Утренний обход

Патриархальная семья

Начмед требует подробного доклада. Рассказываю:

– Больной, шестьдесят лет, глава настоящей патриархальной семьи. Человек, известный в поселке, имеет пятнадцать детей. Правда, сейчас осталось четырнадцать, один из сыновей задушил своего брата. В последнее время больной исчез из поля зрения односельчан. До этого его ежедневно видели в магазине покупающим продукты питания для семьи. В продуктовый набор в течение многих лет неизменно входили бульонные кубики «Кнорр», водка и одна конфета «Чупа-Чупс».

– Вы себя-то послушайте, что за бред вы несете? Какие кубики? Какой «Чупа-Чупс»?

– Леденец такой, круглая радость. На закуску хватит всей семье, каждый лизнуть сможет…

– Короче, что с ним?

– Кахексия. Уросепсис, септический шок. Состояние преагональное, лечится. Ждем.

– Хорошо. Уросепсис откуда?

– Вероятно, рак мочевого пузыря. Шанкр у него еще на конце…

– Главное – страховой полис у него есть?

– Да, есть. Дети передали со «Скорой». Вот он. Тут даже для нас надпись оставили.

– А что там написано?

– Я без очков не разберу, вот, прочтите.

Начмед берет полис, читает:

– Уважаемые врачи, вы заебетесь нас лечить… Подпись. Кто это написал?

– Дети, наверное. Если их четырнадцать, то они абсолютно правы.

– Вообще странно, почему-то я про эту семью не слышала. Пятнадцать детей, такая редкость, это не шутка. Нет, ну я слышала про семью у них в поселке, где семеро детей и родители тоже алкоголики, но чтобы пятнадцать!

– Я тоже не слышал. Просто о таких семьях не пишут в газетах. Им не высказывают пожеланий не останавливаться на достигнутом. Но, говорят, пособие на детей они получают исправно, на «Чупа-Чупс» хватает. А мы, наверное, говорим об одном и том же семействе. С ними сейчас действительно только семеро остались. Но соседи утверждают, что всего детей пятнадцать. Просто они их раздавали своим родственникам, знакомым, тех, что чуть поприличней получались. Ну как котят. Не топить же…

Начмеда разрывает от крика:

– Это что такое? Вы мне историю на вскрытие подаете, а где, где, я спрашиваю, рентгенограмма грудной клетки?

– Мы не успели. Его к нам привезли практически в агональном состоянии. Он у нас всего полчаса прожил. Диагноз подтвержден, рак легкого.

– Вы что, не помните мой приказ? Всем поступающим в реанимацию делать рентген!

– Ему две недели назад делали. Зачем человеку лишняя лучевая нагрузка?

– Больной, пятьдесят лет. Поступил к нам с целью опровергнуть сложившееся мнение, что все пациенты нашей районной больницы на редкость гоблинизированная публика, алкаши, наркоманы и прочие маргиналы. Доказал, что это далеко не так. Порой, к сожалению, и попадается деклассированный элемент, отброс общества. Но это в исключительных, единичных случаях, а в большинстве своем наши люди вполне образованные и современные, знакомы с достижениями прогресса. И пусть будет стыдно тем, кто считает наш передовой рабочий класс отсталой серой массой, не способной к творческим порывам.

– Короче, с чем больной?

– Инородное тело сигмовидной кишки. На рентгенограмме отчетливо видны две мизинчиковые батарейки и нечто, напоминающее моторчик. Прооперирован. К счастью, кишку вскрывать не пришлось, предмет удалось выдавить наружу. Извлеченный девайс оказался женским фаллоимитатором.

Начмед:

– А кто он по профессии?

– Сварщик.

– Ну так объясните ему, что это дурной тон, запихивать в задницу женские вибраторы. Козел…

Начмед читает табличку над кроватью больного:

– Инородное тело толстой кишки… Так, интересно, рассказывайте. Что это за инородное тело?

– Пешка.

– Какая пешка?

– Шахматная.

– А как она там оказалась?

– Понятия не имею, не выяснял. Сейчас в Сочи идет матч за шахматную корону, может быть, тоже решил сыграть партию, но не нашел лучшего партнера. Или как анальную пробку использовал, не рассчитал размер, провалилась.

– Достали?

– Да, к счастью, обошлись без операции. Конечно, порвали слегка, но ничего, ему не привыкать.

– А что он тогда у вас делает?

– Спит. Пришлось ночью слегка успокоить, дергался.

– А синяк под глазом – ваша работа? Успокаивали?

– Как можно… Нет, мы эндоскописта вызывали. Он хоть и недоволен был, но руки не распускал. Ворчал только: «Ну за что мне такое наказание? Я же в детстве никогда лягушек через соломинку не надувал. А теперь только этим и занимаюсь. Разве что соломинка потолще и жаба побольше».

– Ну хорошо, как только проснется, гоните этого шахматиста. Идиот. И смотрите, чтоб на вас не пожаловался за побои.

– Не волнуйтесь, не посмеет. Будет жаловаться – мы ему ферзя затолкаем.

Приятель звонит с утра:

– Слушай, не возьмешь к себе мою тещу на пару дней? Если надо, я заплачу. Мне бы сейчас только с переездом разобраться, я ее сразу заберу.

– Говно-вопрос. А чего с ней?

– Инсульт с ней случился. Приехала к нам в гости на новоселье, с Краснодарского края, а тут ее паралич разбил.

– Сочувствую. Помогу, конечно. Готов даже с тобой поменяться, только у меня тещи нет.

– Ну а тебе-то зачем теща парализованная? Будет теперь лежать овощем. Короче, разберусь с делами, отправлю домой. А то, понимаешь, нашла повод задержаться в гостях.

Начинаю ощущать себя семейным врачом. Утренний обход, докладываю начмеду очередной клинический случай:

– Больная…… шестидесяти лет, многодетная мать. Вы должны помнить ее супруга, главу семейства, который умер у нас где-то в начале года от уросепсиса. У которого было четырнадцать детей. Тот, который постоянно покупал в магазине на закуску конфеты «Чупа-Чупс»…

Начмед:

– А, конечно, помню, это у него еще на страховом полисе кто-то из детей написал, что, уважаемые доктора, вы зае…, извините, затрахаетесь нас лечить? А с ней что случилось?

– Совершенно верно, это его вдова. Пациентка с тех пор, естественно, пьет с горя, уже полгода. Говорит, что пьет водку хорошую, по сто пятьдесят рублей. Эконом-класса. Говорит, что покупает в магазине. Но теперь приходится пить без закуски, поэтому сегодня ночью поступила с кровавым поносом, с острой кровопотерей. Гемоглобин около сорока. Кровопотерю восполнили, на утро гемоглобин девяносто пять. Данных за продолжающееся кровотечение нет. Источника пока не обнаружили, сегодня планируется колоноскопия после соответствующей подготовки. Кстати, у нее сегодня день рождения, заодно поздравим, клизмой…

– Хорошо, вы уж постарайтесь. Можете с шампанским. Пойдем дальше…

Обход начмеда на терапевтическом отделении. Начмед – женщина утонченная, с претензией на интеллигентность. Для своих лет выглядит более чем стильно. Хотя никто не догадывается, какие для этого прилагаются усилия. Я тоже не догадываюсь, просто знаю.

Заходит в очередную палату. Мужичок средних лет, с запущенной сердечной недостаточностью на фоне, естественно, алкогольной кардиопатии, который ниже пояса больше напоминает мешок с водой, неожиданно вскакивает с кровати:

– Доктор, как здорово, что вы пришли! Я вас так ждал!

На лице начмеда удивление:

– А мы разве с вами знакомы?

– Нет! Но я вам сейчас такое покажу! Смотрите, что они тут со мной сделали.

И одним движением сбрасывает больничные штаны, вываливая наружу свое хозяйство. Хозяйство размером и видом больше напоминает две перезрелые дыни сорта «Колхозница».

– Вот, видите!

Начмед:

– Ой, ой! Уберите, что вы делаете!

Но мужичок угрожающе приближается к ней. Начмед в ужасе выскакивает из палаты. Слава богу, обход закончен.

– Ну и больные у вас. Вы хоть с ними работу проведите.

Обещаем провести, но слово не сдерживаем. В свой прыжок больной вложил последние силы. Тромбоэмболия легочной артерии, в клинической смерти его везут в реанимацию. Ничего сделать не удается.

Через час стучусь в кабинет начмеда, приношу на подпись историю болезни:

– Подпишите. Все. Заведующие сегодня все на конференции, я сам эпикриз написал. Пока паталогоанатом домой не уехал, может, сегодня еще успеет к нему на прием.

Начмед берет в руки историю.

– Как это все? Он что, умер?

– Умер.

– Когда это случилось? Мы ведь только что с ним беседовали.

– Вот сразу после беседы он и умер. Он вас дождался, видимо, осуществил свою мечту. А как без мечты жить…

– Ладно, что вы ставите? ТЭЛА? Ну смотрите, чтоб расхождений не было.

– Не будет. Обещаю.

Паталогоанатом, услышав историю танатогенеза, сгибается от смеха:

– Ой, бля, не могу, я только представлю рожу нашего начмеда… Ты на его мотню посмотри, любого испугает. Нет, ты иди, все нормально. Только справку я сейчас уже написать не смогу. Родне скажи, пусть в понедельник придут.

С утра с нетерпением дожидаюсь травматолога, назрел вопрос:

– Слушай, я все понимаю, только не пойму одного, ты что, уже всех местных гопников прооперировал? Где ты таких берешь? Вот где ты взял этих трех братьев с Вологодчины?

– Завидуешь, да?

– Естественно. Как тут не завидовать, со всей страны вся гопота почему-то едет исключительно к тебе.

– Ну а ты их посмотрел перед операцией, хочу их всех сегодня взять, прооперировать и на х… Там все нормально, можно подавать?

– Нормально. У тебя всегда все по историям нормально. Кто их так отхерачил?

– Да местные, такие же гоблины, арматурой им руки перебили. Так смотрел?

– Смотрел… Полчаса у тебя на отделении просидел, с медсестрой твоей чай пил, ждал, когда они все втроем поссать сходят.

– А чего так?

– А ты сам подумай, у них на троих одна здоровая рука, пока он себе достанет, пока братьям. Ты в следующий раз, когда будешь оба предплечья сразу гипсовать, ты одно вниз опускай, чтоб сам достать смог.

– А вообще да, не подумал. Надо всем дежурным будет сказать.

– Скажи, а то как-то им неудобно. Хоть и гоблины, но забавные, как дети. Я как понял, их все время бьют. На всех необъятных просторах родины. Я от смеха с ними с трудом говорить мог. Одному где-то под Воронежем челюсть сломали, давно, рот с трудом открывается, зубов нет, шепелявит как Кирпич: «А мне доктор шказал, шо я после операции таншевать шмогу». Смотри, не подведи, детей нельзя обманывать.

Звонок в реанимацию:

– Скажите, каково состояние больного Степанова?

– Извините, мы по телефону справок не даем. А вы кем ему приходитесь?

– Ну это почему же? Я его внук, я его единственный наследник!

– Извините, а о каком состоянии вы спрашиваете?

С возрастом допускаешь одну ошибку, чья-то неопытность кажется глупостью. Задаю, казалось бы простой вопрос клиническим ординаторам:

– Скажите, какова в данном случае цель промывания желудка? Когда известно, что прошло уже не менее четырех часов и человек заведомо выпил не больше десятка таблеток? Выпил бы больше, сейчас не был бы в сознании.

Начинают рассказывать. Надо, говорят, положено, потому что мы не можем быть уверены, может быть, выпил больше, необходимо очистить желудок. Самый умный вспоминает про циркуляцию отравы по энтеропеченочному кругу… Глупости.

– Ерунда. Ваша цель – это так промыть желудок, чтоб в следующий раз, если у человека возникнет желание покончить с собой, у него даже не появилось мысли пить таблетки. Чтобы он запомнил эту процедуру на всю жизнь. Если он стойкий суицидник, пусть он повесится, пусть он бросится под поезд или в окно, но никогда в жизни больше таблетки пить не станет.

Докладываю:

– Больной, тридцати лет, жертва недобросовестной рекламы, которую создали наши средства информации курительным смесям. На рекламу ведутся даже те, чье дело – потомственный алкоголизм.

В прошлом неоднократно лечился у нас по поводу алкогольных психозов алкоголик с пубертатного периода, изредка баловавшийся метадоном, перенес тяжелую черепно-мозговую травму, трепанацию черепа. Решил попробовать новых ощущений. О нем мы слышали еще за два дня до его поступления в стационар, из подслушанных разговоров в поселке. Две местные жительницы обсуждали тему.: «Тебе-то хорошо, твой-то пьет. А мои чего учудили, обкурились какой-то дури, третий день голыми в простынях по стене дома лазают, по балконам, вверх-вниз». Наконец вчера вечером трое друзей, тоже обсаженных, но в меру, привезли нашего давнего знакомого, возомнившего себя Бэтменом. На вопрос, зачем привезли сами, зачем обдолбанными ехать в темноте, по сельским дорогам, друзья ответили, что у них машина надежная и называется она «Бэтмобиль». Пока мы решали, что надо их задержать, надо хотя бы предупредить гаишников, друзья уже улетели на нем в темноту. Пациент утверждал, что послан к нам с великой миссией спасти всех наших больных. Пока аминазин не подействовал.

– Спас кого-нибудь?

– Да, вот у бабушки на соседней койке, к которой мы уже подкатили аппарат ИВЛ, от страха неожиданно прекратился астматический статус. Но не смог спасти лесоруба, которому упавшим деревом на куски раскололо череп, хотя и предлагал свою помощь в проведении трепанации, имея в этом деле немалый личный опыт. На данный момент ориентирован, понимает, что находится в больнице. Критика снижена…

Начмед, обращаясь к пациенту:

– Кто ты? Откуда?

Ответ был дан четкий:

– Как вы мне все остопи…ли! Сколько раз вам можно повторять, что я – Бэтмен!

Начмед:

– У этого пациента родственников кто-нибудь видел? Мне поговорить с ними надо, как они своего отца до такого состояния довели.

– Да, я видел. Приходи, я с ними разговаривал. Объяснил, что дедушка болеет, тяжело…

– И где же они?

– В церковь пошли…

Утренний обход. Начмед читает табличку над кроватью больного:

– Катаральный аппендицит… 25 лет. И что, все?

– Все.

– Ну так а что он у вас со вчерашнего дня делает?

– Спит…

– Вы мне объясните, почему он у вас уже почти сутки не просыпается?

– В оперблоке Степановна дежурила, санитарка…

– Понятно. И чего она на сей раз ляпнула?

– Да ничего. Только спросила, успел ли он причаститься перед операцией. Ежели не успел, вон в окошко церковь видна, помолись на всякий случай, мало ли чего… Ну, мальчик немного разволновался, пришлось резко погасить, слегка перестарались. Вот он до сих пор и спит.

Начмед гордится своим даром предвидения:

– А я говорила! Я предупреждала, что он алкаш! Вот, полюбуйтесь, естественно, белочку поймал. Теперь лечите.

Приходится разочаровать:

– Никакой белочки у него нет. У него собачки. Две у дверей, одна под кроватью, маленькая, зовут Жуля. Он с ней всю ночь разговаривал. Тихо, никому не мешал, мы его даже не грузили. Лежит спокойно, что-то негромко булькает, как задница под водой.

С утра привычные вопли начмеда:

– Так! Я вас спрашиваю, почему к больному не вызвали нейрохирурга? Вы мне за это ответите!

– Вызывали, не приехал. Я лично с ним разговаривал, он извинился, сказал, что занят. Его срочно вызвали в Кириши, кому-то тыкву долбить. Сегодня же Хэллоуин, надо… Предложил самим.

Начмед:

– Почему, почему я случайно узнаю, что ваш больной вчера выдал остановку? Что было десять минут реанимации??? Что теперь у него в голове, остались какие-нибудь мозги? Или сплошное, извините, говно? И объясните мне, почему в истории ваши доктора ничего об этом не написали?

– Он алкоголик. Гоблин. Мозгов у него нет и не было. Делирий у него, вполне имеет право сдохнуть. А как лежал он на трубе, так и лежит. Ничего страшного с ним не случилось. Лень было записывать.

– А где написано, что он гоблин? Где, я спрашиваю? Никто не посмотрит, что он алкаш. Молодой мужчина, тридцать шесть лет. А вот следы от дефибриллятора как теперь скроешь? Мне его родня уже все телефоны оборвала, спрашивают. Какая сука им сказала, что он в тяжелом состоянии?

– В справочном сказали. Там всем так говорят: «Состояние тяжелое, температура нормальная».

– Хорошо, а почему он у вас на ИВЛ был?

– Его успокоить не удавалось, кабан здоровый, все вязки порвал. Все представлял, что у него в руке поводок от собаки. Дергал и кричал: «Полкан, ко мне, ко мне, сука!!! Взять их!» Еще ему казалось, что напротив него стоит микроволновка, а в ней люди крутятся на тарелке.

– Короче, он выживет?

– Да выживет, никуда он не денется. Вон как трубочку жует. Оральный автоматизм есть, ему вполне достаточно, сосать сможет. А смерть? Смерть для него дело привычное. Я его лет двадцать знаю. Он каждый день умирает, и воскресает каждый день. И ничего, пока живой.

– Ну не дай бог похороните, пока ожоги на груди не заживут. Что родным скажете? Утюг уронили? Убью всех.

Начмед:

– Ну когда вы научитесь разговаривать с родственниками больных? Ну неужели нельзя по телефону сказать, что случилось с их близкими? А вы: «По телефону справок не даем, приходите, побеседуем». Они потом мне звонят, главврачу звонят. Я должен все это выслушивать?

– А кто жаловался?

– Мужчина, его жена у вас лежит после ДТП.

– Это та, которая со скутера по пьянке упала?

– Наверное, та, но все равно, поймите, у человека горе, психологическая травма.

– Травма. Некому щи сварить? Так он после звонка приходил, я с ним разговаривал.

– Ну и как он?

– Да похоже, что вся его жизнь – одна сплошная травма, начиная с родовой.

Люди торопятся жить…

Родственники у входа в отделение:

– Скажите, пожалуйста, можно маму без вскрытия забрать? А то нам в справочном сказали, что состояние тяжелое.

– Тяжелое, но в ближайшее время бабушка умирать не собирается. И потом, это не ко мне, это к начмеду. Только напрасно, можете не ходить, начмед после операции без вскрытия не разрешит.

– Но почему? Поймите, она человек глубоко верующий, она и к врачам-то не ходила, а если я вызову доктора на дом, то она, извините за выражение, его просто на х… посылала. Да-да, именно так и говорила: «Зачем ты мне его привела, пусть идет на х…»

Разговор начинает надоедать.

– Слушайте, идите домой. Вскрытие, собственно, уже сделали, осталось только дождаться смерти. Идите, если что случится, я вам позвоню.

Докладываю:

– Очень интересный клинический случай. Больная сумасшедшая, с выраженным негативизмом к персоналу, если проще – всех посылает, извините, на три буквы. Направление «Скорой помощи» дает скупую информацию, графа «Обстоятельства» заполнена одними причастиями: «Найдена лежащей, хрипящей, ничего не говорящей». Поэзия. Диагноз: нарушение мозгового кровообращения. Наш невролог согласен, ставит диагноз: ишемический инсульт в области правой среднемозговой артерии. Описывает монопарез левой руки, снижение рефлексов. Рука действительно не двигается, потому что больно. Обычный вывих плеча. В результате нашел себе занятие, пришлось вчера вправлять под наркозом.

Начмед:

– Слушайте, а что с ним случилось? Вся кожа на голове разодрана.

– Люстра на него упала, он ее случайно топором задел.

– ?

– Бухали они вдвоем с мамой, а мама в один момент стала утверждать, что на люстре сидит маленькая женщина. И смеется, значит, над ними. Вот сынок и пытался ее оттуда выгнать, люстра разбилась и упала ему на голову.

С утра голова соображает с трудом. Затрудняюсь ответить на простой вопрос. Хотя наверняка возможны варианты.

Начмед:

– Кроме него, пострадавших в ДТП не было?

