В середине XIX века вдоль западного побережья американского континента процветал промысел золотодобычи. Этот период продлился до начала XX века и получил название «золотая лихорадка». Она привлекла тысячи людей, которые тянулись в такие места, как Уайрека, Шаста и Колома в Калифорнии, Доусон в Канаде на территории Юкон, в Фэрбанкс или Ном на Аляске.

Как раз в Номе, там, где река Снейк впадает в океан, в сентябре 1898 года открыли один из самых легкодоступных золотых приисков в мире. Крупицы золота встречались прямо на побережье. Там, на земле, которая стала самым большим по площади штатом США, согласно семейной легенде Лундбладов, и зародилось их состояние. Одного из многих искателей золота, приехавших на Аляску в начале XX века, звали Кнут Лундблад. Родом он был из Балебу в Кальмарском лене. Приехал за добычей, правда, в его планы не входило строить новую жизнь в США и Канаде вместе с потоком других эмигрантов из Швеции. Он собирался сколотить начальный капитал и вернуться домой. У здорового парня с собственной лопатой, мотыгой и лотком для мытья золота были все шансы разбогатеть в этом диком краю. Лишь бы удача улыбнулась.

Кнут не разбогател в одночасье. Чтобы сколотить состояние, пришлось ездить на прииски несколько раз. Сойдя с корабля из Америки в последний, он был уже достаточно состоятелен, чтобы купить первое владение – ферму Рогста в Стигтомте в лене Сёдерманланд.

У него было множество историй о медвежьей охоте на Аляске и о жизни золотодобытчиков и авантюристов. Мужчина украсил новый дом в Рогсте медвежьей шкурой и другими трофеями из путешествий. О нем ходили разные слухи. Люди поговаривали, будто он отлил слитки из найденного золота и спрятал.

Так Лундблады и поселились в деревне Стигтомта, коммуне Нючёпинга, в лене Сёдерманланд. Теперь там живет почти 2000 человек. Деревня стоит прямо на шоссе номер 52, между Норчёпингом и Кумлой. Огромные валуны окружают древние захоронения. Груды камней, растрескавшихся от огня, служат подтверждением, что люди обитали здесь в бронзовом веке. Эта местность помнит времена, когда скандинавские княжества Гёталанд и Свеаланд еще не были единым государством.

Поля Кнута простирались за пределы собственно Стигтомты, до озер Хальбу на западе и Ингарен на юго-западе. В начале XX века с балкона на втором этаже его дома открывался вид на них. На юге из-за леса выглядывал краешек деревни Стигтомта, а на север уходила дорога в сторону Беттны и дальше к Катринехольму.

Важным лицом в деле приумножения семейного состояния стал его сын Густав Адольф Оскар Лундблад по кличке Йоссе, который родился в 1922 году и был одним из четырех детей Кнута и его жены Сигне. Он выучился на инженера и стал одновременно и изобретателем, и предпринимателем. При этом в семье считался человеком буйного нрава, был жадным и очень жестко торговался. Даже мать называла его «чертом» в делах и советовала родственникам не переходить ему дорогу.

В двадцать лет Густав основал компанию под именем «Патента». Во второй половине 1940-х годов он поселился в Сегельторпе, возле Худдинге, к юго-западу от Стокгольма. Вскоре женился на девушке по имени Май, сведущей в бухучете, выпускнице Стокгольмской школы экономики.

Будучи талантливым инженером, Густав изобрел и запатентовал несколько полезных вещей. Например, зеркало для ванны, которое прикрепляется к стене складной гармошкой, может поворачиваться и двигаться вперед-назад. Самым известным стала трубка для курения табака «Доллар». Может показаться удивительным, что ему удалось изобрести что-то новое для такой старой привычки. Хорошо известно, что в Америке люди курили с доисторических времен. Путешественник Христофор Колумб привез растение табак в Европу в XVI веке, и с тех пор это явление распространилось и на Европейском континенте. Глиняные, пенковые, из кукурузной кочерыжки и другие, мыслимые и немыслимые виды трубок столетиями использовались и в Швеции. Но Густав нашел способ использовать современный материал для старого изобретения.

