Глава 8

Понадобилось всего лишь ещё разок вмешаться в управление, и у этого «герра», наконец-то, не выдержали нервы. Стоило только ослабить нажим на трос и убрать ногу (я же тоже не железный), как пилот принял очень правильное (для меня), а, главное, своевременное решение идти на вынужденную посадку.

И, зараза этакая, как-то очень уж быстро вниз пошёл. Заспешил, заторопился. У меня даже уши заложило, пришлось продувать. Он что, разбиться захотел? Конструкция-то у этого аппарата деревянная, на такие перегрузки явно не рассчитанная. На перекладке рулей на снижение вон как заскрипел всеми шпангоутами и растяжками, а что будет на выводе…

Ударил локтем по полотну перед собой раз, другой, третий. Первых двух раз не хватило, чтобы полотно пробить, только с третьего раза и получилось с ним справиться. Пружинит, зараза.

Постарался заглянуть вперёд через получившуюся пробоину, нужно же знать, что там, куда с таким упорством стремится немецкий пилот.

А ему как раз в этот вот момент в голову светлая мысль о выводе из крутого снижения пришла. Да уж, совсем некстати для меня. Ну и начал он выводить самолёт, озарённый этой идеей, да так резко, что у меня даже голова наружу вывалилась, и остальная, измученная тяжёлым путешествием тушка в пробоину едва не улетела. Так придавило меня перегрузкой на выводе.

Хорошо, успел руками в стрингеры упереться, удержался каким-то чудом, втянул голову внутрь.

Но всё же успел снаружи осмотреться. А высота-то у нас уже небольшая. Хоть набегающим потоком слёзы из глаз и выбило практически сразу, а кое-что по сторонам всё-таки сумел разглядеть.

Внизу лес, лес и… Горы. Горы, чёрт бы их побрал! И куда он тут садиться собирается? Разобьёт же машину и нас с ней в придачу! На «нас», то есть на экипаж и моего сопровождающего мне по понятным соображениям наплевать, а вот на себя, любимого, ни в коем случае. Неужели пилот сей бандуры летающей совсем самообладание потерял?

Я даже ногу подальше от троса отодвинул. Вот честное слово – как-то нет никакого желания раньше времени убиваться. По чужому желанию или дурости, имею в виду. Другое дело, когда по собственному… И в выбранный именно мной подходящий для сего действа момент…

Ещё разок приложился лицом к пробитой дыре, так, чтобы не высовываться, прищурился, заглянул одним глазком «за горизонт».

Нет, внизу на нашем пути даже просветов никаких в лесу не видно. Сплошняком зелёные насаждения стоят. То есть не зелёные, зима же на дворе, листья все облетели, но и не засохшие. Поэтому и зелёные. Тьфу! Какая ерунда в голову лезет! Разозлил меня этот гербарий толстоствольный…

Э-э, а куда это ты карабкаться начал? Похоже, пилот этого аэроплана немного успокоился и снова собрался вверх карабкаться. Не пойдёт такое дело. Меня и эта высота вполне устраивает. Нет, не в смысле покидания, а в смысле полёта. Сейчас у нас на глазок метров двести пятьдесят. Вот пусть на этой высоте пока и держится!

И я слегка придавливаю ногой трос. Вновь вынуждая нервничать немецкого лётчика. Вот, другое дело! Сразу у него в голове все глупые мысли о продолжении полёта в наборе высоты пропали. Даже ещё немного снизился, к моему вящему удовольствию, теперь у нас метров сто восемьдесят высоты. Даже можно через дыру отдельно стоящие деревья различить.

О, кричат они там что-то этакое неразборчивое друг другу. Похоже, ругаются между собой. Паника на борту, это хорошо! Обычно подобное до добра никогда не доводит. Давай-ка мы ещё ниже спустимся…

Вот, другое дело! Идём над верхушками деревьев, чуть ли колёсами по ним не цепляем. Казалось бы, можно сейчас и покинуть этот плацкарт. Но прыгать вниз… На такой скорости… Да ещё и на деревья… У меня не настолько безвыходное положение. Поэтому прыгать именно сейчас никакого желания нет. Подожду-ка я более подходящего момента! Как-то уверился я твёрдо в благополучном исходе своей задумки. Хоть и авантюра, но толковая же авантюра, реальная такая. Я же уже вижу.

Эх, хорошо, что не вывалился и не выпрыгнул. Под нами земля резко вниз пошла. Я же говорю – горы. Они хоть и не в полном смысле этого слова – «горы». Но и не равнина точно. Перепады высот довольно-таки порядочные. Холмы высокие, скорее.

