Глава 9
Караван неспешно двигался в сторону Михайловой горы. Повозки, запряженные парой волов тащили стройматериалы и инструмент на будущий рудник. Рядом с ними вышагивали два десятка одинаковых картонок-мастеровых. Все как один в кожаных фартуках, со светлыми волосами и почему-то без головных уборов. Волосы перехвачены простой повязкой и все. Непривычный вид, будто с какой-то лубочной картины. Хоть бы картузы какие надели, голову же напечет. Надо бы намекнуть боярину. Или Нине, пусть ее ткачихи обеспечат картонок шапками. Не дело это – когда мужик в поле и с непокрытой головой. Болеть будут. Да и вообще, как-то не принято. Хотя Николай тоже появился с непокрытой головой и даже поначалу не обращал внимание на этот факт, а вчера спохватился. Солнце-то сейчас жаркое, погода на дворе июльская. Когда со стрельцами впахивали на строительстве укреплений – голову сильно напекло… Потому Николай сейчас носил на голове простой полотняный назатыльник – кусок такни, наброшенный на голову так, чтобы закрывал шею и щеки, перетянутый на арабский манер повязкой через лоб. Будет время – надо бы сшить кепи какое-нибудь. Делов-то на полчаса если умеючи, а вещь очень практичная оказалась.
Четверка новых охотников, к примеру, носили войлочные шапки-литовки. У одного котелком, у других – на тверской манер, усеченный конус без полей, перехваченный ремешком. Вот, кстати, еще одна тема. Скот уже есть, пора бы уже начать делать войлок и сукно. Людей-то становится все больше, пора бы и о зиме задуматься.
Хорошо что Николай завел себе планшетку с бумагой для записей. Потому что вот такие мелочи всплывают в голове по ходу работы, а потом вытесняются другими заботами. В общем, надо записывать. А то вот сейчас, к примеру, мысль про шапки мужикам промелькнула, а озвучить ее некогда. Потому как боярин разговор ведет совсем о другом.
– Почему сокол? Да я так подумал… Видишь ли, Николай Викторович. Ковер-самолет – это, конечно, хорошо. И, возможно, даже удобно. Только это все-таки волшебство. Понимаешь ли? Сегодня – ковер-самолет. Завтра что? Печку самоходную закажем, да Емелю на нее машинистом?
Николай кивнул, соглашаясь.
– Печку, не печку, Андрей Тимофеевич, но если рудник ставить – то вагонетки-то все равно нужны будут. И паровые котлы клепать тоже. Без этого сколько картонок не призывай – все одно дело на поток не поставить. Только машины нам и помогут от нехватки людей.
Боярин улыбнулся:
– Вот то-то и оно, любезный приятель. Надо строить систему, а не на волшебство уповать. Ступу, метлу да Бабу-Ягу призвать можно. Да что далеко ходить. Некое подобие скатерти-самобранкаиу нас и так уже есть. На провиант уйму кристаллов переводим, так как урожаи и севооборот не вошли еще в стабильный семилетний цикл. А что потом делать, когда кристаллы закончатся?
Николай помрачнел.
– До этого еще дожить надо. Южане…
– Да, южане – это проблема – не дал договорить Николаю боярин – но и бродячие стражи, заново закрывающие земли – это тоже проблема. Непонятно, насколько далеко это может пойти. И надо ли нам готовиться к атакам стражей теней на алтарь. Зато понятна идея южан – как можно быстрее создать воинов и побеждать игроков пока те не развились. И твой замысел с закупориванием прохода на пользу нам вышел. Получается, что если на их сторону тоже вышли бродячие стражи – они могут сделать из этого неправильные выводы. Люди, знаешь ли, любят из нескольких вариантов верить в тот, который им больше нравится. Южане хотят экспансию и легко поверят в то, что туман может заново порождать кристаллы.
Николай удивленно вскинул брови.
