержания скота не надо было «окультуривать» землю: скот кормился в лесах и на болотах, на пустошах и полянах.

Но побеждали традиции местного романизированного населения (вспомним, что удельный вес варваров был невелик), да и сами варвары, которые добирались до Западной Европы, были, как правило, земледельцами.

Впрочем, хлеб был разным для разных слоев населения. Хлеб «шуан» из просеянной пшеничной муки был доступен не всем. Большинство довольствовалось хлебом «рибуле» из непросеянной муки – с отрубями, рожью и другими злаками. Более того, настоящий хлеб, такой как издавна выпекали в Римском государстве, научились снова выпекать лишь в VIII в., а до этого тесто варили или пекли лепешки [6, с. 41].

Но и такого хлеба часто не хватало. В голодные годы спасением были бобовые, тем более что они созревают раньше пшеницы. Один медиавист даже назвал X в. «веком бобов». Суррогатом хлеба были и каштаны, которые тогда называли «древесным хлебом».

Итак, производство зерна было главной отраслью сельского хозяйства. Но техника земледелия была весьма низкой. Варвары не смогли перенять высокую римскую агротехнику. Они использовали лишь некоторые ее элементы. Трехпольная система севооборотов, посевы кормовых трав, стойловое содержание скота – все это было утрачено. Особенно пострадало огородничество и садоводство. Уровень римской агротехники этих отраслей был восстановлен не ранее XVI в. В Салической правде не было статей, касающихся садов и огородов.

Варварское земледелие – это мелкие раздробленные хозяйства. Даже крупные хозяйства типа вилл дробились на мелкие участки. Поэтому в Салической правде виллами назывались просто деревни. Садовые культуры, плоды которых предназначались для продажи, в условиях натурального хозяйства уже не выращивались. К тому же римский опыт по разведению олив (а это была одна из главных отраслей античного сельского хозяйства) оказался непригоден для Средней и Северной Европы. Несколько лучше было освоено варварами разведение винограда. Зона его возделывания продвинулась далеко на север, в те районы, где он не вызревал. Сок незрелого винограда смешивали с медом, получая «вареное вино».

Среди зерновых теперь первое место в Европе занимала полба, неприхотливая пшеница, которая хорошо росла и на тощих почвах. В документах времени Карла Великого она упоминается чаще других злаков.

На севере Европы преобладал ячмень, из которого тоже готовили каши и выпекали хлеб. Лепешки и каши готовили также из проса.

Рожь и овес в Римском государстве считались сорняками, их зерна не всегда удавалось отвеять от пшеницы. Теперь это не всегда и пытались делать, получая хлеб-«мешанку». В Италии рожь называли «германским хлебом», а Плиний писал, что «это наихудший хлеб и употребляется в пищу только с голода» [1, с. 151]. Овес стал особенно широко распространяться, когда главной боевой силой стали кавалерийские рыцарские отряды: он оказался лучшим кормом для боевых коней.

Зерновые, как известно, нельзя без ущерба для плодородия почвы сеять на одном поле несколько лет подряд. Трехполье, которое в период развитого феодализма составит основу европейского севооборота, пока что прививалось очень медленно. Двухпольный севооборот, когда пашня делилась на два поля, из которых одно засевалось хлебом, а другое отдыхало под паром, оставался с античных времен на юге, в районах, прилегающих к Средиземному морю. Постепенно он распространялся и на север, особенно в районах, находившихся под сильным культурным влиянием Рима. Однако преобладала в Европе подсечно-огневая и переложная системы.

Подсечно-огневая система практиковались в лесах и была прогрессивной для своего времени, выполняя две задачи. Во-первых, таким образом за счет леса расширялась пашня, во-вторых, своей золой сгоревшие деревья удобряли эту пашню, так что первые годы отвоеванное у леса поле давало хороший урожай.