Краем глаза заметил далеко слева какой-то непорядок. Наклонился, выглянул. Водная поверхность это блестит. И большая какая-то поверхность… Озеро? Может быть, может быть. Или река? Тогда точно ждать нужно.

А местность-то под нами всё больше и больше понижается и даже вроде бы как выравнивается. И мы уже не над верхушками деревьев летим, а снова метрах на ста над лесными серыми кронами идём.

И идём как-то слишком ровно. Непорядок это. Опять же и высота великовата. Нужно снова заставить немецкого пилота нервничать. Пусть ещё разок подёргается. Не нужен мне там, наверху в кабине, хладнокровный пилот. Мне он нужен испуганным и неспособным принимать взвешенные решения. И я снова придавливаю ногами трос.

Хорошо, что лежал на боку возле самой дыры. Только поэтому и смог увидеть впереди характерный блеск воды. И самолёт как раз ещё больше снизился, снова почти колёсами деревья цепляет. И я глаз с водного блеска не свожу. Не отворачиваюсь, только щурюсь сильно, потому как встречный поток воздуха так по глазам и лупит, слёзы выбивает и по щекам размазывает. Это ещё хорошо, что птица какая-нибудь мне не попалась, или насекомое зловредное, в виде жука здоровенного. Впрочем, зима же, какой может быть жук? А вдруг? По закону-то подлости? Вывелся зимостойкий на мою голову… Как прилетит сейчас мне в глаз… Или, что ещё больнее будет, в нос…

А вода всё ближе…

Река это! Большая, широкая, как раз для моих планов подходит. И жилья в пределах видимости никакого не вижу. По крайней мере, в обозримом мною пространстве ничего глаз не зацепило.

Вот как эту реку увидел, так все посторонние мысли из головы и пропали. Начал действовать, словно механизм бездушный.

Времени нет – снова упираюсь ногами в трос, заставляю самолёт опуститься ещё ниже. Ага, сработало! Немец в очередной раз занервничал и обороты моторов сбросил. Явно приводнять свой аппарат собирается. Ну или расчёт на нечто подобное в голове держит.

Что это внизу промелькнуло? Грунтовка? А-а! Земля под нами резко уходит вниз. Снова у нас высота метров двадцать-тридцать. Да сколько же можно! Что ж здесь за рельеф такой неподходящий!

Снова упираюсь ногами в трос, стараюсь не передавить. На такой малой высоте одна ошибка пилота, и нам всем не поздоровится. Но и не давить на трос нельзя! Прижал – отпустил, прижал – отпустил. И не спускаю глаз с быстро набегающей на меня реки. Как раз в этот момент и надвигается заросший камышом берег. И узкая длинная поляна вдоль берега. Вон куда ты нацелился! Соображаешь…

Вот только разворачиваться и пытаться умостить машину на эту поляну как раз мне и не нужно. Лучше для меня было бы ещё чуть дальше в сторону реки протянуть! Ослабляю давление ногами на трос, а сам в этот же момент двумя руками лихорадочно рву полотно под собой. И в запале совершаю ошибку!

Пытаться прорвать полотно настолько неудобно, что я несколько выпрямляю тело вдоль борта. Неожиданно такая крепкая и неподдающаяся до этого моим усилиям ткань сейчас легко расходится в стороны по всей длине, и я чуть было не вываливаюсь прямо в быстро расходящуюся дыру! Хорошо, что ещё стрингеры продольного набора есть. Их мало, но именно они меня и спасают, задерживают на какое-то мгновение.

От испуга поднимаю плечи и голову вверх, подальше от расширяющегося разрыва. Глаз не оторвать от летящей внизу серой лентой земли! Пытаюсь судорожно хоть за что-то схватиться руками, но сразу же проседаю боком вниз! Правая рука по плечо вываливается наружу! Дёргаю ногами, разбрасываю их в стороны, пытаюсь хоть как-то и хоть за что-то зацепиться, удержаться от падения. И снова попадаю сапогом по тросу…

Похоже, я очень сильно дёрнулся! И точно переборщил с давлением! Самолёт буквально проваливается вниз, чиркает колёсами по сухим зарослям. По лицу и болтающейся руке хлещет верхушками камыша, и больно так хлещет. Ещё успеваю порадоваться, что мне сейчас рогоз не попался, убираю ноги с бортов, поджимаю их под себя. Вот сейчас! Ещё миг! Ещё!

То ли немецкий пилот не ожидал ослабления усилий на руле высоты, то ли ещё что, а самолёт вдруг резко поднимает нос, начинает лезть вверх и быстро терять скорость. Обороты-то прибраны!