Патент номер 212646 Патентного бюро Швеции выдан на «Крепление чашки к курительной трубке, а также способ и оборудование для их производства». Его владелец, Г. А. Лундблад из Сегельторпа, решил проблему, связанную с бриаром, – лучшим в мире материалом для изготовления трубок. Бриар представляет из себя древовидный нарост на корнях средиземноморского кустарника «Эрика древовидная». Эта жаростойкая древесина отлично подходит для курительных трубок. Однако из-за высокой плотности из нее трудно вырезать чубук, который проводит дым дальше к мундштуку. В изгибе скапливается смола и табачный осадок. Все, кто хоть раз чистил трубку, знают, как трудно это делать. К тому же не так просто найти подходящий кусок бриара, чтобы вырезать трубку целиком, большие куски растения встречаются редко и сильно различаются качеством.

Густав Лундблад придумал вырезать из него только саму табачную камеру, чашку, а потом крепить к ней пластмассовый чубук. При таком способе производства табак тлеет непосредственно в деревянной чаше и вкус дыма не меняется. Вся конструкция становится дешевле для производства, не в последнюю очередь потому, что в данном случае куски материала нужны меньшего размера.

Мужчина получил патент на оборудование и создал станок для производства. Патент распространился на Скандинавию и США. Модернизированная трубка принесла достаточно денег для расширения вложения в земельную собственность и недвижимость в Стокгольме, в Рогсте и на родине его отца в Кальмарском лене.

Трубки «Доллар» в нескольких вариантах производятся и сейчас. Сырье доставляют из Италии и стран Балтики. Основным дистрибьютором является шведский онлайн-магазин курительных принадлежностей Swedish Match. Чтобы обеспечить необходимый объем поставки, станки запускают четыре раза в год. Прибыль, конечно, не сказочная – несколько сотен тысяч крон в год. Дистрибьютерская цена на трубку составляет около 100 крон за штуку, а в розницу продается в среднем за 200–300 крон.

Семья Лундблад приобрела землю в Северной Фёрлёсе в 1950-х, во время большой модернизации. Вторая мировая война закончилась, и началось строительство новой Европы. Большие открытия этого времени еще впереди, эпоха только началась. Первым стало восхождение Тецинга Норгай и Эдмунда Хилари на вершину Эвереста в 1953 году.

Формировалась популярная культура: Элвис Прэсли отправился в первое турне в 1955 году и выпустил альбом в 1956-м. В Швеции получил известность игрок в хоккей на траве и певец Гёста Нордгрен «Снуддас», когда выступил в популярной радиопередаче Леннарта Хиланда «Карусель» с песней «Любовь на плоту»: «Молод я когда-то был, лесосплавщик бравый. Девушки в моих объятьях таяли, как воск». Гёста стал первым в Швеции артистом, пластинки которого разошлись тиражом более 300 000 экземпляров.

Годы нейтралитета во время войны сыграли свою роль. С материальной точки зрения Швеция чувствовала себя лучше, чем когда-либо. Промышленность избежала бомбежек, не была разрушена и работала на полную мощность, продавая товары другим странам Европы, которые восстанавливали жизнь после войны. В 1956 году появилось телевидение и открылась первая в стране бургерная – «Бургер гриль» в Хельсингборге. В 1955 году в стране законодательно был установлен отпуск три недели в году. Тогда же, в апреле, полетел первый чартерный рейс на Майорку. Три года спустя, в 1958 году, Швеция потерпела сокрушительное поражение от Бразилии на чемпионате мира по футболу со счетом 5:2.

На фоне этих значимых событий разворачивалось детство Йорана Лундблада, которому перед Рождеством 1958 года исполнилось 9 лет. В это время зародилась вражда между его семьей и соседями в Северной Фёрлёсе, которая продлилась всю жизнь Йорана и сыграла огромную роль в его судьбе.

За поворотом дороги к Северной Фрёлёсе среди лесов и полей, в десяти метрах над уровнем моря, находится ферма Шутелунд. Окружающие ее земли не представляют ничего особенного – несколько гектаров леса, два гектара полей с тонким покрывалом черной земли поверх глинистой почвы, твердой, как камень. Здесь местность сельскохозяйственная, и ценится каждый кусок земли. Именно из-за него началась вражда, которая продлилась несколько поколений.