– Нет, он врезался в разделительную полосу. В машине он был один.

– Он водитель?

– Скорее всего – да.

Травматолог:

– Слушай, дай наркоз бабушке. Надо репозицию сделать.

– Чего репозицию?

– Предплечья.

– А старенькая бабушка?

– Старенькая, на операцию брать страшно.

– Ну так сделай под местной. Помрет она еще от наркоза.

– Да нет, под местной хорошо не сопоставить.

– Сопоставь как получится. Или ты хочешь, чтоб бабушка на прощание тебе прямой ручонкой помахала?

Начмед:

– Вы помните больного, вы его еще переводили в областную больницу с циррозом печени? Ему операция планировалась. Не узнавали, чем закончилось?

– Еще бы не узнавали, узнавали, еще как. Там такая история получилась. Перевели. Он как лежал у нас голый, так его на носилках и понесли, только простынкой накрыли. А кто-то из местных жителей увидел. И сразу слух пошел, а, Витька помер! Его старушке маме сообщили, та подсуетилась, костюмчик справила, гробик заказала. И ждет, когда мы позвоним. Ума не хватило позвонить самой, поинтересоваться, видимо, сама-то рада была, достал ее сынок. Ну и отметить это дело не грех. А алкаш поправился, домой пришел, как раз типа на девять дней, здрасте. А его давно ждут, уже поминки справляют. Гроб стоит посреди избушки. В результате часть команды поминальщиков попадает к нам с белой горячкой, понятное дело, стресс, а сам больной так на своих поминках упился, что до нас не дошел, замерз на обочине у своего дома.

– Значит, зря переводили?

– Похоже на то. Артель «Напрасный труд»…

Докладываю на обходе:

– Женщина, семидесяти пяти лет, имеет очень непослушную дочь.

Начмед:

– При чем тут ее дочь? Я спрашиваю, что с ней!

– Так я и рассказываю. Они вместе с дочерью выпивали, не знаю точно сколько, дня два или три, потом дочь вспомнила, что ей пора на работу. Выкатила из гаража свой внедорожник «Ниссан», собралась ехать. Мама, естественно, встала перед машиной, расставила руки в стороны: «Не пущу!» Но разве удержишь руками двухтонный внедорожник? В итоге: перелом таза с нарушением целостности тазового кольца, вдавленный перелом черепа, перелом восьми ребер справа. Прооперирована, наложен аппарат наружной фиксации, декомпрессионная трепанация черепа. В настоящий момент находится на нейровегетативной блокаде, искусственная кома. Уровень сознания оценить невозможно…

Утренний обход. Начмед:

– Коллеги, вы, наверное, все знаете, что наш безногий депутат вчера наконец-то помер.

Речь идет о депутате местного законодательного собрания, дегенерате-алкоголике, который последние пару месяцев жизни провел в нашей больнице по приказу чуть ли не самого губернатора. Обе ноги, по самое не балуй, он потерял раньше, разбившись на машине. Начмед продолжает:

– Диагноз всем известен, подтвержден, рак легкого, четвертая стадия. Тут проблем не будет. Прошу об одном, еще раз просмотреть всю историю, исправить все недочеты, и не дай бог, на вскрытии будут какие-то случайные находки. Кстати, зачем ему мочевой катетер засунули? Он мне на это жаловался. По-моему, он и сам мочился прекрасно, причем везде.

– Понимаете, он режим нарушал, а выписать его за нарушение режима мы же не могли…

– Я знаю, что он режим нарушал, каждый день по литру вискаря высасывал, сволочь. Вечно со своей каталки падал.

– Да нет, не только в этом. Он подругу себе завел, ну ту сумасшедшую, которой пришлось ноги ампутировать после обморожения. Да-да, ту самую, которая в лесу жила. Ну и начал близко с ней, так сказать, общаться, короче, они в его палате совокуплялись…

– То есть как это?

– Да так, просто трахались. А уж как они это делали без ног – это их проблемы. Вот мы и испугались, как бы чего не вышло. Ей-то всего тридцать, баба телом здоровая, только на голову больная, еще залетит ненароком. А после выписки мы же ее собирались сразу перевести в дурдом, вдруг она там родит, неприятности будут. Вот и пришлось нам ему катетер засунуть, и клапан заткнули наглухо. А как его вытащить, он сам никак не мог сообразить, вот и все. Любовь закончилась. С трубкой-то в конце и с мочеприемником оно, видимо, не очень удобно. И невесту мы вскоре в психушку отправили. Он и затосковал.

– Молодцы, это вы здорово придумали. Моему бы супругу кто-нибудь воткнул, старому козлу. А кстати, вы ее на беременность случайно не проверили?

– Обижаете, конечно, проверили, тест отрицательный. Только зря, ее из психбольницы сразу обратно нам вернули, написали, что да, больная, шизофрения, но острой патологии нет, пусть лечится амбулаторно.

– И где же она теперь? Так до сих пор и лежит на отделении?

– Нет, мы ей денег на такси дали, отправили домой. Пока не вернулась.

– Хорошо, – звучит сдержанная похвала, – молодцы, потом рассчитаемся. Короче, готовая история до часа должна быть у меня.

Утренний обход. Юноша, терминальная стадия цирроза печени. Начмед:

– Что с ним? Почему он такой ярко-желтый?

– Этот больной – типичный представитель эпохи барокко, живущий по принципу того времени: жизнь надо прожить интересно, ярко и главное – быстро. Старость не в почете. За короткую жизнь надо все успеть попробовать. Алкоголь, наркотики, гепатит, СПИД. А тут уж куда ярче? От одного желтого цвета кожи просто глаза слезятся.

– Опять вы со своими шутками, опять обход превращаете в балаган!

– Какие тут шутки? Человеку остались считаные часы жизни.

К кровати привязано существо, вылитый Полиграф Полиграфович. Испуганная рожа озирается по сторонам, анализируя обстановку. В дополнении сходства издает соответствующие звуки: «Абыр, абыр…»

Докладываю начмеду:

– По строению тела человек совершенный, рост маленький, начал курить, ест человеческую пищу.

Начмед:

– Он что, чем-то обкурился?

– Нет, это метадон. Это я так, вспомнил…

Кто не знаком с последними достижениями в области челюстно-лицевой хирургии, может удивиться, читая записи специалистов, встретив описание, например 36-го или 45-го зуба. Нет, человечество не мутировало, просто первая цифра теперь обозначает отдел челюсти, 1–2 – верхняя, справа и слева, 3–4 – соответственно нижняя, вторая – номер зуба.

Утро, начмед читает историю болезни таджика, упавшего на стройке с третьего этажа. Кто-то, никаких сомнений нет – случайно, положил ее на стол, оставив открытой на записи челюстно-лицевого хирурга.

– Так, что нам пишет консультант? Так, «в полости рта большое количество инородных тел (песок, щебень, цемент)…». Он что там, на стройке, бетон ртом замешивал? Дальше: «отрыв альвеолярного отростка нижней челюсти от 35-го до 46-го зубов…». Что за черт? А кто знает, сколько у таджиков зубов?

Не успеваю поддержать предположение руководства, как находятся желающие оказать любезность, объяснив новые правила описания зубной формулы.

– Да что вы, у них тоже тридцать два зуба, как у всех, просто сейчас так принято описывать, сорок шестой зуб – это…

Зачем? Блажен неведающий.

Начмед:

– Больная поступала в сознании?

– В сознании. В ясном.

– А почему она молчит, отказывается разговаривать?

– Не отказывается, она не может. Язык у нее болит.

– А почему?

– Со слов соседей, она три дня матерные частушки орала на лестнице. Пока те «Скорую» не вызвали. И у нас еще пела… Пока аминазин не наступил песне на горло. Я на диктофон записал, хотите послушать? Складно…

– Ой! Хватит, выключайте эту дрянь!

Праздник местного значения, торжественное собрание. Впервые вижу своего начмеда без халата и в цивильном костюме. Человек явно отвык, дорогой костюмчик сидит не очень. Но стремление к прекрасному поддержать надо.

– Хороший у тебя костюмчик, смотрю, новый, еще не лицованный. Береги. Я бы в таком даже сидеть не решился. В таком костюме можно только стоять. Ну или лежать.

Утренний обход. Начмед:

– Нет, с вами невозможно работать! Опять устраиваете какой-то балаган. Докладывайте по существу!

– А я по-существу и докладываю. Пациент…, поступил…, в очередной раз обнаружен на обочине в канаве на краю поселка. Диагноз при поступлении: перелом височной кости, ушиб головного мозга. Известно, что больной – кавалер ордена Мужества, человек широчайшей души и большой пенсии. Постоянно угощает с пенсии всех желающих и регулярно получает травмы черепа. В среднем раз в две недели посещает наш приемный покой. Обслуживается амбулаторно…

– Ну это я все знаю, короче, какая динамика за сутки?

– За сутки в целом динамика положительная, в сознании, очаговой симптоматики нет. Но сегодня ночью к нему якобы пришли друзья, стучали в окна, он пытался встать, впустить гостей. В результате – фиксирован, лежит, беседует с каким-то Андрюхой. Как и положено, на третий день, горячка… Лечится.

И куда короче?

Странные вещи происходят с памятью. Забываются имена, лица. Совершенно не удается вспомнить человека, с кем сталкивался всего неделю-две назад. Запоминаются только самые яркие, какие-то основные черты, характеризующие личность. Что интересно, не только у меня одного. Вот и сегодня, начмед:

– Тут на вас жалоба пришла, чушь полная, но вы почитайте, надо ответить. Жена пишет одного мудака, дура полная. Утверждает, что после вашего лечения ее муж совсем идиотом стал. Пишет, был умный… Хороший был человек…

Вспоминаем, кто такой? С чем лежал? Хоть убей, фамилия ни о чем не говорит. Начмед начинает злиться:

– Да даже я помню. Лежал, козел, у вас с пневмонией, на кровати у окошка. Ну это тот самый, который соседу по палате под подушку насрал! Тот еще пришел, лег, не сразу заметил.

– А, ну так бы сразу и говорили. А то пневмония какая-то, фамилия… Ну и что, что хороший был человек. Хороших людей много. Только под подушку срут не все.

Приехал профессор с кафедры, воспитатель подрастающего поколения. Проверить, как идет учебный процесс у клинических ординаторов, оценить успехи. Профессорский обход. Все обставлено на уровне, солидно. Санитарка с чистым полотенцем, клинические ординаторы с блокнотами. Готовы записывать исходящую мудрость. Чувствую, что профессор торопится, лишних слов говорить не надо. Докладываю:

– Пациент обнаружен родственниками на полу в ванной. При осмотре – сопор, гемипарез справа, в височной области гематома около трех сантиметров. На рентгенограмме повреждений костей черепа не выявлено. На компьютерной томограмме внутримозговая гематома. Не совсем понятно, что это: геморрагический инсульт или же гематома вследствие черепно-мозговой травмы.

– А какая разница? Немолодой, сосуды херовые, чуть приложился головой, и писец. Лечите. Так, что дальше…

– Дальше. Больная…, двадцати шести лет. Доставлена «Скорой помощью». Со слов мужа, очень спешила за водкой, решив сократить путь, вышла в окно второго этажа. Перелом 4–5-го шейных позвонков, повреждение спинного мозга. Тетраплегия, полное отсутствие чувствительности от уровня шеи… Пооперирована. Спондилодез…

Профессор желает убедиться лично. Откидывает одеяло, стучит по коленке. Мощный сухожильный рефлекс подбрасывает вверх голень вместе с одеялом.

– Ну о какой плегии вы говорите, доктор? Смотрите, движения сохранены, не надо вводить нас в заблуждение. Тут прогноз вполне благоприятный. Согласны?

Отвечаю, что согласен, с трудом удерживаясь, чтоб не назвать профессора по фамилии: Мудак. С трудом сдерживаюсь, неудобно при молодежи.

Начмед выливает очередную порцию недовольства. На обходе машет перед собравшейся публикой листом назначений, полотном размером в четыре стандартных формата. Продуктом моего творчества, рожденным глубокой ночью в результате раздумий и долгих поисков.

– Вот, смотрите! Просто вершина совершенства! Это же какой путь надо проделать, чтобы прийти к такому шедевру?

Посередине листа одно слово. АМИНАЗИН. 8 мл. И кружок со стрелкой как символ мужского начала, обозначающий внутривенный путь введения. Обидно… Но ничего, Малевич тоже не сразу пришел к строгости и простоте квадрата. А это мое произведение по силе воздействия на психику желающих с ним ознакомиться будет куда как посильней любого супрематизма.

Начмед на обходе:

– Могу вас порадовать. Ваш пациент, который перенес делирий, потом клиническую смерть, реанимацию и пять дней комы, вчера выписан домой. Выписывали его за нарушение режима. Супруга, такая же пьянь, как и он, принесла водки. Пациент нажрался ночью до блевотины, пытался трахнуть медсестру, подрался с охранником. С дежурным врачом я еще поговорю. Можете гордиться результатом своей работы, работали не зря.

Приятно. Есть и в нашей работе позитив. Удалось вернуть человека к полноценной жизни, а обществу возвращен полноценный член.

Странно. Последнее время жители Туркмении, с которыми приходится встречаться, приезжают к нам учиться. А узбеки и таджики – копать канавы и мести тротуары.

Теперь у меня свой персональный врач-интерн, из Туркмении. Прицепился, ходит за мной с блокнотиком, чего-то записывает. Говорит: «Вы очень хорошо объясняете, все понятно. Нас так не учили». Думаю, ну чего он там пишет? Разговариваю я обычно матом. Ничему хорошему научить не могу, только плохому. Не удержался, подсмотрел. На одной страничке записаны мои советы, как легче и безопасней поставить подключичный катетер: «иглу вводить прямо, направление после вкола не менять, рука должна быть твердой, как шанкр». Эх жаль, похоже Макаренко погиб… Звали на кафедру преподавать, отказался, зря.

Начмед:

– Послушайте, а где ваш новый ординатор? Почему-то я ее давно не вижу? Не приходит? Передайте, что отчет о работе я не подпишу.

– А мы ее послали, как бы вам сказать, на …, сказали, чтобы больше не приходила.

– Ну а чего ты так жестоко? Пусть бы сидела, хотя бы помогала вам истории писать.

– Да ну ее. Писать она не хочет. Говорит, я не за тем сюда пришла. Дайте мне что-то руками поделать, просила разрешения подключичку поставить.

– А она умеет?

– Говорит, что умеет. Позавчера мы ей показали, а вчера, она говорит, дома весь вечер тренировалась.

– На ком???

– Говорит, что на мишке.

– На каком, к черту, мишке?

– Мишка, говорит у нее есть, плюшевый…

– А, ну тогда понятно. Правильно, что послали. Пусть ищет другую базу.

Утренний обход в первый рабочий день после долгих праздников испытание суровое, порой накануне не хватает дежурства понять, что же тут происходило с людьми за девять выходных? А что-то рассказать надо. Хорошо, когда случай наш, типичный, докладываешь спокойно:

– Новый год, обычная история. Со слов больного (больной), в честь праздника пригубил (пригубила) только один бокал шампанского. Такого-то числа началась рвота кровью, поступил, прооперирован… Лечится… (Или как вариант – эндоскопический гемостаз.) Вместо диагноза можно прочесть заключение эндоскописта, почерк у доктора разборчив даже в праздники.

Хорошо, что таких большинство. Непонятно одно, почему все в Новый год пьют исключительно шампанское? Даже когда рожа опухла от недельной пьянки? А что делать, когда случай посложнее?

Начмед, читая табличку у кровати:

– Так, сотрясение головного мозга? Интересно, а почему у вас, почему в коме? Почему на ИВЛ?

Отвечаю честно, что не имею понятия.

– То есть как? Получается, вы сутки лечили человека, не зная от чего? Давайте разбираться.

– Давайте. Женщина, пятьдесят пять лет, поступила на травматологическое отделение вечером 30-го декабря как неизвестная, с диагнозом «сотрясение головного мозга, запах алкоголя». Принимал доктор Васильев, я пытался разобрать его почерк, но, сами понимаете, это…

– Так, это понятно, что дальше?

– Дальше четыре дня пробел в биографии, ни одной записи в истории болезни я не нашел. Вероятно, в этот период была опознана или сама сказала, как ее зовут. Пятого января запись дежурного врача: больная ведет себя неадекватно, заходит в чужие палаты, залезает в кровати к мужчинам. Вызван реаниматолог. Дальше идет отметка о переводе в реанимацию.

– Ну и что?

– Ну и все. С пятого числа на ИВЛ, почему – я не понял. Но динамика положительная, просыпается. Думаю, тут не обошлось без аминазина, чтоб в чужие кровати не лезла, шалунья…

– Ну я с вами разберусь! А что предыдущая смена говорит?

– Предыдущая смена вчера с утра не говорила. Ну как бы просто не могла, тяжелое дежурство, устали. Вечером я им пытался позвонить, выяснить подробности, но не дозвонился, абоненты вне зоны доступа, уехали, наверное. Кстати, у вас телефон тоже выключен, утром звонили из комитета, спрашивали, не у нас ли вы. Что-то насчет годового отчета. Я сказал, что нет, вы приходили, но уже ушли.

– Спасибо большое, правильно. Так, я ухожу, меня до обеда не будет, вы уж тут, пожалуйста, сами разберитесь. Все, меня нет.

– Слушайте, ну вы мне объясните. Каждый день вы выпиваете две бутылки водки. Так? Жена говорит, что уже несколько лет. При этом ходите не работу, неплохо зарабатываете, на водку хватает. Скажите, где такую работу можно найти, чтобы можно спокойно литр водки в день выпивать и чтобы тебя с работы не выгнали? Я со вчерашним выхлопом приду, у меня будут проблемы. А вы кем работаете?

– Тоже, сравнил. Я – плотник! Мастер! Пятый разряд.

– Здорово. А гробик-то себе уже сколотили? Если не завяжете с алкоголем, скоро пригодится.

– Два!

– Зачем два?

– Ну ты даешь, доктор, а откуда мне знать, когда я помру? Зимой, летом? А какое у меня настроение будет? Да и смотря кто на похороны придет. Ты не понимаешь.

– Куда нам…

Фармацевты сделали подарок на Новый год, подарили халат с логотипом фирмы. Хороший халат, прочный. Надпись на кармашке селяне принимают за бейджик, обращаются вежливо:

– Уважаемый Гедеон Рихтерович, не будете ли вы так любезны…

Коллега приходит с утра с красными от бессонницы глазами. Наблюдательный начмед обращает внимание:

– Вы что, вчера пили? Или не спали ночью?

– Не спал…

– А что случилось?

– Так я же за городом живу, в деревне, все ко мне, по любым вопросам. Кому в драке череп проломят, то жена, сука, рожает. И никого не волнует, что ты не хирург, не акушер.

– А вчера у вас что случилось?

– А ничего. Соседи – гоблины, до полуночи в соседнем доме орали, только удалось заснуть – стучат в окно: «Слышь, у тебя стерильная марля есть?» – «А вам зачем? Повязку сделать? Бинт есть, сейчас принесу». – «Не, бинт нам не надо, нам марля нужна. Стерильная. Мы бражку поставили, а в ней крыса утонула. Процедить надо». – «А стерильная вам зачем, отжать?»

Утренний обход. Докладываю начмеду:

– Юноша поступил в глубокой коме, с признаками декортикации. Пытался выяснить причину у родителей. Спрашивал, ваш сын алкоголь не употреблял? Мать отрицает, с ее слов, он вообще не пьет, посчитав про себя, загибая пальцы, сказала, что не пьет уже больше двух недель. Пальцев на руках не хватило. Друзья угостить не могли, на улицу он не выходит, он домашний. И друзья давно перестали угощать, так как он не работает, денег у него нет.

– Ну а может, он дома что-то нашел? Дома нет спиртного?

– Мать говорит, что есть. У отца стоит десятилитровая канистра с карельский бальзамом, смешанным пополам со спиртом. Бальзам хороший, покупается в супермаркете. Спирт на рынке. Но мать утверждает, что он никогда еще не пил из папиной канистры…

Утренний обход. Докладываю:

Больной Трифонов, 67 лет. Диагноз: ушиб головного мозга. Перелом скуловой кости. Обстоятельства травмы неизвестны.