А я вываливаюсь наружу! И не по своей воле, вот что самое плохое! Так бы хоть успел сгруппироваться! А сейчас просто выпал. Окончательно! Выбросило меня…

И даже в последний момент на одних инстинктах попытался удержаться внутри самолёта, ухватиться левой рукой за оборванные края пробитой мною дыры, за деревянный брус стрингера. Не получилось…

Так и вылетел головой вниз. Успел только сообразить, что теперь мне точно каюк. Головой вниз, да на скорости…

Каким образом извернулся, даже не понял. Как там у классиков? «Жить захочешь, ещё не так раскорячишься?»

Вот и я раскорячился. Успел. Извернулся как-то, скрутился спиной вперёд. Так в камыши и влетел, с растопыренными в разные стороны руками и ногами. В развороте. И пятой своей точкой об воду приложился, зацепил легонько… И заскользил на спине по хрустким побегам, сминая и подминая под себя высокий камыш головой и плечами, вжимая при этом свою многострадальную тыковку в плечи и молясь только об одном – чтобы не подвернулись сейчас на моём пути какой-нибудь валун или крепкое дерево!

И чётко увидел во время своего короткого, но такого феерического скольжения по камышам, как немецкий самолёт в резком наборе высоты окончательно потерял и так уже невеликую свою скорость, встал на хвост, завис на долю секунды в практически вертикальном положении и так же вертикально, «свечкой» пошёл вниз, к земле, в самый последний момент перед ударом о неё заваливаясь на крыло.

Как он упал, я не увидел, камыш помешал. Услышал только сильный удар!

И в этот момент моё фееричное скольжение закончилось!

Остановился, замер. Сверху травяной мусор на меня густо посыпался. Потом чуть-чуть даже вниз съехал с толстых стеблей.

Даже двинуться почему-то не могу. И вдохнуть. Лежу, в небо глаза пучу и не верю, что цел! А тут и камыш подо мной (это я так свою многострадальную пятую точку называю) начал проседать, раздвинул стебли, пропустил вниз, к воде. И я начал медленно-медленно спиной погружаться в воду! Хорошо ещё, что камыш сразу утонуть мне не дал, придержал на поверхности. Только тут и сделал первый вдох! Такой вот бодрящий эффект ледяной воды. Да ещё снова на автомате руки в стороны раскинул, опёрся и уцепился за стебли. Заодно и обрадовался, что руки у меня целы и они работают.

Спина ноет, не пошевелиться, ноги такие же, аж горят в ледяной воде. Ну и голова… Такое впечатление, что я без скальпа остался! И без ушей! Как лежал, так и смотрю назад, на проделанную моей тушкой просеку. Всего-то пролетел метров пять-семь, не больше. А казалось-то, что всю сотню проскользил! Настолько непередаваемые ощущения испытал.

А вот носу ничего! И даже повязка с головы «не сползла». На щиколотку, ага…

Всё, пора выбираться на сушу. Вода-то действительно ледяная, зима на дворе! Заворочался, перевалился на бок, попытался ноги опустить. Провалился сразу же по колени и дна не нащупал. Зачерпнул воду ладонью, ко рту поднёс, понюхал. Лизнул, хлебнул. Ещё разок зачерпнул. Похлебал. Достаточно.

Прекратил свои попытки утвердиться в вертикальном положении и начал ползком выбираться на берег. Подминаю под себя камыш и таким образом передвигаюсь. Вот когда дно увидел, тогда и встал. Пошёл, высоко задирая колени, раздвигая руками стебли перед собой. Торопиться нужно, там же самолёт разбился! А в нём бензин – не дай бог полыхнёт. Я в этих сухих камышах враз зажарюсь. Будет гриль в кожанке…

Вырвался из плотных зарослей на поляну, замер на границе камышовых зарослей, огляделся по сторонам. Никого из местных пока не вижу. Это хорошо. Потому что выходить на открытое место как-то так… Опасливо, что ли?

Осторожно шагнул вперёд, к месту катастрофы. Обломки лежат кучей, самолёт как падал на хвост, так и сложился в месте падения компактной горкой. Единственное, что в стороне валяется, так это крылья. От удара он их в стороны разбросал, вместе с моторами.

Нет, уже ничего не полыхнёт. А бензин да, журчит из смятого бака, на землю стекает, едкий характерный запах до меня еле-еле долетает. Поэтому полыхнёт не полыхнёт, гадать не буду. Быстро осмотрюсь тут и буду прочь убираться. Мне оружие нужно, карты, еду бы какую-нибудь для полного счастья найти.