В отличие от России в Западной Европе существовало два варианта подсечной технологии. В одних случаях уже высохшие и срубленные стволы растаскивали по участку, равномерно покрывая почву, а затем сжигали. Очевидно, это можно было делать лишь в мелколесье. В других случаях лес вырубали и вывозили (он сам по себе представлял ценность), а лишь сучья, хворост раскладывали по земле и сжигали.

Сеяли зерно в еще теплую золу. Первый урожай был отличным, на второй год – посредственным, на третий – плохим. После этого участок на 15 лет забрасывали, используя как пастбище для скота.

Подсечная система естественным путем сменялась переложной. Когда у леса были отвоеваны уже значительные участки пашни или по той или иной причине нельзя было выжигать новые участки, приходилось возвращаться к первому запущенному полю. Со временем, когда свободной земли стало уже не хватать, срок между запустением и новым посевом стал сокращаться, и, когда он сокращался до одного года, переложная система сменялась двухпольной.

Система севооборотов диктовалась необходимостью восстановления плодородия почвы. Это плодородие можно было восстановить удобрениями, поэтому естественное удобрение, навоз, ценилось настолько, что «горшок навоза» входил в состав ренты, а навоз «от одной коровы и ее теленка» составлял часть платы служащим сеньора. Стойловое содержание скота было отнюдь не повсеместным, а значительная его часть, особенно свиньи и козы, паслась обычно в лесу, не давая навоза хозяину.

При подсечном земледелии преобладала мотыжная обработка почвы: остававшиеся в земле корни деревьев препятствовали применению даже примитивных пахотных орудий. Тем не менее постепенно распространялись античные пахотные орудия в виде сохи или орала. Соха отличалась от плуга тем, что она лишь бороздила, взрыхляла землю, тогда как плуг переворачивает пласт земли. Он состоит из чересла, массивного ножа, который отрезает пласт земли, и отвала, который переворачивает этот пласт. На каменистых почвах средиземноморских античных стран соха была практичнее. Но для равнинных почв средней полосы Европы обработка сохой означала лишь поверхностное взрыхление. Качество вспашки заменялось количеством: практиковалась трехкратная вспашка перед посевом. Обычным стал плуг лишь ко II тыс.

Как и в античных странах, злаки при уборке срезали у колоса, оставляя солому на корм скоту, который выгонялся на поле после уборки урожая, а то, что оставалось после скота, запахивалось как удобрение.

Мололи зерно вручную при помощи двух жерновов, неподвижного и подвижного. Мельницы, сначала водяная, затем ветряная, получили распространение уже в период развитого феодализма.

Казалось бы, при решительном преобладании сельского хозяйства и малочисленности населения обеспечить Европу хлебом было совсем нетрудно. Однако хлеба не хватало. Причиной была крайне низкая урожайность. По расчетам исследователей, средняя урожайность зерновых колебалась от сам-1,5 до сам-2,8, составляя в среднем сам-2, т. е. с поля собирали лишь в 2 раза больше зерна, чем было посеяно [3, с. 155; 5, с. 199; 9, с. 43].

Существенным дополнением к земледелию была охота. Судя по находкам костей, в лесной зоне она преобладала над животноводством. К тому же она была главным развлечением знати.

Крайне слабые контакты с внешним миром, сложность обмена своей продукции на что-либо другое, порождали натуральный характер хозяйства. Не производить всего, что было необходимо, в своем хозяйстве, считалось признаком не только слабости, но и бесчестия. А производить какого-то продукта больше, чем было необходимо, было не только нецелесообразно, но и считалось проявлением гордыни. Отсюда вытекал многоотраслевой характер хозяйства. В каждом хозяйстве, кроме зерновых, надо было выращивать овощи и фрукты, содержать животных. Это относилось и к мелким крестьянским хозяйствам, и к крупным хозяйствам монастырей. В уставе бенедиктинцев было сказано, что в монастыре надо «производить все необходимое, иметь воду, мельницу, сад и разные ремесла, дабы монахи не были вынуждены выходить за его стены» [5, с. 198].