Начмед:

– А предположительно?

– Не могу сказать. Но вот в историю болезни вложено два листа текста с заголовком: «Как я успокаиваю своего мужа гр. Трифонова Н. И. при психомоторном возбуждении». Успокоение, судя о списку, начинается со стакана теплой воды и массажа сосцевидных отростков. В пункте два перечислена почти вся психофармакология, начиная с глицина и заканчивая тяжелыми нейролептиками. В третьем пункте описаны способы фиксации к кровати. Правда, такое воздействие, как это, которое привело к перелому черепа, в перечень не входит. Видимо, пробует новое.

Начмед:

– Откуда у вас этот дедушка со сломанным бедром?

– Понимаете, поздним вечером позвонила медсестра с неврологического отделения, якобы у них скончался дедушка. А дежурный терапевт поверил на слово, мороз за двадцать, зачем идти? И послал двух санитаров за телом. Прошло время, а санитаров нет. Пришлось идти искать. В темноте услышали стон, это в сугробе лежал дедушка и стонал, сломал бедро. А санитары спят на снегу рядом. Вот его и привезли к нам.

– Интересно, а как вы теперь будете объяснять родственникам, что парализованный дедушка сломал бедро?

– Они уже приходили, сначала возмущались. Спрашивали, почему его перевели в реанимацию. Мы сказали, потому, что он бедро сломал. Те не понимают, а как он мог, не вставая с постели, бедро сломать? Мы объяснили, что по пути в реанимацию и сломал.

Утренний обход. Начмед:

– Почему у вас больной плачет, его что-то беспокоит?

– У него сегодня день рождения, пятьдесят лет.

– Поздравляю. А почему слезы?

– Да нет, сейчас его ничего не беспокоит. Просто товарищ придумал интересный способ отметить свой день рожденья, полувековой юбилей. Вернее, отмечать он начал заранее, а встретил его в реанимации. Поступил с обильным желудочным кровотечением. Синдром Мэлори-Выйса. Выраженная анемия. Плакал очень сильно. Не таких поздравлений он ждал, не так хотел встретить день рождения. Но мы утешили. На юбилей к нему пришло очень много гостей. Мы все собрались, неаш врач-эндоскопист трижды посетил с гастроскопом, поздравил. Из города приехал специалист, заглянул к нему в желудок. Дома наверняка столько людей на юбилей бы не пришло. После пятой попытки удалось добиться эндоскопического гемостаза. Перелито четыре дозы крови, кровопотеря восполнена. В данный момент признаков продолжающегося кровотечения нет. Надеемся обойтись без операции. И еще он расстроился, что весь закупленный коньяк и водку его супруга отдала нам, сказав, что своему дятлу она больше пить не даст. Просила выпить за его здоровье, только после смены, не на дежурстве. Может быть, обиделся на слово «дятел».

В ожидании начмеда обсуждаем с дежурными хирургами интересную тему: как приспособить знаменитую Бристольскую шкалу формы стула к суровым условиям российской реальности. Согласно ей, человеческий стул, в зависимости от формы и плотности, делится на семь типов, от первого, жестких, напоминающих орехи кусочков, до седьмого – абсолютно жидкого. Прошел слух, что скоро заставят применять в повседневной работе данную классификацию, разработанную британскими учеными. Что это? Очередная попытка навязать чуждые нам западные ценности? Такие, как рациональность и индивидуализм? Но наши исконные ценности – коллективный труд и общая параша.

Вот тут возникают вопросы. Первый, как быть с теми, для кого понятие «стул» обозначает только предмет мебели? Второй – с теми, кто лишен ежедневной возможности анализировать, чей экскремент улетает в глубины выгребной ямы? Или же это требование борцов за чистоту русского языка? Можно из лексикона убрать слово «засранец», заменив его на новое определение: человек с седьмым типом стула.

С утра реанимацию посещает представительная делегация из медицинского института. Заняты поиском базы для кафедры травматологии. Два профессора, доцент. Познакомились с отделением, приняли участие в обходе. Академическое обсуждение интересных клинических случаев. А интересных случаев у нас много… Выражен восторг:

– Мы просто не могли себе представить такого высокого профессионального уровня ваших сотрудников, такого серьезного отношения к работе! Неужели вам удалось спасти человека после такого сильного переохлаждения?

Обсуждаемый случай, упившись, сутки проспал в неотапливаемом сарае. Да, говорю, как ни странно – удалось. Скромно умалчиваю, что за сутки влил в окоченевший организм почти бутылку водки из личных запасов, а количество соды даже не считал, на глаз.

На заведующего страшно смотреть, кажется, еще слово, и неизбежна смерть от гордости. Высокие гости приглашаются в кабинет – за чашкой кофе обсудить детали сотрудничества. У дверей одна из медсестер с листочком бумаги:

– Пожалуйста, вы не могли бы подписать заявление на отпуск?

Гости согласно кивают, правильно, подпишите, мы подождем. Нельзя забывать и о нуждах простых людей. Заведующий прикладывает листок к двери кабинета, ставит размашистую подпись. Пожалуйста! От нажима образуется маленькая щель между дверью и табличкой с надписью «Кабинет заведующего». Из-под таблички высовывается уголок бумаги. Что это? Заведующий аккуратно вытаскивает листок, на котором маркером крупно написано: «ПЕДЭРАС!»

Смешно… Профессора смотрят с удивлением. Серьезные люди, а пишут с ошибками.

Скорее всего, бумажка провела под табличкой не один год, со времен одного из начальников, подозреваемого, и не без оснований, в пассивном мужеложестве.

Начмед постоянно недоволен:

– Опять у вас в ординаторской пахнет грязными носками.

– Ну извините, а какими носками еще может пахнуть с утра? Когда трое мужиков сутки не снимали обувь. Накрахмаленными?

Вообще должность начмеда предполагает чувство абсолютной неудовлетворенности. Как здорово, что в свое время даже слушать не хотел о такой перспективе. Хочется хоть в чем-то быть в гармонии с окружающим миром. С утра вызывает для очередной приватной беседы.

– Я все понимаю, но скажите, зачем вы реанимировали бабушку в девяносто лет? Ну неужели не могли ей дать уйти спокойно? Разве она не заслужила?

Вроде даже как-то приходится оправдываться:

– Привычка… Да и бабулька тяжело умирала, рано ей еще, пусть поживет.

– Ну пусть поживет. Крыша-то у нее на месте осталась после клиники?

– На месте. Бабка вполне в разуме.

– Скажите, а кардиостимулятор ей обязательно было ставить? Вы представляете, мне сегодня весь день придется договариваться о переводе ее в областную больницу. Думаете, ей там будут рады? Ее там ждут? Родственники-то у нее хоть есть?

– Думаю, что не рады. А родственники есть. Приезжал с ней мужичок, говорит, что он самый близкий, муж покойной двоюродной племянницы. Но он так, нормальный, о бабке заботится, наследства ждет. Даже ночью батарейки съездил купил для кардиостимулятора. У нашего кончились, я пока из часов на стене вытащил…

– А у вас почему своих нет?

– Нету, забыл, понимаете, с утра купить. Знаете, в следующий раз напишу, что в связи с отсутствием на отделении батареек кардиостимулятор поставить не удалось, и так далее. Похоронил бы бабку, сами бы потом визжали с утра: «Вот, ни черта не умеете! Как мне теперь объяснять родственникам, что их близкий человек погиб по вашей вине!»

– Ну да, покричал бы при всех, как положено. Сами понимаете, как без этого. А зато теперь мне весь день на телефоне сидеть, ладно, идите. Спасибо за дежурство.

Утренний обход. Начмед выражает удивление:

– Мне кажется, или у бабушки вчера на самом деле было больше конечностей?

– Да, вчера пришлось ампутировать еще одну ногу. Тромбоз бедренной артерии, гангрена.

– Вы что, ее по частям выписываете? У бабки осталась всего-то одна рука! Я просила, кстати, ее невропатологу показать, нет ли у нее инсульта. Он смотрел?

– Смотрел. Написал, что сухожильные рефлексы симметричные, живые. Как оценил симметричность, мы не знаем.

Начмед в очередной раз недоволен:

– Нет, вы берете больного на операцию в шоке. Шансов выжить у него, с ваших слов, почти не было. Так почему, я спрашиваю, в истории нет записи терапевта? Я вам должна объяснять, что перед операцией терапевт больного осмотреть обязан?

– Она пришла, когда мы его уже в операционную везли, обиделась.

– На что?

– Я ее на х… послал. Понимаете, такую картину вижу в первый раз: из желудочного зонда бьет струя алой крови. Парень уже отъехал, предупредив напоследок, что, кажется, я сейчас обосрусь. Парень оказался человеком слова, пацан сказал – пацан сделал. И сразу дал остановку. Завели, поехали в операционную. Встречает нас терапевт у лифта, вспомнила, что надо оставить свою запись в истории. «Ой, говорит, – а почему это от него так пахнет?» Интересно ей. «Да, блядь, – говорю, – потому что только у Михалкова перед смертью просят показать сиськи! Нормальные пацаны по пути на небеса хотят срать». Вот мы ее и послали. Ну а потом язву прошить удалось, все нормально. Пусть идет смотрит. Только я его пока не будил, после клинической смерти пусть спит, отдыхает.

Докладываю на обходе интересный клинический случай:

– Товарищ на третий день пребывания в больнице стал вести себя вполне адекватно. Вчера вечером услышал голоса и выпил одеколона. После этого почему-то решил, что в животе у него бомба, а снаружи торчит фитиль. Взял зажигалку и поджег свой мочевой катетер. Никому раньше никогда не приходила в голову мысль, что китайский мочевой катетер хорошо горит. Разве хоть один нормальный человек догадается проверить? Наши резиновые дренажные трубки безопасны, горят плохо, поджечь ему их не удалось, только оплавил концы. В результате товарищ стоял посреди коридора абсолютно голый, одежду ему не выдали, вставать после операции еще не разрешали. Догорает фитиль… Товарищ вооружился, в руке держит наполненную колостому. Пришлось применить физическое воздействие, к сожалению, следы на лице остались. Фитиль был растоптан, гражданин переведен в реанимацию и фиксирован к койке. Лежит, разговаривает с невидимым нам Серегой. К утру у нас кончился недельный запас нейролептиков.

Новый начмед решает жестко навести порядок в реанимации. На очередном обходе заявляет:

– Ну вы меня достали, я всех вас вые…у!

Зря, думаю, ты так. Будем считать шуткой, ты пошутил, я тоже пошутить люблю.

Пару дней пришлось ходить по больнице с удивленным видом:

– Нет, вы не поверите, разве моя худая задница может кого-то возбудить! Я понимаю, есть у нас люди, вот там – да. А я-то никак не ожидал, что смогу понравиться педику.

На третий день ко мне стал подходить народ и шепотом спрашивать:

– Слушай, а это правда?

– Что правда?

– Ну то, что у нас новый начмед голубой?

– Не знаю, я этого не говорил. Говорят, у него семья есть, дети.

– Так это ерунда, я слышал, он вам предлагал это самое…

– Да побойтесь бога, мне?

Но предположение почему-то в народе крепло. Крепло до того, что в него поверили даже наши местные сотрудники с нетрадиционной ориентацией, начав строить планы обольщения. Слухи дошли и до главврача. Узнав, в чем дело, приказывает начмеду извиниться и впредь не сметь. Начмед звонит по телефону:

– Зайди.

– Зачем?

– Надо.

– Ну ты извини, я без свидетелей к тебе в кабинет не пойду. Мне лишние разговоры не нужны.

– Хорошо, возьми с собой кого хочешь, приходи.

Прошу клинического ординатора поприсутствовать при разговоре. Начмед неловко извиняется, погорячился, но вновь намекает на возможность нас наказать за работу. Правда, уже в более мягкой форме, без извращений. Отвечаю:

– Знаешь, ты можешь говорить все, но запомни, а лучше запиши эту простую и мудрую мысль: начмед – самое бесправное существо в больнице. Реальных рычагов воздействия у тебя нет. Ни одного. Ты можешь только кричать, угрожать и жаловаться главному врачу. У меня как у заведующего возможностей наказать врача больше. Я могу лишить премии, летнего отпуска, удобного графика работы. А в своем деле я разбираюсь лучше и прекрасно знаю, кто из врачей чего стоит. И больше чтобы ни одного наезда с твоей стороны на кого-либо из моих ребят не было. Кто накосячит – разберусь сам.

Почти на год эта мысль у начмеда в голове задержалась, потом забыл или потерял бумажку, на которой она была записана. Пришлось напомнить.

Троица. Вечером в праздник больница наполовину опустела. Традиция на Руси, на кладбище принято помянуть родных. Умные люди идут с утра. Посадить цветы, выпить сто грамм за упокой, оставив символическую чарочку на могилке, накрытую кусочком хлеба. И по своим делам, жизнь продолжается. Но мудрые люди, мудрые идут ближе к вечеру. Думаю, понятно почему. Допить оставленное не грех, а дело благое. И сейчас, к вечеру, богадельню покинуло с десяток организмов. Один из бегунов, с циррозом печени, с желтой майкой кожей лидера, желая сократить путь, даже стартовал через окно третьего этажа. В приемном отделении маленькая паника. Ответственный врач суетится: надо милицию! Надо всех выписать как самовольно покинувших! О чрезвычайном происшествии сообщили начмеду. Указание строгое – выгнать всех.

Но мы-то знаем жизнь. Говорим, не надо милиции, не торопитесь выписывать. Не волнуйтесь, не в первый раз, это ежегодный забег на приз Святой Троицы. Люди пошли правильным путем, из больницы прямо на кладбище. За натуральным продуктом. Минуя промежуточные этапы товарно-денежных отношений. Они вернутся, кладбище недалеко, кто сможет – сам, кого привезет «Скорая». И точно, к ночи подтянулись почти все уставшие спортсмены. Один, желая загладить вину, подарил дежурному врачу шикарный букет свежесорванного клевера. Только желтый лидер остался ночевать на кладбище, где и был найден на следующий день, теперь лежит привязанный. Белая горячка.

Утренний обход. Начмед:

– Что у человека с рукой?

– Волк откусил.

– Какой, к чертям собачьим, волк? Вы что, издеваетесь?

– Нисколько не издеваюсь, настоящий волк, люпус. Обыкновенный…

– Это в лесу, что ли?

– Зачем в лесу. Просто товарищ решил подтвердить один из самых популярных лозунгов: «Россия – страна возможностей!» Доказать, что у нас возможно все. Знаете лучший способ накормить зверя в зоопарке? Это просто, надо на клетке повесить табличку: «Кормить животных строго запрещено!» А если еще написать «Не подходить к клетке, опасно!», можно быть спокойным, животное будет сыто. Добрый у нас народ, душевный. В иной стране мы бы давно без работы сидели.

– А это вы к чему?

– Знаете, у нас в лесопарке неподалеку мини-зоопарк открыли. Мишка там, волки, олени. Рядом озеро, летом пикники. Ну разве можно не угостить волчару свежим шашлычком? Держи, братан, не грусти. Все мы в клетке хоть раз, да побывали. Выходных летом не проходит, чтоб кто-то не поступил с откушенными пальцами. Так с приемного и зовут: «Спуститесь, тут очередной завтрак туриста вас ждет». Туристом тамошнего волчару прозвали.

– Нет, ну это же просто безобразие. Надо этого волка пристрелить!

– Жалко. Он же не виноват, что всякие козлы ему руки в клетку засовывают. А как-то у их администратора спрашивал, не боитесь, что волка пристрелят? Говорит, что не боится. Один браток пытался, но без пальцев стрелять не очень удобно. И потом, кто же их заставляет через забор лезть, чтоб до клетки добраться и пальцы туда просунуть? Так что по закону все чисто.

Россияне слушают диалог президента с народом. А в это время мой народ, в палате, беседовал с ежиком. Ежик пришел навестить одну из пациенток, одну из тех, на кого невозможно смотреть без слез. Начинают слезиться глаза от ярко-желтого цвета ее кожи. Цирроз печени.

– Вы с кем разговариваете?

– С мужем. Вот он, на подоконнике сидит, ежик.

– Ваш муж что – еж?

– Да, еж.

Ну еж так еж, пусть беседуют. Ежик-муж сообщал ей новости, что дома, как дети. Через час в диалог вступили остальные. Пытались ежа прогнать, разговоры мешали заснуть. От зависти, наверное, никто их не навещал.

У входа в реанимацию стоит мужичок средних лет:

– Вы доктор? Доктор, вы просто обязаны, вы должны подтвердить, что последние слова моего дедушки были о том, что он хотел свой домик завещать мне.

Начмед:

– Что вы там вчера с гинекологами так долго делали в операционной?

– Девственность восстанавливали. Девушка поступила, четырнадцать лет. Невинности случайно лишилась, родители говорят, сломалась ножка стула. Бывает… Как в садистской частушке: девочка Света, качаясь на стуле, … что-то там чесала, мечтая о …, в общем, чем-то. Ножка у стула под ней подломилась…

– Хватит! Трезвая была?

– Обижаете, конечно, нет. А нам какая разница, пусть хоть они утверждают, что осколок челябинского метеорита залетел. Разрыв промежности, пришлось оперировать.

Рассказываю на обходе:

– Пациентка, имя, фамилия, наша постоянная посетительница. Неоднократно лечилась у нас от токсического гепатита с трансформацией в цирроз печени. Больной была осуществлена трансплантация печени. Странно, что до сих пор еще жива, уже три года, как новая печень совершает свой молчаливый подвиг. Новая печень оказалась покрепче старой, повезло.

– Ничего, это не надолго.

У входа в реанимацию заботливые родственники интересуются:

– Доктор, а наш дедушка долго у вас пролежит? Можно как-нибудь подольше? Пусть поправится, а то он один живет, мы в городе, ухаживать-то некому. Вы его когда переведете?

– Никогда.

– Что значит никогда? Он что, умрет?

– То и значит, что лучше за своими стариками приглядывать надо. Привезли бы сразу после инсульта, выжил бы.

– Так мы его сразу и привезли. Нам как в пятницу его соседка снизу позвонила, как сказала, что у него в квартире наверху что-то упало, так мы к нему. Представляете, он два дня к телефону не подходил, все выходные, вот мы и приехали. Поняли, что что-то случилось.

– Долго же вы соображали. Сегодня уже вторник.

– Ну мы же работаем…

– Короче, дедушка ваш парализованный три дня пролежал в луже своей мочи, на полу, пневмония, и еще захлебнулся чем-то, похожим на кефир. Что смогли – удалили, только поздно уже. Не знаете случайно, пил он кефир?

– Да какой кефир, доктор! Он его на дух не переносит. Йогурт! Говорила ему, папа, ну не пей ты столько йогурта, не слушал, вот видите теперь что.

– Да, действительно зря не слушал. В его-то возрасте пить столько йогурта опасно. Так что ждите, позвоним.

Крики в приемном покое:

– Товарищ, куда вы собрались? Лежите спокойно, сейчас в операционную поедем. Ну и наконец положите же вдоль тела то, что осталось от вашей руки!

Подхожу, выясняю обстоятельства. Циркулярная пила, оторвало полкисти. Алкоголь, естественно, присутствовал.

Товарищ пьян в хламину. На вводном наркозе выдает страшное возбуждение, проснувшись, интересуется:

– Слушай, я не буйствовал? А то мне какая-то чушь снилась, будто я правой рукой за стаканом тянусь, тянусь, уже вот он, пытаюсь схватить, и никак. И тут такой удар по роже… Ё! Я и проснулся.

– Правильный, – отвечаю, – сон. Когда я тебя будил, ты в драку полез, извини, пришлось тебе по роже заехать. А стакан научишься держать, ничего, два пальца осталось.

Начмед:

– А зачем вы дедушку так крепко привязали? Он что, пытается встать?

– Нет, он руками к своим гениталиям тянется, мы боимся, что мочевой катетер оторвет.

– Понятно. Скоро умрет?

– Должно быть, да.