В 1950-х годах шведская служба землеустройства совершила ошибку в измерениях земель Фёрлёсы, и один участок не был внесен в кадастр – между владениями семьи Лундбладов и их соседей Тёрнбладов. Получилось, что формально этот кусок размером примерно с три футбольных поля и качеством, согласно службе землеустройства, «ниже среднего», не принадлежал ни тем, ни другим.

Ни Лунблады, ни Тёрнблады уступать не хотели. Однако с помощью мирового судьи из их же округи удалось договориться и разделить спорный участок пополам. Это и было началом истории вражды.

Казалось бы, спор улажен, но история не закончилась. Кнут, дед Йорана, тот самый американец, пообещал одному из старших Тёрнбладов этот кусок в качестве платы за услугу – присмотреть за лесом. Однако, когда настал момент передать землю, делами Лундбладов уже занимался Густав, который обещание не сдержал.

– Подобное не забывается. Речь и о деньгах, и о предательстве, – говорил Матс Роберг, фермер из Северной Фёрлёсы и арендатор Лундбладов. Сам он впоследствии тоже попал под каток вражды.

В семье Лундбладов рассказывают, что владелицей была старшая сестра Кнута, тетка Густава. Когда она в преклонном возрасте попала в дом престарелых, сосед Карл-Оскар Тёрнблад пришел ее навестить, принес кофе, сладости и завел разговор о земле. Он хотел, чтобы старуха переписала участок на него. Но Густав вовремя услышал об этом и помешал сделке. Разочарованный Карл-Оскар произнес слова, которые стали присказкой в его семье: «Однажды Стэллегорден будет нашей».

В конце 1960-х отец отправил Йорана в Ирландию. Причиной тому, как говорили, послужила плохая успеваемость, и теперь вместо посещения обычной школы он должен был учиться семейному делу. Родственники рассказывали, что Густав держал сына в ежовых рукавицах. Ни отец, ни мать не проявляли особенной заботы и любви.

Йоран должен был остаться в Ирландии по крайней мере на год и заниматься делами «Патенты» – компании по производству трубок. В итоге он пробыл там пять лет и позже рассказывал, что занятие было ему не по душе. Это было тяжелое время, хотя он познакомился с полезными людьми. Правда, сохранить контакты не удалось, о чем позже мужчина очень жалел. Йоран вернулся в Швецию окрепшим и опытным, говорил по-английски с явным ирландским акцентом.

Это был не тот человек, который охотно делился переживаниями. Он вспоминал тот или иной опыт только к месту, а потом шутил, вызывая дружный смех собеседников, чтобы отвести внимание от только что рассказанного. В глубине души Йоран оставался стеснительным и неуверенным человеком.

Он жил с родителями, работал на ферме и на производстве трубок. С другими родственниками семья почти не общалась. В этом заслуга Густава. Изначально мужчина был в хороших отношениях с братьями и сестрами, пока родители не состарились и не решили поделить владения между ними.

Согласно семейным историям и рассказам знакомых Лундбладов, во время раздела он всех и обманул. Братья и сестры разделились на два лагеря. На его стороне оказалась бездетная сестра Стина. Так контакты между Йораном и двоюродными братьями и сестрами были прерваны.

Женщин в его жизни было немного. В конце 1980-х он встретил Тиину Нименен. Встреча была в некоторой степени случайной. Она была замужем за мужчиной, который снимал квартиру в доме в Мэлархёйден, принадлежавшем Лундбладам с 1950-х. В здании в переулке Теннъютаргрэнд было восемь квартир, оно находилось на холме в нескольких сотнях метров от берега озера и от метро. Остальные друг за другом спускались по склону вниз к береговой линии, к заливу озера Мэларен, омывающему западный Стокгольм. Оттуда фантастический вид на залив. На другой стороне виден остров Шерсён и мост Нокебро на Ловён к королевскому замку Дроттнингхольм.

Йоран частенько оставался здесь на ночь, когда приезжал в Стокгольм по различным делам. Например, доставлял партию трубок и заодно присматривал за собственностью.

– Мы не были знакомы до встречи в доме на Мэлархёйден, – рассказала Тиина Ниманен.

Сложилась пикантная ситуация: женщина изменила супругу с сыном хозяина жилья. В конце октября 1987 года, после развода, шел уже второй месяц ее беременности от Йорана. 13 мая 1988 года родилась их дочь Сара. В том же году Йорану исполнилось 39 лет. Пара так и не поженилась, да и прожили они вместе недолго.

– В Стигтомте было просто ужасно, – рассказала женщина много лет спустя. – Мне было крайне некомфортно. Я работала на ферме и никогда не получала денег. И когда однажды спросила Йорана, где моя зарплата, он ответил, что его мать перечисляет все на его счет. А сам он был настоящий жмот.

Тиина трудилась и на производстве трубок, материал для которых доставляли из Италии. Нужно было склеить мундштук и чубук, согнуть их под нужным углом, придав форму. Свекровь отвечала за контроль качества и полировала трубки.

– Моей обязанностью было собирать коробочки для «Долларов», раскладывать фильтры по пакетикам и прочее. Работать приходилось постоянно, я чувствовала себя рабыней, у меня не было никакой личной жизни.

За годы в Стигтомте жизнь Тиины быстро превратилась в кошмар.

– Мне было так плохо, что я начала потихоньку спиваться. Остановиться не получалось, и я превратилась в алкоголичку.

Сначала было пиво, потом сосед начал подливать ей кое-что покрепче – и она подсела на спиртное. Тиина никогда не была зарегистрирована в доме Лундбладов. До рождения дочери ее адресом значился Стокгольм.

– Они сделали все, чтобы я съехала. Йоран сказал просто подписать документы. Я должна была уехать к родителям на Оланд, по крайней мере на бумаге. Все только для того, чтобы он формально стал отцом-одиночкой и заработал на этом.

Спустя тридцать лет, рассказывая о несчастливом времени в Стигтомте, Тиина потихоньку освободила свои чувства. Ее история приоткрыла завесу в закрытые от посторонних глаз мир и обстановку в семье Лундбладов.

– Они страшно боялись, что я каким-то образом доберусь до их денег. Все разговоры сводились только к ним. Йоран даже как-то сказал: «Ты наверняка готова убить Сару, чтобы получить ее деньги». Чудовищная мысль! Мне не разрешили встречаться с дочерью после отъезда. Йоран сказал ей, что я умерла.

Тиина описала трагическую историю отношений, обреченных с самого начала. Она не смогла разделить систему ценностей Лундбладов и превратилась в крепостную. И они под женщину не подстроились, просто шли набитой колеей: работать, приумножать, копить, сохранять.

Ее путь к самостоятельности – отдельная история. Роль в жизни этой семьи закончилась тем, что она оставила маленькую дочь с Йораном и переехала на Оланд, где снова вышла замуж в 1991 году. А с алкоголем покончила только в 2002 году.

С полуторагодовалой малышкой Йоран начал искать новую жену. В сельской местности вокруг Стигтомты и Рогсты мест для этих целей совсем немного. Современных сайтов знакомств в 1990-е годы еще не существовало. Поэтому он разместил объявление в русском каталоге. На него откликнулась Ирина, женщина из Узбекистана, для которой мужчина стал якорем в новой стране. С его помощью она перевезла в Швецию брата, который впоследствии стал работать у Густава и завязал с Йораном приятельские отношения. Еще привезла с собой дочь от предыдущего брака. А в 1994 году родилась их общая дочь Мария.

Лундблады жили в Стигтомте большой семьей из нескольких поколений. Густав приобрел еще одну ферму Тенгста, в нескольких сотнях метров от Рогсты, и всем распоряжался. Сын работал на него и по мере надобности отправлялся либо в поле, либо в лес. Кроме того, Йоран присматривал за собственностью в аренде и помогал с производством трубок, при этом не получая зарплату.

– Каждую неделю родители дают мне деньги на карманные расходы, – поделился он как-то с одним из квартиросъемщиков.

Как и Тиина Ниминен, Ирина описывала тяжелые условия жизни в семье с требовательными родителями во главе. Все помыслы только о деньгах – сохранить что есть, получить больше, работать на износ, максимально снизить расходы. Йорану было уже 40 лет, но всеми средствами до сих пор распоряжалась мать. Бывшая супруга рассказала, как происходила покупка продуктов: она писала список, он шел с ним к матери, которая давала нужную сумму. Наличными. Всегда только наличные. Лундблады не доверяли банковским картам.

Все воспоминания сводились к жадности, постоянной работе и отсутствию личного времени. К тому же она должна была заботиться о дошкольнице Саре, старшей дочери Йорана.

– Сара была очень замкнутым ребенком. Когда мы знакомились, она испугалась и спряталась за отца. Для меня было большим событием, когда девочка первый раз назвала меня мамой.

К концу 1990-х брак рассыпался. Однажды Йоран пришел с работы домой и обнаружил на дворе незнакомого мужчину.

– Кто ты и что ты здесь делаешь? – спросил Йоран.

– Оцениваю собственность, – ответил незнакомец. – Ваша жена наняла меня.

Ирина решила заполучить деньги Йорана или, по крайней мере, понять, сколько причитается в случае развода. После этого ей в Стигтомте больше не было места. Так рассказали эту историю сами жители. Правда, детали отношений с оценщиком и конфликтов между супругами утрачены во времени.

Пожилая тетка Йорана Стина вспоминала, что племянник говорил, как Ирина пошла на курсы шведского при гимназии для взрослых и стала проявлять интерес к одному из преподавателей. Тогда-то Йоран и решил развестись.

Формально это произошло 18 сентября 2001 года, но они продолжали видеться по большим праздникам вместе с дочерями. Родительские права на Марию не стали камнем преткновения. Она осталась жить с матерью, а позже, когда пошла в школу, время от времени приезжала пожить с отцом и сестрой. В 2000-х годах родители Йорана умерли, и он переехал в Северную Фёрлёсу. Тогда отношения с Ириной снова наладились.

«Поехать в Стигтомту» на языке Лундбладов означало навестить семейные владения к северу от самой деревни – в первую очередь фермы Рогста и Тенгста, а затем дома с другой стороны шоссе, которые можно было описать как жилье для наемных рабочих окрестных ферм.

Рогста состояла из двух жилых домов и нескольких хозяйственных построек, окружающих двор. Огромный амбар с дощатыми стенами, выкрашенный в традиционный красный цвет, высотой под 10 метров. Там легко размещались десять-пятнадцать сельскохозяйственных и лесозаготовительных машин. Второе здание выполняло функцию конюшни и склада.

Жилые дома, каменные, покрытые белой штукатуркой, располагались настолько близко, что между ними с трудом проезжала обычная машина. С восточной стороны постоянно доносился шум от шоссе. Дальше по дороге находилась Тенгста. На самом деле это была совсем не ферма, а жилой дом с пристройкой.

Если бы все они были чуть ближе друг к другу, владения Лундбладов представляли бы собой целую маленькую деревню. Хотя в некотором смысле это и был отдельный мирок. Густав старел, постепенно семья сворачивала сельскохозяйственную деятельность. Они начали сдавать земли в аренду, как и дома. С тех пор как Йоран переехал в Кальмар в начале 2000-х, в домах было уже больше десяти арендаторов.

Он оставил себе дом в Тенгсте, где останавливался, когда приезжал. На втором этаже в северной части дома на стенах все еще висели постеры Сары, а на полу стояла игрушечная плита, хотя прошел уже десяток лет с тех пор, как она выросла из игрушек. На нижнем этаже хранились мебель и вещи, перевезенные из других домов, – Йорану тяжело было что-то выбрасывать. В конце 2000-х годов жилье, на удивление грязное и неприбранное, поражало количеством собранного хлама. Мужчина старался в первую очередь уделять внимание домам, которые сдавались в аренду, но едва с этим справлялся.

Добродушный, тихий, одинокий, грубоватый семьянин был верен своему слову, скупой, несамостоятельный, работник на побегушках у отца, агрессивный, когда выпьет…

Люди по-разному описывали Йорана, в зависимости от «близости» контактов – личные, которых было крайне мало, или деловые, которых было чуть больше. Но несколько черт проявлялись ярче других: скрытность и замкнутость. Он был из тех, кто все держал в себе и никогда не раскрывал все карты. Некоторые даже называли его отшельником. Вероятнее всего, это результат застенчивости и неуверенности в себе. Таким может стать человек, всю жизнь прожив в тени сильного отца, постоянно диктующего свою волю.

– Все решал и всем заправлял Густав, а Йоран просто находился рядом. Иногда казалось, что отец ему не доверяет, – рассказала Линда Бьёркман, которая снимала жилье у Лундбладов в 2000-х годах.