Натурализация хозяйства делала ненужными города. Ранний феодализм – это цивилизация сельского общества. Первым ударом по городской культуре и городскому хозяйству было непосредственное разрушение и разграбление городов варварами. Вторым – разрушение хозяйственных связей. Крестьянин может жить своим натуральным хозяйством, горожанин – не может. Горожане потребляют привозное продовольствие, и по мере прекращения этого привоза они стали разбредаться по деревням. По мере натурализации хозяйства город терял свою хозяйственную роль, роль центра торговли и ремесла.

В некоторых случаях города сохранили административную функцию – становились резиденцией королей и епископов, а в связи с этим и обслуживающего их окружение ремесла. Более важными и крупными центрами общественной и культурной жизни теперь стали монастыри, где хранились и переписывались рукописи, где были ученые монахи, куда стекались толпы паломников. Но экономическая роль монастырей, хозяйство которых базировалось на той же натуральной основе, сводилась к взиманию ренты с окрестного населения.

И все же города сохраняли свою притягательность для населения как скопления сохранившихся монументальных строений, как место общения и, наконец, в силу традиций, памяти о прошлых временах. А так как они противостояли сельскому обществу с его натуральностью, их называли «гордыми» и «высокомерными».

Но в силу этого же противостояния в городах рождались «коммунальные» основы будущего городского общества. Горожан сплачивали общие беды и общие интересы, необходимость совместной защиты от внешнего мира. И в противоположность вертикальной структуре сельского общества, где каждый был чьим-то вассалом или чьим-то сюзереном, здесь созревала горизонтальная структура, правовое равенство горожан.

Города оставались центрами торговли, но в условиях натурального хозяйства объектами торговли были в основном предметы роскоши, экзотические товары, которые не производились в данной местности и привозились издалека.

Казалось бы, натуральности хозяйства противоречил тот факт, что в период раннего Средневековья действовало множество монетных дворов. Даже в маленьких городишках были свои монетные дворы. Но именно это множество монетных дворов отражало натуральность хозяйства. Поскольку торговые связи между отдельными районами были крайне слабыми, извне деньги не поступали, было необходимо обеспечить монетой местные потребности, местный рынок. К тому же чеканка монеты служила символом власти, показателем престижа, даже если эта чеканка не имела экономического значения.

Обозначенный на монете знак ее ценности не имел существенного значения. Деньги оценивались на вес, как и другой товар, т. е. определялось, сколько в них содержится драгоценного металла.

Карл Великий, король франков, ввел такую систему соотношения монет: 1 ливр = 20 су, 1 су = 12 денье. Но монет достоинством в ливр или су почти не было. В обращении были только денье – мелкая серебряная монета, а ливр и су были лишь условными счетными единицами. При расчетах платили не деньгами, а материальными ценностями, соответствующими определенной сумме денег.

«Средние века – это мир дерева», – утверждает Жак ле Гофф. Античные каменные города сменились деревянными. В раннее Средневековье деревянными были и дома рядовых горожан, и знатных людей, и храмы. Лишь редкие каменные строения сохранились до наших дней, создавая впечатление, что Средневековье – мир камня. Деревянную основу средневековых городов уничтожили частые пожары. Естественно, деревянные дома не могли быть многоэтажными, поэтому город поистине имел вид большой деревни. И не только вид. В условиях натурального хозяйства занятия ремеслом и торговлей не могли обеспечить жизнь горожан, поэтому жители города вынуждены были заниматься и сельским хозяйством, немногим отличаясь от окрестных крестьян. Внутри городских стен находились виноградники, сады, луга и поля, бродил скот. Город отличался лишь значительным скоплением народа, потому что был административным и религиозным центром.

Деревянными, конечно, были и деревенские дома, но так как дерево считалось дорогим и престижным материалом, то стенами крестьянской хижины чаще были плетни, обмазанные глиной. Такая хижина состояла из одного помещения с дырой в потолке вместо трубы.