Клинический ординатор:

– А почему он должен умереть?

– Потому что это надежный признак приближающейся смерти. Если пациент из последних сил бессознательно тянет руки к своим гениталиям, вероятно, напоследок вспоминая некие приятные моменты жизни, то конец его близок и чаще всего неотвратим. Конец, естественно, жизни. Единственное, хотя это давно всем известно, но в справочнике клинических симптомов, есть такой, в двух томах, с именами авторов, он не описан. Займись, можешь увековечить свое имя. Надо бы исправить эту ошибку. Останется только подобрать подходящее название для синдрома.

Платная «Скорая помощь» – это особая форма деградации врачей.

Заботливая родня устраивает скандал, требуя перевести мужичка из сельской районной больницы в город. Мужичок лет пятидесяти, проснувшись на даче утром с перепоя, потерял дар речи и способность шевелить рукой. Но в ясном сознании, контактен.

– Как! У вас в больнице даже нет томографа! Как же вы лечите?

– Хотите – забирайте, я не возражаю. Только под расписку.

Из города вызывается платная «Скорая». Докторица, мощная такая мадам, решает показать сельским врачам мастер-класс по лечению инсульта.

– Да у вас больной в коме! Почему он не заинтубирован! Я его не возьму, он не транспортабелен!

В рот зачем-то засовывается воздуховод. Мощный хоботковый рефлекс втягивает в процесс сосания пустышки все мышцы головы вплоть до ушных. Забавно… Мужичку самому становится интересно, что же это за штука и почему ему так хочется ее пососать? Здоровой, не парализованной рукой достает трубочку изо рта, удивленно разглядывает. Засовывает обратно в рот, продолжает процесс орального автоматизма. Кома…

Начмед:

– Где это он умудрился ноги отморозить? Холодов еще не было.

– Он три дня назад в валенки, извините, нассал.

– Так это как можно до такого допиться?

– Можно. А нассать в валенки опасно вдвойне: брюки-то всегда заправлены внутрь. Как говорится, ни капли мимо. И бегать в валенках тяжело, добежать до нужного места, в тепло, успеешь не всегда.

– Вот идиот, без ног остался.

– Точно. На месте главного санитарного врача я бы валенки запретил.

– Ну вы даете, запретить валенки, наш национальный, можно сказать, символ.

– Нет, я не говорю о запрете. Я просто бы издал такой указ. Ввел бы строгий дресс-код во всех ресторанах, пабах, рюмочных и винных магазинах. Посетителям в валенках категорически бы запретил продажу алкоголя. Не одну пару ног спас бы от ампутации.

– Ладно, шутки шутками, но тут придется ампутировать. Больной согласен?

– Согласен. Только просит об одной вещи, перед операцией дать ему нашу пилу, заточить. Он говорит, что разбирается в пилах, он плотник…

Читаю историю болезни. Поражаюсь наблюдательности. Запись терапевта. Неврологический статус: «Анизокория. Зрачки D>S, правый глаз искусственный».

Невообразима человеческая жестокость. Консультация терапевта:

«Изо рта – запах алкоголя, походка шаткая, в позе Ромберга неустойчив. Диагноз: закрытый перелом правого бедра».

Прошу начальника:

– Мне в отпуск пора, устал…

– Это с чего так решил? Рано.

– Понимаешь, прогуливаюсь со своей собакой по парку. У одного куста лежит камень. Раньше его вроде не было, поэтому заинтересовало. Подошел посмотреть. Камень размеров солидных. Поднять одному, пожалуй, можно, но принести – сомневаюсь. На камне выбито четверостишие. Вот такое:

 

Они, наверное, даны нам свыше,

Лохматые вместилища любви.

И бесконечной верностью своею

Нас человечней делают они!

 

И подпись внизу: Чак.

Странно… Место, думаю, обычное для таких стихов – забор, ну стена сарая, а инструмент – мел, баллончик с краской, но никак уж не зубило. И решил в Яндексе поискать поэта по имени Чак, которому не лень было свой корявый стих таким непростым способом донести до читателей. О наболевшем. Кому же так повезло, кому досталось такое преданное вместилище любви? Да еще сделавшее автора более человечным? И тут с ужасом понимаю, что это памятник на могилке любимой собаки. Чака. Все. Пора мне в отпуск.

Звонок из терапевтического отделения:

– Помогите, пожалуйста. У нас тут больной неадекватный, ничего не помнит, где он, как сюда попал.

– Так он накануне бухой поступил, протрезвеет – может, и вспомнит.

– Нет, он не хочет говорить, как его зовут. Спросили, а как звать жену – помнишь? Отвечает, что тайна.

– А где он сейчас?

– Убежал, где-то по больнице бегает.

– Так что, вы мне предлагаете его поймать? Поймаете – звоните.

До вечера так и не дождался звонка. Интересно, отловили или нет? Звоню сам:

– Ну и где ваш псих?

– Да мы его домой отпустили. Жена за ним пришла, и знаете, как ее зовут? Действительно Тайна. А мы его чуть в сумасшедшие не записали.

Начмед:

– Это что за прическа у человека? И почему на табличке написано Йети? Он кто?

– Пока неизвестный. Но у нас сегодня неизвестных трое, вот мы им пока дали временные имена. Этот – Йети.

– А почему?

– Просто у нас их намного больше, чем в Гималаях. Этот уснул в луже во время оттепели, а лужу прихватило морозцем. Вмерз так, что «Скорой помощи» лед в луже вокруг головы пришлось обрубать топором. Голову он на весу держать не мог из-за тяжести намерзшего льда. Так и привезли, тут только оттаял. И ничего, кажется, даже не простудился.

– Ну а что, «Скорая» не могла как-то лед растопить, все бы поаккуратнее вытащили?

– Говорят, пытались попросить у прохожих принести теплой воды, но никто так и не принес хотя бы ведерко. Далеко, говорят. Предлагали теплой мочой полить, пришлось отказаться. Хотя, может, и не отказались, воняло от товарища…

Прейскурант

В приемном отделении у входа вывесили объявление, прейскурант цен на платные услуги. 20 страниц. Начинается безобидно: прием врача, КМН, ДМН. Анализы крови, мочи, биохимия, УЗИ и т. д., все возможные в больнице исследования по нарастающей сложности и цене. На последней странице – цены на бритье, посмертный макияж, одевание… Ничего не скажешь, все этапы курса лечения в больнице отражены полностью.

Докладываю на обходе:

– Бандит пошел чистоплотный. Должника собрались отвезти в лес для дальнейших мероприятий. Перед тем, как бросить в багажник, крайнюю плоть ему заклеили клеем, а в задний проход залили монтажную пену. Чтобы от страха не испачкал обивку багажника. Товарищу удалось убежать, на ходу открыть багажник и вылезти из машины. Доставлен «Скорой» с диагнозом: перелом правого бедра. С крайней плотью у него проблем не было, пришлось сделать обрезание. А вот удаление монтажной пены из прямой кишки оказалось задачей непростой, особенно потому, что с подобным столкнулись впервые. Зато теперь приобрели полезный опыт. Ампулу прямой кишки раздуло пеной. Но человек бывалый, сидел неоднократно, в авторитете не был, так что, похоже, на зоне его ампула привыкла к расширениям. Пусть теперь приобретает анальные пробки. Хотя не уверен, что они понадобятся, работали с ним ребята серьезные, личности творческие, найдут. Ночью уже кто-то звонил, интересовался. Долги надо отдавать вовремя.

Клинический ординатор

Поражает быстрота и логика мышления нового клинического ординатора. Хочется выяснить глубину познаний, полученных в институте, так сказать – базовый уровень. Начинаем с простого:

– Так, сколько камер в сердце у человека?

– Две! Нет – три. Ой, нет, нам говорили – четыре!

– Правильно. А что является причиной инфаркта?

– Инфаркт? Ну это когда желудочек не качает кровь и она не поступает в предсердие. Так? Нет. Это когда, наоборот, кровь не поступает в желудочек. Неправильно? Ну еще инфаркт возникает, когда у человека нет коронарных артерий.

– Совсем нет?

– Совсем.

– А как же он живет?

– А он и не живет, он умирает.

– Правильно. А почему он умирает?

– Как почему? Кровь не поступает к предсердию, нет, к правому желудочку. Нет, к левому.

– Скажите, а вот есть, например, такое животное, змея. У нее нет коронарных артерий, но при этом змеи никогда не болеют инфарктом. Почему?

– Почему? Не знаю, надо подумать. А при чем тут змея? К нам разве змеи поступают?

– Еще как поступают, посмотрите в палате, полный серпентарий. Шипят.

– А что это такое?

– По-русскому – гадючник.

Приходит очередная жалоба. Начмед вызывает для разбора. Возмущенный ветеран труда пишет президенту России: Почему гинекологи не смогли мне выскоблить полость матки, а только сказали, что маточный зев непроходим? Как непроходим? Я еще в 50-е годы легко делала себе аборты с помощью обычного градусника. Они даже и не пытались. Надо было позвать мужчину, он бы смог.

У президента не нашлось времени ответить заслуженному человеку. Жалоба вернулась из его канцелярии с требованием разобраться на месте. Теперь придется сидеть, сочинять объяснительную записку. В жалобе досталось и мне: Положили меня на кресло, доктор сделал укол в вену и сказал: «Слезай, все закончилось». А я даже не успела заснуть. Двадцати минут наркоза бабка не помнит. По идее, заявление стоит расценить как благодарность, это высший класс, когда человек не помнит наркоза. Так и напишу. Надо бы еще как-то попросить материальной помощи в связи с состоянием здоровья и окружающим идиотизмом.

Новая жалоба написана от руки на 50 листах, адресована на имя президента. Спущена вниз из комитета по здравоохранению. С требованием разобраться, принять меры.

Умер безнадежный онкологический больной. Рак 4-й стадии. Жена, естественно, обвиняет нас в его смерти. В своем труде описывает весь жизненный путь покойного, начиная с рождения. Каким прекрасным человеком он был, сколько сделал хорошего. Начинается с рождения, трудное детство в крестьянской семье, начало войны. Вероломное нападение Гитлера на нашу Родину. Фронт, плен, лагерь. Нелегкие послевоенные годы. В общем, непростая жизнь, и мы виноваты в том, что ее погубили окончательно.

Начмед требует написать объяснительные всем врачам, кто упомянут в жалобе.

– Извините, но там перед нами стоят имена Гитлера, Сталина. Они как бы тоже виноваты в его трудной жизни. Возьмите объяснительные сначала у них. А потом и мы напишем.

Доброе начало дня. Шесть часов утра, «Скорая» закатывает очередную загадку. Ну никак я не могу понять страха мужского населения перед законными мужьями. Непонятная мне фобия. Естественно, у той его части, что спит с чужими женами. Какого черта прыгать в окно при неожиданном возвращении супруга, когда следы своего присутствия скрыть невозможно? По принципу, я пошел, а вы разбирайтесь без меня? Что может тебе сделать обманутый супруг? Забодать своими рогами? Когда ты – кабан ростом за два метра и прямым ударом в табло расколешь харю любому европейцу (у азиатов лицевой череп крепче). Но нет, надо в окно, такова традиция. Даже когда нет опыта в прыжках с высоты. Удар спиной о бетонную отмостку у дома разрывает легкие. Поэтому совет: если не удается приземлиться на пятки, падайте на выдохе. Порекомендую, если выживет. А еще лучше по чужим женам не таскаться, в его возрасте женщины к нему должны приходить сами.

Приятно, когда кто-то рад твоему выходу из отпуска. Привязанный товарищ с переломанными ребрами, хрустящий, как вафля, кричит от радости:

– Ну наконец-то вы пришли! Я вас так ждал! Может, вы мне скажете, когда пиво привезут?

– А я-то как рад, не передать. Родные лица…

Тетка пятидесяти лет своим криком разбудила всю больницу. Приходится общаться с сыном.

– Давно у нее живот болит?

– Да вот, два часа назад заболел. Но она все время кричит, когда ей папа спирта не принесет. А ей же нельзя…

– Чем она болеет?

– У нее пять лет назад была травма черепа, в голове металлическая пластина. Ей врачи пить запретили. И на улицу она не выходит.

– Ну а какого хера вы ей наливаете?

– А что делать, доктор, не нальешь, так она кричит. Ей папа с работы спирт приносит. Но с Пасхи она нет, не пила. А до этого все пять лет, каждый день, но по чуть-чуть.

На операции такая находка. Ущемленная вентральная грыжа. Черные кишки вываливаются в тазик. Подарок для паталогоанатома. Надо попросить, пусть не торопится выбрасывать, не прячет в живот постороннему человеку, тетка со своими кишками встретится еще на этом свете, скоро она их догонит. Сынок явно врет, живот заболел не два часа назад. Дня три-четыре. Вечером супруг подтвердил, да, кричит она четвертый день. «Ну мы же думали, это как обычно, я просто ей спирта не приносил. А сын не обращал внимания, он привык». Короче, сказал ему, что лучше бы ты, мужик, а еще лучше, чтоб твой отец лишних пару деревьев бы посадили, чем таких уродов выращивать. Больше бы было пользы. Черт с ними, пусть жалуются.

Звонок в реанимацию. Женский голос:

– Здравствуйте, а вы не подскажете, как состояние Семенова?

– А вы кем ему приходитесь?

– Я его бывшая жена. Вы должны меня помнить, я приходила, мы на прошлой неделе с вами разговаривали.

– А, помню. Тяжелое состояние, стабильное. В данный момент угрозы для жизни нет. Кровотечение удалось остановить без операции, кровопотерю восполнили. Сейчас лежит, лечится от психоза.

Орденоносец Семенов – местный алкаш сорока пяти лет, допившийся до разрыва пищевода и кровавой рвоты. После жестокой гастроскопии (не пожелаю врагу) и еще одной, контрольной, в голову, окончательно сошедший с ума.

– Да? А мне сказали, что ему хуже… Мне сказали, что он в коме, что он на искусственной вентиляции легких.

– Кто, интересно, вам это сказал? Да, на ИВЛ, спит, иначе его не удавалось успокоить. Завтра разбудим.

– Так что у него, белая горячка?

– Типа того. Пил бы он поменьше.

– Ой, вы знаете, он как в отставку вышел, так каждый день.

– Я знаю, знаю, что он бывший офицер, заслуженный человек. Еще я слышал от его соседей, что, пока он у нас, в его квартире что-то происходит. Какие-то люди там ходят, стучат, мебель выносят. Вы бы разобрались.

– Нет, это нормально, эта квартира наша общая, мы ее с сыном на троих поделили и продали. Ему мы комнату обещали купить. Вот я и хотела спросить…

– Чего?

– Покупать нам комнату или подождать?

– Покупайте, раз обещали.

– И еще, от нас не надо никакой помощи?

– А что вы имеете в виду под словом «помощь»?

– Ну лекарства там какие, может, деньги нужны?

– Нет, лекарства пока не нужны, извините, мало времени. Спасибо за звонок.

Идиотка. Ну разве можно так открыто проявлять интерес к здоровью бывшего мужа? Такие вопросы обсуждаются наедине, надо обозначить проблему, совместно найти пути решения. Даже здоровый организм на ИВЛ очень уязвим, к примеру, трубочка может случайно забиться. А теперь, не дай бог, помрет – обвинят в сговоре. Придется вылечить, назло.

– За что вы этого пациента назвали Гарри Поттером?

– Говорят, тот летал на метле. А этот метлы не нашел, сел на швабру и с третьего этажа вылетел в окно. В буфете на окне нет решеток. Отделался переломом бедра. Потом отбивался этой шваброй от персонала, пока сам ею же не получил по тыкве. Обычный алкоголик, белая горячка. Вы посодействуйте, чтоб нам в буфете решетки на окнах поставили.

Докладываю очередной клинический случай:

– Пациент, пятидесяти семи лет, основоположник новой школы бесконтактного боя. Все началось с того, что был в поселке избит неизвестными. Гематомы лица, ссадины скуловой области, возможно – сотрясение мозга. После этого он решил отомстить своим обидчикам. Но в прямой контакт из-за своего астенического телосложения входить не решился. В результате, насосавшись пива, зажал, извиняюсь, свой член руками и поджидал своих противников у магазина, желая облить их мочой. Но достать свое орудие не успел. Техника была еще не отработана, в результате его поприветствовали пинком в живот, после чего переполненный пузырь разлетелся на куски. Лапаротомия, мочевой перитонит, ушивание пузыря, эпицистостомия. Лечится.

Одно не пойму, почему в очередной последний раз предлагают докладывать серьезно?

Начмед:

– А бабушка-то в полном маразме. Говорите, надо оперировать? И как мы будем оформлять согласие на операцию?

– Как всегда, коллегиально.

– А родственники у нее есть? С ними кто-нибудь общался?

– Есть, я разговаривал. Самая близкая родственница – бывшая невестка. Супруга покойного сына.

– А она согласна?

– Она согласна. Говорит, что готова ее потерять.

Начмед:

– Почему не выполнили мое распоряжение? Я вчера говорила, больному обязательно сделать эхо-кардиографию. Как мы его теперь будем переводить?

– Все вопросы к отделению функциональной диагностики. Мы заявку подали, но там, как узнали, что он лечится платно, делать отказались.

– Почему?

– Так им же за него ничего не заплатят. А бесплатно… Сказали, что бесплатное эхо только в горах.

Начмед:

– Кто это написал: «Рекомендовано суппозиторий на мошонку»? Это как свечку поставить в память о своем погибшем друге? Что за странный ритуал?

– Уролог написал. Дружок-то, может, еще и ничего, поправится, поработает, больному только одно яичко пришлось отрезать. А свечка по-латински – кандела. Суппозиторий, свечка ректальная, а если перевести дословно, то скорее подставка, подсвечник. Для ректальной свечки подсвечник один, понятно какой. Не ругайтесь, скорее всего просто описался, хотел написать суспензорий, повязка такая.

Интересный клинический случай, белая горячка у сотрудника психиатрической клиники. Переносит тяжело, но, надо сказать, профессионально, стойко. Голоса обещают ему страдания не только на этом свете, но и на том, какие-то потоки воды льются со стен. Чьи-то липкие руки пытаются схватить за горло. Но пациент – человек опытный, знает, в его ситуации лучше промолчать, лишний раз не жаловаться. Иначе аминазин. А аминазин, как известно, не женьшень, бодрости не прибавит. Пусть уж лучше будут голоса.

Пятый час утра. Самое время для беседы с интересным человеком. Мадам, 50 лет, судя по лицу, накануне крепко дружила с зеленым змием. На ЭКГ мерцательная аритмия под 180 в минуту.

– Что вас беспокоит?

– Аритмия.

– Давно?

– Два часа назад началась.

– Раньше не было?

– Как так не было? Она у меня постоянная, уже два года.

– Так постоянная, или только сейчас началась?

– Она у меня давно, но началась два часа назад.

Зайдем с другой стороны:

– Вы к врачу когда-нибудь с ней обращались?

– Конечно, обращалась.

– Лекарства принимаете?

– Да, принимаю, конкор.

– Это вам врач прописал?

– Конечно, врач, кто же еще? Только не мне, моей маме. У нее тоже аритмия.

– И что мне с вами делать?

– Лечите, вы же врач, а не я.

– Вы название такое слышали – мерцательная аритмия?

– Конечно, слышала.

– Тогда ответьте, постоянная она у вас или нет, или только что началась?

– Она постоянная, но началась два часа назад.

Беседа пошла на второй круг. Надо менять тему.

– Вы когда-нибудь ЭКГ снимали?

– Конечно, в прошлом году, нас без медосмотра к работе не допускают. Что-то там написали, не помню.

– Хорошо, где вы работаете?

– В школе, преподавателем.

– И что сеете?

– В каком смысле?

– В смысле, чему учите подрастающее, так сказать…

– Биологии.

– И что, преподаватель биологии не может сказать, была на ЭКГ аритмия или нет? Я бы лично вас и с нормальной ЭКГ к работе не допустил.

– Это почему же?

– Потому что учитель биологии обязан знать такие вещи. Понятно, почему к нам столько придурков поступает, ваших выпускников.