– Я, признаться, об этом не подумал. Вроде же закономерность ясна. Если был одушевленный и победить его на туманной арене – то его кристалл остается в игре. Если бой на открытой территории – то камень растворяется вместе со всем, что было порождено туманом. То, что сотворено не из тумана, а уже на открытых территориях – тоже остается. Вроде ж так получается?
Боярин усмехнулся.
– Для нас с тобой это так, милый друг. Потому что я изначально замыслил и вас всех тому научил, что кристаллы когда-нибудь закончатся. И наша тактика – выигрывать время. Поля, мельницы, рудники, все это даст нам возможность побеждать без волшебства. Не сегодня, нет. Но уже к весне наше преимущество в базе начнет сказываться. А у них все не так. У них – экспансия. Больше людей, больше камней, больше всего. Потому они очень хотят верить в то, что камни бесконечны или сами восстанавливаются. Это будет значить, что экспансию можно не сворачивать. Но! – Андрей Тимофеевич со значением поднял к небу указательный палец. – И мы, однако, от экспансии отказываться не будем. Так что сегодня начнем бить коридор к тому, кого вчера Финист увидел.
– Финист? – не понял Николай.
– Ну а как еще назвать сокола, если он волшебный и сказочный? Конечно же Финист! – недоуменно покосился боярин – Тебе что, сказок Афанасьева в детстве не читали?
Николаю вдруг больно резануло сердце. Детство… Ромка и Федька сидят на лавке у печи, а Настена на коленях у Нины. За окном завывает вьюга. Николай, вооружившись шилом, неспешно тачает сапоги из плотных кусков кожи, но иногда отвлекается. Замрирает, увлеченно вслушиваясь в голос жены, которая нараспев читает сказку. Потрескивают поленья в очаге. И почему-то пахнет молоком.
– Ты вот что – строгий голос боярина оборвал краткое видение и вернул Николая в реальность – поезжай вперед, оглядись на местности. Пробивать коридор будет вот эти четверо хлопцев, а на вас с Пахомом доставка кристаллов к алтарю. Подумай про сменных лошадок, чтобы не загнать совсем твоего красавца. Видал у мельницы леваду сделали? Нина твоя постаралась. Говорит, будет лошадок разводить. Чтобы и породистые были, и не надо было на каждую по цельному кристаллу тратить. Вот там и подумай. Может, одвуконь сюда ездить, может, станцию оборудовать для смены лошадей.
Николай тряхнул головой, отгоняя тоску.
– Если на картонках ездить – только по одному камню возить сможем. Картонка-то камень не удержит. Сами знаете – на одну душу только один кристалл.
Боярин кивнул.
– Ну вот и подумай, как быстрее управиться. Перемычка здесь на глаз около двух верст. Считай, два десятка секторов плюс-минус. До острога еще десяток верст. А хочется управиться так, чтобы шторм слияния ночью прошел и не пришлось бы день терять, прячась от непогоды. Такая вот задачка.
– Ясно. Прикину как лучше сделать. А вот скажите, Андрей Тимофеевич, высоко ли туман стелется? Отсюда, с земли, кажется, будто ого-го какая стена!
– Не очень. Метров сто, считай, вряд ли выше. Просто если высокую стену делать, до облаков – тогда солнце всегда скрыто будет. А по законам, что в алтаре прописаны – должны быть солнечные дни, не меньше оговоренного количества. Была бы здесь всегда пасмурная погода – разве ж стал бы я на земледелие ставку в игре делать? Я, милый друг, выиграть эту игру хочу, а не просто клумбу обустроить потехи ради. Понятно ли?
Понятно. Чего ж не понять. Значит, воздушные разведчики – это работает. Сокол ли, ковер-самолет или еще какая выдумка, но рано или поздно такое будет у всех, кто жить хочет. Николай отсалютовал боярину и послал коня вперед, к развернувшейся на склоне горы большой стройке.