Густав умер в 2007 году, но был очень активным даже в старости, несмотря на инфаркт, который перенес в конце 1990-х. В восьмидесятилетнем возрасте он сам полез на крышу амбара менять кровлю, видимо, чтобы упасть оттуда и убиться. Это был человек, который не чувствовал меры и границ, в том числе собственного возраста.

Сын поступал, как говорил, хотел и делал отец. Так в семье было заведено со времен войны. Ведь подобными методами Густав сколотил семейное состояние.

– Йоран казался этаким простодушным тюфяком и несколько задавленным, в нем не было стержня, – говорила Линда. – Он ездил на крохотной старой машине и, казалось, не испытывал никакого желания поменять ее на новую. И никогда не говорил о деньгах.

Кто-то рассказывал, что некоторые арендаторы умудрялись пользоваться Йораном, чтобы сбить цену на аренду. Они просили его или обещали выполнить какую-то работу в счет снижения стоимости, а потом ее не выполняли. Йоран был слишком мягкотелым, чтобы заставлять людей платить.

Одна из причин такого поведения могла заключаться еще и в том, что недвижимость в Стигтомте находилась не в лучшем состоянии. Лундблады десятилетиями выбирали самые дешевые решения во всем, от систем отопления и канализации до окон и цвета фасадов.

Если помещение не отвечает высокому стандарту качества, самый простой путь для владельца – скинуть цену на аренду. Возможно, Густав, «черт торговли», так бы не поступил, но в середине 2000-х он отправился в дом престарелых, а сын был сделан из совсем другого теста.

Правда, Йоран оказался так же скуп, как и отец. Он собственными руками сделал ремонт на кухне в Рогсте: снял старый пол и кухонную мебель, собственноручно выкинул все через окно, вывез мусор, а потом сам все настелил, собрал и повесил. Помог ему только один из квартиросъемщиков.

Когда он был не в состоянии что-то сделать, то нанимал людей, но в этом случае речь шла о самой дешевой рабочей силе – в основном поляки. И платил черным налом: никаких банковских переводов, налогов, пенсионных отчислений.

Даже ближайшие родственники – двоюродные братья и сестры, дяди и тетки – толком его не знали. Отчасти из-за семейной ссоры во время дележа наследства. Тетка по отцу, Стина, которой на момент его исчезновения было 95 лет, знала его больше всех. С тех пор как она перебралась в дом престарелых в Нючёпинге, Йоран присматривал за ее деньгами на правах добровольного доверенного лица, когда было время.

– Он всегда много работал, был очень занят. Даже когда заезжал меня навестить, всегда на самом деле направлялся куда-то еще, – рассказывала Стина. – Чаще всего ехал из Стигтомты, где бывал по делам, обратно в Кальмар.

Йоран вел дела с двоюродным братом Хоканом. Какое-то время у них была общая собственность в Кальмарском лене, правда, к 2010 году они ее разделили. А в 2011 году встречались и подолгу разговаривали. Они пытались восстановить отношения, как описывала это двоюродная сестра Йорана Ингела Гульстранд. Йоран казался одиноким, ему не с кем было пообщаться. Когда полиция осенью 2012 года стала спрашивать Хокана, тот ответил, что ничего не слышал о брате уже полгода.

Ингела и сама не видела его около десяти лет. Она говорила, что у него вообще не было какого-либо круга общения ни в Кальмаре, ни в Стигтомте.

– У Йорана почти не было друзей, во всяком случае, он никогда о них не говорил. Был только приятель в Стокгольме.

Этот приятель, Родни Альстранд, наверное, единственный, кого хотя бы с натяжкой можно назвать его другом. Жизнь свела их два раза, в разных ситуациях. Они познакомились в начале 1970-х, когда Йоран был в отношениях с сестрой Родни, с которой встретился в сельскохозяйственной школе. Но все закончилось, а Йоран и Родни не виделись до конца 1980-х. Тогда Родни искал землю, чтобы выращивать овес для заготовки овсяных кормушек, которые в Рождество выставляют на улицу для маленьких птичек. Он связался с Лундбладами, взял в аренду несколько гектаров земли и снова встретил старого приятеля.