– Наши выпускники в институт поступают! Это к вам со второй школы поступают, там преподавательский состав слабее. А я Заслуженный учитель Российской Федерации!

– Ну вы же должны преподавать основы физиологии, анатомии. А как же гигантский аксон кальмара? Нам еще в школе об этом твердили. Помнится, в институте очень удивился, когда узнал, что Ходжкин и Хаксли вполне себе наши современники.

– А у нас сейчас все часы срезали, оставили только шесть.

– Но у вас ведь в голове ничего не должны были срезать? Или тоже срезали?

– Да как вы… Я на вас жаловаться буду!

– Короче, сейчас вы аритмию чувствуете?

– Ой, сейчас, кажется, нет. Но после разговора с вами она наверняка начнется.

– Идите, вам там ЭКГ сделают.

Протягиваю дежурному терапевту пленку, нормальный ритм.

– Забирай, вылечил я твою больную, прошла у нее аритмия.

– А чем снял?

– Словом. Я тебе всегда говорил, главное в нашем деле – внимательное отношение к больному. Лечи ее сам, в реанимацию не возьму.

Начмед выражает претензии по поводу проводимого курса терапии:

– Это что такое, миорелаксант каждые полчаса по четыре миллиграмма? И без всякой седации? Он что, так всю ночь у вас и пролежал на ИВЛ под релаксантами? Это же кошмар! Вы что же, решили в одном месте собрать Гуантанамо, гестапо и прочую инквизицию?

– Ну, во-первых, не каждые полчаса, я на аппарате тревогу поставил на один вдох выше заданной частоты дыхания. При первой же попытке самостоятельного вдоха вводили очередную порцию, к утру уже требовалось пореже, накопилось. А потом, при чем здесь инквизиция? У человека было время отдохнуть, поразмышлять. Интересные ощущения, согласитесь, тела нет, одна чистая душа. Пусть подумает, решит, как жить дальше. Он только вчера из тюрьмы освободился, вот у него справка, решил отметить. Первый раз с передозировкой поступил днем, проснулся, выписали. Не попрощался, сказал, сволочь, до скорой встречи. Ему у нас понравилось… Вечером его снова привезли, в коме. Опиаты. Видимо, отвык или в поселок чистый героин завезли, за вчерашний день – третий случай.

Странно, что дедушка еще жив. С такой-то ЭКГ. А зачем ему вообще снимали?

– Динамически наблюдали.

– Давно пора динамически наблюдать за цветами на его могилке.

Докладываю очередной случай: пациента нашли в сугробе. Просто пьяный. Начал просыпаться, сказал, что он Серега. Но вертелся рядом нейрохирург… И заподозрил, а у мужика-то травма черепа. И просверлил ему на всякий случай пять дырок в голове. Понятно, что ничего не нашел. Когда мужик проснулся, потрогал голову и стал орать на все отделение: «Зачем!!!» Ну, естественно, другими словами, более привычными. Лучше бы меня в сугробе оставили, я в ГРУ служил, я не в таких переделках выживал, нас учили. Пришлось усыпить снова дня на три, будем будить потихоньку, чтоб без лишнего стресса. Пока спит.

– Ну и кто тебе печень ножом проткнул? Жена?

– Сам.

– Что, стыдно признаться, что бывшему майору спецназа баба брюхо распахала?

– Стыдно, доктор.

– Группа крови у тебя наколота, четверка минус, так и есть?

– Правильно.

– В следующий раз ты с такой редкой группой крови ответственней подходи к выбору жены. Это тебе не спецназ.

Странное существо привязано к кровати. Девчушка, на вид лет двадцать. Неизвестная. Все тельце разукрашено татуировками, по замыслу автора так должен выглядеть человек, если с него содрать всю кожу вместе с мышцами. Красиво изображены все внутренности, кости, из печени вылезают какие-то черви, из сердца высовывается нечто, напоминающее дракона. Какие-то птицы на спине сидят на ребрах, позвоночник обвит плющом. Красиво.

– Ты кто?

– Не знаю.

– Как зовут?

– Не знаю…

– Где живешь, адрес помнишь?

– Не знаю.

Выполняю указание начмеда, разобраться в причинах амнезии: невропатолог, психиатр, травматолог, компьютерная томограмма. Ага, сейчас. Выяснить, кто она такая, – дел на час, никакого труда не составит узнать, кто делал татуировку, делал мастер, а их в городе не так много. И наверняка подобного клиента запомнил. Делать мне больше нечего. Видали мы истеричек, захочет жрать – заговорит.

Вечером попросила пить, пожалуйста, повторяю вопросы.

– Ты кто?

– Аня.

– Где живешь?

– Псковская область, деревня Марьино.

– А тут чего делаешь?

– К жениху приехала, замуж…

– Адрес давай, телефон. Пусть забирает. Ты работаешь?

– Сейчас нет.

– Слушай, это уже личный вопрос, а откуда у тебя деньги на татуировку? Тут, грубо говоря, не меньше сотни тысяч вложено.

– Свекровь дала.

– На…?

– Ну как, она не хочет, чтобы ее сын на провинциалке женился. Хочет, чтобы я хорошо выглядела, как современная питерская девушка.

– А твой будущий супруг в курсе? Не удивится, когда увидит тебя всю разрисованную?

– Не знаю. Мы хотели сделать ему сюрприз, ему должно понравиться.

– Ну-ну. Боюсь, твоя будущая свекровь не пожалела сотню тысяч, чтобы вашу свадьбу расстроить. Тонко придумано, ничего не скажешь.

Обидно, кинули, развели как последнего лоха. И главное, кто, обычный дежурный хирург. Звонит:

– Тут дедушка у нас, нормальный дед был, сошел с ума. Посмотри, может, возьмешь? Хороший дед, домашний, ухоженный.

– Точно был нормальный?

– Да клянусь, мы его завтра выписать собирались. Ты прикинь, в семьдесят семь лет он еще работает. Сегодня бы отпустили, но он больничный попросил, завтра оформим.

Дедушку удалось найти в соседней палате.

– Здравствуйте, давайте знакомиться.

Называет фамилию, имя, адрес. Все правильно.

– А где вы находитесь, знаете?

– В городе.

– А точнее?

– В большой организации.

– Тоже правильно. А чем организация занимается?

– Точно не скажу, но похоже, что утилизацией бытовых отходов.

– Может, не бытовых, а биологических?

– Может быть, я в этом слабо разбираюсь.

Спрашиваю хирурга, в чем безумие-то у дедушки. Только в том, что он в мусоре не разбирается?

– Да нет, он по отделению гуляет, совсем потерялся. Возьми, места у тебя есть, а то у нас сегодня как бы корпоратив, сам понимаешь, кто его ловить будет. Утром заберем, обещаю.

– Да и у вас с местами не проблема. Хорошо, возьму, но только в честь праздника.

Наутро рассказываю начмеду о внезапном помешательстве дедушки, про его сравнение с фабрикой по переработке мусора. Начмед смотрит с недоверием:

– Вчера, да? Вот так резко сошел с ума? А не его ли мы на прошлой неделе всей больницей отлавливали, когда он в одних трусах дошел до остановки и сел в автобус? Я им сказал, зовите психиатра, отправляйте его в дурдом. Родственники его домой забирать не собираются, на черта он им такой нужен. За неделю ничего не сделали? Вот теперь, будьте любезны, сами психиатру звоните, вызывайте «Скорую». А если его из психушки вернут, то не знаю, как вы теперь от него отделаетесь. Так что провели вас, уважаемый, нашли кому верить.

Начмед:

– А что у больного с глазом?

– Ну это пример дарвиновской эволюции…

– Короче!

– Так рассказываю: давно известен факт, если человек внешне чем-то напоминает известную личность, то со временем сходство все более увеличивается. И роль в этом играет не только субъективный фактор, стремление самого индивидуума усилить сходство, но и факторы природные, влияние окружающей среды. Наблюдаю подтверждающий пример человеческой эволюции, своего рода дарвиновской конвергенции признаков организма.

Года три назад гражданин проходил у нас курс лечения от алкогольного психоза. Документов при поступлении при себе не имел. Пока шла борьба с голосами, он представлялся одновременно Витей, Вовой и дядей Лешей, и в результате был зарегистрирован как неизвестный. Организм внешне отдаленно смахивал на Питера Фалька, за что и получил рабочее название лейтенант Коломбо. Не хватало только одной детали, оба глаза были на месте, но при необходимости проблема решаема. На третий день Коломбо смог сообщить свое имя, адрес, был опознан супругой и выписан.

Сейчас пришла пора в очередной раз отдать долг белой горячке. За прошедшие годы в его жизни произошли события, в частности, в правый глаз его укусила собака. Как и за что, пока загадка. Оторван кусок верхнего века, и глаз приобрел способность к самостоятельному независимому движению. Правда, по мнению окулиста, зрение сохранено. Пока самого его об этом спрашивать рано, товарищ занят. В данный момент он представляет себя пилотом трактора, кем, собственно, и является в жизни, постоянно резко дергая рычаги управления так, что срывает с рук кожу. Но руки к воображаемым рычагам, точнее – к кровати, привязаны намертво. Очень грубо просит не отвлекать от работы даже на еду, впереди труд, целое непаханое поле.

Племянник приходит навестить дядю:

– Я могу его увидеть?

– А смысл? Он вас все равно не узнает.

– Что с ним?

– Горячка белая. Пить надо было меньше.

– Вы знаете, он последнее время так боялся попасть в вашу больницу, наслушался от друзей всяких ужасов. Поэтому и пил.

– Логично.

В пятницу вызывает главный врач. Высокая честь. В кабинете посетители, судя по рожам – пришли жаловаться.

– Итак, это вы сказали родственникам, что дедушка пролежит у нас не меньше недели?

– Сказал, что это в лучшем случае. Только он пролежал меньше. А граждане ровно через неделю и пришли, спросили, а можно ли дедушку забрать домой?

– Ну и что вы им ответили?

– Сказал, что давно пора, он еще во вторник скончался. Телефон свой никто из них не оставил, так что сообщить не смогли. А в чем проблема?

– Вот, проблема. Жалобу на всех вас написали, что родственника отправили на вскрытие без их согласия.

– Не знаю, дедушка не отказывался, а от них никаких заявлений не поступало. Начмед историю на вскрытие подписал, все вопросы к нему. В следующий раз пусть заранее отказ от вскрытия пишут, лучше при поступлении в больницу.

Диалог врача с пациентом. Врач:

– Коль, а ты чего такой желтый? Сколько уже дней не просыхаешь?

– Неделю.

– Может, отравился? Дерьма какого выпил?

– Нет, только водку пили. Хорошую. В магазине покупали. И название у нее правильное – «Путинка».

Парню повезло отбывать срок вместе с профессиональным татуировщиком, вместо традиционного, про родную мать, латынь: Человеку свойственно ошибаться.

– Это ты про себя или про своих родителей?

– Это вообще-то латынь, ептыть. Это вообще, бля, про всех.

– Понятно, что латынь. А перстень чего с кожей срезал, чтоб о своей ошибке не вспоминать? Один черт понятно, что за перстень был. Наверняка козла опущенного. Или скажешь, что тебе его по ошибке накололи?

Начмед:

– А что это за печать у больного на груди? РЕАНИМАЦИЯ. Кто поставил?

Это наши, еще в прошлый раз. Вчера снова прилетел, ангелочек, долго порхал по палате, никак не давался в добрые руки. На вопрос: «Ты кто?» так и представляся: «Я ангел!» А имени, под которым живет среди людей, так и не сказал. Какой-то добрый спайс, ангелами еще себя никто не называл. Но зато видно, явно наш ангелочек, недавно посещал нашу фабрику здоровья, на груди еще сохранилась печать отделения. Краска для маркировки белья, не смывается месяц, а то и больше. А ангелы мыться не любят, так и летают с печатью на груди. Это удобно, сразу понятно – наш, не надо оформлять как неизвестного. Кто соберет на груди три печати, получает бонус: сутки на ИВЛ в ясном сознании. Будет время подумать, стоит ли попадать снова. Редко, но иногда помогает.

Докладываю случай:

– Огнестрел, суицидная попытка, травматический пистолет. Пуля, пробив височную кость, не нашла пути наружу, застряв внутри у противоположной стороны черепа.

– Выживет?

– Шанс есть, хотя лучше бы этого не делать. Судя по направлению канала, пуля прошла через обе лобные доли, если выживет – то будет очень веселым человеком. С головой-погремушкой. Доставать пулю невозможно, не долбить же череп с противоположной стороны раны. Может быть, потом, хотя вряд ли. Жаль, мальчик хороший, наверное, не был уверен в эффективности травматики и предвидел возможную трепанацию. Перед тем как выстрелить себе в висок, с утра подстригся наголо, за что ему огромное спасибо.

– Этот интересный человек вчера гулял по поселку. Пока не закончил прогулку в приемном отделении. На вид – лет сорок, вид самый обычный, повседневный костюм, кепочка. Напоминает слесаря-интеллигента. Из ушей и носа торчат клочки ваты.

– Зачем уши заткнул? Если болят, то не ко мне, к ЛОРу.

– Не, не болят. Черти в них лезут.

Это уже интересно.

– А что за черти?

– Да разные, мелкие. Бесы. Точно бесы. А через уши и ноздри прямо в мозг. Самый короткий для них путь. Мозг рядом.

– Ну тогда рот заткни ватой. Рот тоже близко к мозгам.

– Нет, через рот они не лезут. Изо рта один путь – в жопу. А вот в мозг – только через нос и уши.

Резонно, с логикой не поспоришь.

Ночь. Две подружки-маргиналки лет по 25 встречаются в приемном отделении.

– Привет! А ты чего тут?

– Да вот привезли. Бухала, бля. Сердце… А ты чего в таком прикиде?

– А я обсадилась. Опять в реанимацию залетела. Вот, выписывают. Расписку им написала. А мать, сука, прикинь, вчера все мои шмотки забрала, так этот козел мне обоссанную простыню дал, говорит, хочешь домой – иди в чем есть.

– А как доедешь?

– Ерунда, такси вызову, отвезут.

Забавные подружки, жалко расставаться, хотя тебя и называют козлом.

– Роза, ты лучше мой график запиши. Я в следущий раз третьего числа работаю, приезжай, буду ждать. Мы с тобой славно скоротаем времечко. Да, и пора уже запомнить, что «расписка» пишется через А, а «претензия» через Е.

Начмед с серьезным видом разворачивает кардиограмму, смотрит. Понимает…

– Да… А товарищ-то у вас на ногах инфаркт перенес. Или вы опять не согласны?

– Согласен, что перенес. Только выражение «перенес инфаркт на ногах» тут не подходит.

– Это почему? Он ни к кому не обращался.

– Видите ли, у человека всего одна нога, правая. Левую он потерял еще в молодости. А сказать «он перенес инфаркт на одной правой ноге» будет звучать как-то не совсем корректно.

Двадцать первый век, три дня назад беседовал с современником. Собеседник, этот самый желтоглазый гость из Республики Беларусь, упившийся до судорог.

– Раньше судороги были?

– Да ты чего, никогда. Эпилепсия была, с детства была, а судоргов не было.

Пауза, у товарища очередной припадок, ждем сознания.

– Чем нибудь лечились?

– А как же! Только вы смеяться будете, все смеются, я потому не рассказываю. Меня к колдуну водили, заговор.

– Это пусть врачи смеются, но мы-то с вами люди серьезные, мы-то понимаем, что при падучей заговор – первое дело.

– Во, точно! Сразу видно: понимаешь, не то что эти, – показывает пальцем на терапевта. – А еще мне надо каждый день уголек завернуть в лист лопуха и под подушку на ночь. А потом с утра его зарыть в огороде.

– И как, помогает?

– А то! А к врачам я не хожу, что толку? Они мне только пить запрещают. Но я ж не то что Петька. Это друг мой, вот он пьет. А я не, я только раз в день.

– Ну вот и допился до судорог.

– Не, это не от водки. У меня сейчас лопушка нет, потому трясёть меня. Щас весна, будут листья, будет хорошо. Я пойду, а?

– Иди на отделение, лечись.

Ну а через три дня у нас, в реанимации, как положено. Человек третий день утверждает, что в Белоруссии есть военно-морской флот. И он на нем главный, поскольку он – мичман. Я не знаю, есть флот у Белоруссии или нет. А вдруг это не бред и мы зря на него галоперидол переводим?

– Вроде есть флотилия.

– Флотилия не то, человек грезит океанскими просторами, флотом открытого моря.

Начмед с утра:

– Как вы посмели больную домой отпустить? Почему не отправили в сумасшедший дом? Объяснительную… быстро, вы мне за это ответите!

– Успокойтесь, убежала и убежала, у нас не тюрьма. Я ее привязывать не имею права, психиатр приходила, написала, что она нормальная. А суцицид – личное дело каждого гражданина свободной страны, так же как и свобода передвижения. Ловить ее я не собирался.

– Я ей сейчас позвоню, она заключение перепишет, а вы мне за это ответите.

– Поздно, я на всякий случай ксерокопию сделал, вот. И на электронку самому себе скинул. И не волнуйтесь, дома она, я звонил.

– А кто ее из больницы голую выпустил?

– Охрана выпустила. Там такой дебил на вахте сидит, ну знаете…

– Ну хорошо, с ними я еще разберусь, а как же она, интересно, без одежды до своего поселка добежала?

– Не вопрос, подвез кто-то, чего голую бабу-то не подвезти, вполне могла расплатиться по дороге, на роже ж у нее не написано, что имеет ВИЧ, а сказала, что из нашей больницы убежала, так и бесплатно довезут. Люди же понимают, от нас надо бежать. Плохо, что тапки у доктора из шкафа сперла, вот за это она ответит, если не вернет. Вы мне лучше объясните, как позавчера у вас парализованный дед с нервного отделения убежал? Только-только его сняли с аппарата, только перевели. Еще трахеостому не вытащили, а вчера его «Скорая» нашла за двадцать километров.

– Где?

– На местном кладбище, на чьей-то могилке лежал. Верной дорогой пошел, конечно, но люди помешали, в «Скорую» позвонили, вернули. Дед в коме, и то понимает, бежать отсюда надо. Вот как он там оказался? Выясняйте.

– Какой такой дед? Почему мне не доложили?

– Расстраивать, наверное, не хотели. Вон он, теперь у нас лежит, снова на ИВЛ. Да что паралитик, если у нас даже из морга труп исчез, ожил, понимаешь ли, замерз. Да еще прихватил с собой костюмчик, снял с покойничка. Родня наутро пришла за телом, а тут такой конфуз, труп без одежды. Сами тогда бегали, успокаивали, чтобы скандала не было. Или Федю вспомните, хорошего человека. С болезнью Альцгеймера. Почему, он как только поступит, сразу убегает, и все время его находят километров за пятьдесят? Чего он там забыл? Как он туда в одних носках добирается и зимой, и летом? И те надеты на руки, жена говорит, ладошки у него мерзнут, он все время так носки носит. Хотя ладошки у него скорее болят, он ими так и хлопает с утра до вечера. А тут подумаешь, здоровая двадцатипятилетняя баба. Убежала и убежала.

Направление «Скорой помощи», как всегда, лаконично. Неизвестный мужчина около 30 лет: ДТП. ЗЧМТ, УГМ. Ушибленная рана и гематома лобной области. Запах алкоголя. Обстоятельства травмы: водитель легкового автомобиля. Со слов очевидцев, выйдя из машины, в течение получаса бился лбом о капот.

Зачем???

Утро на работе, в ожидании прихода начмеда коротаю времечко за телефонным разговором. Какой-то коллектор ищет человека, работавшего у нас пару лет назад. Не вникая в суть, поддерживаю беседу. Увлекшись разговором, даже не замечаю, что начмед давно стоит в дверях, прислушивается:

– Интересно, это вы с кем так беседуете?

– Да какой-то козел звонит, говорит, что из коллекторского агентства, кто-то указал наш телефон в качестве служебного. Угрожает еще, говорит, работать не дадим, будем звонить каждые две минуты.

– А… А я-то думаю, кто звонит? Просто за пять минут вы произнесли только два существительных, блядь и, извиняюсь, хуй. Я слышала, вы в отпуск собираетесь? Билеты уже купили? Вот и езжайте, чтоб месяц я про вас даже не слышала.