Чуть в стороне два тела лежат. Выбросило? А потому что пристёгиваться нужно было! Впрочем, в этом случае это им явно не помогло бы. От кабины ведь только кусочек носовой капсулы остался целым, всё остальное просто месиво. Подошёл ближе, постоянно оглядываясь и прислушиваясь. Тишина. Ни стонов из-под обломков, ни хрипов. И со стороны никто не шумит, тревогу не поднимает.

Кто это тут у нас? Стрелки. Оба. Жаль, что не мой немец. Наклонился, первым делом из кобуры на поясе покойника пистолет выдернул, передёрнул затвор, пощёлкал предохранителем, разбираясь в конструкции. Вроде бы ничего сложного нет. Сунул его в боковой карман кожанки, сразу как-то на мир стало легче смотреть. Потянулся было сдёрнуть с этого тела зимнюю куртку, да решил отложить это дело на потом. Сначала общий осмотр, и только позже тщательная мародёрка. А пока и в мокром похожу, недолго мне терпеть мокрые штаны осталось. Да и не в России мы, не так уж тут и холодно…

Пошёл по кругу, хлюпая водой в сапогах, обходя место катастрофы и внимательно вглядываясь в останки самолёта. Где-то там мой сопровождающий. Мне бы моё собственное оружие не помешало, наверняка же оно где-то у него. Как и документы. У меня-то в карманах пусто, всё выгребли, даже пыли не оставили.

А вокруг всё та же тишина. Это хорошо. И с реки через камыши никто не лезет. Ну что? Нужно попробовать в обломках порыться…

Упёрся руками в носовой обломок, напрягся, толкнул его от себя, сдвинул немного. Совсем сбросить не получилось, всё-таки конструкция не до конца разрушилась, крепко сделана. Цепляется одно за другое. Зато руку в перчатке-краге увидел.

Начал разгребать обломки, оттаскивать-отбрасывать в сторону. Вскоре смог за эту самую руку вытянуть тело. Правда, трудно пришлось – тянул вместе с креслом и куском пола кабины. Этот был как раз пристёгнут.

Пришлось возвращаться назад, к ранее обнаруженным телам и обыскивать их полностью. На этот раз подошёл к этому делу с полной ответственностью. Выгреб всё. Пригодится. И нож нашёлся. И даже не один. Заодно и переоделся в сухую одежду, не побрезговал. Им, в отличие от меня, уже ничего не нужно. Распихал всё найденное по карманам. Оставлять это дело на потом не рискнул. Мало ли уходить срочно придётся? В нагрудном кармане второй куртки целую плитку шоколада нашёл, тут же её на ходу сгрыз и вернулся к обломкам.

Найденным ножом смог перерезать привязные ремни и вытянуть отрытое тело на чистое место. Руки-ноги поломаны, голова разбита, всё в кровище – но опознать пилота смог. Оттянул его к тем двум стрелкам, обыскал. Всё в отдельную кучку сложил, в мои карманы-то уже ничего не помещается.

Куртку не стал с него стягивать, она вся кровью залита. Потом в обломках его лётную сумку с картой прибрал, через плечо перекинул. Туда же и документы пилота забросил, и все остальные его вещи. Ну и кое-какие мои (да, уже мои).

Затем приступил к поискам «своего» немца. Здесь пришлось повозиться дольше. Он-то почти в серединке обломков оказался. Но докопался, разрезал ремни, потянул за руки и отшатнулся от неожиданности, присел даже на землю. Живой, собака! Но пока без сознания.

Зашипел от боли – потому что уселся прямо на острые обломки. Хорошо ещё, что брюки на заднице не прорвал. Наверное. Проколол-то точно. Потом посмотрю.

Зато испуг от острой боли и последующей досады на самого себя сразу прошёл. Любопытством и довольством сменился. Вдруг удастся что-нибудь сейчас узнать? Вытянул немца, оттащил к остальным, положил чуть в сторонке.

Обыскал, связал, не стесняясь затянуть верёвки покрепче. Ну не буду же я с ним церемониться? Он мне вообще-то не нужен. Если получится, порасспрашиваю, и прощай…

Но сначала нужно раскопки закончить. Свои вещи-то я пока не обнаружил.

Провозился в обломках ещё какое-то время, докопался до самой земли. Даже два пулемёта достал, с боекомплектом. И мешок этого сопровождающего всё-таки нашёл, уже в самом конце, когда решил окончательно прекратить поиски. И нашёл-то чудом, по плечевой лямке. Так бы и не заметил среди обломков.

Что-то мешочек какой-то лёгкий. Вернулся к телам, вытряхнул из мешка его содержимое, разгрёб в стороны. Так, это моё оружие, это документы, а где остальное? Где оружие и документы казаков, помощника? Если их убили, то должны же были хотя бы обыскать и для доказательства прихватить вещички с собой? Так что? Получается, моих товарищей не убили?

Повернулся в сторону бесчувственного тела, глянул с предвкушением. Сейчас ты мне всё расскажешь! Всё. Даже то, что не знаешь. Да лишь бы не помер раньше времени! Так, всё общей кучей назад, в мешок. И из карманов остатки тоже туда, кроме трофейного пистолета. Потом разберусь, что куда пойдёт. И к немцу. Пора нам с ним, наконец-то, поговорить по душам…

Сначала разговор не задался. Для того чтобы привести немца в чувство, пришлось из реки воды принести. Для чего использовать головной убор одного из мёртвых стрелков. Всё равно он ему уже не понадобится. Ему больше вообще ничего не понадобится.

А вот дальше начались сложности. По-доброму немец говорить отказался, пришлось переламывать себя и делать ему больно. И даже очень больно. Никогда не замечал в себе садистских наклонностей, а тут даже удовольствие какое-то получил, самому не верится. Стоило только вспомнить Игната с Семёном, да Дитерихса, как всё само собой получилось. Да ещё в самый ответственный момент нечаянно сам себе по носу задел…

А дальше всё как-то само собой и вышло. Озверел от боли. И пошло, пошло.

Всё-таки, оказывается, куча прочитанной литературы сильное влияние на подсознание имеет…

И пальцы я ему ломал, и щепки остро оструганные кое-куда загонял. Щепок теперь вокруг много, даже искать не пришлось. Короче, рассказывать долго, а на самом деле всё получилось очень быстро. Всего лишь несколько минут эта неприятная процедура и заняла. Это потом я уже отблевался, когда от поляны той отошёл подальше. А в первый момент лишь на озлобленности и вылез. За свои мытарства, за товарищей. И на собственной боли. Да ещё в самый критический момент вспомнил те зверства, которые немцы творят и будут творить на нашей земле… И всё. Планка у меня и упала…

Вот сейчас и стою, буквой «зю» согнулся, давлюсь, корчусь в рвотных спазмах, из желудка пытаюсь хоть что-то выплеснуть. А не получается, пусто там, нет ничего. Всего-то стоило чуть-чуть в сторону отойти и расслабиться. И сразу мычание немца припомнилось, выпученные его глаза, бледные заросшие щёки, огромные капли пота на лбу. Всё он мне рассказал. И рассказал на русском языке.

Да, мои товарищи остались живы, добивать их не стали. А вот выжили ли они после, этого уже мой пленник не знал. Почему добивать не стали? Да просто не захотели. За них ему не заплатили. Вот и всё…

И про мой захват подробно всё выспросил. Насколько это было возможным в тех условиях. Очень уж меня интересовал тот вопрос на русском, когда ко мне по имени-фамилии обратились. То, что этот вопрос задавал не мой пленный, это я точно знал. Уж тот голос-то я на всю жизнь запомнил. А сейчас этому и подтверждение получил. Так что теперь мне обязательно нужно назад вернуться!

А меня да, везли сначала в Австрию, а уже оттуда должны были на этом же самолёте переправить к «доброму дядюшке Вилли». Погостить, так сказать. Недолго. До ближайшей виселицы, как преступника и злодея, посягнувшее на святое для всей их Империи…

Где сейчас мы находимся и по какому маршруту летели я спрашивать не стал. Смысла нет. Карта же у меня с собой. Пока не рассматривал её в подробностях, так, раскрыл на складке, быстрым взглядом окинул. Важно, что понял, где я сейчас нахожусь. Остальное потом. Сейчас срочно уходить нужно. Только и успел, что за деревья уйти, да сотню шагов по лесу проделать. Тут и вспомнилось только что проделанное, заставило скрючиться возле ближайшего дерева. Иначе бы точно на колени упал. А так хоть за стволик уцепился, на своих собственных стоять остался. На дрожащих, честно сказать, коленях, но всё-таки стоять…

Отдышался, тыльной стороной ладони утёр слюни и сопли, другой рукой смахнул выступившие слёзы. Отдышался, выпрямился. Ещё пару раз вдохнул глубоко, выдохнул и сплюнул в траву. Легче стало. Побежали! Потихоньку сначала, трусцой. Зачем? А потому что с той поляны всё-таки пришлось уходить в быстром темпе. Успел только нож немцу под рёбра загнать. Горло резать всё-таки не смог, навыков должных нет. Решимости-то точно хватило бы, а вот как представилось, как я ему горло пилить буду, так и передумал. И живым его оставлять было никак нельзя.

Да, причиной такой спешки были чьи-то голоса на реке. Всё-таки нашлись очевидцы падения самолёта, объявились.

Хорошо хоть они особо не спешили с поисками, дали мне возможность все свои дела сделать. А на контакт с местными я пока абсолютно не готов идти. Да и увериться нужно, что это точно Румыния. Они нам вроде бы как и союзники, но я лично никому не доверяю, кроме своих, русских. Да и тем через одного.

Опять же моя форма мокрая, её ещё сушить нужно. А на мне сейчас надет полный комплект немецкой лётной формы – комбинезон с курткой, ботинки и даже шлем. И встречаться с румынами в таком виде – равносильно подписать себе смертный приговор. И разбираться вряд ли кто будет.

Прорысил около километра по довольно-таки чистому лесу. Удивительно, но ни сухостоя вокруг не вижу, ни валяющихся на земле сучьев. Всё вылизано и прибрано. Бежать одно удовольствие. Вот только в зимнем комбинезоне и такой же куртке особо не побегаешь, даже трусцой, как я это делаю. Поэтому через километр, приблизительно, я выдохся, вспотел и остановился. Да и силы закончились. Пошёл тихонько на подрагивающих ногах, отдышался, отплевался, замер, прислушался. Тишина, погони никакой не слышу. Но и успокаиваться, обольщаться не нужно.

Присел на сухое, облокотился спиной на ствол дерева, вытянул ноги. Мешочек рядышком пристроил.

Перекинул летную сумку вперёд, расстегнул и достал карту. Разложил на коленях, всмотрелся. Так, судя по линии пути и реке мы должны быть приблизительно вот в этом районе. Ткнул пальцем, обозначая примерное место. Наверняка ведь уклонились в сторону со всеми этими выкрутасами. В общем-то мне большой разницы нет. Главное, хотя бы приблизительно с местоположением определился. Куда дальше? Прикипел глазами к карте.

Река называется Дунай. Слева, километрах в двух, широкий залив, тот самый, который я за большое озеро принял. Там квадратиками многочисленные населённые пункты отмечены. Только все они на той стороне реки, на противоположной. И в километре справа река тоже начинает сильно расширяться. И там тоже домишки и домишки вдоль берега рассыпаны.

Чёрт, а на моём берегу даже жилья никакого нет поблизости! Всё там, на противоположном. Стоп! А дорога? Та самая, которую мы перелетели перед падением? Я что, перескочил её и не заметил? Да не может этого быть! Ну-ка, куда она на карте ведёт? А так вдоль берега и тянется. В левую сторону до ближайшего жилья очень далеко, а вот вправо… Да, там есть несколько разбросанных единичных квадратиков. И до ближайшего всего лишь несколько километров. А если точнее, прикинул на глазок, то в километрах или вёрстах (всё время сбиваюсь) в трёх, даже чуть меньше, какие-то явно хутора обозначены. Зачем они мне? А есть потому что очень хочется! Где я зимой себе еду найду? Охотиться? Да я вас умоляю! А вот купить её совсем другое дело. Деньги-то у меня трофейные есть…

Чёрт, точно! Вот я дуб! Они же действительно – трофейные! Значит, что? А то, что они не местные, а чужие, немецкие марки… С ними я в этой Румынии спалюсь на раз.

И всё же нужно точно со своим местоположением определиться. А вдруг это уже не румынский Дунай? Вдруг это уже какая-нибудь Австрия?

Ещё раз глянул на карту. Да, вполне может подобное быть. Я же не знаю ни времени нашего полёта, ни расстояния, которое мы пролетели, да даже дальности этого аппарата и то не знаю. Может быть, он, как и наш «Муромец», вполне способен до неё добраться?

Да нет, чушь, не может подобного быть. Иначе не делали бы ещё одну промежуточную посадку на дозаправку. Если, конечно, мне мой немец не «назвиздел»… А он мог… Под экспресс-допросом? Да кто его знает. Я сейчас во всём и всех сомневаюсь и везде подвох ищу.

Ну и что мне сейчас делать?

Прислушался. Тишина в лесу. Ну, относительная, само собой. Ветки вверху качаются, скрипят-шумят, листва кое-где прошлогодняя шуршит на ветерке, птицы какие-то чирикают. Так что есть звуки, есть. Другое дело – это я их автоматически отсекаю, ищу чужие для леса звуки, те самые, которые люди-человеки во время своей ходьбы издают.

Тихо пока. Но я не обольщаюсь. Можно и по лесу очень тихо ходить. Не все же как я топают. Есть такие специалисты, что… А-а, даже думать не хочется! Надеюсь, здесь их пока нет.

Вытащил из кармана пистолет, вытряхнул из мешка свою мокрую форму и все трофеи. Пока есть возможность, нужно всё перебрать, осмотреть, избавиться от лишнего и уложить оставшееся назад в мешок так, как мне нужно.

Да, совсем забыл. Расстегнул куртку, прошёлся по всем карманам комбинезона. Вот! То, о чём я только сейчас сообразил. Да хорошо хоть вообще сообразил! Одёжка-то у меня с чужого плеча. А в ней, точнее в её карманах, документы. Чужие, притом, документы. Хорош бы я был с этими документами, если бы меня поймали. Поэтому всё прочь из карманов.

Все бумаги экипажа уложил в мешок отдельным свёртком. Свои же наоборот вернул на освободившееся место в нагрудном кармане немецкого комбеза. И с оружием разобрался. Своё на себя, чужое… Чужое пришлось оставить. Ни к чему мне оно. Да, жаба душит, но это лишний вес. А он мне сейчас совершенно ни к чему. Вот какого чёрта я его столько тащил? Почему сразу не выбросил или вообще на месте не оставил? Ладно, что уж теперь-то сокрушаться.

Деньги все отдельной пачечкой сбоку сложил, завернул перед этим в тряпочку. Форма… Вот с формой проблемы. Моя собственная гимнастёрка или китель, кому как удобнее – пропотевшая, грязнущая, штаны ещё хуже, только что не обгаженные. Комбинезон мой – что решето дырявый. Особенно в тыловой его части. И кожанка на спине выглядит так, словно ею по камням долго-долго возили, шоркали. Ремень мой тоже в ужасном состоянии – изрезан весь, особенно в той его части, где спина – так я по камышам скользил.

Всё, хватит рассусоливать. Подхватился на ноги, мешок за спину забросил, лётную трофейную сумку с картой снова через плечо перекинул.

Развернулся в сторону хуторов. Направление взял по примерному их расположению. Всё равно тут заблудиться сложно. Река петлю заворачивает, даже если собьюсь с курса, то рано или поздно на берег выберусь. Вот только с продовольствием проблемы. Та плитка шоколада давно уже в желудке переварилась. А то, что не успело перевариться, то давно из меня со свистом вылетело. Так что есть хочется сильно. И пить. Почему-то немцы мне попались не запасливые. Ни у кого фляги не оказалось. Поэтому иду, а сам то и дело подумываю влево повернуть, к берегу. Водичка там.

Опасно? Если самому ни на кого не натыкаться, то думаю, ничего опасного нет. Успею спрятаться. Да и на открытое место не нужно выходить. Можно и в камышах прекрасно напиться. А почему так пить хочется? Так уже прошло два часа после тех моих глотков. И до этого меня питьём не баловали.

Чистая ли она, эта водичка? Чистая. Если бы было с ней что-то не то, так я бы уже давно штаны спустил и в кусты убежал. Хотя, зачем куда-то бежать? Можно и прямо здесь присесть, тут тоже кусты имеются…

Так, что-то у меня мысли не в тут сторону свернули. А, с другой стороны, о чём ещё сейчас мне думать? Вот когда выберусь к своим, тогда и начнутся главные проблемы. А пока проще нужно быть. Вот как я сейчас…

Вот и жильё человеческое. Стою, в деревьях хоронюсь, из леса не высовываюсь. Но собаки, заразы такие, меня всё равно учуяли, загавкали. Это я с ветром обмишурился, не учёл его. Да я об этих собаках вообще не подумал!

Выходить? Хутор-то вроде бы как совсем безжизненный. Даже дым из трубы не вьётся.

Шагнул и тут же убрался назад, за то же дерево и спрятался.

Вот эти явно по мою душу.

А кто же это ещё может быть? Явно не охотники, хоть все и в гражданском, да с оружием соответствующим. Не так-то и далеко до них, охотничьи ружья прекрасно можно разглядеть. Однако, поторопился я с выводами – не все здесь в штатском. Эти двое во главе группы явно полиция. Или жандармерия, что тут у них, не знаю. Потому как наблюдаю какую-то форму. Лишь бы не солдаты, не армия. Тех-то в случае чего могут столько нагнать, что меня враз найдут.

Кстати, со стороны реки пришли. Получается, никто меня по следам не преследует?

Нет, не стоит мне прежде времени обольщаться. Ну не дураки же они? Явно можно понять, что кто-то же мёртвых на месте катастрофы обобрал, да и одного выжившего только недавно прирезал.