– У Йорана и его отца была недвижимость в Стокгольме, к тому же в 1990-е он поставлял туда курительные трубки и обычно заезжал ко мне в гости в Сёдертелье. Поставки были раз в полгода, и иногда возникали вопросы с недвижимостью в Мэлардалене. Мы виделись, когда у него было время, пропускали по стаканчику, веселились и смеялись.

Родни рассказал, что они созванивались где-то раз в несколько месяцев. А чаще всего Йоран просто появлялся без какого-то особого предупреждения. Казалось, так он и жил, особенно ничего не планируя, на случай если дела пойдут не так. И в то же время не отличался общительностью.

– Он часто приходил к нам на кофе, обедал со мной и моей женой, – рассказывал Даниэль Эриксон, квартиросъемщик Йорана в Стигтомте в 2000-е годы. – Но никогда не приглашал к себе. Такой вот был человек.

Родни вспоминал, что у друга была непростая жизнь.

– Делами управлял отец. Йоран не мог общаться с кем хотел. Это касалось и девушек – в этом вопросе тоже командовали родители. Я был удивлен, когда он привез жену из-за границы. Наверное, получил на это разрешение.

Даже Родни считал Йорана сдержанным, тот никогда не обсуждал свои планы. А еще в последние годы перед исчезновением был очень одинок:

– Он казался обеспокоенным тем, что у него нет женщины, хотя не говорил ничего конкретного. Но складывалось впечатление, что жить одному не хотелось.

Йоран заботился о семье, даже если это было необязательно. Когда старшая дочь Ирины окончила учебу в Линчёпинге, он помог ей с жильем, купил квартиру в Норчёпинге и сдал ей в аренду, хотя она и не была его родной дочерью. Он оплачивал содержание детей: каждый месяц отчислял деньги на их сберегательные счета.

Особая связь с отцом сложилась у младшей Марии, когда она жила в Стигтомте и оканчивала среднюю школу. У них была общая проблема – бессонница.

– У отца было не очень хорошо со сном, очевидно, из-за стресса. Я и сама в то время мучилась из-за этого. В такие моменты я спускалась на первый этаж посмотреть, спит ли Йоран. Его спальня была рядом с кухней, куда приходила я, и мы разговаривали. Или сидели в гостиной и смотрели телевизор.

Так и общались девочка-подросток и ее отец. Оба перегруженные делами и переживаниями – взрослая жизнь, школа, работа, лес, семья. Они говорили обо всем и ни о чем.

– Иногда папа засыпал на диване.

Даже когда Мария переехала обратно в Норчёпинг и пошла в гимназию, они созванивались несколько раз в неделю и могли говорить часами.

Если отбросить детали о финансовой стороне, вырисовывалась картина одинокого человека, у которого так много дел, что он не успевает жить.

Летом 2012 года, когда Йоран пропал, со дня смерти его всевластного отца не прошло еще и пяти лет. Сыну было почти 60, и он наконец получил возможность принимать решения самостоятельно. В его распоряжении оказалось все состояние и собственность.

В общем и целом он был типичным представителем поколения 1940-х годов, хотя и родился на исходе десятилетия. Основными принципами было посвятить себя работе и быть бережливым.

Наверное, удивляться нечему, ведь в Йоране жили привычки нескольких поколений, сформированные жизнью шведской провинции Смоланд в XIX веке, в эпоху голода и нищеты: нужно держаться за то, что имеешь, если все пойдет к черту. Тогда есть шанс выжить.

Вне круга ближайших родственников – детей и в какой-то степени бывшей жены Ирины – у Йорана был единственный друг Родни Альстранд, хотя даже он не знал, что у того на душе. Остальные знакомства носили еще более поверхностный характер: квартиранты или люди, с которыми он вел дела. С родственниками тоже негусто, только старая тетка Стина. При таком одиночестве вполне понятно, что он полагался на старшую дочь, Сару, как Густав в свое время рассчитывал на сына. Она должна была продолжить дело, когда его не станет, все перешло бы к ней по наследству.

Каков же был его шок и разочарование, когда дочь не стала выполнять его волю и следовать семейным традициям. Она предала и отца, и семью, связавшись с соседским мальчишкой, человеком, родственники которого пытались обманом отобрать у Лундбладов земли.