Пятница, с утра начмед недоволен:

– Вы объясните мне, что вы по ночам делаете с людьми? Вчера нормальный человек был, а что за чучело вы мне сегодня показываете? Приличный был вроде человек, работает, написано – директор комбината. Как же так можно допиться?

– Можно.

– Да даже если месяц он пил, у него что, на следующий день начнется белая горячка? Да никогда не поверю!

– Бывает…

Не рассказывать же все как было. Как мужичок поступил с кровавой рвотой, как два человека его держали при гастроскопии, а третий придерживал доктора. Как удивительной доброты санитарка всегда найдет нужное слово, чтобы приободрить человека. А нервишки у мужичка расшатаны месячным запоем, но лишения переносит стойко. У нас не Белгород, у нас человек жестко фиксируется сразу, никто не позволит организму махать своими конечностями при процедурах. А процедур много, и каждый сможет выбрать свою. Промывание желудка – раз, это мое, это я люблю. Катетер в вену – два, уступим клиническим ординаторам, им тоже надо учиться. Ждем, выдержит ли разум экстренную гастроскопию? Если да, есть шанс обойтись без психоза. Ночь, но специалиста долго ждать не пришлось, набрав номер его мобильника, приготовились выслушать его мнение обо всех, о каждом в отдельности и о поступившем алкаше. Немного удивились, услышав звонок телефона в его кабинете. Оказалось, уставший доктор накануне решил переночевать на работе, прямо на своем процедурном столе. Хотя, судя по запаху, никакого решения ему искать не пришлось, решение пришло само. Надев на него кровавый передник, потащили в реанимацию вместе с его тележкой. Это труд, доктор весит далеко за сотню. Несмотря на свой вид, человек добрый. По дороге честно предупреждает:

– Посмотреть могу, но записать – извините, завтра, если, конечно, напомните.

Разум не содрогнулся даже от внешего вида прибывшего доктора. Проворчав:

– Ну и зачем будили? Тут же явный варикоз, кровь черная. – И со словами: – Не могли сами, что ли, зонд Блэкмора поставить, без моего осмотра? – доктор пошел к себе отмывать гастроскоп от крови. Вышла заминка, за зондом пришлось идти на пятый этаж.

Мужичок просит сделать паузу:

– Развяжите, пожалуйста…

Санитарка, не очень сложная баба, проще говоря, дура, решает успокоить:

– Лежи! Я слышала, к тебе еще какой-то Блэкмор прийти должен. Говорят, теперь его очередь.

Кто не в курсе, зонд Блэкмора – инквизиторское устройство с двумя баллончиками, предназначенное для остановки кровотечения из вен пищевода. Раздутые баллончики пережимают расширенные вены. По своему принципу изделие мне чем-то напоминает старинную железную деву, с той лишь разницей, что та сдавливает человека снаружи, а раздутые баллоны зонда изнутри. А если их наполнить водой, а не воздухом, по эффективности зонд Блэкмора оставит ее далеко позади.

И все. Разум не выдержал ожидания предстоящей встречи с каким-то Блэкмором. Белая горячка опередила, зонд пришлось засовывать в ноздрю абсолютно безумного тела.

Семья таджиков, интересные люди:

– Доктор, как она? Глаз открила?

– Нет еще, спит.

– А у нас муфтий знакомый есть. Можно он ей по телефону молитву прочитать? Вы трубку к ее уху приложите, она слушать, поможет, да? Я звониль, он сказаль: может.

– Да ты чего, это ж грех, голос человека по телефону слушать. Аллах не велит.

– А можно мы святой воды из вашей церкви принесем, покропим ее?

– Вы чего, совсем ох…ли? Какая святая вода? Ты мне еще сюда шамана приведи, есть тут один, могу посоветовать.

– Зачем шаман? Мы муфтий хотим молитву по телефону читать.

– Идите вы… Приведете муфтия, пропущу, пусть молитву прочтет, нет – идите.

– Он нас далеко. А ви нам позвоните, когда она глаз откроет, ми должен бить рядом…

День не задался, с утра пришлось думать. В поликлинике бабуля, увидев человека в белом халате, обратилась с вопросом. Бабуля такая не очень сложная, явно из местных. Спрашивает:

– Милай, а скажи-ка, а где мне найти мудасёра?

– Кого-кого? Да в принципе тут таких много…

– Не, мне тут один мудасёр нужен. Хирург.

– Ну не знаю, хирурги сейчас на третьем, спросите там.

Бабуля топает наверх по лестнице. Интересно, как-то раньше не встречал я такого слова в русском языке, отстаешь, думаю, отвыкаешь от общения с коренными носителями. Смысл-то слова понятен, догадаться не сложно, да и чего скрывать, много у нас всяких тряхомудов и прочих мудозвонов. И среди хирургов, и среди прочих специалистов. Наверняка и мудасёр какой-нибудь попадется. Но чтоб просто так кого-то называть открыто, пусть даже заслуженно? Наверняка жаловаться пошла, ведьма старая, видно, круто обидел ее хирург. Размышляя о нюансах, отличающих мудасёра от мудозвона, вспомнил, а вроде есть такое арабское имя Мудасер или как там оно пишется правильно, но откуда ему взяться в сельской поликлинике?

Только к вечеру, пытаясь насосать из истории болезни максимум информации о дедушке, который в ответ на все вопросы произносил только одно слово: «Да!», в направлении на госпитализацию наткнулся на личную печать врача. Печать расплывчатая, но читабельна: Мунтасер Адельм Абу Хасира. ВРАЧ.

В общем, бабка засрала мозги на весь день со своим мудасёром. Пусть учит арабский, произносит правильно, пригодится. Докатились и до нас.

– Бабушка замечательная, симпатичная, несмотря на наше интенсивное лечение, почти оправилась после инсульта, сохранив ясный рассудок. Все мечтали о ее выписке, что для их отделения случай вообще редкий. Обычно после инсульта больные в реанимации остаются до самого конца. И вдруг на очередном обходе бабушка заявляет:

– А ко мне сегодня маленькая собачка приходила, пописала на пол и ушла…

Естественна и понятна реакция начмеда:

– А ну-ка психиатра, без его консультации не выписывать!

Бабушка повторяет консультанту историю про маленькую собачку. И нетрудно догадаться, куда едет бабушка продолжать курс, вначале в отделение психосоматики, а потом в сумасшедший дом. И никто не признался, что работает у них доктор, затраханная кучей совместительств, которая бегает с дежурства на дежурство по трое-четверо суток подряд. А собачку оставить не с кем, приходится брать с собой на работу. Днем собачка сидит в сумке, в шкафу, умная собачка, сидит тихо, понимает. Вечером выпускают погулять…

Есть вещи, которые раздражают даже меня. Первая – человеческий идиотизм. Вторая – застарелый фимоз у татарина. Их сочетание приводит в бешенство. Докладываю с утра:

– Больной Гайнутдинов, известный, тромбоэмболия легочной артерии, третьи сутки на ИВЛ, из нового: ночью перенес клиническую смерть, остановка кровообращения, асистолия в течение десяти минут. Реанимирован, восстановлен собственный ритм, гемодинамика стабилизирована. Спит. Но, похоже, отказали почки. К тому же есть проблема. Контролировать диурез мы не можем, из-за фимоза не удалось поставить мочевой катетер. Попробуем пригласить уролога, если у него не получится, придется накладывать эпицистостому.

Начмед:

– Кошмар какой, мне его жена каждый день звонит, интересуется. Если что, она не переживет. Хотя я знаю, он ее давно, извиняюсь, затрахал своими болезнями.

– Да, у нас такое же мнение сложилось, немудрено затрахать, имея такой фимоз. Она приходит каждый день, спрашивает, жив или нет, и уходит.

– Хорошо, лечите.

Клинический ординатор тоже хочет принять участие в обсуждении, высказать представление:

– А почему у него почки отказали?

– Больные у него почки, после реанимации отказали, по принципу где тоньше.

– А это из-за фимоза? А разве у татарина может быть фимоз?

– Может, если не сделано обрезание! Как вы думаете, зачем обрезание делают? Чтобы почки лучше работали. В жарком климате это необходимо, воды мало, жарко, потеют, чтобы моча не застаивалась, делают обрезание.

– А, понятно… А можно посмотреть?

– Да пожалуйста, любуйтесь.

Трое проверяющих из госнаркоконтроля копаются в отделенческом сейфе. Смотрят. Правильно ли списываются наркотики, правильно ли хранятся, работает ли сигнализация. Замечания – на листочек, смотрю, уже начали заполнять третий. Ребята выглядят сильно, классический образ бойцов невидимого фронта, если не открывают ртов. С первыми словами образ моментально тает:

– Почему? Не положено!

Других слов нет.

В ординаторскую заглядывает морда приятеля-хирурга:

– Слышь, Сань, дай мне пару ампул наркоты. Какой-нибудь, чтоб собаку усыпить минут на десять. Мне у нее надо бородавку срезать!

Бойцы замирают с открытыми ртами, не находя подходящих слов. Выталкиваю хирурга в коридор:

– Ты чего, охренел? Не видишь, кто пришел?

– А кто это? Да мне только две ампулы, я пустые принесу, ты же знаешь.

– Потом, исчезни…

Возвращаюсь обратно.

– Почему вы ушли, оставив открытым сейф? Кто это?

– Да не обращайте внимания, это больной у нас лежит, он сумасшедший.

– Не положено. А теперь проверим, через сколько минут приезжает наряд при срабатывании сигнализации.

Давит на красную кнопку. Знаю, что наряд не приедет, сигнализация давно сломана. Но это уже не мои проблемы.

Пусть возразят, но на свете много замечательных людей, желающих доставить радость окружающим и в меру своих возможностей поблагодарить тебя за твой труд. Исключительно ради таких и стоит работать. Перед глазами пример, человек не поленился взять перо, написать в инстанции: Хочу поблагодарить сотрудников отделения реанимации, а также лично… перечислены фамилии, есть там и моя, за то, что меня поставили на ноги и отправили лечиться в психиатрическую больницу номер 3. Я там научилась делать кефир… Дальше идет список приобретенных полезных навыков и в конце: прошу наградить, отметить, объявить. Комитет наверняка оставит просьбу неудовлетворенной, но разве дело в этом? Лучшая награда – простая человеческая благодарность за хорошо проделанную работу.

Весна затянулось – плохо. Народу не угодить, народ хочет тепла. А по мне – пусть лучше дождь, селяне сидят по избам, в больнице тишина. Разве что кого-то «Скорая» подберет из лужи. Было как-то жаркое лето, в конце 90-х, поступал сплошной тепловой удар. А как лечить? В палатах температура 42, как и у перегревшихся на солнышке. Горячие тела не остудить. Но выход нашли, стали по старинке обтирать кожу водкой. Аромат в реанимации стоял восхитительный. У всех родственников просили – приносите, литр в день, остатки вернем, пить не будем. Люди несли.

Жаль только было одного дедушку. Привезли его, уже не помню с чем, помню одно: с маразмом. Обжился дедок на коечке, осмотрелся, глядь, а рядом, на соседней тумбочке, стоит бутылочка с водочкой. Значит, так надо, значит, оно входит в комплекс лечебного питания. Старая закалка подсказала: раз стоит – надо пить. Дедушка схватил пузырек своей ручонкой, припрятал под одеялом, и из горлышка высадил все полкило. Деду хватило. Потом возмущалась родня: «Как так? Откуда в справке о смерти слова: “содержание спирта соответствует средней степени алкогольного опьянения”? Дедушка не пил!» Грозили скандалом, с трудом удалось успокоить: «Ну вы что, считаете, что мы его тут перед смертью напоили? Да подумайте сами, полный бред».

Интересные люди, и имена у них интересные: Гога Матросович. Естественно, цыган. Пусть не барон, но все равно каждый член табора считает долгом позвонить, поинтересоваться здоровьем соплеменника:

– Это брат звонит. Слушай, как там наш Матросович?

– Я по поводу Михай звоню, я дядя, из Москвы приехал!

Каждые 10–15 минут. Сначала пытаешься вежливо намекнуть, что столь частые звонки нежелательны:

– Ну не надо так часто звонить, мешаете работать! Сообщаю, что на сегодняшний день вы исчерпали лимит телефонных звонков. Да идите вы в жопу со своим Матросовичем!

Но к вечеру не выдерживаешь, и на любой телефонный звонок отвечаешь голосом автоответчика:

– Вы позвонили в отделение реанимации. Для соединения с дежурным врачом нажмите цифру один. Если вы хотите побеседовать с заведующим отделением – нажмите два. Если вас интересует состояние здоровья Михая – повесьте трубку. Пи-пи-пи…

Странно, но многие вешали. Но не все. Очередной звонок. Только начинаешь сообщать, что «вы позвонили в отделение…», перебивает какой-то старушечий голос:

– Ну что за черт… Опять робот. Куда ни позвонишь, везде робот. Слушай, робот, ты мне лучше скажи, как там мой сынуля, Васечка Шмаков.

– Стабильное состояние, завтра переводится.

– Ой, ну спасибо тебе, робот, я завтра приеду.

Ну вот никакого уважения к роботам-автоответчикам.

Читая выписку из истории болезни, думаешь о хрупкости человеческой жизни. Дедок под 80 лет, пару месяцев пролежал в институтской клинике. Обследован серьезно, поставлена целая куча диагнозов. Оно понятно, возраст. Сердце, почки, легкие, куда ни копни – найдешь тяжелую болезнь. ИБС, астма, хроническое легочное сердце, системный амилоидоз, цирроз печени, сахарный диабет. Целый список. Каждая может свести в могилу, а в совокупности страшно представить, как дед еще жив. Дальше перечисляются сопутствующие хвори, всякая мелочь типа остеохондроза, тугоухости и катаракты. И совсем уже скромно. На последнем месте стоит диагноз: перелом полового члена от 3 марта… И вот что не могу понять, даже представить, как, находясь в стационаре, за неделю до выписки полулежачий дед смог заработать последний из сопутствующих диагнозов? Искалечила супруга, приревновав к какой-нибудь из медсестер? Деда от легочной гипертензии лечили виагрой, и он увлекся, экспериментрируя с покладистыми медсестрами? Засунул конец в утку и сломал, свалившись с кровати, опять-таки после виагры? Способ лечения практикуется, но в описании проведенной терапии ни виагра, ни прочие хреноподъемные препараты не указаны. Сам дед уходит от темы, хотя вполне еще в здравом рассудке, несмотря на то, что пребывает в септическом шоке.

Но самое главное, если придется писать посмертный эпикриз, а вероятнее всего, придется, то последний диагноз, по идее, надо вынести на первое место как основной. Именно травма явилась причиной задержки мочи, пиелонефрита и уросепсиса. Жаль деда, но, видно, судьба – болеть годами, а умереть от пустяка.

Нет, жалко увольняться, расставаться с родными пациентами. Где еще встретишь таких, как у нас? А встретишь везде. Например, неожиданно в аэропорту Рима мелькает знакомая рожа.

– Серега, ты?

– Ну я.

– Хорошо выглядишь, если не пьешь.

Знакомы мы лет десять, давно перешли на «ты».

– К мамаше в гости?

– К ней, еб… А ты чего тут?

– Да я просто так, посмотреть.

– А, тоже дело.

Вспомнили историю знакомства, последнюю встречу.

– Привет, Серега! Опять к нам? Снова голоса?

– Нет пока, нет голосов, но будут, куда они денутся. Придут.

– А сколько бухаешь?

– Почти два месяца.

– И что пьем?

– Медовуху.

– Это ж сколько ее надо выпить, чтобы почки отвалились? Сколько в медовухе градусов? Десяток?

– Не знаю, как у вас, у меня лично у дома в ларьке продается медовуха – сорок. Так и написано: медовуха, сорок градусов.

– Эх, Серега, Серега… Сдохнешь ведь. Сестре скажи спасибо, как узнала, прилетела из Италии. От говна тебя отмыла, в больницу привезла, переживает.

– Правильно, пусть чаще приезжает, не хер Родину забывать.

– Так ты у нас патриот, Серега? У тебя вроде вся семья давно в Италии, а ты чего к ним не хочешь? Не хочешь быть, как тебя там, Жирков? Не хочешь быть синьором Серджем Жирконелли? Или не зовут?

– Зовут, только ну их на х…, эту блядскую семейку. Сеструха не могла себе русского мужика найти, вышла за итальянца, на тридцать лет старше, за полтос ему уже было.

– Ну если он бухает поменьше тебя, то, может, и в полтинник мужик ничего?

– Да хер там не пьет. Приезжал, так не просыхали тут с ним. А маманя-то моя, блядь, нашла там себе бойфренда, евонного брательника-близнеца. Теперь один братан сеструху жарит, а второй маманю. А кто кого, хер поймешь, они на одно лицо.

– Ну ладно, а обосрался-то зачем?

– А ты как думаешь? Черти. Они хоть и маленькие, но страшно, вон они, на потолке.

– А ты говоришь, пока никаких видений.

– Это ты про голоса спрашивал, голосов нет. А черти уже второй день. Думаешь, я бы иначе к тебе приехал?

– Ладно, Серега, давай дружить. Иначе привяжу, как твоего соседа, дня на три.

Звоню психиатру:

– Слушай, не зайдешь? Тут у меня один товарищ лежит, говорит, что ему психиатр какие-то таблетки прописал. Требует. И взгляд у него какой-то мрачный, суровый такой взгляд.

– Ну так я его хорошо знаю, он у меня на принудительном учете состоит.

– Тогда, если не секрет, с чем и можно ли его на общее отделение переводить?

– Он нормальный, он просто дебил. Не опасен, так что можешь переводить, только предупреди, чтобы с ним поласковее, чтоб не спорили.

– А с чего это просто дебил будет у тебя на учете состоять? Чего он натворил?

– Он соседа убил…

– Как убил?

– Ну как, не понравился ему сосед. Конкретно, ножом убил, если тебе это интересно. Зарезал.

– И что, по 105-й он всего лишь только на учете состоит? Да я с удовольствием буду к тебе раз в неделю приходить за таблеточками. Буду самым лучшим пациентом.

– Да нет, он год в психушке полежал. А сейчас он тихий, так что переводи его смело.

– Нет, ты все-таки зайди, оставь запись. Мало ли кто ему в палате не понравится. Заодно расскажешь, как за 105-ю так легко отделаться. Очень надо, есть люди, ради которых я и на два года в психушке соглашусь.

Все усилия, вся работа, труд почти целых суток напрасен. Алкаш мучительно прощается с белой горячкой. Мужчина серьезный, положительный, трудится в охранном агентстве, к работе относится ответственно, даже порой чересчур акцентирован на своей деятельности. Веревки с трудом удерживают порыв сходить проверить посты, сменить караул. В конце недели притих, пора выпускать в люди. Но с утра должен ответить на главный вопрос: «Ты где?» Последние дни в ответ звучало:

– Я на работе!

Галоперидол. Вчера утром:

– Я в дурдоме!

Прогресс, человек уже в медицинском учреждении. Надо развивать успех. Весь день занимаемся спортивным ориентированием, заучиваем ответ:

– Запомни, ты в больнице, ты в реанимации. Повтори.

– Я в больнице, я в реанимации.

– Молодец!

К вечеру практически уверен в успехе, отвечает сразу, четко, не дожидаясь вопроса, достаточно взять в руки шприц.

Утро. Начмед:

– Где вы находитесь?

– Я в дурдоме. Я тут работаю.

– А простите, а кем?

– Санитаром-психологом.

– Хорошо, лежим до завтра.

И весь мой курс обучения псу под хвост. Обидно.

Решил, что завтра после работы напьюсь, точно напьюсь, терпения уже нет. Скорей бы утро. Час, целый час, больше, пытаюсь добиться от местной селянки ответа на вопрос, что произошло с ее мужем, сорокалетним диабетиком. Простой вопрос, простейший, заданный на понятном языке людям:

– Пожалуйста, ответьте, ваш муж такой долбоеб всю жизнь или это случилось с ним только сегодня?