* * *
Михайла развил бурную деятельность у своего будущего рудника. Развернут палаточный лагерь на берегу речки, под обширным навесом поставлен большой стол со скамейками. Коновязь, поилка, склад – все честь по чести. И даже флагшток в центре лагеря с развевающимся на ветру знаменем. Даже не поверишь, что все это сделано за неполных три дня. Николай улыбнулся. Вот как получается. Почти два месяца сидели за стенами, а потом вдруг одним махом в их владениях сразу два поселка появилось. Экспансия!
На костре стоял большой котел на треноге, у которого деловито суетилась кухарка из картонок. Рядом стоял Пахом. При виде подъезжающего Николая он засуетился и сделал вид, будто руководит процессом кашеваренья. Кухарка на мгновенье замерла, недоуменно хлопая глазами. Николай усмехнулся. Не будь она бездушной картонкой – решил бы, что у них с Пахомом какие-то тыловые шуры-муры.
– Здорово, хозяин! Принимай гостей! – громко крикнул Николай и лихо спрыгнул с коня.
Пахом, слегка смущаясь, развел руками.
– Это вы не по адресу, Николай Викторович! За старшего тут Михайла, в лагере его порядки. У него тут все строго, каждой щепке свое место!
– Ну вот и ознакомь мимохожего с местными порядками. Ты ж здесь завсегдатай? И какую должность занимаешь в здешнем кержацком домострое? – с улыбкой спросил Николай.
– Я-то? А я здесь за водяного – вернул улыбку Пахом, – вот, проходи, поснедай чем бог послал!
Николай обернулся.
– Там сейчас еще целый караван едоков прибудет. С ними вместе и отобедаем. Давай-ка пока вкратце покажи что тут да как. Ткни пальцем, так сказать, чтоб понятней было.
Монстры и правда менялись в зависимости от типа местности. Общее у них, конечно, оставалось – все они по мере роста из червяков, похожих на личинки майского жука превращались в нечто паукообразное. Только если на равнине это были просто большие пауки, обвешенные хитиновыми панцирями, то речные монстры уже были иными. Пахом пока видел два типа. Там, где вода бурная и дно реки усеяно крупными камнями – там монстр больше похож на мохнатого осьминога. На сушу лезть не любит, все больше по бережку шлепает, под воду прячется и норовит из-под воды ударить своей то ли еще лапой, то ли уже щупальцем. А пули в воду не идут. Потому на прибрежную охоту Пахом сделал себе копье в добавок к штатной сабле. Дальше на север река уже успокоилась, разлилась пошире и стала более гладкой. Последнюю охоту Пахом бился с монстром, похожим на водомерку.
– Лапы тонкие, сам словно просвечивает наполовину, с голубоватым таким оттенком – рассказывал Пахом – И по поверхности воды скользит, будто по льду. Я даже сначала обманулся. В туманной дымке воду-то сразу не почуял. Думал, просто иней бликует или роса, а само чудище по твердому ходит. Ну и кувыркнулся с бережка прямо в реку. Равновесие потерял, ружье промочил. А монстр только того и ждал. Как бросился! Я уж думал все, допрыгался. Чудом извернулся да саблей атакующую водомерку встретил. Он меня лишь краем зацепил, а я его пополам развалил. Свезло, в общем. А плечо – царапина, заживет! Матрене объяснил что делать надо, а она уже рану промыла, забинтовала. До кости не достало – и ладно! А в остроге Нина уже и швы наложила, все честь по чести, как в больничке.
– Матрена? Это кто? – заинтересовался Николай.
Пахом чуть дернул щекой и быстренько сменил тему.
