Исполнители не подвели.

Марш бронетехники по Хельсинки, который задумал коринженер Александров, утвердил сам Сталин, организовал пока еще подполковник Черняховский, прошел именно так, как было расписано. Управление полиции города Хельсинки организовало кордоны, не допускавшие посторонных к закрытым улицам. Часть полицейских назначили регулировщиками.

Как и было обещано финской стороне, советские бронированные машины вкупе с тяжелыми грузовиками проследовали по заданному маршруту без враждебных действий. Ну не считать же за таковое клубы черного выхлопа, вырвавшиеся из тяжелых танков как раз в момент прохождения мимо германского посольства? Мехводы дали по газам, всего лишь. А что это произошло по приказу комроты, никто так и не узнал.

Вот только реакция на прохождение этой техники несколько отличалась от расчетной.

Все лица с советской стороны, имевшие отношение к подготовке операции, дружно предполагали, что в посольстве Германии обязательно найдется тот, кто станет наблюдать за колонной – и не ошиблись. Расчет оказался неточным в части того, кто именно будет наблюдать.

Первыми на рев дизелей и грохот траков по хорошо расчищенной мостовой отреагировали обитатели тех комнат посольства, которые выходили на проспект Турку. Брошенные на заоконный пейзаж небрежные взгляды мгновенно становились предельно заинтересованными хотя бы из простого человеческого любопытства. Такую реакцию можно понять, даже если бы по улице шла бронетехника германского производства. А тут этакое со звездами... носы сотрудников прямо прилипли к стеклам.

Но двое из посольства не проявили любознательности в достаточной мере. Первым был посол Виперт фон Блюхер. У него на то была причина: как раз в тот момент он работал над важным документом. И глава дипломатического представительства посчитал ненужным тратить время на лицезрение техники Суоми – хотя бы потому, что германскую технику он полагал гораздо более совершенной, а никакой иной в Хельсинки вовсе не могло быть. Вторым был представитель абвера Вальтер Йорек. В фатерлянде он носил мундир гауптмана; здесь же приходилось большей частью щеголять в штатском. Он, разумеется, слышал крики ‘Русские танки идут!’ и как раз поэтому кинулся в свой кабинет, где лежала верная ‘Лейка’ и пленка в кассетах. Конечно же, дурная спешка принесла нежелательный результат. Пока заряжалась фотокамера, пока сотрудник разведки подхватил экспонометр и замерил уровень освещенности, пока... одним словом, на пленку попали лишь два последних танка в колонне, а также пара тяжелых грузовиков.

И все же Германия не осталась без фотоматериалов. Ее честь спас мелкий посольский чиновник по имени Иоганн Беккер, заядлый фотолюбитель. Будучи человеком небогатым, он вместо дорогой немецкой фототехники приобрел сравнительно дешевую чехословацкую камеру ‘Флексарет’. Господин Беккер не прогадал: все почти два года с момента приобретения камера работала безукоризненно, а снимки отличались превосходным качеством. Так что не стоит удивляться той скорости, с которой фотолюбитель с камерой наперевес рванулся – нет, не окнам, а к дверям. На собственном опыте Беккер знал, что съемка сквозь стекло отнюдь не способствует получению высококачественного снимка.

С полувзгляда обладатель ‘Флексарета’ понял, что выставлять по экспонометру выдержку и диафрагму просто некогда: колонна невиданной им бронетехники уже приближалась к оптимальному ракурсу съемки. Он стал отщелкивать, руководствуясь лишь собственным опытом и чутьем. Катушки с широкой пленкой извлекались из правого кармана пальто вставлялись в камеру и, будучи отснятыми, ложились одна за одной в левый. Впрочем, на всякий случай фотолюбитель слегка варьировал дифрагму.

В небе послышался свистящий рев. Беккер вскинул камеру, как охотник ружье на нечто быстролетающее, и успел нажать на спуск как раз в тот момент, когда над зданием посольства пронеслись невиданные летательные аппараты.