Замок сеньора, показатель престижа и власти, пока тоже был деревянным. Строительство каменных замков начинается лишь в XI в. Чаще всего замок представлял двух- или четырехэтажную башню, окруженную рвом. Реже башня обносилась валом с деревянным тыном – забором, внутри которых находились хозяйственные постройки. На территории Франции обнаружено около 10 тыс. таких примитивных замков, которые отстояли друг от друга на десяток километров.

Обстановка этих жилищ была довольно скудной: стол, скамьи, сундуки, в которых хранились одежда и утварь. Предметом роскоши были ковры, которые часто использовались в качестве ширм, разделяя зал на отдельные помещения.

Пища владельца замка отличалась от крестьянской тем, что ее существенную часть составляла охотничья добыча – олени, косули, кабаны. Ведь охота была главным развлечением сеньоров. Эта дичь обычно жарилась на вертеле и подавалась на стол целыми тушами. Слуга отрезал куски и подавал пирующим на кусках хлеба, и каждый резал их на мелкие части своим ножом.

Орудия труда тоже были в основном деревянными. Железа производилось немного, оно представляло большую ценность и использовалось в основном для изготовления оружия. Железные орудия были мелкими, а чаще железные части служили лишь дополнением к деревянной основе (например, небольшой сошник на деревянной сохе). Для обработки дерева использовался не столько топор, сколько тесло, которым можно было срезать кустарник, но невозможно рубить крупные деревья. Этим и объяснялась дороговизна лесных материалов в обильной лесом стране. Труд кузнеца в раннее Средневековье занимал особое место, и в кузнеце видели колдуна, волшебника, связанного с потусторонними силами.

Металлургия железа, как и вся прочая техника, деградировала сравнительно с античными временами. Примитивные горны, где железо выплавляли из болотной руды, приходилось ломать после получения каждой крицы.

Деградировала керамика. От гончарного круга, на котором готовились изящные античные сосуды, вернулись к толстостенным лепным горшкам.

Это было время «человеческого привода». Все работы от выплавки металла до строительства домов выполнялись силой человека. Водяные мельницы, которые потом будут применяться в самых разных отраслях хозяйства, получат широкое распространение лишь в XIII в., ветряные двигатели – еще позже, и даже рабочий скот использовался лишь для вспашки и перевозок.

Впрочем, грузы на малые расстояния, особенно при строительстве церковных зданий, также переносились людьми. Это к тому же считалось богоугодным делом. Тачка, которая облегчала бы эту работу, появится лишь в XIII в.

На дальние расстояния грузы перевозились преимущественно вьючным способом. Использованию повозок препятствовали крайне плохое состояние дорог и примитивная техника. Колеса делались без спиц, из цельного куска дерева. Хомут, который тягловую силу переносил на плечи животного, получил распространение лишь в XI–XIII вв., а до этого тяга приходилась на горло лошади. И подковы пока тоже не применялись.

Развитие техники тормозило господство традиций. Существовало представление, что всякое новшество, которое облегчает труд, является ересью, нарушением господних заповедей. Нужно учитывать, что единственным источником идеологии была церковь.

Происходило падение интеллектуальной культуры. Грамотность оставалась достоянием лишь монахов. В монастырях еще переписывали античные рукописи, но в основном те, которые сохранились со времен упадка римской культуры, с III–IV вв. Познания в географии монахи раннего Средневековья черпали не у Плиния или Страбона, а у посредственного компилятора III в. Солина, который населял землю чудесами и чудовищами. Естественно, теория шарообразности Земли была забыта.

И даже Библия теперь не рассматривалась целиком, как единое целое. Из нее выбирались отдельные цитаты, куски, нравоучения, применительно к теме дня.

Наиболее образованные представители церкви понимали скудность своих знаний по сравнению с античной культурой, но сознательно отказывались даже и от своего урезанного интеллектуального багажа. «Поскольку люди непросвещенные и простые не способны подняться до образованных, – писал Цезарий Арелатский, один из таких людей, – то пусть образованные снизойдут до невежества» [5, с. 1107]. И даже урезанные знания доводились до крайнего примитивизма.