– Вы там, вроде как, в планшетку важные вещи записывать стали, Викторыч? Запишите, что пора бы нам медицинскую службу ставить честь по чести. Чтобы и лекарь был, и лекарские инструменты, и чтобы какой-никакой хошпиталь. Нина, конечно, мастерица на все руки, дай ей Бог здоровья, да вот только если народ такими темпами прибывать станет – она одна везде не успеет. К тому ж у нее и так уже хлопот ого-го сколько. И коровы, и козы, и куры с гусями. Лошадок вот еще вытребовала…
Николай кивнул, достал планшет и карандаш. Да, фельдшер нужен. А то тут нехорошая тенденция намечается. Третьего дня боярину ногу порезали, вчера – Пахом и он сам, Николай, раны получили. Что там завтра будет? А ведь это еще войны как следует не было. При том, что назревает целых два фронта, южный и восточный. Нужна медицинская служба, нужна. Тут вопросов быть не может.
А на горе Михайла столкнулся с тем, что чем выше в гору – тем больше монстры похожи на горных козлов. Четыре лапы коленками назад, остальные используются как боевые конечности. Пытаться такого зарубить – смерти подобно. Даже с копьем против четырех саблеобразных лап, да еще когда враг бодро прыгает по практически отвесным скалам – так себе идея. Потому сибиряк сделал себе пиратскую портупею и заказал у боярина пистолеты. Несколько выстрелов дробью с близкого расстояния, а потом добить топором – самый удобный способ. Хотя, по его словам, близок день, когда он уже просто побоится входить в туман. Этот медведь, Михайла, и вдруг побоится? Хотя что греха таить. Каждый охотник понимает, что рано или поздно появится страж тумана ему не по силам. Ведь они меняются. С каждой охотой на арену выходят монстры все сильнее и сильнее…
– А еще, Викторыч, Михалйа вон какую штуку удумал. Эксперимент, все как боярин любит. – Пахом ехидно подмигнул – Там, на южном склоне, из базальтовых глыб нечто вроде расщелины получилось, а потом она как бы в туннель превращается. И как раз по этой расщелине до границы тумана дойти можно. Вот он думает в эту пещерку начинающего охотника запустить и посмотреть что получится. Монстр-то слабый будет, а какая местность откроется? Ведь по идее сверху, снизу и с боков сплошная скала. Какой в итоге сектор откроется? Кратер будет или все же сделают пещеру сто на сто метров?
– Интересная мысль. Сегодня пробовать будут?
– Ага – кивнул Пахом. – мы с вами да с тройкой охотников пойдем выбирать место для пробоя, а четвертый уйдет на тот склон, пещеру пробовать.
Пока караван разгружался, Николай с Пахомом успели осмотреть со склона горы убегающую вдаль реку, прикинули откуда начинать пробивать коридор к восточному соседу так, чтобы не сильно повредить очертаниям проступающей из тумана Михайловой горе. Потом был обед всей большой командой за длинным столом под большим навесом. Свежий ли воздух раззадорил аппетит, или продукты были какие-то особенные, но после еды боярин расхваливал Михайлу и Пахома за организацию лагеря, мельком мазнув взглядом по кухарке, что крутилась у костра.
А после обеда закипела работа. Группа охотников двинулась в обход по склону, к намеченному за рекой месту в стене тумана, а Андрей Тимофеевич с Михайлой засели над проектом рудника и дробилки.
Первым выходом взяли двойной кристалл. Умышленно, чтобы переход от Михайловой горы был отмечен какими-нибудь природным артефактом. У охотников с двойной охоты получился большой, обросший мхом фигурный валун с красноватым карельским пейзажем вокруг. Третий охотник тоже оказался находкой. На его секторе росла изумрудная зеленая трава и три невысоких молодых березки. Вот это да! До этого только у Николая получалось открывать сосенки на секторах, да и то в местах двойной охоты, как артефакт. А тут – пожалуйста, сектор с зачатками рощи на одиночной охоте.
– Все! Михайла мужика к себе заберет! – прошептал Пахом, ласково ощупывая кору шелестящей на ветру листвой березки – Он мне про березовый уголь все уши прожужжал!
– Ты откуда будешь, друже? – восторженно спросил Николай у охотника.
– Воронежская губерния. – буркнул мужик.
– А звать тебя как? Уж извини, замотались, как-то мимо ушей пропустил когда вас представляли.