Но дальнейшее поведение этого подданного рейха стало не вполне обычным. Пока в посольстве шумели дискуссии, он размышлял, а через пяток минут дерзко напросился на разговор к самому послу ‘по поводу тех самых панцеров’ – так он выразился. Начальство не проявило никакого удивления, услышав о просьбе. Наоборот, фон Блюхер почти сразу же велел пригласить к себе в кабинет этого инициативного работника. О русских танках ему уже доложили.

Оказавшись пред светлыми очами, мелкокалиберный служащий пустился в объяснения: дескать, ему удалось заснять всю колонну русской бронетехники, проходившую перед зданием посольства. Понимая собственную ответственность, он хотел бы передать отснятые материалы... будучи уверен в высочайшем качестве как аппаратуры и пленки... процесс обработки должен соответствовать... возможно, снимки стоят внимания...

Господин Беккер был движим желанием подлизаться к послу в обход представителя абвера. Замысел удался.

- Дорогой Иоганн, – ласково начал посол, – вы были совершенно правы, обратившись именно ко мне. Согласен с вами, дело это может оказаться чрезвычайно важным для рейха. Вы сделали намного больше, чем требовали от вас служебные обязанности. Не сомневайтесь, что наш специалист проведет обработку фотоматериалов со всей тщательностью. Также могу вас уверить: если снимки получатся качественными, то я обязательно упомяну о вас в докладе наверх. Не исключаю, что сам рейхсминистр... ну, вы понимаете?

Посол фон Блюхер был не просто дипломатом, но и специалистом по внутренней политике рейха. Ему доводилось видеть раньше снимки, сделанные Иоганном Беккером. Правда, то были пейзажные работы, но снятые отменно. По указанной причине фон Блюхер рассчитывал, что эта фотосессия не станет исключением, а полученный материал может представить большой интерес для герра Риббентропа. У министерства иностранных дел были свои терки с абвером.

Вот почему вечером того же дня пароход под очень нейтральным шведским флагом увез дипкурьера по направлению к Бремену. В дипломатических вализах имелся, в частности, запечатанный пакет с фотокарточками.

Представитель абвера при посольстве не был столь оперативен. Прекрасно понимая меру собственного промаха с фототехникой, герр Йорек постарался его компенсировать опросом свидетелей. Дело оказалось не таким быстрым, но оно, по мнению гауптмана, того стоило. Показания свидетелей были вполне точны в части количества бронетехники, хотя расходились в оценках ее качества. Точно то же самое относилось к описанию боевых геликоптеров – сам Вальтер Йорек именно так оценил тип летающих машин – но тут уж винить штатских не приходилось совершенно: невооруженным глазом разглядеть тонкости конструкции и вид вооружения с расстояния чуть ли не километр было делом совершенно невозможным.

Не стоит удивляться тому, что подробный отчет положили на стол к начальнику загранотдела абвера капитану цур зее Бюркнеру лишь через четыре дня после прохода русской колонны. Тот внимательно изучил представленное и сделал вывод: материал должен попасть к адмиралу Канарису. Одновременно в Хельсинки ушла директива: всеми средствами постараться уточнить у финских военных характеристики русской техники и особенности тактики ее применения. Кое-какие сведения у немецкой разведки уже были.

Риббентроп пошел по другому пути, рассудив, что в данном случае оперативность доставки информации ценнее, чем ее количество. И на ближайшем совещании у фюрера рейхсминистр появился, имея при себе конверт с фотографиями.

Не стоит даже упоминать, что финское военное руководство заранее озаботилось съемкой колонны. И это было сделано: со многих точек, в разных ракурсах. Другое дело, что делиться полученной информацией не предполагалось ни с кем.

Однако не только немцы и финны заинтересовались русской техникой. Посольство Великобритании также воспылало любопытством.

Разумеется, организовать наблюдение за колонной бронетехники, движущейся по неизвестному городскому маршруту, да еще имея запас времени минут пятнадцать, а то и меньше... ну нет, ни одна организация такое провернуть не в состоянии. Но собрать информацию – дело другое. И по этой части британская разведка была не из последних.