– Доктор, а что с ним? У него ведь диабет.

– Я знаю, что у него диабет. Я знаю, что у него был кетоацидоз. Но сахар сейчас нормальный, ацидоза сейчас нет. Я не могу понять одного, почему у него голова на место не встает и почему, кроме как «пошел ты на хуй», я от него других слов не слышу. Вы мне скажите только «да» или «нет», он вчера, вчера он нормальный был?

– Я не знаю, я вчера была на работе, я пришла, а он сидит на кухне, читает. Я ему все время говорю, не читай ты так много, тебе вредно читать. У него же инсульт пять лет назад был.

– Знаю, что был у него инсульт, ну и что?

– Ему же нельзя после инсульта мозг нагружать, а он читает. Вот все от этого. Его дядя, когда инсульт перенес…

– Меня не интересует его дядя. Когда вы от него нормальные слова слышали, кроме «пошел ты на хуй».

– Это у него наследственное, я вам скажу, доктор, его покойная бабушка…

– Не надо мне про его бабушку, царство ей небесное. Меня интересует, не мог он вчера перебрать с дозой инсулина? Или не поесть после укола? Вы с ним вчера разговаривали? Может, он какое-то время вчера без сознания был?

– Нет, вчера не разговаривали, я же говорю вам, я весь день на работе была, пришла, а он читает. Знаете, у нас дома справка есть, там написано, что у него дырки в голове. Ему читать нельзя.

– Где?

– В голове у него дырки нашли в прошлом году, там так написано.

Пришлось выставить за двери: иди за справкой, срочно иди. Но приноси завтра, и не раньше 10, пусть новая смена побеседует. Про дырки в голове я уже читать не буду, читать вредно.

Никогда не был поклонником больничной кухни. Наш шеф-повар тетя Ира в очередной раз хворает белой горячкой. Второй раз за год, с начала января. Кажется, сегодня уже третий день, надо подумать, не пора ли выпускать в люди. Несколько простых вопросов, проверить способность ориентироваться.

– Привет. Ты кто?

– Ирка.

– Ты где?

– На пристани.

– Посмотри по сторонам, какая тут пристань.

– Нормальная пристань, пароходы тут приплывают, отплывают.

– Ты чего, дура, что ли? Где ты видишь пароходы?

– Да вон же стоит, разгружается.

– Ну хорошо, а что ты сейчас делаешь на пристани?

– Ну как что? Мы тут рыбой торгуем…

– Какой рыбой? Ты чего, рыбу с пищеблока воруешь?

– Я? Да ты чего? Да я ни разу! – В сторону: – Вовка, ты этому пидору рыбы не продавай, он говорит, я ее пизжу!

– Ладно, ладно, успокойся. Скажи лучше, обедать будешь? Поешь?

– Поем. А чего у нас на обед-то?

– Суп гороховый, говорят, вкусный.

– Тамарка, что ли, наварила? Сам ешь. Приятно тебе помузицировать, смотри не обосрись.

Интересно, в бреду, а понимает. Знает, что Тамаркин суп лучше не есть. Кстати, Тамарки, сменщицы и подруги, что-то давно не было, пора бы и ей у нас появиться.

Страна готовится к очередному знаменательному событию, к диалогу президента с народом. Народ готовится, заранее задает вопросы. Товарищ из Казани интересуется, его волнует: «Откуда вы берете столько сил, чтобы управлять такой огромной страной?»

Помнится, подобный вопрос я задавал человеку с должностью куда выше – царю всей вселенной. Как и положено при его статусе, он постоянно проживал в психиатрической больнице № 6, ходил в короне и раздавал подданным свои рисунки. На рисунках обычно изображался Кремль, состоящий из шестеренок. Я был удостоин аудиенции и спросил, а как вам удается управлять целой вселенной? Задумавшись ненадолго, царь ответил:

– А очень просто. Я беру поросенка, разрезаю его и смотрю, что налево, что направо. Так и управляю.

И в этот раз хочется услышать такой же вдумчивый и аргументированный ответ.

Звонит старый знакомый. Судя по номеру, звонит откуда-то из Средней Азии. Это он любит, – путешествовать. Выяснять, как его туда занесло, нет никакого желания. Да чаще всего он и сам не сможет ответить на этот вопрос, где он. Чистый туризм, путешествие ради самого процесса, а куда, не важно. Иногда, найдя в кармане старый посадочный талон, смотрит на него и удивляется: «Надо же, а я, оказывается, в Риге был…»

– Плохо, поговори со мной.

– Выпил?

– А ты сам-то как думаешь? Давай с тобой, по телефону. У тебя есть чего налить?

– Есть, только я на работе.

– А говорить можешь?

– Могу, пока тихо.

– У тебя что, как обычно, все без головы?

– Почему все? Один умный есть, смеется.

– А чего он смеется?

– Не знаю. Он уже двенадцать лет смеется. Все время, когда не спит. Наш старый клиент. Как двенадцать лет назад реанимацию пережил, так и ржет весь день. От радости, наверное, что тогда выжил. Послушай, сейчас я ему дам трубочку. Алексей, поговорите с моим товарищем, грустно ему.

Алексей отзывчив, берет телефон. Откашлявшись матерной тирадой, начинает хохотать. Из трубки слышен голос друга:

– Все, все, на х…, хватит, я перезвоню. Ну развеселил, пойду накачу.

Я раньше удивлялся, почему так часто в больнице отключают свет. Теперь понял.

Пресса пишет. В Ленинградской области ликвидируют последствия урагана. Упавшая сосна висит на проводах и падает, естественно, на голову электрика. Неприятно, производственная травма, сломаны два шейных позвонка. Спинной мозг, к счастью, не поврежден. Руководство Ленэнерго мчится в больничку, предлагает любое содействие. Производственная травма, скандал никому не нужны. Успокаиваю:

– Пока все нормально, операция на данный момент не нужна, спинной мозг не поврежден. Но если вы хотите помочь, съездите в ортопедический салон, купите аппарат для фиксации шеи. В нем ему будет безопасней, сможем даже перевести из реанимации. У нас есть, но сами понимаете, не новый.

– Да мы не в курсе, мы того, не знаем.

Пишу на бумажке название: головодержатель жесткой фиксации. Слово «жесткой» подчеркиваю, говорю, обязательно из пластмассы, с фиксирующими винтами. Рисую на бумажке, как выглядит.

– Поняли?

– Понятно, чего тут не понять, сейчас привезем.

Жду два часа. На шею пока пришлось наложить гипс, прижав челюсть. Мужичок лежит, скучает, посасывает через соломинку манную кашу, проголодался. Прилетают руководители, привозят изделие из поролона.

– На хера ж вы его купили, тут же написано на этикетке: мягкой фиксации. Это только при радикулите. А я что просил? Жесткой фиксации.

– Ну мы ж не понимаем, мы сейчас привезем.

Жду еще часа три, привозят. На лицо прогресс, изделие пожестче, из полиуретана, с надписью: головодержатель полужесткой фиксации.

– Да на х… ж вы его привезли? Вот же, написано четко: ЖЕСТКОЙ.

– Дак там не было жесткой, какой был. А че теперь делать, уже все закрыто.

– Тогда до завтра будет лежать, завтра купите, привезете.

– Ну вы тогда ему отнесите передачку, пусть погрызет, он, это, любит чего-нибудь погрызть.

Протягивают пакет с яблоками, красивые, твердые, размером с дыньку.

– Слушайте, идите отсюда, идите, пожалуйста. Я же говорил, ничего, кроме воды, у него шея в гипсе, ему рта не раскрыть. Все, до завтра, увижу еще раз, честно говорю, огорчусь.

Забирают пакет с яблоками, уходят. Яблоки могли бы и оставить, козлы. Мы-то рот раскрыть можем.

В приемном отделении, не успеваю спросить у больного, «что вас беспокоит? что случилось?», как слышу в ответ:

– Да пошли бы вы все на хуй! Ходят тут, спрашивают, – и развернувшись, уходит.

А я думаю, спасибо тебе, незнакомый человек. Главный врач уже замучил своими криками: «Перевыполнили план! Будете лечить за свой счет!» А как отказать? Вот бы все больные так, только пришли, и сразу на хуй. Заводи, говорю сестре, амбулаторную карту, пиши – отказ от госпитализации.

Начмед сообщает:

– Жалоба пришла на ваше отделение, но такой еще не было. Трудящиеся пишут, загубили их родного человека в рассвете, можно сказать, сил. Ну понятно, разборки будут. Вины нашей нет в том, что помер насквозь прогнивший пятидесятилетний алкаш с циррозом печени и с белой горячкой. Какие-нибудь бумажные недоработки найдут, нервы помотают. Но суть не в том. Родня, не надеясь ни на справедливость, ни на минздрав, ни на правоохранителей, пишет: Мы знаем о солидарности медработников, на правду не надеемся. Поэтому наняли ведьму, и сейчас ведьма работает над наведением порчи на все ваше отделение и персонально на заведующего и причастных к гибели нашего близкого. Ведьма обещала, что у всех вас сгниют потроха, придет беда в семьи и случится еще много бед.

Прошла неделя, пока воздействия на себе не ощущаю, в случае чего у самого знакомых ведьм хватает, в случае наведения порчи – позвоню. Но придется писать ответ, что-то типа объяснительной. Не первый раз, напишем. Только надо немного подумать. А заодно подумать над вопросом: а зачем ведьму-то нанимать? Зачем наводить порчу на целый коллектив? Достаточно прислать одного эффективного менеджера типа нашего нового главного врача. И все. В отделе кадров растет стопка заявлений по собственному желанию, хорошо, если пишутся отдельно, а не целым отделением. Например, отделение рентгенологии закрылось, не осталось ни одного врача. И вроде бы наплевать, мне рентгенолог не особо нужен, надо – сам спущусь, посмотрю снимок. Но без описания рентгенограммы ни одну историю болезни страховая компания не оплатит. На это тоже наплевать. Но месяца через два зарплаты не будет, а это уже наши проблемы.

Работаешь всю ночь, а с утра даже как-то приходится оправдываться. На вопрос, почему пованивает от товарища бомжа, отвечаешь:

– Это же известный бомж Рома. Профессиональный собиратель грибов и ягод. Избитый вчера вечером, всю ночь провалялся у магазина «Пятерочка». Грелся. Почему грелся? Просто человек в отличие от всех нас более рационально использует полезные свойства пищи. Не только для питания организма, но и для его обогрева. Особенно нижних конечностей, а когда лежит, так и всего тела. Вот и лежал почти сутки, грелся. Обещаю, мы больше кормить его не будем.

Лучше выключать телефон на все выходные. Или купить еще одну СИМ-карту и никому на работе не давать номера. Стоило включить с утра, звонок от начмеда:

– Вы в курсе, что на вас жалобу написали? В понедельник мне на стол объяснительную.

– Первый раз слышу. А кто хоть написал?

– Жена вашего алкоголика, как его… Ну у вас там в углу лежит, с белой горячкой. Пишет, что вы ее не пропустили к мужу, нахамили.

– Да пошла она… Заявилась пьяная в дымину, кричит: «У меня муж тут уже пять дней один лежит, без женщины!» Я ей вполне вежливо объясняю, что он без вас не скучает, у него черти, а без женщины он прекрасно и сам справляется. Санитарок смущает, как только галоперидол отпустит, сразу включает кожаный движок, и вперед.

– А что такое кожаный движок?

– В понедельник напишу, в объяснительной.

Начмед с утра:

– Вы что, хотите мне сказать, что больной дошел до такого состояния просто от голода?

На кровати лежит мужичок лет 30, в последней стадии кахексии. Интересуется, понимает, что говорят о нем.

– Да, просто от голода. Вчера поступил в коме. Подлили водички, покормили, ожил. Вон, смотрит, даже на имя отзывается.

– Он что, один живет?

– Нет. Женат, брат с ними живет в одной квартире, вполне приличные люди. Просто он любит одиночество, когда пьет, запасается напитками и запирается в своей комнате. Говорят, месяц не выходил.

– И что родня? Вы говорите, нормальные люди? Какая же вонь там должна стоять?

– А он нужду справляет в баночки из-под «Спрайта», размер, сами видите, позволяет, может отлить в горлышко. И в окно выбрасывает. Я на всякий случай адрес записал, вдруг мимо придется идти. Правда, говорят, окна у них во двор, но я на всякий случай, чтоб под их окнами не проходить. Говорят, вчера перестал шуршать, родственники встревожились, дверь сломали, увидели это чудо, привезли к нам.

Под выходные отделение реанимации заполняетя неизвестными телами. Неизвестный номер один, неизвестный номер два… Смотрю, как отдежуривший доктор, сдавая смену, боясь перепутать больных, на ходу изобретает мнемонические приемы. Сонный бродит между кроватями, бормоча:

– Переправа, переправа, череп левый – череп правый.

Ремонт на работе – стихия и катастрофа. Особенно ремонт, решение о котором принято накануне вечером. Без плана, проекта, сметы и согласований. Экспромт. Так захотелось руководству. Хотя слово «захотелось» не совсем то, перебрав все синонимы, остановился на наиболее подходящем: присралось. С утра во двор загнали два вагончика с таджиками. Материал еще не завезли, а ребят надо занять, когда ребятам скучно, они делают известно что. И ребятам приказано таскать все, что попадается под руку, освобождать площадку для работы.

Сколько интересного нашлось в кладовках! Инструмент, место которому в музее, резекционные ножи размером с мачете, аппаратура довоенных времен, кем-то забытый стальной ящик с замками для хранения револьверов, производства 20-х годов. Жаль, все одному не унести, вполне можно открыть свой ларек на блошином рынке. Нашлось инвалидное кресло на колесиках, годов примерно 50-х, попросил оставить, изучить конструкцию. Кресло функциональное, в нем можно с комфортом провести жизнь. Высокая спинка легко превращается в лежанку, сиденье – в стульчак унитаза. Кроме того, конструкция развивает приличную скорость, но, имея большой вес, требует навыков управления.

Вечером осваиваю, коридор длинный, зачем топтать свои сандалии? Катаюсь туда-сюда. Редкий проходящий мимо персонал не обращает внимания, нормально, еще один сошел с ума, наверное, готовится к повышению в должности. Отрабатывая повороты, заезжаю в палаты. Заодно – вечерний обход. Удобно и интересно. Но любопытство и любовь к технике подвели. Правда, не меня, а человека, который проходил у нас курс молодого делирика, то есть запоминал главное: на вопросы начмеда с утра должен ответить четко, назвать имя, сказать, что нахожусь в больнице. Тогда – свобода. Нет – продолжение урока.

Делирик не подвел, назвал фамилию, сказал, что он в больнице, да, уверен, что в больнице, потому что вокруг катаются врачи в инвалидных креслах. Парню не повезло, выписку отложили.

Наблюдаешь, как на глазах меняются поколения одной семьи. Человек, проспавший неделю после того, как закусил водочку метадоном, наконец-то вспомнил главное. А главное, что должен делать человек в этой жизни: дышать. Спал он как неизвестный мужчина, на вид лет сорока. Испив вволю водицы, само собой, сушняк, обрел дар говорить. Представился Борисом, назвал фамилию, адрес. Оказался очередным представителем древнего клана, славного рода Борис Борисычей. А ведь, кажется, еще совсем недавно его отец, Борис Борисович, отдавая у нас очередную дань белой горячке, запомнился своим изысканным литературным языком, редким, почти забытым в наших краях. Помнится, как даже в бреду он формулировал вопрос:

– Извините, а не могли бы вы быть так любезны и предоставить мне возможность опохмелиться?

Вызывало интерес сочетание имени-отчества, на что Борис Борисович-старший отвечал:

– Доктор, ну вы поймите: человек родился! Разве тут до пустяков? Разве у вас есть время имя придумывать? У меня и отец – Борис Борисович, и дед. И сына я Борисом назвал.

Понятно, праздник, тут не до пустяков. Очередной потомок продолжает традиции семьи, сделав шаг вперед, к метадону.

– Борис, а дети у тебя есть?

– Да, двое, пацаны.

– Я даже не спрашиваю, как их зовут.

– А че? Обоих Борисками назвал.

– Де не, ниче. Просто надеюсь дожить до встречи.

Больной, лежащий на искусственной вентиляции легких, по очереди поднимает вверх ноги, тянет носочек. Рисует им в воздухе какие-то знаки.

– Что, – спрашивает начмед, – инструктор с ЛФК наконец-то пришел? Давно пора.

– Нет, – отвечаем, – белая горячка.

Странный диалог:

– Как ваша фамилия?

– Птыха.

– Бывает… А имя-отчество?

– Почти как у Пушкина, Александр Сергеевич.

Почему почти?

Женщина пожилая, интеллигентная на вид, работала учительницей в местной СОШ, устроила скандал, кричит на медсестру. Пытаюсь вникнуть в суть претензий.

– Мне ваша медсестра нормальную клизму не может поставить! Да я дома сама себе делаю клизмы с помощью пылесоса! А это что? Это разве клизма?

– Хорошо, вы не волнуйтесь, мы разберемся. Все сделаем. Завтра.

Интересно, конечно, знать, как сумасшедшая старуха промывает свои кишки пылесосом? Спрашивать неудобно, сразу обвинит в некомпетентности. Плохой ей, значит, доктор попался, неграмотный. Не разбирается. Жаловаться будет. А спросить не у кого. Может, кто подскажет?

С утра заставляю клинического ординатора, (русского) писать истории болезни. Пиши, вернусь с операционной, проверю, пиши без ошибок, имя-отчество полностью. Он:

– А я забыл, как нашего терапевта зовут?

– Николай Васильевич. Запомнить просто, как Гоголя.

– Хорошо.

Возвращаюсь, читаю: Зав. отделением Гайшун Александр Сергеевич.

Блядь!

Есть люди, которым нечем заняться, которые пишут. Прислали новые рекомендации по правилам проведения сердечно-легочной реанимации. С требованием четко следовать протоколу. Нового ничего, разве что рекомендуют несколько изменить последовательность действий. Раздел «Непрямой массаж сердца» начинается с подзаголовка: Наложение рук. Хотя, по идее, этим должно все заканчиваться.

Больше ничего интересного, корзинка для мусора стоит рядом.

Территория больницы выглядит страшно. Унылая питерская погода, дождь, сырость. Потемнели опавшие листья. Те, что не успели убрать, ветер смел к стенам больницы. Слежавшиеся, прижатые к земле дождем, кучи листьев стали напоминать фантастические фигуры. Несколько дней, глядя в окно, можно было тренировать воображение: одна куча напоминала гигантскую ящерицу, другая – сидящего у стены человека. Но оказалось, не только напоминала. Узбек-дворник, начав уборку, сидящего человека под ней и обнаружил. Человек присел отдохнуть еще до начала листопада, под телом нет листьев, только смятая трава. Чей труп, откуда взялся? Проверили всех выписанных, всех поступивших, не наш. Человек явно со стороны, шел мимо, присел отдохнуть и умер. Документов при нем нет, следствие зашло в тупик. Главный свидетель, дворник, после пережитого стресса запил. Только на пятый день начал произносить русские слова и приступил к труду. Но что-то от русской водки что-то случилось в голове мусульманина, и вместо своей работы, убирать мусор, разбросал по территории содержимое всех урн и помойных баков. Каждый, идущий с утра на работу, испытал легкий шок. Что случилось? Взрыв на помойке? Теракт? Каждому приходится объяснять, узбек старался всю ночь, разбрасывая мусор, только под утро забылся сном на заднем крыльце в обнимку со своей овчаркой. Подойти разбудить страшно, собака рычит, охраняет покой хозяина. Пусть пока спит, не замерзнет, собака рядом, согреет.

Гвозди бы делать из этих людей… Как назвать нового пациента? Не иначе, марсианин. На праздник пил раствор аммиака и не морщился.

– Интересно, как ты его мог глушить стопками, не чуя запаха? И откуда у тебя столько?

– А я, – говорит, – его в незамерзайку добавляю, привык. А на бутылке написано «Наш спирт», думал, жена с работы принесла. Я и выпил. Выпишусь, начищу ей еб…ще.

