#42. Лицемеры

Хайме протянул Еве руку, и, видя, что она от ужаса не может даже шелохнуться, сам схватил за запястье.

— Я с тобой, не бойся, — попытался он ее успокоить. Ему бы кто так сказал, потому что животный страх смерти перебивал собою все ощущения. Тигр, запертый в его душе, как в клетке, жалобно мявкал и дрожал от ужаса.

— А ты? — всхлипнула Ева, с нечеловеческой силой сжав его ладонь. Губы ее дрожали, а зубы выстукивали так, будто она насмерть замерзала.

— За меня не волнуйся, я же кот, — и он даже попытался выдавить из себя жалкое подобие улыбки, скулы свело. Но это не подбодрило ни Еву, ни его самого. Тогда он глубоко вздохнул полной грудью, стиснув зубы от боли, и выдохнул, рывками, едва не потеряв сознание. Помнил, как учила Ясинэ — контроль, спокойствие и равнодушие. Сможешь плюнуть смерти в лицо — выживешь.

Кот прищелкнул пальцами, ограничивая и выгоняя ощущения от силы Самсавеила. Как только запас закончится, на несколько минут ее заменит собственная душа и оставшиеся жизненные силы. Надо только удержать ее. Не дать бы больше, чем у него есть. Не дать бы меньше, чем хватит для кумо. Лиловое пламя окутало его руку, лизнуло ладонь и вытекло на пол. Растворилось, исчезло, ушло. На ладони засеребрились синие кристаллы, отсвечивающие в такт его сердцу. Этого должно было хватить до самого конца лестницы. И кот зацокал языком, подзывая пунцовые тучи, двинулся им навстречу.

Ева взвизгнула, но руку не отпустила, только захромала следом, глотая слезы от страха. Бормотала под нос, дрожала от страха, но шла. Шаг за шагом, спиной к лестнице, до крови вцепившись в шершавую ладонь кота. Едва не споткнулась о первую ступеньку.

— Лестница! — громко шепнула она, потянув Хайме на себя. Выглянула из-за него, боясь даже взглянуть на тучи. Ни глаз, ни ртов, ни даже рук или щупалец. Но она всем своим существом ощущала, как они на нее смотрят. Ее даже передернуло, стоило представить, каково приходится Хайме.

Он поднялся за ней, едва не упал, совсем обессилев. Выделенный лимит кончался, а лестница только началась. И Ева тоже это поняла. Одной рукой растянула паутину, опутала его пальцы и запястье.

— Возьми мою, ты кошке нужен, — протянула она.

Глупый паучонок, только годы тренировок позволяют так безалаберно разбрасываться своей душой и жизнью. Кот даже дернул плечом, но почувствовал, как стало легче. Кристаллы покрылись сеткой паутины, а кумо и не заметили подмены. Хайме благодарно повел сломанным хвостом по Евиной ноге.

Паучонок, хромая, торопливо тянула его за руку все выше и выше. Оставалось только с десяток ступеней, и дверь, ведущая во дворец. Совсем немного, совсем чуть-чуть! Дернув руку кота на себя, Ева чуть не упала. Удержалась только, ухватившись за старое крепление для фонаря. И то оно надломилось, и Ева, повиснув, с ужасом оглядела пройденный путь.

Часть облаков все еще вились у туши амфисбены, даже шипели, деля остатки ее тела и капельки души. Несколько облаков с особым упорством преследовали кота, вылизывали его руку, собирая последние крохи синих кристаллов. И он старел на глазах, сетка морщин растянулась до плеча.

Ева шкрябнула ногтями ручку двери за спиной, и та покорно провернулась и распахнулась. Паучонок едва не рухнула в темную пыльную комнату. Успела упасть на колени, все еще держа кота за руку.

Облегченно вздохнула, как из-под куртки выскользнул осколок обсидианового меча. Звякнул о ступеньку, отскочил, провертелся и покатился по лестнице в самую гущу кумо. Остался на первой ступеньке, переливаясь лиловым светом. Но Ева уже не смотрела на него. Отпихнула кота, нырнула под облака и со всех ног бросилась за драгоценным подарком Люции. Она успеет, она схватит и вернется! Она не позволит забрать ее любимое сокровище. Заберет, вернет, спрячет под сердцем. Самое ценное. Единственное, что останется от Люциферы, когда она умрет. Успеет! Достанет! Заберет!

Она споткнулась, запутавшись в собственных ногах, и пролетела несколько десятков ступенек на животе. Но успела. Поймала! Схватила! Прижала к груди. Утерла рукавом сломанный нос и разбитые губы. Сглотнула железную кровь. И подняла глаза.

Над ней нависло кумо. Совсем не милое. Совсем не доброе. Коснулось лица ледяным лиловым дымом, и Ева с ужасом ощутила полное единство с ним. И оно перетягивало на себя ее душу и жизнь. Пожирало, волной страха и ужаса отшвыривая любые попытки сопротивляться.

***

Паучонка вырвало из агонии. Хайме схватил ее за шкирку и бегом потащил по лестнице. Перехватил под мышки, едва не упал от накатившей боли, зарычал, заставляя себя терпеть. Каждое движение отзывалось в груди мучительной болью, он готов был поклясться, что чувствует, как крошатся сломанные ребра. Рванул в темную комнату, кинул паучонка в угол и заперся. Под рукой нашарил старый шкаф и обрушил его под дверь. Выдохнул. Осел на четвереньки, беззвучно крича от боли. Успел. Справился. Вытащил. Она живая. Точно живая. Он ведь чувствовал, когда нес ее, что сердце билось. Не мог ошибиться. Не мог ее потерять.

Услышал тихий всхлип, и позволил себе уткнуться лбом в пыльный пол. Раз плачет, значит, точно живая. А страх и горе пройдут.

Но она рыдала так горько, так отчаянно. Кричала, заткнув рот ладонью. Скулила, выла раненым зверем и билась лбом о пол. Столько боли и чудовищной безнадежности было в ее скорбном плаче, что Хайме не выдержал.

— Что-то сломала? Болит? — прохрипел он, с трудом подползая к ней. — Страшно? — тронул ее руку, пытаясь утешить.

— Нет! — закричала она, отпихивая его ногой. — Я не вижу! — заорала и снова зашлась горьким плачем.

— Тут темно, — кашлянул кот. Морщась от боли, прищелкнул пальцами, и его руку окутало лиловое пламя. Оно озарило собой крохотную комнатушку, подсобку, заваленную старым хламом. — Так лучше?

— Лучше?! — взревела Ева, ногтями вцепившись в собственное лицо. Провела ими, расцарапывая кожу до крови. Закричала, хлюпая сломанным носом. — Ничего не изменилось!

Кот непонимающе поднял на нее глаза. И обомлел. Перед ним сидела паучиха, нос, губы, подбородок — все в алой крови вперемешку с соплями и слюной. Черные бездонные глаза были подернуты лиловой пеленой. Все восемь. Слепая, совсем слепая.

И до того было больно смотреть на нее, что кот едва сдержал горький вздох. Бедная, бедная Ева. Ее чудовищное горе придало ему сил, он привстал и обнял ее, силой прижимая к себе. Она, рыдая от ужаса, вздрогнула, когда он ее коснулся, но вжалась в него, прильнула к груди.

— Держись, — только и смог он прошептать. Не знал, представить не мог, как ее утешить. Только гладил по мокрым волосам, целуя в макушку и покачивая в объятьях. Сохранил живой, как обещал, но разве это жизнь?

— Я теперь не смогу увидеть будущее, — всхлипнула она, обхватывая его за шею.

И кот даже не нашелся, что ответить. Но она вдруг встрепенулась, вырываясь из объятий. Вытерла рукавом хлюпающий нос, на ощупь расстегнула куртку и спрятала осколок. Несколько раз убедилась, что он не выскользнет. Застегнулась, сглотнула, пытаясь успокоиться. Соединила пальцы и растянула между ними паутинные нити. Кот присел рядом, переводя дух. Стоило накопить немного сил и выйти из душной коморки. Лишь бы никого не встретить. Лишь бы не пришлось сражаться.

Ева медленно выплетала узор на дрожащем полотне. Закусила губу, не переставая проговаривать шепотом схему — лево на семь часов, право — на пять. Плела, чувствуя паутину лишь пальцами. Терпеливо вырисовывала знакомый узор, пока паутина не задрожала, пульсируя. Оставалось только спросить, только подумать. И Ева попросила показать ей все, что происходило с ней. Знала, что это невозможно, паутина не показывает провидице ее саму, но искренне умоляла хоть на один день снять этот жестокий запрет. Кивнув, подняла паутину к белесым глазам и обхватила повязкой, заплела на затылке. Серебряные нити впитывались в кожу, срастались, соединялись, становясь одним целым. Ева мотнула головой, словно проверяя, крепко ли держится паутина.

— Я буду спрашивать, а ты отвечай. Только честно, — дрожащим голосом попросила она.

— Хорошо, — кот кивнул, настороженно глядя паучонку в глаза.

— Ты сейчас стоишь, держишься за ребра и тянешь ко мне руку, предлагая встать?

— Нет, — он честно мотнул головой. Пожевал губами. — Но я собирался так сделать.

— А потом мы выйдем в пустой коридор, — пыталась она подобрать слова увиденным картинам. — И пойдем за кошкой и Люцией.

— Да, — прохрипел он, с трудом поднимаясь на ноги. Кашлянул, прижав ладонь к ребрам, подал вторую Еве. — А теперь я даю тебе руку. Пойдем?

Но она поднялась сама - помнила, каким все было. И даже смогла со второго раза взять его за руку, будто видела ее по-настоящему.

— Пойдем, — покорно кивнула, обнимая его за локоть. Ей с трудом давалось ощущение собственного тела. Как править им, когда видишь на несколько минут вперед, а идти надо сейчас? И она доверилась коту, благодарно погладив его по старой морщинистой ладони.

***

Хоорс бежал по парадной лестнице, сбивая ноги. Ему всюду мерещился Самсавеил, казалось, что это шлейф его крыльев громыхает цепями позади. Он все время оборачивался, но шестикрылого хозяина райского сада там не было.

Он снова услышал крылья, обернулся, и врезался в Лиона. Отпрянул, едва не осев на пол.

— А я знал, что здесь что-то не так, — Лион сложил руки на груди и презрительно изогнул бровь, смерив Хоорса яростным взглядом.

— Ты не понимаешь! — в ужасе просипел советник, пытаясь его обойти. Но куда бы он ни кинулся, ястреб уже был там, преграждая ему дорогу.

— Чего это я не понимаю? Ты предатель и лжец. Какие-то еще новости? — надменно хмыкнул он, склонив голову на бок.

— Я помог императрице!

— Ага, этой соплячке, которой ты вешал на уши сладкое вранье? — фыркнул он, шагнув на Хоорса. Тот попятился.

— Она теперь владеет телом Люциферы! — огрызнулся советник, вжав кулаки. — Она — совершенство!

Он кинулся на Лиона, но тот отодвинул его на расстояние руки, пользуясь разницей в росте.

— То-то ты бежишь со всех ног, — усмехнулся, сжав плечо советника.

— Там Самсавеил! — закричал он, вздрогнув от накатившего ужаса. — Он всех нас убьет. Или Бель убьет его! — Хоорс оттолкнул его руку и попытался снова пройти мимо, но Лион грубо осадил его на пол.

— Стало быть, теперь Люция владеет телом Изабель, — задумчиво произнес он и глубоко вздохнул. — Что ж тем лучше.

— А! Я понял! Тебе нужно тело императрицы! Что, завидно стало, да?! — усмехнулся Хоорс, поднимаясь. — Тоже хотел?!

Но усмешка мгновенно сошла с его лица, превратившись в разбитые зубы и выбитую челюсть. Он только что-то промямлил, упав. Выплюнул несколько зубов и с ужасом поднял глаза на генерала. Лион шагнул на него. Хоорс утер губы и не нашел ничего лучше, кроме как попытаться проползти мимо Лиона. Понял что трусит и попытался взять себя в руки.