Мужик хмуро посмотрел на Николая, который все ходил кругами вокруг березок и с вызовом ответил:
– А нас вам и не представляли, господин ротмистр. Много чести – крестьянам имена давать!
Николай резко повернулся к нему и пристально посмотрел в глаза.
– И все же. Давай исправим эту оплошность. Меня вот Николай Викторович зовут. И ротмистром я был там, в Красноводске, в Закаспийском крае. Только вот где мы и где тот Красноводск? – сказал Николай и протянул руку.
Мужик немного помялся, но вызывающе смотреть перестал.
– Ну, раз Закаспийский край… – и ответил на рукопожатие. – Прошу меня простить. Просто как-то не сложились у меня отношения с конниками батюшки нашего Николая Павловича.
– Ну ты, брат, и претензию выдвинул! При Николае Палыче я еще пешком под стол ходил! А уж в Воронежсккой-то отродясь и не был. Но ты на вопрос так и не ответил, знаешь ли.
Мужик смущенно оглядел собравшихся вокруг охотников.
– Да тут, братцы, такое вот совпадение вышло. Родом я из деревни Березы воронежской губернии. И фамилия моя будет – Береза. А совпадение в том, что деревня моя расположена на дороге к Масловке, в аккурат между селами Михайловка и Пахомовка. Ей-богу, не вру!
А дальше Николай только и успевал мотаться в острог и обратно. Первый рейс сделал с боярином, который забрал двойной кристалл с оказией до острога. А слелующие делал уже с Пахомом, который все-таки уговорил битюга Василия побыть некоторое время верховым конем. Правда, от седла Василий категорически отказался. Как и от уздечки. Еле-еле на недоуздок уговорили, под ехидные смешки Михайлы. Но Пахом-то мужик хоть и легкий, да цепкий и жилистый. Ничего, и без седла поездит.
Вечером, когда они уже в последний за этот день раз возвращались в острог, Николай все-таки решился задать вопрос.
– А скажи-ка мне, братец…
– Чего изволите-с, Николай Викторович? – с ехидцей ответил Пахом.
– Да брось ты мне 'выкать', Пахом Евграфыч! Мы ж с тобой тут нынче в равных чинах. Нету уже кавалерийского ротмистра, вышел весь. В той жизни остался. Тут, считай, все заново начинать надо. Так что давай уж на 'ты'. Чего нам чиниться, все в одной лодке плывем.
Пахом хитро взглянул на Николая.
– Чего, Викторыч, тоска обуяла? Хочешь по душам поговорить, а не с кем?
– Да не то, что бы – замялся Николай.
Пахом усмехнулся.
– Да ладно уж, чего назад сдаешь. На 'ты' так на 'ты'. Говори, что спросить хотел такого, что при людях не сподобился. Я же вижу, целый день маешься, не знаешь как подступиться. Вон уже и от чинов открещиваешься, и весь из себя такой с нами ровня. Нешто одиночество доконало?
Николай поморщился недовольно. Нет, ну, он, конечно, сам предложил без чинов говорить да напрямик, но как-то не ожидал что разговор вот так повернется. А, впрочем, и правда чего политесы-то разводить? Хочешь узнать – спроси прямо. Для того же и завел беседу, верно?
– Да вот интерес тут возник у меня, Пахом Евграфыч. Кухарку эту, что ты Матреной назвал. Ты к ней что ли это… Ну… – и замялся. Нескромный вопрос так-то. Вроде бы личное дело.
Пахом хекнул и потеребил левой рукой куцую бороденку.
– Вот ты к чему, значит… Ну тут понимаешь какое дело, Викторыч. Оно, конечно, можно боярину двойной камень добыть и потребовать – верни мне, Андрей свет Тимофеич, мою ненаглядную Галину. И, допустим, сработает. А у нас с ней ведь и детей мал-мала меньше. И внуки пошли. А еще брат у меня был, сестра старшая, царствие ей небесное, детки ейные. Младших сестер тоже. Да, считай, вся семья. И как, пойдет на такое боярин, как думаешь?