– Ну я бы на твоем месте пока таких далеких планов не строил. Лежи, не шевелись, молись, может, пронесет.

Странное совпадение. В больничном коридоре поздним вечером замечена летучая мышь. Это раз. Главный врач наводит порядок на территории. В разросшемся вокруг больницы лесочке убирают лишние деревья, подлесок. Рубят почему-то исключительно осину. Два. Вопрос, нет ли связи?

Давно убедился, хочешь получить подарок на свой день рождения, особенно на юбилей, – сделай его себе сам. Иначе ваши близкие позаботятся, выберут вам подарок по своему вкусу. Такой подарок, что достанется не только тебе, но и окружающим.

Очередной взрыв недовольства со стороны начмеда:

– Я бы хотела видеть лист назначений этой больной.

– Нету его, я не писал…

– То есть как это нету?

– А я ей ничего не делал, только трубочку засунул в трахею, и все. Полежала, подумала, когда попросила вытащить, я вытащил.

– То есть как это вы ничего не делали? Мне докладывает «Скорая», привезли к вам больную с ларингоспазмом, в гипоксической коме. Они не смогли ее заинтубировать, говорят, у нее раньше была трахеостома, сложная интубация. Ну с ними я потом разберусь. А вы ей что, без всякой седации, без наркоза трубку засунули?

– Без.

– То есть как???

– Уговорил. Я бы сейчас тут перед вами от стыда сгорал, если бы не смог женщину на такую ерунду уговорить.

– Хорошо, а что это за диагноз: «Истерия»? Вы у меня психиатр, такие диагнозы ставить?

Приходится как бы оправдываться:

– Не знаю, что там за трудности были с интубацией, прекрасно дала осмотреть всю гортань, рвотного рефлекса у нее нет. Голосовая щель – позавидуешь, ни спазма, ни отека. Я бы сказал, даже шире, чем все остальные щели ее организма. Ну, я на всякий случай трубочку засунул, она потом спасибо сказала. Говорит, было дело, прошлой осенью она тоже якобы задыхалась, ей в 26-й больнице трахеостому наложили, не разобрались в ее душевных страданиях. А вчера она мужу такой подарок сделала на пятьдесят лет, гостей перепугала, все тут в панике примчались. Истеричка она, я ее давно знаю.

– Откуда?

– А я еще лет двадцать назад, когда на неотложке работал, к ней на вызов попал. Тогда, помнится, они за столом сидели с подругами, у них тоже какой-то юбилей был, так она им устроила представление. Такой дугой выгибалась, акробат позавидует.

– И вы что, так ее и запомнили?

– Запомнил, и она меня запомнила. Я ее тогда лазиксом лечил. Вкатил миллиграммов сто, а пока ждали эффекта, нас девчонки за стол пригласили. Маринованными миногами угощали. Я не любитель, но под водочку замечательно… Потому и запомнил.

– А лазикс-то зачем при истерии?

– Как зачем? Ей при всех, извиняюсь, обоссаться было неудобно, но и признаться, что в сознании, тоже. Смотрю: начала глазками по сторонам зыркать, туда-сюда, не смотрит ли кто? А я смотрю, нет, говорю, лежи, нельзя вставать. Терпела, ну а когда совсем стало невмоготу, вскочила, побежала в туалет. Не помню, кажется, не успела. Потом с нами за стол села, миноги есть. Так что вызывайте к ней психиатра, пусть лечит.

В понедельник прихожу пораньше, за выходные обдумал ситуацию, надо кое-что дописать и исправить в истории болезни. Пока история болезни не ушла в морг. Но оказалось, ничего исправлять не надо, товарищ по имени Витя жив. Уходя в пятницу, попрощался. Не выживет, Витек, а выживет, то без остатков коры мозга в своей голове. Уверен был, последняя встреча. Витя старый знакомый, хворает диабетом. И сколько объяснял ему, пить можно, но пить исключительно водку, и на какое ее количество сколько потребно дополнительных хлебных единиц, напрасно. Или на сколько снизить дозу инсулина, если закуска скромная или недоступна. Первую часть совета Витя запомнил. Пил водку две недели, забыв про инсулин. Закусывал. Закончив пить, про инсулин вспомнил, но забыл про закуску. В итоге кетоацидоз, но притом сахар в крови меньше единицы. Естественно – кома, даже сразу две. Но жив Витюша, в здравии, проходит процедуру утренней гигиены. Санитарка обтирает Витька салфетками, полощет мошонку в специальном тазике.

– Витя, да на твоем месте сегодня должен быть я!

Витя довольный, смеется. Рот без зубов, последний шатающийся клык я выломал при интубации.

– Э, да ты столько переживи, сколько я, будешь.

Что есть, то есть, пережил Витя немало. Три дня ИВЛ и прочие радости лечения в реанимации.

– Ну ладно, наслаждайся, заслужил.

Век живи… Случайно узнаю, что в поселке Дружноселье Гатчинского района, в бывшем родовом имении князей Витгенштейн, красивейшем, надо сказать, имении, ныне поселилась туберкулезная больница. Наверное, потому и не знал, что выписываются из нее редко, туда отправляют самых безнадежных, умирать. И вроде бы хорошо знаю Гатчинский район, но всю жизнь был уверен, что главным и единственным градообразующим предприятием поселка Дружноселье является сумасшедший дом под названием «Дружносельская психиатрическая больница». Мощная фабрика психического здоровья, пожалуй, самая большая в области.

Так бы и прожил в неведении, если бы из нее не убежал один житель нашего района. В больничной одежде пробрался почти на другой конец области, домой, к родным источникам метадона. Употребив, попал в реанимацию. Матерый отброс, гниющий заживо снаружи и изнутри. Язвы на всем теле, пневмоторакс, который не удается дренировать. Одно легкое спалось полностью, зловонный воздух выходит наружу через дырку в грудной клетке. Видимо, там долго стоял дренаж, потерянный где-то по пути. Но умирать тело не собирается, а избавиться от него надо. Тело заразно, а у нас еще не все больны туберкулезом.

Почесав репу, звоню районному фтизиатру:

– Вам случайно такой не знаком?

– А как же не знаком, еще как знаком, только он умер пару лет назад.

– Может, и умер, только покойники выглядят лучше. А он вроде еще дышит, сегодня ночью поступил, обсаженный. Из больницы свалил. Одного легкого нет, спалось полностью, сгнило.

– А… А я думаю, куда он исчез? Давно должен был сдохнуть. Ну тогда вы за него не волнуйтесь, он с таким легким уже давно ходит. Теперь все, теперь вам от него не отделаться, попробуйте, конечно, позвонить в Дружноселье, хотя сомневаюсь, что его возьмут обратно. Скажут: убежал так убежал. Кстати, у него еще СПИД, вы с ним поосторожнее.

Пока сижу, узнаю телефон, звонок. Звонит начмед Дружносельской больницы:

– Скажите, к вам такой-то случайно не поступал?

– Поступал.

– Ой, слава богу, а то мы его по всем больницам ищем. А вы не были бы так любезны, не могли бы привезти его к нам обратно? А то он убежал от нас с открытой формой, у нас будут неприятности.

Тут даже сразу не знаешь, что ответить. Есть же на свете заботливые люди. Да только заберите, привезем.

Наконец-то мой отрывной календарь сообщает правильную дату дня рождения Пушкина. В предыдущие годы предлагал отмечать в феврале, почему-то путая день рождения с датой смерти, может быть, случайно.

В честь праздника кто-то из местных шутников развесил над постами дежурных медсестер плакатики с цитатами из Пушкина. Один очень подходит к обстановке:

 

Но боже мой, какая скука,

С больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!..

 

И далее по тексту, вплоть до забирающего дядю черта. И подпись внизу: А. С. Пушкин.

Медсестры, прочитав:

– Смешно, точно про нас. А откуда это?

– Что откуда? Кто плакатик повесил?

– Да нет, при чем тут Пушкин? Разве он такое писал?

– Да как бы да.

– А где, чего-то не припомню.

– А вы читали?

– Конечно, читала.

– Ну тогда спасибо, избавили от выбора, что вам подарить на Восьмое марта.

Новое административное начинание: кто поступает без страхового полиса – в кассу. Нету денег – домой. Не можешь выписать, тогда по крайней мере экономь на всем, на обследованиях, на препаратах. Приказ спорный, пусть его законность обсуждают специалисты, мне интересно другое. Вот, например, постоянный пациент. Фамилия Бухарин. Социальный статус – старший прапорщик в отставке. Военный билет не нужен, на лице написано: прапорщик. Место постоянной дислокации – полузаброшенный военный городок. Вопрос: человек с такими данными может не пить? Ответ: может. После 10-го числа, когда заканчивается пенсия. Дальше – все, тупик. На помощь и содействие соседей рассчитывать не приходится, соседи в основном отставные майоры, их пенсия побольше и заканчивается в середине месяца. И тут остается выбор – или в петлю, или прыжок с крыши. Выбирается крыша. Но дома в поселке в три этажа, поэтому Юра – наш старый знакомый. Так и вчера, весь день стоит на крыше в позе Рамзеса Второго, почему-то в женских трусах-стрингах. Наверное, в надежде, что так люди скорее заметят и предложат слезть поправить здоровье. Но никто не предлагает. Юра к вечеру покрывается волдырями от солнечных ожогов и, устав стоять, падает. До темноты продолжает принимать воздушные ванны в кустах, в той же позе, но уже лежа. Люди ходят мимо, не обращают внимания. Лежащий на земле Юра – явление привычное, пусть и в стрингах. Но вечером кто-то замечает неладное. Вызывает «Скорую» и Юра поступает в реанимацию. И тут самое интересное. На рентгенограмме расколотый череп, и все знают, что точно такая трещина, в том же самом месте на его тыкве была и месяц назад, и полгода, и вообще всегда. И он с ней живет. И все знают, что через пару дней Юра проснется и пойдет домой, томиться в ожидании очередной пенсии. Но меры принимать надо, специалисты, томограммы. Цену вопроса подсчитать не сложно. И как тут быть, как исполнить приказ?

Рассказываю начмеду вчерашнюю историю. Если будет скандал, надо упредить, пусть лучше вначале узнает мою версию происшествия, а потом чужую, со стороны. Накануне похоронили в больнице одного важного чиновника. Хотя, надо сказать, похоронили не мы, а как в таких случаях часто случается, убила должность.

Товарищ разбился на своем авто, сев за руль пьяным до безумия. Супруга погибает на месте, зять скорее всего выживет, но останется придурком. Народ, проезжая по шоссе мимо, останавливался, удивлялся, как в таком куске металла кто-то еще смог не умереть на месте. По шильде гаишники установили марку, оказался новенький «Крайслер». Еще все удивлялись, откуда у чиновника деньги на новый «Крайслер»? Хотя бывает, наследство, счастливый лотерейный билет.

Сразу звонки с работы, с министерства: как? Чем помочь? А что он делает в районной больнице? Мы его переведем в серьезную клинику! Спрашиваю начмеда, если заберут – отдавать? Тот категоричен: да к еб…м! Пусть забирают, и хер с ним, меньше геморроя.

Хорошо, отвечаю его сотрудникам, переводите в ВМА, только учтите, клиент в коме. Реанимобиль, ИВЛ, пожалуйста, за ваш счет. Нет вопросов, оплатим все. Приехала пара докторов на платной «Скорой», посмотрели, погрузили на носилки. Я показал им свои часы:

– Время, с этой минуты он ваш.

Через 10 минут ребятки закатывают носилки обратно, пытаясь реанимировать труп.

– Заберите его себе, он у вас нетранспортабельный.

– А зачем вы его брали?

– А мы и не брали, мы еще даже не отъехали, еще на вашем крыльце были, как он остановился.

С армейскими надо разговаривать на понятном людям языке:

– А меня это не е…т! Зачем я вам на часы показывал? Прошло десять минут? Прошло. Я возьму, базара нет, только сбегайте в приемное, я туда позвоню, оформим новую историю. Направление мне напишите, так и так, доставили нам труп. Я напишу, что мои ребята его оживили, но ненадолго. И не е…те мне мозг, что он был нетранспортабельный. Это просто вы свой аппарат ИВЛ вовремя не проверили. Это мы еще разберемся, исправен ли он у вас.

Те поняли, что простой наезд не пройдет, во избежании дальнейших разборок взяли смерть на себя и отвезли тело в морг. Как выяснилось, у парней в машине действительно сломался аппарат ИВЛ. А вчера я не поленился, сходил на вскрытие. Оказалось, что вещество, находящееся в черепной коробке, практически не пострадало, произошло не более чем его сотрясение. Ушиб легких был, но вполне совместимый с жизнью, и через неделю у нас он бы наверняка поправился. Но это судьба.

Твердят постоянно: кризис, кризис. Ерунда все это. И деньги есть, и никакого кризиса в стране. Нам покупают новую технику, новый передвижной рентгеновский аппарат. Вещь нужная, особенно в операционной. Дорого, но зато цифровой, фотобумаги не требует. Уже прикинули экономию, дух захватывает.

Плохо одно. Приехали инженеры, собрали, проверили. Уехали. И оказалось, по высоте ни в одну дверь он не проходит, в ту же операционную. Это ерунда, у нас есть кувалда, а кувалда, как говорит знакомый прораб на стройке: кувалда – это хорошо. Короче, двери разнесли. Потом подумали, в лифт-то он тоже не входит, а тут сложнее, тут кувалда не поможет. Звонят инженерам, приезжайте, разберите, закиньте в оперблок, а там соберете. А те резонно: хер вам. Заплатите – приедем, а так нет, это не гарантийный случай. А так если сломается – звоните. Сами разберете – с гарантии снимем. А как он теперь сломается? Никогда он не сломается, так и стоит на первом этаже. И где тут, спрашивается, кризис, в чем?

Селфи

Вот селфи, кажется, забава безобидная. Но бывает всякое.

Утром в реанимацию врывается мадам:

– Пустите, мой муж тут! Я его уже три дня ищу, как ушел из дома ночью.

Судя по одежде, он пришел сразу к нам, под утро влетел в приемный покой с криком «Помогите! Я сейчас умру!». Вернее, одежды на нем не было, а был с собой только образ Спасителя и полотенце на бедрах. Долго по улицам в таком наряде не погуляешь, по ночам уже холодно. Третий день человек лежит связанный, а отпускать его страшно, здоров. Потом оказалось, мастер по боксу, тяжеловес, потому и вязали всем коллективом. Непонятное вещество, грибы, спайс или что-то новое, расширяющее сознание.

– Ну ладно уж, раз вошли, проходите, только предупреждаю, он связанный, сейчас спит. Буянил.

– Ничего, он меня боится, я его сейчас домой заберу.

В палате достает телефон и начинает фотографировать все подряд, себя, мужа, себя вместе с мужем.

– Вы посмотрите, какой он хороший, когда нормальный, – начинает совать в лицо свой телефон, прокручивая картинки, – это мы с ним в Турции, это с мамой… Ой, извините, я его сейчас разбужу.

И, отскочив на пару шагов, с разгона ногой по еб…, ну то есть по роже. Ё! Кровища из носа. Мужик от неожиданности сгибается пополам вместе со спинкой кровати. Открывает глаза. Серия снимков процесса пробуждения.

– Смотрите, доктор, я сейчас вам нашу свадьбу покажу.

Снова начинает совать в лицо телефон. Супруг начинает говорить:

– Ты лучше ему покажи, как ты на мостик умеешь вставать, гимнастка ты херова. Знаете, доктор, как прикольно.

– Сейчас, сейчас покажу, я действительно мастер спорта по гимнастике, смотрите, правда здорово? Только сначала покурить сбегаю, ладно?

– Все, идите курить, через двадцать минут придете, заберете свое чудо. Только смотрите, одежды на нем не было. Вот икона была, в приемном получите.

– Ничего, я на машине, отвезу домой.

Странные вещи под Новый год. Ночь, трезвые, строго выполняем приказ руководства: на работе никаких корпоративов. Народ затаился, отмечать еще не начал, отделение реанимации полупустое. В 4 часа ночи в палате появляется маленький мужичок, в пальто, в шапке, с палочкой. Пальто в снегу. Совсем маленький, как гном, не выше 140.

– Ты кто, ты Дед Мороз?

– Я Сеппялайнен!

– Да мне все равно, ты как сюда попал?

Отделение закрыто, на дверях кодовые замки. Есть один путь, если забыли закрыть кладовку, то через ее окно можно спрыгнуть на крышу. Но им можно воспользоваться только как выходом, и скорее всего удастся это сделать только один раз в жизни.

– Я Сеппялайнен! По-русски – это Кузнецов.

– Да хоть ты Смит или Ковальчук. Дед, ты мне объясни, ты чего здесь делаешь?

– Я Сеппялайнен! Мне девяносто четыре года. Я очень хочу кушать!

– Пошли, накормим. Но у нас только каша.

– Я Сеппяляйнен! Я Герой Советского Союза!

Больше в 4 часа ночи заняться нечем. Выяснять, не живет ли по соседству некий Сеппялайнен, оказалось – живет, на соседней улице. Накормить, договориться с отделением терапии, пусть переночует до утра. Как он попал на закрытое отделение, выяснять сил уже не было.

Хитрый киргиз

Наблюдаем, как глобальные процессы в мире затрагивают жизнь нашей богадельни. Исчезли узбеки, местная диаспора свернула деятельность, не выгодно стало работать в России. Иссякает поток гастарбайтеров со славянских республик. Даже таджики потянулись на родину. На смену появились киргизы, народ незнакомый, темный народ, неизвестный. Что мы знаем про киргизов, кроме слов известной частушки о том, что они злые? Помните: не ходите, девки, низом, там живут одни киргизы?.. Поэтому относишься к ним с опаской. А еще оказалось – они хитрые. На днях поступает чей-то очередной работник, упавший с крыши дома. Пятый этаж. Шансов нет, сломан позвоночник, разорваны легкие. Но умирать будет долго, по ходу процесса нанесет немалый ущерб бюджету больнички. Но тут их бригадир, он же смотрящий, приносит документы, паспорт, страховой полис. Надо же, какой сознательный народ, оформляет страховку. Полис подозрительно потрепанный, странно, у молодого мужика, но по сроку действителен, страховая подтвердила, да, такой есть, присылайте счет, оплатим. Руководство прыгает от радости, полис дорогой, покроет все расходы на лечение. Лечите, ребята. Ребята лечат. Делают пару операций в надежде, вдруг повезет. Но не повезло, парень умирает. Что поделать, судьба. Выписывается справка о смерти, страховка предусматривает отправку тела домой. Администрация выставляет счет страховой компании, ждет, деньги потрачены не маленькие.

В дверь реанимации стучится восточный человек, киргиз.

– Вам кого?

– Я живой.

– Я очень рад.

– Нет, я не умер. Я не хочу быть умер, это не я умер.

– Ну как бы понятно, что ты не умер. А в чем проблемы?

– Это мой паспорт. И справка мой. А умер мой брат. Его паспорт вот, он Асталбек, я Жолынбек.

– А какая разница? Асталбек или Жолынбек?

– Разница, что я живой.

Смотрю на паспорта, внешне братья почти не отличимы. Интересно.

– Он что, тут по твоим документам лечился?

– Да.

Оказалось, хитрые киргизы на троих покупают один полис и лечатся по нему в больницах по очереди, чем и объясняется ветхость документа. И никто бы ничего не заподозрил, если бы киргиз остался жив.

– А чего ты хочешь?

– Я хочу другой справка, на имя брата.

– Я тут помочь не могу, иди к начмеду, пиши заявление, разбирайся с моргом. Только тогда тебе придется за его лечение заплатить, одна операция там около двухсот тысяч стоит. И за свой счет домой везти. Так что ты подумай.

– Хорошо, подумаю.

Ушел думать. Пришлось сообщить начмеду, но пока решили шум не поднимать, с киргиза денег все равно не получишь. А так есть шанс, что страховая заплатит. Может быть, киргиз ради экономии решит брата под своим именем похоронить, какая, собственно, разница, кто умер, Асталбек или Жалынбек, и под каким именем жить. А потом дома разберется, пусть там доказывает, что он живой. Пока не появляется, думает.

Родственники в приемном покое: