Инженер Гельмут Грёттруп был успешен в выполнении прямых служебных обязанностей, то есть в разработке жидкостных ракетных двигателей. Это принесло не только почетную грамоту, но и приятную денежную премию. Но также означенный сотрудник был одним из самых продвинутых в части овладения русским языком. Он даже заметил некоторое сходство с немецким: русские, как и немцы, любили сокращать словосочетания по первым слогам. ‘Гестапо’, ‘крипо’ – это ведь были исконно немецкие слова, не так ли? Слово ‘профком’ также не показалось чем-то совсем уж удивительным.

Более удивительным был вызов в этот самый профком – разумеется, в обеденный перерыв. Поскольку пригласили его одного (о других вызванных Грёттруп не знал), то инженер сделал вполне логичный вывод: дело скорее личное, чем производственное. Еще более странным вызов казался ввиду того, что в русском профсоюзе означенный инженер не состоял.

Председатель профкома Виктор Мареев знал, что этот немецкий инженер прилично говорит по-русски. Пусть даже с акцентом, но понять вполне можно, а уж сам инженер понимал этот трудный для иностранца язык просто хорошо.

После надлежащих приветствий предпрофкома перешел к делу.

- Ввиду ваших заслуг перед производством, Гельмут, руководство предприятия решило поощрить вас через вашу жену. Но для этого нам надо знать ее размеры: талия, бедра, высота от талии до пола...

Быстрый разумом немец тут же сообразил, что речь идет о некоем наряде. Стараясь не выдать свое удивление, он ответил:

- Размер можно получить. В соседней комнате сидит товарищ Сергеева. Она имеет фигуру очень точно похожую на фигуру Ирмгарды.

Виктор Мареев сделал вид, что не заметил грамматические погрешности в речи немца, и сказал:

- Это очень хорошо. У нас найдется сантиметр, – тут удивление инженера возросло, поскольку он и представить не мог, как это единица измерения может найтись, – Мы отдадим его товарищу Сергеевой на время, и она скажет вам цифры.

Только после того, как председатель достал с полки портновский сантиметр, Грёттруп догадался, о чем, собственно, идет речь.

Через считанные минуты данные были получены.

- А теперь, – торжественно провозгласил Мареев, – выбирайте!

И в руки инженера перешла стопка прозрачных пакетиков с красивыми фотографиями красивых женщин, хотя, надо отметить, сии картинки были весьма вольного содержания.

К чести немецкого сотрудника будь сказано, он удержался от сакраментального вопроса: ‘Was ist das?’ Он даже не спросил по-русски: ‘Что это?’, хотя данный вопрос на любом из этих двух языков прямо напрашивался. Вместо этого высокообразованный специалист пустил в ход логику и весьма скоро догадался о назначении попавшей ему в руки детали туалета, а также представил, как Ирмгард будет выглядеть.

- Видите ли, они рвутся легко, ткань уж очень тонкая. Поэтому вам полагается три пакета, – пояснил профсоюзный деятель. – Выбрали? Пожалуйста, распишитесь в получении... вот здесь... три штуки. Да, и еще. Эта вещь называется ‘колготки’.

Этого слова Гельмут Грёттруп не знал. Он также не знал, что бандероли, подобные той, которую он собрался отправить в город Росток, пойдут под особым вниманием НКВД. По настоянию Рославлева были предприняты меры против пропаж на почте.

Не через неделю, а всего лишь через три дня поступил вызов от Сталина. Разумеется, третьим по уже сложившейся традиции был Берия.

- Товарищ Берия доложил о предложении относительно командировки в Норвегию. Но хотелось бы выслушать ваши обоснования.

Странник повторил почти то же самое относительно завода по производству тяжелой воды, что говорил Лаврентию Павловичу.

- Есть некоторые моменты, которых вы не коснулись, товарищ Александров. Тем не менее их необходимо предвидеть. Первый из них: что, если вам в процессе выполнения задания снова станет плохо с сердцем?

Рославлев сделал вид, что чуть задумался. На самом деле ответ был уже готов.

- Первое, что я просто обязан делать: это ничего не делать, если сочту задание чрезмерно трудным.

Вожди чуть улыбнулись.