Наилучшим источником информации оказалась миссис Абигайль Фергюсон, супруга британского дипломата не особо высокого ранга. Эта почтенная дама как раз шла за покупками к обеду, когда услышала рев дизелей и громыхание чего-то металлического по булыжной мостовой. Движимая любопытством, женщина попыталась пройти к предполагаемому источнику шума. Ей это не удалось. Финский полицейский со сквернейшим знанием английского все же ухитрился объяснить любознательной женщине, не знавшей по-фински ни единого слова, что проход туда закрыт. И все же наблюдение состоялось: миссис Фергюсон просто встала на тротуаре и стала дожидаться прохождения источника приближающегося шума. И дождалась.

Уполномоченный сотрудник посольства (проще говоря, представитель разведки) мистер Адам Мак-Лейн вышел на разговор с Абигайль Фергюсон через два часа после того, как она вернулась. У него были вопросы к этой даме, а та приложила все усилия, чтобы ответить на них как можно правдивее и полнее.

- Мэм, как далеко вы находились от проспекта Турку, когда по нему шла колонна?

- Примерно сто тридцать ярдов, мистер Мак-Лейн.

- Вы хорошо разглядели эти машины?

- О, да. Несомненно, то была русская техника. На них были красные звездочки.

- Мэм, вы не могли бы изобразить эти машины на бумаге? – задавая этот вопрос, уполномоченный не особо рассчитывал на успех, зная, что абсолютное большинство людей рисовать не умеет. Ожидания, к сожалению, сбылись.

- Боюсь, мои способности к рисованию недостаточны для этого, мистер Мак-Лейн.

- Вы сказали, что видели всю колонну. Не могли бы вы описать виденное?

Описание было точным, хотя технически безграмотным. Например, на вопрос о высоте боевой машины последовал ответ: ‘На две головы выше моего мужа’. Дотошный разведчик попросил развить мысль. Ответ оказался следующим:

- Если быть точным, машина была на две головы выше полицейского, стоявшего рядом. А потом я подошла, и этот человек оказался ростом точно как мой Генри, то есть шесть футов один дюйм.

Это было уже что-то, хотя намного меньше желаемого. Например, калибр пушек миссис Фергюсон оценить так и не смогла: она видела технику лишь в профиль. Что до толщины ствола, то о ней свидетельница выразилась так: ‘Меньше фута, но больше семи дюймов’. Также она проявила полную беспомощность в описании одной из бронированных машин. На ней вообще не было вооружения, и ее назначение осталось совершенно неясным. Описание летающих машин также оставило множество темных мест. Женщина постаралась кистями рук изобразить два винта. Человек из спецслужб сделал вывод, что больше всего аппарат похож на огромный автожир.

Конечно же, у британской разведки имелись и другие источники, в том числе в Финляндии. Но на получение сведений от них требовалось время.

Финские военные поняли возможности русской бронетехники, почти не прилагая к этому усилий. Собственно, много уже было известно из опыта боестолкновений. Нашлись, и довольно быстро, свидетели, узнавшие тяжелые танки с крупнокалиберными пушками. Без усилий опознали бронированные машины, перевозившие пехоту. Кстати, их вооружение тоже могло потягаться калибром с артиллерией дивизионного уровня. Самоходные орудия оказались орешком покрепче. Поначалу их приняли за разновидность особо тяжелых танков, но потом инженеры выразили мнение, что пушку подобного калибра во вращающуюся башню просто не втиснуть, и предположили (правильно), что коль скоро эти монстры не появлялись на поле боя, то их задача состояла и состоит в поддержке своих войск огнем с больших дистанций. И только одна бронированная машина осталась тайной. Она не несла никакого вооружения (во всяком случае, такового не обнаружилось ни визуально, ни на фотографиях), она явно была защищена броней, и вместе с тем ее никто из финских военнослужащих не встречал на поле боя. ‘Чертовы мельницы’ были, к несчастью, хорошо знакомы в войсках; видевший их хоть раз ошибиться не мог.

Вывод депутаты финского парламента сделали и без докладной от разведки: с этой войной надо заканчивать как можно скорее. И если русские потребуют уступить им сколько-то территории (кстати, не так уж много, судя по предварительному заявлению), то на это надо пойти. А когда пришел документ от вооруженных сил с аналогичным выводом, то за формулировкой позиции дело не стало.

Риббентроп пришел на совещание к фюреру, находясь в твердой уверенности, что это его звездный час. У него были на то основания. Штатный лаборант посольства проявил не только пленки, отснятые Беккером, но и одну (всего лишь двенадцать кадров!) от Вальтера Йорека. Беглое сравнение недвусмысленно указывало на удручающий проигрыш абвера. И Риббентроп об этом знал. Гитлер также об этом был осведомлен. Правители, как правило, очень не любят сюрпризов, особенно тех, о которых не знают заранее.

Само собой, и пленка, и фотографии, сделанные с нее, попали к гауптману. И они могло сыграть против адмирала Канариса. Должно было сыграть. Но получилось по-другому.

У Вильгельма Канариса имелось чутье; втайне он им гордился. На самом же деле адмирал обладал умением неосознанно схватывать нужные факты и очень быстро делать из них нужные выводы. Вот и на этот раз торжество на лице господина рейхсминистра иностранных дел, которое он пытался скрыть, но не преуспел, дало основания сделать мгновенное и все же правильное заключение: по линии министерства этот прохиндей получил некоторые убойные и весьма для него выгодные факты. Какие? Угадать нельзя, но предположить можно: они связаны с войной, которую Финляндия с треском проиграла.

Вот почему на прямой вопрос Гитлера об информации по своей линии последовал спокойный ответ:

- Ее нет, мой фюрер.

Сказанного было вполне достаточно для пробуждения начальственного гнева, но адмирал немедленно продолжил:

- Пока что нет. Не считаю возможным докладывать, не имея достаточно полных и, главное, проверенных данных.

Вождь германской нации сделал вид, что смягчился, и обратился к Риббентропу:

- Вы хотели что-то добавить, Йоахим?

- Да, мой фюрер. По городу Хельсинки прошла колонна русских панцеров. В частности, они продефилировали мимо нашего посольства. Мой человек их сфотографировал. Мне кажется, снимки могут представить интерес для всех нас.

Фотографии пошли по рукам.

- Ваш сотрудник заслуживает поощрения, Йоахим, – с доброжелательной улыбкой заметил Гитлер. – Фотоснимки превосходны. Ну, что скажете, адмирал?

- Повторяю, мой фюрер, пока что мои люди в Хельсинки собирают факты. Однако, если пожелаете, могу доложить предварительный анализ.

- Он был бы очень к месту, адмирал.

- Согласно полученным данным, на одном, весьма узком участке фронта на Карельском перешейке приняли участие как мощные танки, так и явно самоходные артиллерийские системы. Точные характеристики всех этих пушек неизвестны, но с уверенностью можно сказать: больше семидесяти шести миллиметров. С их помощью был прорвана хорошо укрепленная линия финской обороны, а бетонные огневые точки полностью уничтожены. Артиллерийский обстрел был сосредоточен на участке такой малой протяженности, что там не осталось не только выживших людей, но даже минных полей. Также в прорыве приняли активное участие летательные штурмовые аппараты, не состоящие на вооружении ни одной страны мира. Судя по описанию, это геликоптеры. Они хорошо бронированы: во всяком случае, отмечен лишь единственный случай их повреждения с помощью противотанкового ружья, да и этот аппарат благополучно долетел до русских позиций и там приземлился. Вооружение включает в себя неизвестное количество (во всяком случае, больше десятка) реактивных снарядов, а также пушку, калибр которой достаточен, чтобы справляться с финскими танками. Правда, скорость их, по оценкам наземных наблюдателей, невелика, меньше, чем у финских истребителей, но именно на этом участке действовали особо скоростные русские истребители, которые вымели с финского неба все, что могло летать. Также отмечено, что на других участках фронта ничего похожего не было. Правда, финны утверждают, что там действовали русские истребители И-180 совсем недавней разработки, которые по характеристикам, по меньшей мере, не уступают изделиям господина Мессершмитта.

Гитлер всегда гордился своим умением мгновенно выделять из потока информации главную мысль. Оно его не подвело и в этот раз:

- Вы хотите сказать, адмирал, что у русских очень мало этой сверхсовременной техники: как танков и самоходных пушек, так и авиации?

Канарис в очередной раз проявил осторожность:

- Мой фюрер, к настоящему моменту у меня нет ни единого факта, дающего основание для противоположного вывода. Однако позволю себе повторить: проверка всех сведений необходима.

Не лице вождя появилось выражение легкого неудовольствия.

- Вы, адмирал, чрезмерно осторожны. В вашем распоряжении оказались ценные стратегические сведения, а мне пришлось их вытаскивать чуть не клещами. И как результат: рейхсминистр иностранных дел опередил ваше ведомство в оперативности.

При этих словах Риббентроп наклонил голову, тщетно пытаясь скрыть улыбку победителя.

- Сколько вам потребуется времени, адмирал, чтобы провести ту проверку, насчет которой вы так обеспокоены?

- Не меньше двух недель, мой фюрер.

- Вы еще раз ошиблись, – жестко ответил Гитлер. – Ровно две недели и ни минутой больше. Вы должны оценить степень стратегической угрозы, адмирал.

- Ваш приказ будет выполнен, мой фюрер!

Гитлер деловито повернулся к министру иностранных дел:

- Мой дорогой Йоахим, эти снимки должны попасть к нашей военной разведке. Они все же больше компетентны в анализе военной техники, чем ваши люди, хотя выражаю вам благодарность за отличную работу. Быстрота мышления и действия! – экзальтированно воскликнул фюрер. – Умение представить сведения не тогда, когда получится, а тогда, когда они нужны!

Глава военной разведки еще раз почтительно наклонил голову. Это также позволило ему скрыть удовлетворение. Из весьма неприятной ситуации выйти удалось с минимальными потерями.

Заканчивался январь 1940 года.

Доктор Бурденко делал обход. Это была его обязанность как лечащего врача, но также долг как ученого. Все же эти загадочные методики и материалы впервые были применены в клинической практике.

Лейтенант Перцовский, лежа на своей кровати, думал весьма позитивно. Он из разговоров с соседями прекрасно понимал: то, что ранение не болит сейчас, совершенно не означает, что оно не разболится при ходьбе. Он не знал, сколько придется лежать, но был уверен: рано или поздно передвижение на своих двоих предстоит. Осталось лишь спросить об этом доктора. И эта возможность вошла в палату вместе со свитой.

- ДОвайте ПОсмОтрим, – прогудел Николай Нилович с сильным оканием. – ЧтО у нас тут? Кхм... ЧтО ж, если так дальше пОйдет, то рОзрешу вам через неделю хОдить на кОстылях.

Бурденко был настолько доволен результатом осмотра раненого, что это заметили все, в том числе сам пациент. По этой причине Марк осмелился на вопросы:

- А дальше что, профессор? Мне бы скорее снова в часть...

Среди свиты прошелестел шепоток.

- ТОрОпитесь, м ОлОдОй челОвек, – в гулком голосе хирурга прозвучала укоризна. – КОсти дОлжны вОсстОнОвиться. Два месяца! Не меньше! А ПОтОм вынуть тОт стержень, кОтОрый сейчас их держит. А пОсле кОмиссия решит, мОжнО ли вам служить.

Николай Нилович сознательно не стал рассказывать молодому лейтенанту все подробности лечения и восстановления – а там можно было насчитать намного большее количество этапов. Точно так же профессор не стал просвещать пациента насчет того, что он был первым, кого прооперировали по новой методике – правда, тот уже был в курсе. Не было ничего сказано насчет врачебного риска, тем более, что результат явно получился хорошим.

Нахальство не изменило Перцовскому. В результате он спросил:

- Профессор, а как мои шансы нормально ходить?

Бурденко читал методички более чем внимательно. Результаты там описывались, но опытный хирург на основании громадного опыта высказался весьма осторожно:

- Обещаю, чтО к перемене пОгОды рОнение будет ныть. ЧтО дО игры в футбОл – не ручаюсь. – тут палец врача наставительно взделся к потолку. – НО если все пОйдет хОрОшО, то хОдить будете без усилий. ХрОмОта, вОзмОжнО, Останется.

Предвидя, что лейтенант может продолжить расспрос, Бурденко повернулся к сопровождающим врачам и ординаторам и стал раздавать указания.

Несколько иначе сложился осмотр лейтенанта Кравченко.

По окончании осмотра Бурденко вывалил на голову Валентины полный боекомплект оптимизма.

- Вам пОвезлО, милая. ВО-первых, зОживление идет быстрО. ВО-втОрых, пОзнакОмьтесь: это инженер Лернер ВлОдимир ИсаакОвич. Он Объяснит вам, чтО есть нОвейший прОтез кисти.

И с этими словами врачебный персонал удалился.

Сначала лейтенант чуть удивилась, что рассказывать о медицинском устройстве будет человек, не являющийся врачом. Но, чуть подумав, решила, что уж коль скоро советская наука и техника дошла до таких вершин, как ее Ми-28, то и протез наверняка сложный. И приготовилась слушать.

Инженер волновался так, что заметили это все обитательницы палаты. Впрочем, рассказ получился довольно связным.

- Вот, товарищ лейтенант, это схема... здесь вживляются электроды... тут, следовательно, как раз нервы проходят, а они... вот это источник питания, его придется подзаряжать, аккумулятор там, такой очень маленький... а здесь главный электродвигатель с распределением усилия...

Кравченко терпеливо выслушала, хотя поняла не все. По окончании пояснений последовал вопрос:

- Каковы возможности этого протеза, товарищ Лернер? Что я с ним могу делать?

Специалист заметно приободрился.

- Вы, товарищ лейтенант, этим протезом сможете управляться с ложкой и вилкой, даже с отверткой.

Тут увлекшийся инженер сообразил, что говорит что-то не совсем то, и продолжил восхваление в ином ключе:

- Вы сможете держать в этой руке пудреницу! И пудриться! И даже красить губы!

Все перечисленное не было жизненной целью Валентины Кравченко. Поэтому ответ прозвучал холодновато:

- Это все хорошо, но смогу ли я летать... – тут лейтенант замялась, вспомнив многочисленные данные ею подписки, и закончила фразу обтекаемо, – ...авиационным штурманом.

Инженер Лернер имел о штурманской работе самое смутное представление, поэтому ответил с энтузиазмом:

- Ну, товарищ лейтенант, читать карту вы можете, даже вовсе не имея руки, а у вас будет протез, позволяющий ее держать. А писать вы научитесь и левой. В... э-э-э... бумагах, что мы получили, сказано, что с протезом почерк у вас будет не из лучших.

Специалист не знал, что вертолетный штурман должен выполнять также работу оператора, а это, в свою очередь, требует быстрой и точной работы пальцами. Но у Лернера хватило ума понять, что вторгся не в свою область, поэтому ответ был с примесью тумана:

- Сами понимаете, ваша пригодность для этой специальности – тут не я решаю. Врачебная комиссия...

И в этот момент Владимира Исааковича посетило вдохновение. Он затараторил:

- Но ведь у вас есть еще возможность! Вы можете пойти на предподавательскую работу, то есть на инструкторскую должность, а то и побольше. И боевой опыт впридачу! И ордена!

Правда, Валентина знала, что ее представили к награде, но официального сообщения не было. Что до глубоко штатского инженера, то он в наивности своей полагал, что само наличие тяжелого ранения обязательно ведет к награждению орденом.

От таких слов Валентина впала в задумчивость. Она точно знала, что подобные ей специалисты наверняка наперечет. Может быть, еще какую-то часть тренировали, но уж таких, чтобы были обучены, да с боевым опытом одновременно – их просто не могло быть. Иначе слухи не могли не пойти, это точно.

И слова легли в память – а на нее штурман Кравченко никогда не жаловалась.