Кейс №1

Молодой житель Пятигорска Кирилл Терешин прославился тем, что с помощью инъекций синтола (или, по другим сведениям, вазелинового масла) увеличил размер своих бицепсов в несколько раз. Он получил прозвище Руки-базуки, был гостем ток-шоу на ведущих каналах, и в инстаграме у него больше 400 000 подписчиков. Недавно Терешин начал спортивную карьеру, он выступает в турнирах MMA (смешанные боевые искусства). В ноябре 2019 года ему была проведена первая операция по удалению вещества, которое он закачал в свои руки, чтобы спасти их от ампутации.

Катя: Я хотела бы поговорить о том, что мы должны своему телу. Ужасаться ли «рукам-базукам» Кирилла Терешина или восхищаться ими? По-моему, то, что он сделал, выглядит чудовищно и к тому же опасно — врачи говорят, что все может кончиться некрозом тканей. Ему все равно, он считает себя крутым и к тому же зарабатывает — передает приветы за 3000 рублей, а после участия в ток-шоу Малахова еще и повысил ставку. Терешин называет это «Привет, двоечка с апперкотом».

Андрей: Мне кажется, он клевый чувак. У меня есть любимая сцена из кинофильма «Люди в черном», когда Уилл Смит в учебном тире должен пройти испытание и подстрелить самого опасного противника, которого увидит. Вокруг него множество монстров — они вылезают из окон, качаются на фонарях, он ни в одного из них не стреляет, а убивает восьмилетнюю девочку с учебником по квантовой физике. И когда его спрашивают, почему он не убил ни одного монстра, он говорит: «Я посмотрел, они просто на фонаре подтягиваются, чего я им буду мешать». Действительно, что еще делать в гетто, населенном монстрами. Терешин для меня как раз один из тех, кто подтягивается на фонаре. Даже обсуждать его с этической точки зрения странно. В конце концов, тысячи людей занимаются вредными для здоровья вещами с целью прославиться. Бейсджамперы, например, или арктические исследователи.

К: Тут важен вопрос популяризации. Терешин стал звездой, он зарабатывает. Как экспонат кунсткамеры или бородатая женщина, на которых все глазеют, и за это платят.

А: Мы все герои кунсткамеры. Нас много миллионов в одном городе. Мы хотим как минимум выделиться. Например, мы с тобой обсуждаем героя ток-шоу, чтобы самим прославиться.

К: Ты хочешь сказать, что мы ничем не лучше. Между прочим, у нас тоже есть особенности внешности, и мы с тобой их толерантно друг в друге не замечаем. А раз так, то мы не должны замечать, что у Терешина два надутых шарика вместо рук.

А: Если ты встретишь его на приеме в английском посольстве, это будет самое приличное, что ты можешь сделать. Ты же не будешь говорить «О, какие у вас руки-базуки», точно так же, как ты не скажешь «Какой чудесный пивной животик!». Но ему же нравится, что он сделал со своим телом, он гордится им. Значит, нужно не просто заметить его усилия, но и подбодрить его: «Чувак, поднажми, два сантиметра осталось».

К: То есть все нормально? Даже если человек решит раскроить себе череп, чтобы увеличить число подписчиков в инстаграме, и будет вытаскивать кусок мозга и махать им тем, кто заплатит 3500 рублей? Это тоже нормально? И мы просто должны сказать: «Его череп — его дело»?

А: Маме Терешина, судя по ток-шоу, не нравится, чем он занимается. Она считает, что он не прав, и пытается бороться с его наклонностями. Ну и слава богу, потому что она его любит. Но мы-то тут при чем? Любой человек так или иначе калечит себя ради славы, успеха и самореализации. Кто-то не спит ночами и работает (таких людей мы знаем много) — это тоже вредно. Недавно я читал про японцев, которые умирают на работе от переутомления. Еще непонятно, что опаснее — Терешин только руками рискует.

К: Но разве мы как члены общества не должны ему помочь? Например, придумать систему, при которой вредить себе будет лишено смысла.

А: Если так, у нас должна быть позитивная программа. Мы не можем прийти к человеку и просто запретить ему закачивать в бицепсы ядовитые вещества. Мы должны что-то предложить взамен. И вряд ли его заинтересует место на заводе или работа в полиции Пятигорска.

К: Вряд ли. Прежде чем что-то предлагать, нужно определиться, чего же мы как общество хотим от отношений человека с его телом. Должны ли мы следить за тем, чтобы тело оставалось здоровым? Или принимать его в любом виде? Мы же осуждаем наркоманию и алкоголизм.

А: Важное отличие Терешина от алкоголика, который убивает свое здоровье, состоит в том, что Терешин много сил и много воли тратит на то, что он делает со своим телом. Это его осознанный выбор.

К: Тогда скажи мне, отличается ли Терешин от следующего нашего героя, Сергея Фаге.