Николай покосился на охотника и ничего не ответил. А тот продолжил в сердцах:
– Это я здесь вроде как молодой, телу будто и тридцати нет. А там я жизнь прожил, к шестому десятку подбирался. И, раз я здесь, значит – там моя жизнь закончилась. А дети? Что с ними стало? Ведь, считай, без кормильца остались. Старший-то, может, и выгребет, он и сам жениться успел. А малышня как? Я ж на них всю свою жизнь положил.
– Так здесь жизнь только начинается.
– Нет сил, Викторыч. Душевных сил нет начинать все заново. Проходить тот путь опять, сызнова, зная что ту семью уже не увижу никогда. И понимать, что в любой момент… Не могу. Просто вот чувствую – не смогу. Да и опять же. У них там своя жизнь. Выдернет их боярин, а они мне и расскажут, как жили без меня да после меня. А ну как узнаю я такое, что без меня им жить легче стало? А то и вовсе – что я жизнь свою зазря прожил? Как тебе такое? А Матрена… ну да, бессловесная, безответная, послушная. Осуждаешь? Вот ответь, раз такой разговор пошел, Викторыч. Осуждаешь меня? Скажешь – будто холопку какую крепостную силой приневолил?
Николай покачал головой. Так-то оно вроде бы как-то и…будто в сальных анекдотах про гусар. Только при мысли о детях у самого сердце кровью обливается. И то – Пахом помнит себя старым. Михайла помнит. Эти, из новых – тоже диву даются что помолодели на полвека. А Николай себя старым не помнит. Это что ж получается? Неужели он вот таким и сгинул там, в глухом гарнизоне под Красноводском? И что стало с Ниной и детьми в той жизни? Они ж совсем мелкие были. Только Ромка уже в подростках ходил. Что с ними, как они? А вдруг… Нина-то еще молодая была да красивая. Вот сгинул он, Николай. И что? Она-то дальше живет… Жила. Сколько? И как? И…
– Нет, Паша. Не мне судить. У самого сердце не на месте.
Бывший егерь закавказского фронта подвел своего коня поближе к Сердару и зашептал тихо, будто опасаясь, что в этой степи их могут услышать чужие уши.
– Боярин думает, в них нет души. А они всего лишь спят, Коля! Их можно разбудить. Каждого! Стрельцов своих помнишь, с южной заставы? Один из них при мне улыбнулся, Викторыч. Понимаешь? Они умеют улыбаться, Коля! А это значит – они чувствуют. Только боярину не говори, хорошо? Не все так просто с нашим боярином, помяни мое слово.
Николай протянул руку, слегка сжал плечо едущего рядом егеря и сразу отпустил. Сердар нервно дернул мордой из стороны в сторону. Не нравится коняге, когда к нему другая лошадь так близко притирается.
Да уж, поднял тему Пахом. Творцы мира, ети их бога душу мать! Сказал 'да будет свет – и стал свет'. А потом живые души из загробного мира дергает и… Николай оборвал себя. Нет уж. Такое не то что вслух – такое даже про себя думать нельзя. Такие мысли – они совсем не туда увести могут. Вслух же сказал:
– Ты взрослый мужик, Пахом. Голова на плечах есть, сам разберешься. Главное я услышал – не игрушка она тебе. А что до боярина… Мы для них и в той жизни были лишь значки на карте да строчки в ведомостях. С чего бы здесь быть по-другому?
– Но там мы для Родины старались. А здесь для чего? Вот вы с боярином везде флаги наши вывесили. Игрушечки себе нашли, да? А я тебе вот как скажу, Николай Викторович. Коли здесь, на этой непонятной земле, будут русские люди рождаться – то я за этот форпост до последней капли крови, зубами буду! А ежели вы просто так, во флажки балуетесь – то уж не обессудь.
И послал коня чуть вперед, давая понять, что все сказал, что хотел.