- Расскажите подробнее, товарищ Александров, по какой причине вы можете принять такое решение.

- Надо вам знать, товарищи: я не предполагаю, что общий объем тяжелой воды будет очень уж чрезмерным. Точную цифру узнать не удалось, но могу предположить, что вес готовой продукции может составить примерно тонну. Максимум – это две тонны. Не слишком много. Трудности начнутся при матрицированиии на большом отдалении от цели. Если к резервуару с водой нас подпустят на расстояние до двадцати пяти метров – проблем не возникнет. Но если дистанция будет большей – откажусь работать. Риск.

После этих слов Сталин взял курительную паузу.

- Полагаете ли вы нужным включить врача в делегацию? – поинтересовался Берия.

- Тоже рискованно, – без раздумий ответил Рославлев. – Доктор должен быть с чемоданчиком. То есть его распознают мгновенно. Сам факт нахождения врача в делегации вызовет вопросы. Это не входит в обычную дипломатическую практику. Сразу же спросят... хотя нет, не спросят, а заинтересуются: кто это тут нуждается в столь срочной помощи?

Хозяин кабинета все еще держал паузу. Беседу вел Берия.

- Перейдем к германским делам. Из наркомвнешторга сообщили, что заключена сделка по поставке большого прокатного стана германской фирмой ‘Шлёман’. Ввиду того, что габариты его, даже в разобранном виде, совершенно гигантские, оборудование решено перевозить морем. Наркомвнешторг также вел переговоры с Великобританией о продаже аналогичного агрегата, правда, меньших размеров – получили отказ.

- Судно уже зафрахтовано для перевозки нецкого стана? – последовал быстрый вопрос.

- В Гамбург идет наш пароход ‘Красный Донбасс’. Чтобы не гонять его зазря, с грузом ферросплавов, а также с теми деталями от винтовок, что вы наштамповали. Будет... – тут нарком сверился с записями, – через неделю.

Ответная улыбка Странника вызвала закономерный вопрос от наркома:

- У вас уже имеется на этот счет план?

- Есть такой. Подкатиться на завод-изготовитель или на его склад. Пройтись мимо. Уж если я буду на расстоянии считанных метров... работа на раз-два-три. И врача никакого не понадобится. Правда, будет нужен переводчик. Я-то по-английски говорю, но сомневаюсь, что решительно все контрагенты будут сильны в этом языке, а о русском и не заикаюсь.

Сталинская папироса, видимо, была докурена. Вождь повернулся к посетителям лицом. В руках у него ничего не было.

- Думается, по этим двум вопросам можно принять следующее решение. На переговорах с норвежцами мы, конечно, должны выставить условие о посещении цеха. Если хозяева не захотят нас туда пропустить или согласятся лишь на беглое знакомство с оборудованием – ваш визит, товарищ Александров, лишен смысла. С немцами, насколько мне доложили, ситуация иная. В цеха никто из наших и не пойдет, только на склад или на площадку, на которой груз будут укладывать на транспортные средства. Разумеется, вы туда попадете в составе делегации внешторга.

У матрикатора, однако, случились дополнительные вопросы:

- Товарищи, считаю необходимым принять меры вот в какой области. Об этой поставке англичане, полагаю, уже знают. Прокатный стан такого размера являет собой ключевой элемент технологического процесса. Срыв этой поставки будет означать сильное торможение производства, поскольку большая часть продукции должна проходить через именно это оборудование. Не мое дело знать назначение этого стана, но полагаю вполне возможным попадание его на завод, занимающийся легкими сплавами, то есть работающий на авиацию. Тем больше у Великобритании причин сделать так, чтобы стан, как минимум, попал в СССР с задержкой. Или вообще не попал. По этой причине надо установить более частую радиосвязь парохода с советскими властями. Чтобы при любой провокации об этом стало известно как можно быстрее.

Рославлев точно угадал назначение оборудования, и на то были причины. В другом мире этот самый прокатный стан попал именно на авиационное производство, только уже после войны как часть репараций.

- Вы предлагаете отправку помощи пароходу в случае сигнала о нападении? – индифферентно поинтересовался Сталин.

- Не будучи специалистом, все же могу предположить, что эта помощь опоздает. Найти пароход в открытом море – задача совсем не простая. Подлетное время, если пустить в дело наши скоростные истребители, составит примерно часа два. Однако даже дело не в этом. Военный конфликт с Великобританией – дело серьезное. Но нам совершенно точно понадобятся основания для дипломатических демаршей. Радиограммы с парохода и ответы с берега будут такими. То и другое будет принято нейтралами. В лучшем для нас случае они подтвердят это. Если моряки или чекисты захотят как-то улучшить этот план, я против не буду. Может быть, стоит конвой организовать... не знаю.

- Товарищ Берия, на вас возлагаются составление плана и принятие соответствующих мер.

Тон хозяина кабинета был насквозь официальным – настолько, что наркому внутренних дел оставалось лишь кивнуть.

Но плану не было суждено осуществиться так, как предполагали его создатели.

Немецкая почта работала по-немецки, то есть быстро и точно, хотя время было военное. Бандероль из СССР попала в руки адресата через пять дней после отправления. Она могла бы прийти еще быстрее, но доставка авиапочтой стоила, по мнению инженера Грёттрупа, дороговато.

Супруга инженера была для начала удивлена самым фактом пересылки чего-то бандеролью. Обычно почтовыми отправлениями от мужа были письма или открытки. И, разумеется, денежные переводы. Не стоит удивляться, что нетерпеливые женские пальчики рванули большой конверт из плотной синей бумаги в ту же минуту, как их владелица получила бандероль.

Отдать должное уму фрау Грёттруп: она мгновенно сообразила, что именно прислал заботливый муж. И все же первым делом она пробежала глазами записку от Гельмута. В ней сообщалось, что за производственые заслуги он наряду с другими специалистами получил вознаграждение этими вещами, что обращаться с ними надо с осторожностью (рвутся легко) и что эти чудесные изделия полностью советские. Но их пока что делается очень мало, ибо фабрика еще не работает на полную мощность. В той же записке содержались указания по стирке изделий.

План действий созрел во мгновение ока. Ирмгард Грёттруп немедленно натянула подарок на свои очаровательные ножки, подхватила трехлетнего сына Петера, усадила его на детское сидение велосипеда (легко догадаться, что начинающий инженер не мог позволить себе покупку автомобиля) и поехала к двоюродной сестре Анне-Лотте.

Подарок был предъявлен к осмотру. После того, как закончились междометия, между родственницами состоялся примечательный диалог:

- Откуда???

- Ты же знаешь, где работает мой Гельмут. Ему и другим специалистам дали эти вещи – кстати, по-русски они именуются Kolgotken – как премию за хорошую работу. Бесплатно!

- Ах! Я бы пять марок за такие не пожалела.

Этот намек фрау Грёттруп оставила без внимания. А восхищенная кузина продолжала:

- Но откуда они у Советов?

- Муж написал: их собственное производство. Но оно еще не работает в полную силу.

- Ни за что бы не поверила. Видимо, русские не столь уж недочеловеки, если могли наладить такое.

- Да что ты такое говоришь, кузина! Сам рейхсканцлер на той неделе в газете... ну, ты помнишь... написано было, что русские постепенно подтягиваются к немецкому уровню и со временем могут даже достичь...

- Да уж, похоже, что эти славяне меняются в лучшую сторону. Муж соседки Труди воюет во Франции, он ей прислал посылку, там всякое такое разное, и французские чулки тоже. Тонкие, спору нет, но со швом, и нет возможности носить без всякого пояса. Но твои... только с ними в кирху идти нельзя.

- Это почему? Они же не цветные.

- Ну так... это... нескромно в них выглядишь.

- Ничего не значит, я надену мое темно-коричневое платье.

Надо заметить, что в те годы в Европе в моде был аналог современных мини-юбок (правда, длиннее нынешних), но пастор Цойсенхефт был твердо уверен, что одеяния подобной длины никоим образом не подходят для появления в доме божием, в чем неоднократно убеждал прихожанок. По этой причине Ирмгард собралась надеть на воскресную службу платье надлежащей длины (ниже колен), но оно, понятное дело, не могло скрыть обновку полностью.

Заинтересованным гражданкам оказалось достаточно увиденного. После воскресной проповеди о новинке из СССР знал уже весь город – в подробностях. Во всяком случае это относилось к прекрасной половине населения. Правда, иные национал-озабоченные лица высказывали сомнения, что данное изделие могло вообще быть произведено в Советском Союзе по причине его бесконечного отставания от Рейха и Европы вообще, но нашлись знатоки русского языка, переведшие на немецкий надписи на конвертах. А еще через неделю в торгпредство СССР в Берлине стали подкатывать немецкие коммерсанты, ибо новинка появилась не в одном только Ростоке. Само собой, торгпред известил об этих запросах свой наркомат.

В конечном счете общественное представление немецких граждан об СССР начало сдвигаться в лучшую сторону. Особенно же мощным толчком оказалось полное отсутствие аналогов в Европе. Это выяснилось мгновенно. С войной торговля даже с Великобританией не свелась к нулю (правда, товары шли кружным путем); что уж говорить о других странах. Но нет: никто ничего подобного не предлагал. Правда, и Советский Союз пока что не давал положительного ответа на предложения о крупномасштабных поставках, ссылаясь на трудности производства. Однако заинтересованные граждане из знающих русский язык отыскали заметку в газете ‘Известия’ о строительстве маленькой фабрики подобных изделий в русском городишке, названия которого никто из добрых немцев запомнить не мог. В той же заметке сообщалось, что если опыт производства окажется положительным, то он, дескать, получит более широкое распространение.

Это сообщение уважаемой газеты отнюдь не было выдумкой. Небольшой цех по производству волокна из капрона и полиуретана наряду с производственными мощностями, выдающими те самые колготки из готового волокна. По настоянию того же Странника, первое чулочно-носочно-колготочное производство было создано как государственное. Что же касается синтетических волокон, то они шли отнюдь не только на детали женского туалета, и по сей причине соответствующее предприятие достоверно не предполагалось к попаданию в частные руки.

Эсфирь Марковна Эпштейн добилась всего за неделю больших успехов. По крайней мере, так она думала. Некоторые основания на это имелись. Будущая расчетчица (она же преподаватель) уже умела открывать и закрывать записи, затирать их, переименовывать, переносить запись в другую папку, копировать отдельную запись или целую папку на выбор. Мало того: она делала простейшие расчеты с некоторой долей автоматизации. И даже могла перенести данные на график, что само по себе оказалось трудным. Правда, напрягши критическое мышление, студентка-вечерница все же пришла к выводу, что знает не все. Темным пятном оставалась печать получившихся таблиц. Без ответа оставались три скараментальных вопроса. Как? На чем? Что можно получить? О принципиальной возможности печатания данных на бумаге Эсфирь знала, но пользоваться соответствующим устройством ее пока что не учили и, понятно, не разрешали. Пользователь Эпштейн всего лишь знала, как оно выглядит. Существовали и другие неприятные моменты. Но успех, пусть частичный, все же имелся. Результатом стало приглашение в первый отдел.

Начальник по имени Анатолий Сергеевич (так он представился) в звании капитана госбезопасности долго расспрашивал об условиях работы, о прогрессе в обучении. Разговор шел во вполне благожелательном тоне. А потом последовал вопрос ожидаемого содержания, на который был получен неожиданный ответ:

- Каковы ваши впечатления о Сергее Васильевиче как о сотруднике?

Студентка настолько расслабилась, что даже осмелилась противоречить:

- Он не сотрудник, он преподаватель.

- Пусть так. И все же?

- С ним очень интересно. Об этой технике, как мне кажется, он знает все. Но я его боюсь.

Сотрудник органов ничем не выказал проснувшуюся заинтересованность.

- Какие у вас основания бояться?

- Он страшный человек, – со всей определенностью ответила студентка.

Начальник первого отдела подумал, что придется собрать все запасы терпения в кулак. Потом пошли наводящие вопросы:

- Он кричит на вас?

- Нет.

- Он ругается?

- Нет.

- Он грозится чем-то?

- Нет.

- Он топает ногами?

- Нет.

Запасы терпения исчерпывались неприятно быстро.

- Что же он делает?

- Он обозвал меня по имени-отчеству.

Чекист вынужден был взять небольшую паузу на размышление. Именование по имени-отчеству в качестве угрозы он себе представить не мог. На оскорбление это тоже не тянуло. Пришлось идти кружным путем:

- Что же вы такого сделали, из-за чего вас обозвали?

Эсфирь пустилась в пояснения:

- Я поторопилась, а он ведь раньше говорил, что так нельзя, а я щелкнула по неправильной кнопке, и запись затерлась совсем, он меня предупреждал, что так нельзя, но получилось так. А потом он так глянул на меня и очень вежливо сказал: ‘Вы, Эсфирь Марковна, должны были запомнить риск подобных действий. Я вас предупреждал. А ведь вы будущий преподаватель’. А я тогда не знала, что затертое можно восстановить, и было так страшно! Не потому, что запись ценная, а потому, что должна была помнить и забыла, то есть помнила, но не обратила внимания, и голос у него был такой! И тогда было очень страшно, и сейчас. И подумала, что никогда не смогу учить других, потому что сама ничего не понимаю или не помню.

Начальник первого отдела вспомнил предупреждение своего бывшего командира старшего лейтенанта Акентьева: ‘Имей в виду, Толя, эти ученые – народ особенный. Их понимать научиться – семь потов сойдет. Хуже них только женщины’. Ох, и прав же он был!

- Скажите, товарищ Эпштейн, а кого-то еще он в вашем присутствии обзывал?

- Конечно, нет.

- Почему ‘конечно’?

- Как же, если я у него одна ученица!

- То есть в процессе обучения вы остаетесь вдвоем в помещении?

- Нет. Чаще я одна учу материал. Эти книги нельзя выносить, так Сергей Васильевич сказал.

Придраться было не к чему: уж режим секретности начальник первого отдела знал назубок.

- А после того, как обучение закончится – какие обязанности вам назначат?

Ответ на этот вопрос начальник первого отдела и сам знал, но спросить стоило.

- Расчетная работа на товарищей с первого и второго этажей, а еще – так Сергей Василич говорил – я сама обучать буду. Но теперь даже и не знаю, – жалобно пискнула студентка.

Сотрудник органов подумал, что посетительница нуждается в ободрении. Ради этого, а также для поддержания наметившихся добрых отношений он мягко заметил:

- Ну подумайте, Эсфирь Марковна, вы же лишь в начале обучения. Наверняка вам удастся освоить эту новую технику. В университете вы учитесь прекрасно, все преподаватели вас хвалят... Товарищ Александров говорил, сколько продлится курс?

- Говорил. Пока не выучу все, что надо.

Начальник первого отдела сосчитал (про себя) до десяти, сдержался и не дал себе глубоко вздохнуть. Потом ради порядка поспрашивал посетительницу еще минут пять и отпустил.

Город был тот же самый. Лакомки (мужского пола), со вкусом потреблявшие пирожные с кофейной запивкой, были теми же. Точно так же над этими двоими вился сигаретный дымок. Только заведение отличалось. Так что ж с того? Собеседники уже встречались раньше, и им, возможно, захотелось чего-то новенького.

- Не имею права вас поздравить, коллега, – с явным сожалением промолвил тот, у которого в немецком слышался небольшой чужестранный акцент. – Мы в этом вопросе строго нейтральны.

- Да о чем вы говорите! – заспорил второй, щеголявший безукоризненным ‘хох-дойчем’. – У нас нет ни малейших претензий. И потом, вы преувеличиваете. Все идет по плану.

Надобно заметить, коммивояжеры, дипломаты и разведчики, равно как представители некоторых иных профессий порою говорят правду. Да, вот так бывает. Если без правды никак нельзя обойтись. В данном же случае носитель немецкого языка приврал совсем немного. По роду работы и по рангу он не мог иметь даже частичного доступа к секретным планам генштаба своей страны. Но говорил так, как будто лично читал эти планы и даже изучал их с карандашом в руке.

- Да, вы правы. Франция неудержимо катится к поражению, как это и задумано. Не руководством вашей страны задумано, между прочим. Вы, сами того не зная, исполняете чужую волю.

Намек был более чем прозрачен. Светлые глаза того из собеседников, для которого немецкий был родным языком, сузились.

- Вот именно, коллега, вы правильно поняли. Просто так соратника не подставляют... да еще таким образом. У нас в стране это давно поняли. Есть пословица: ‘С такими союзниками никакие враги не нужны’. Но перейдем к делу. Вам что-то говорит название ‘Катапульта’?

Собеседник отчекрыжил ложечкой уголок пирожного и натянул на физиономию многозначительную бесстрастность. Первое получилось превосходно, второе чуть похуже. Он и в самом деле не знал об этой операции. Подобная неинформированность не стоила удивления: операция с этим названием только-только начала планироваться. Еще не факт, что она и название обрела.

- Я поясню. Франция потерпит поражение. Вопрос: что станется с ее флотом? Разумеется, Великобритания очень хотела бы прибрать его к рукам. Суть операции именно в этом. Тогда Королевский флот, и без того не слабый, становится силой, сравняться с которой вы не сможете и через десять лет. Тем временем британцы заключили бы мир, а потом натравили вашу страну на мою, чего бы нам не хотелось. Они, вероятно, даже пообещали бы военный союз. Хотя, памятуя 1914 год, я бы не стал верить обещаниям22. Но вернемся к ближайшей перспективе. Операция ‘Катапульта’ включает в себя и другой вариант: полное уничтожение линейных сил французов в Тулоне, поскольку именно туда они их отведут. Вот список британских кораблей, которые предполагается задействовать. Вы совершенно правы, дать его я вам не могу. Но ведь содержание этого листка можно запомнить, хоть вы и не моряк.

Именно так поступил собеседник, и вправду не имевший никакого отношения к Кригсмарине.

Сидевший напротив продолжил мысль:

- Разумеется, любые действия в отношении французского флота не имеют смысла, пока Франция не подпишет капитуляцию.

Собеседник кивнул. Этот ход в анализе напрашивался. Конечно, слово ‘действия’ могло относиться к любой стороне.

А хорошо осведомленный собеседник продолжал:

- Вы позволите дать совет?

- Охотно его выслушаю.

Немец не лукавил: он и в самом деле полагал, что совет не будет лишним, и что принять его к сведению необходимо. Хотя, разумеется, получение дезинформации не исключалось.

- Полученная вами информация предназначена для гросс-адмирала Редера и его штаба.

При этих словах усмешка собеседника приобрела небольшой оттенок снисходительности. Очень уж тривиальными казались эти слова. Но тот, для кого немецкий не был родным, этим не смутился.

- Разумеется, они ее получат. Но она предназначена лишь для моряков. Имею в виду тех, кто командует Кригсмарине.

Немец глубоко затянулся сигаретой, выдерживая паузу, хотя намек он понял мгновенно. До сотрудника абвера доходили некие темные слухи о расследовании деятельности адмирала Канариса. Выходит, и это стало известно... Какого черта! Русские и прежде об этом знали. Да, совет кажется первоклассным. Только как его провести в жизнь?

- Возможно, это представит для вас интерес, – переменил тему немец самым светским тоном. – Крейсер выйдет в Немецкое море...

Перед глазами того, для кого немецкий язык не был родным, появился небольшой листок с именем крейсера и датой. Разумеется, то и другое мгновенно и прочно отложилось в памяти, хотя из двух поклонников шведских пирожных лишь один знал, что именно означает дата выхода в море.

- Я тоже не моряк, – с учтиво-извинительной улыбкой ответил русский, – но эти сведения пойдут к компетентным лицам. Да, чуть не забыл, – эти слова собеседник счел за тонкое издевательство, – неконтактный взрыватель в ваших торпедах имеет недостаток: не всегда срабатывает в высоких широтах. Влияние местных магнитных полей, знаете ли. Советую устранить.

Первым делом немец подумал о разветвленнейшей русской разведсети, ухитрившейся получить сведения о новейшем вооружении. Второй мыслью было осознание явной бессмысленности передачи другой стороне столь выгодной информации. Третье, что пришло в голову: для русских инженеров такие торпеды суть уже пройденный этап. Вот она-то вызывала наибольшее беспокойство.