Кейс №2

Бизнесмен Сергей Фаге опубликовал текст про биохакинг, где рассказал, что потратил на усовершенствование своего тела 200 000 долларов и не собирается на этом останавливаться. Фаге вычислил для себя оптимальные нагрузки, количество сна и питания, пьет таблетки, витамины, биодобавки и считает, что он таким образом делает свое тело более совершенным и может прожить до 120 лет. Текст Фаге вызвал бурную дискуссию, в том числе среди врачей. Был даже опубликован медицинский разбор биохакинга — его суть сводится к тому, что никакой доказательной базы во всем, что делает Фаге, нет.

Андрей: Это совсем другая история. В отличие от Кирилла Руки-базуки, который совсем не претендует на высокое научное знание, Фаге эффектно подает себя. Он, очевидно, высокофункциональный, интеллектуальный человек, пользующийся уважением в обществе. Он говорит про биохакинг научным языком и ссылается на серьезные исследования. Но в целом выступление Фаге абсолютно псевдонаучно. Например, он рассказывает, что в 2016 году дали Нобелевскую премию человеку, который открыл, что голодание помогает бороться с раковыми клетками.

Катя: Это называется фастинг.

А: И это просто ложь. Нобелевскую премию дали за важное научное открытие, которое совсем не про это.

К: Зато вполне соответствует модным тенденциям, распространенным в Кремниевой долине, — даже Стив Джобс на ранних стадиях лечил свой рак фруктоедением.

А: Принципиальная разница между Сергеем Фаге и Кириллом Терешиным в том, что последний не претендует на роль проповедника. Он просто живет своей жизнью. Да, пользуется успехом и зарабатывает своим телом. По-человечески это очень понятно. А Сергей Фаге живет в Кремниевой долине, которая знаменита тем, что там все жутко умные. Он создает картинку, которой хочется верить и подражать. Он уверяет, что это наука. Но это дешевая подмена: да, каждый из методов, которые используются в биохакинге, возможно, эффективен в каких-то конкретных ситуациях. Но из этого совсем не следует, что взятые вместе эти методы будут работать так, как хочет Фаге. Любая таблетка для чего-то полезна. Но, если ты выпьешь все таблетки на земле, ты умрешь.

К: А мне кажется, есть у Сергея Фаге с Кириллом Терешиным общее. Обоим чего-то не хватает. Кириллу — внимания и денег. Сергею — утешения от страха смерти.

А: У биохакеров другая логика. Что такое успешный предприниматель в Кремниевой долине? Человек, который находит то, что в мире работает неэффективно, и улучшает это при помощи технологий. Таких людей просто бесит, что тело работает не в полную силу и технологии не смогли пока с этим справиться.

К: Люди не понимают, почему все ушло вперед, а тело осталось тем же, что и 100 или 500 лет назад. Ты мне как биолог скажи, оно же все равно останется телом, что бы они ни делали?

А: Останется. Впрочем, что-то все же можно подкрутить. Например, вставить кардиостимулятор, если у тебя аритмия, или титановый болт, чтобы зажил перелом. В некоторых случаях технологии расширяют наши границы и возможности. История Фаге — не про ложность идеи биохакинга как таковой, а про то, как он ее разрабатывает. Ему кажется, что, раз врачи не интересуются такой важной частью человеческого прогресса, как биохакинг, ею должны заняться энтузиасты вроде него. Меня раздражает, когда он говорит, что его метод научен. Но его мотивация, сдирая пальцы ползти вперед и расширять возможности своего тела, мне очень понятна.

К: В том-то и беда, что я очень хорошо понимаю и миллионера из Калифорнии, и юношу из Пятигорска — один достиг всего, а другой не знает, чем ему заняться и как выглядеть. Вот у меня есть тело, оно меняется с годами. Можно ли сделать мое тело чуть краше и чуть более эффективным? С помощью спорта, диеты или витамина D, например? Чтобы оно больше соответствовало тем эталонам красоты, которые мне всю жизнь навязывали. Я понимаю, что в какой-то момент я должна сказать себе, что у меня бодипозитив — с моим телом все хорошо, у меня все в порядке с медицинской точки зрения. Но пока не могу.

А: А тем временем компьютерные процессоры становятся в два раза быстрее каждые 16 месяцев. Это очень понятная фрустрация.

К: Всю жизнь я существую на 10% от своей мощности. Я не знаю, почему так устроено. Возможно, это разумное ограничение. Потому что, если бы я существовала на 100%, это было бы сложно вынести миру и мне. Если люди себя будут дополнительно разгонять биохакингом, не перегреется ли мир от таких скоростей? Может быть, мы не зря ограничены в наших возможностях.