Да ещё и допрос. Следы-то специфические сразу видно. Так что идёт кто-то по моим следам, идёт. Не может не идти. И точно кто-то из специалистов. Судя по этой толпе, не армия, а, скорее всего, местные егеря-лесники. Эти точно найдут.

И я пошёл тихонько вдоль опушки. Прячась за деревьями, в обход этого хутора. Если не успею их обогнать к следующему жилью, то мне просто нужно будет убираться вообще в сторону. А здесь до ближайшего более или менее крупного жилья ого-го, сколько. Я по карте смотрю – левый берег гораздо более населённый и обжитый. Ну, по крайней мере, именно здесь, в этой его части…

Зачем мне обязательно к жилью нужно? А точно, зачем? Тут уже не до еды, тут ноги бы унести. Затем, что мне лодка нужна, на тот берег перебраться. От поисковиков оторваться, время выиграть.

Зимний…

– Ники, почему я обо всём узнаю последней? – возмущение на обычно безэмоциональном лице Марии Фёдоровны было настолько неприкрытым, что Николай Второй несколько растерялся. – И Вы здесь, Владимир Фёдорович? От Вас я подобного не ожидала!

Вдовствующая Императрица быстрым шагом, таким, что даже серое длинное платье на миг обрисовало контур стройной и отнюдь не оплывшей фигуры, подошла ближе и остановилась перед двумя собеседниками, вынуждая их быстро встать и склониться в подобающем этикету поклоне. Впрочем, они бы и сами это проделали, если бы Мария Фёдоровна дала им на это время и не ворвалась бы в кабинет Императора, словно ураган.

– Ваше Величество, – склонил голову Джунковский, и прищёлкнул каблуками. Опытного царедворца даже такой эмоциональный и неожиданный порыв всегда выдержанной вдовствующей императрицы не смутил. Выкрутился, как обычно, скосил хитрый глаз на императора, словно давая этим своим жестом подсказку Марии Фёдоровне, кто именно виноват в этом утаивании столь важной для неё информации.

– Владимир Фёдорович. Мы с вами чуть позже закончим, – слова государя не давали двузначного толкования, поэтому Джунковский сразу же и откланялся. Сначала короткий поклон Марии Фёдоровне, а только потом Николаю. И плотно прикрыл за собой дверь в кабинет. Отошёл на несколько шагов в сторону, чтобы ни у кого даже мысли не возникло, что он может что-то подслушивать. А кому что-то подобное измыслить – здесь таких хватало. И караул, и охрана, и вроде бы как немногочисленные придворные. Но эта кажущаяся немногочисленность могла ввести в заблуждение кого угодно, только не опытного жандарма и царедворца. Тут только дай малейший повод, и сразу же откуда не возьмись налетят коршуны, начнут крутиться вокруг с жадным любопытством. А уж что потом начнётся… Быстро, подобно кругам на воде, разойдутся сплетни, щедро приукрашенные домыслами и вымыслами. Бр-р, то ещё змеиное логово!

Поэтому лучше вообще не давать никакого повода к сплетням. И, на самом-то деле, сейчас есть более важный повод для беспокойства. Это похищение… Чёрт бы его побрал! Ведь не хотел же отпускать этого летуна из столицы, видит Бог, не хотел. Словно предчувствовал грядущие неприятности. И вот они, не заставили себя долго ждать. Да и не всё так просто с этим похищением. Спешно сформированная Комиссия уже приступила к расследованию, и первые его результаты заставили срочно испросить аудиенции у Императора. Нет, как шефу Корпуса, можно было бы и без разрешения заявиться во дворец, но… Вот именно! Всегда полно таких подобных «но»! В основном, все первые выводы комиссии Владимир Фёдорович уже успел доложить Николаю. Почему не Марии Фёдоровне? Джунковский даже самому себе опасался признаться, что просто побоялся… Да, даже ему было не по себе. А ведь вроде бы все всё знают. И он сам, и Мария Фёдоровна, И Император. Сколько раз об этом говорили, и всё бесполезно. Нет, не о Марии Фёдоровне тут речь. Скорее, о Николае. Вот если бы не он, а его мать…

И оборвал себя резко генерал, испугался своих собственных мыслей, незаметно оглянулся по сторонам, чётко фиксируя любопытные взгляды. А вдруг кто-нибудь умудрился эти крамольные мысли услышать…

А за плотно закрытыми дверями в это время Мария Фёдоровна выпытывала у сына все подробности похищения в Константинополе своего протеже, Грачёва Сергея Викторовича…