— Вот так убьешь меня? — фыркнул он, отплевываясь кровью. — Клинок меж ребер и все? — с усмешкой кивнул на генеральский меч. — Ага, честный бой, мой генерал! — презрительно прошипел, вставая.

— Конечно, честный. Меч марать стыдно! — Лион не дал ему подняться, с ноги ударив в лицо. Тут же пяткой добавил по макушке, с толикой восхищения признавая, что методы ведения боя у Люции были даже приятные. Фыркнул, носком ботинка переворачивая Хоорса на живот.

Стоило генералу только ухватиться за предплечья крыльев, как Хоорс понял, что с ним собираются делать. Попытался сбросить Лиона, но получил только увесистый и раздраженный пинок под ребра.

— Всегда мечтал так сделать! — торжествующе рыкнул генерал, наклоняясь и перехватывая крылья поближе к лопаткам. — Я ненавижу тебя и твою поганую лживую морду, — процедил он сквозь зубы, проворачивая кости. Раздался треск. Коридор окатило диким криком, наполненным болью и ужасом.

Оба крыла упали грудами недвижимого мяса и перьев, сломанные у самых лопаток. Повисли на растянувшейся коже. Лион ухватил воющего советника за шиворот парадного камзола и потащил к окну. Распахнул ногой и перекинул Хоорса через подоконник.

— Алиса! — заорал генерал, выглядывая охотницу в черном.

— Я здесь, мой генерал! — крикнула она с террасы и махнула ему извитым мечом.

— Я доверяю предателя империи тебе, — Лион удерживал советника за ногу над площадью. Толпа охала, о чем-то шепталась, и расступалась, оставляя белоснежную площадку под окном.

— Хоорс? — удивилась Алиса, спрыгивая с янтарного постамента и подбегая под окно. Не подала и виду, но в душе визжала от счастья. — Убить, мой генерал? — крикнул она, опершись на меч.

— Что пожелаешь, то и делай. Крыльев у него уже нет, — усмехнулся Лион, отпуская ногу Хоорса. Тело его с воплем пролетело несколько этажей и шмякнулось под ноги Алисе, испачкав кровью сапоги. Она брезгливо поморщилась и вытерла их о грязный камзол предателя. Осторожно толкнула носком ботинка, но советник был еще жив. Что-то говорил беззубым ртом, пытался встать, подбирая под себя сломанные ноги, но Алиса прижала его к земле, ткнув острием клинка.

— Да, мой генерал, — запоздало крикнула, задрав голову. И уже про себя, — Всегда мечтала так сделать, павлин недоделанный, — с усмешкой занесла меч и рубанула по шее. Ей хотелось мучить Хоорса и заставлять его страдать, как тогда он мучил ее. Но она понимала, что у Лиона больше причин для ненависти, и он уже расквитался. Продлевать мучения было бы бессмысленно. Куда важнее было успокоить обезумевшую толпу. — Лион! — крикнула она, желая спросить об императрице, но генерала уже не было в окне.

***

Лион стоял, положив руку на гарду меча, с тревогой и удивлением смотрел на мужчину-кота и паучонка. Они тоже с тревогой смотрели на него. Кот сжал рукоять катаны, а девочка спряталась за него и что-то зашептала. Генерал вспомнил слова Алисы и Инпу о девочка-паучихе, которую забрала Люцифера. Быть может, это она и была.

— Надеюсь, вы не претендуете на Люцию, — осторожно начал он, пытаясь решить, что делать. Кот выглядел неважно, если судить по урывочному дыханию — у него были сломаны ребра. А девочка явно не боец, слишком напугана и потеряна.

— Мне нужна только моя Химари, — хмыкнул кот, смерив его оценивающим взглядом.

Муж принцессы кошек. Лион кивнул, убирая руку с оружия.

— Тогда нам стоит поторопиться, — махнул рукой, предлагая идти за собой. — Я знаю, куда.