А: А Сергей Фаге считает, что зря. И хотя он думает, что наука топчется на месте, это не так. Скоро появятся киборги. Представь себе, что можно будет зайти в интернет и купить себе что-нибудь железное. Многие считают, что с развитием биотехнологий остро встанет проблема неравенства — богатые будут вкладывать в себя деньги и станут еще худее, эффективнее и здоровее. Но мне кажется, что это самообман. Уже сейчас человек, у которого есть доступ к хорошим и дорогим врачам, имеет преимущество. В некотором смысле Сергей Фаге — киборг по сравнению с простым жителем Пятигорска.

К: Давай вернемся к тому, как нам все же воспринимать свое тело. Существует проект, который называется Honest Body Project. Его сделала фотограф Натали Маккейн. Она снимала женщин после родов. Не то, что мы видим на красивых картинках глянцевых журналов, а обвисшие животы, гигантские растяжки, свисающую грудь — и в этих снимках есть тепло, любовь и уют. И мы должны увидеть в этом красоту. Тут я начинаю теряться, потому что, во-первых, есть люди, которые, как мне это ни обидно, выглядят после родов ничуть не хуже, чем до беременности. А во-вторых, многих из тех, кто выглядит не так, это самих не устраивает. Натали Маккейн говорит: «Тебе должно это нравиться, посмотри, это красиво». Но это такое же насилие и диктат, как и восхищение стройным телом. Человек с обычным средним телом, со следами родов и старения вообще перестает понимать, что ему делать — стремиться к глянцевому эталону или принять себя таким, какой есть.

А: Когда я смотрю на эти фотографии, мне в первую очередь бросается в глаза, что они сделаны профессионально. Казалось бы, если ты призываешь любить все как есть, возьми плохой фотоаппарат, не выставляй свет и композицию, пусть качество твоих снимков будет совершенно обычным.

К: Такой, кстати, проект тоже был. Снимали моделей до того, как они приняли красивую позу, и после. И на снимках видно, что человек с утра выглядит опухшим, обрюзгшим, все у него как-то неудачно свисает. А потом он садится, немножко выпрямляется — совсем уже другое дело.

А: Если хочешь показать правду, не надо делать артхаусные черно-белые фотографии. Странно призывать принять мир таким, какой он есть, но при этом прикладывать усилия, чтобы его подретушировать.

К: Но ты же не предлагаешь ради правды жизни отказаться от всего, что делает мир чуть менее естественным, — например, от покупки дезодоранта или от других достижений прогресса.

А: Не все, что касается тела, мы готовы принять. Есть вещи, за которые, мы считаем, надо бороться, например, запах. Точнее, его отсутствие. Во всем, что касается неприятных запахов, никто из нас не готов поступиться ни пядью земли. Я думаю, что у любого человека есть ровно два продуктивных состояния. Одно, когда он что-то принимает, и второе, когда он что-то не принимает и с этим борется. Например, я принимаю свое тело. Оно неидеально, но я не переживаю, когда мне говорят, что я потолстел или похудел. Со своей формой тела я не борюсь. А есть вещи, которые мне в себе активно не нравятся, с ними я пытаюсь бороться. Не сказать, что эффективно, но хотя бы пытаюсь.

К: С чем ты борешься?

А: С леностью, с тем, что встаю поздно. Да с чем угодно — хотя бы с немытой посудой. Ты можешь это принять или с этим бороться. В принципе, понятно, что в случае посуды лучше бы бороться, а в случае формы тела — часто лучше бы принять. Пафос бодипозитива состоит не в том, чтобы сказать, что мы примем любое тело, а в том, чтобы показать другой путь. Глянцевые журналы заполнены фотографиями не просто красивых людей, а людей, которые очень много сил вкладывают в свой внешний вид. Но не все готовы столько вкладывать, надо дать людям альтернативу.

К: Люди, которые невоздержаны в еде и не занимались физкультурой после родов, они же не предпринимали усилий, не боролись. Почему мы их делаем героями? Мы же не публикуем интервью с людьми, у которых нет ни одной интересной мысли. Не пишем о тех, кто ничего не добился и ничего не сделал. Почему интеллект нужно развивать, успешности добиваться, а тело можно оставить в покое? У интеллекта, между прочим, тоже есть некоторый предел — причем у каждого свой. Но никто не говорит: «Прими ограниченность своего интеллекта, не учись, не читай книжки».

А: Действительно, непонятно, почему мы разделяем телесные и интеллектуальные достижения. Но внешний вид уже переходит в область, с которой можно мириться. Важно понимать, что принятие не означает, что ты можешь лечь на диван и ничего не делать. Принятие — это психоаналитическое действие. Если тебя что-то в самом себе не раздражает и не требует вмешательства окружающих, то живи с этим, а не мучайся.

К: То есть все время повторяй молитву, она же девиз общества анонимных алкоголиков — «Ты должен принять то, что ты не можешь изменить, и изменить то, что ты не можешь принять». Только, кажется, эта фраза не совсем так звучит.

А: Не важно, принимается. Ты хорошо сформулировала.