И он повел случайных союзников по пустым коридорам, то и дело останавливаясь, чтобы они успевали.

Ева покорно топала за Хайме, вцепившись в его руку. Мир, который она видела, непрерывно дрожал и менялся прямо на глазах. Мягкий. Податливый. И оттого она боялась даже дышать, думая, что и это может изменить ход истории. Но сердце билось так остервенело, что воздуха не хватало.

Лион довел их до кабинета императрицы на самом верху башни. Коридор к нему был полон мертвой стражи. Переглянулся с Хайме и, вытащив клинок, ястреб отворил дверь. Они с котом вошли первыми, а Ева, держась за косяк и стены — последней.

Хайме направился к своей кошке и, стоило ей броситься ему на шею, взвыл. Она принялась хлопотать возле него и извиняться, усадила возле Самсавеила на клетку. И до чего трогательной была ее неуклюжая забота. Она раздела его до пояса и принялась прощупывать сломанные ребра. Что-то шептала, заглядывая ему в глаза, мурлыкала, когда он благодарно гладил ее по волосам. Лион поклонился императрице и, отведя ее за локоть к окну, попросил уделить ему хоть несколько минут. Он что-то говорил ей, о чем-то спрашивал. И она отвечала, по-дружески кивая его словам. А Сэм смотрел Еве прямо в глаза, укрывшись собственными крыльями.

Здесь не было только Люциферы.

Точнее, как раз таки она и была самой важной фигурой в комнате. Стояла кристальной статуей с застывшим воплем на лице. И Ева сразу поняла, чья это работа. Не первый раз за тысячи жизней видела.

Ева с силой сжала черные маленькие кулаки.

— Лицемеры! — заорала она, смерив всех ненавидящим взглядом. Все уже давно обернулись, но умом она понимала, что произошло это только сейчас. — Какие же вы твари! — зарычала, стиснув зубы. — Обнимаетесь, воркуете, когда та, кому вы жизнью обязаны, стоит бездыханная! Я верила, — зашипела она на Сэма, презрительно скривив губы, — что ты человечнее и мудрее всех нас. Но это ты убил ее. Ты! — закричала она, ударив по стене. Рука отозвалась тяжелой болью, но Ева не заметила этого. — Лицемеры! Чудовища! Как вы могли ее бросить?! — билась она в истерике. Ее душила ненависть и злоба. Она ничего не понимала, и обида ранила сильнее потерянных глаз. Она верила им, считала друзьями, семьей. А всем им было наплевать на ее драгоценную фурию. Они лгали с самого начала.

Паучонку на плечи легли руки и крепко прижали к себе. Ева только глянула на них — не кошкины, и с силой расцарапала, вырываясь. Обернулась, готовая кинуться выцарапывать глаза, но перед ней стояла императрица. Красивая, изящная, с точеными чертами лица, белоснежными крыльями. Даже алое бархатное платье смотрелось на ней спокойным и благородным. Она едва заметно улыбнулась, поднимая исцарапанные руки к лицу. И только выдавила из себя:

— Как же больно быть человеком.

И Ева услышала в этом бархатном голосе родные нотки. Слишком родные. Не веря, глянула ей в глаза, все еще с трудом воспринимая новый мир. Новую Люцию.

— Ты Люцифера, — всхлипнула она, виновато опустив голову. Опять. Снова не разобралась и накричала на всех. Как же было стыдно. Как обидно и горько.

— Я рада, что ты жива, моя таракань.

Ева снова вздрогнула. Нет, она что-то напутала, она видит не ту реальность. Но под пальцами было бархатное платье, шнурки кожаного корсета на тонкой талии. Под щекой билось сердце Люции. И паучонок вдруг поняла, что это не последний день ее любимой фурии. Она будет жить, она будет с ней. Всегда.

— Ты хотела руки, способные изменить Лепрозорий. И ты их получила, — зашептала она, прижавшись к Люции всем телом. Родная. Теплая. Любимая.

— Но они так болят, — прошептала в ответ императрица, обнимая паучонка.