У репрессивных режимов есть масса способов избавиться от оппонентов. Их можно посадить, выслать из страны, убить или забить до смерти.

Все эти методы вызывают два полезных эффекта: один мгновенный — устранение возмутителя спокойствия; другой пролонгированный и имеет воспитательное значение — запугивает общество в целом.

Но самый эффективный способ — это наказать родственников и друзей того, кто осмелился бросить вызов Кремлю. КГБ в свое время отработал этот подход до совершенства: жена диссидента теряла работу, дети вылетали из университета, а родственникам и друзьям навсегда закрывался выезд за границу.

Отравление всегда было одним из любимых методов спецслужб. Яд, не всегда мгновенный, но смертоносный, уникален тем, что жертва отравления умирает не одна. Вместе с ней через этот ужас проходят родственники и друзья. Смысл именно такого способа убийства — внушить безотчетный страх всем, кто наблюдает за умирающим. В современном мире отравление стало еще эффективнее, поскольку все происходящее быстро распространяется средствами массовой информации и социальными сетями от Москвы до Вашингтона.

Оставалось еще несколько минут до полуночи 27 февраля 2015 г., когда адвокат Вадим Прохоров узнал, что его друга Бориса Немцова застрелили. Невысокий, крепкий и энергичный 43-летний юрист Прохоров, который всегда говорил со скоростью пулеметной очереди, был адвокатом Немцова и российской оппозиции с начала 2000-х гг. Всего три часа назад они говорили по телефону — обсуждали документальный фильм, анонсированный на российском телевидении, в котором Немцова назвали американской марионеткой. Прохоров знал, что Немцов должен был поехать на радиостанцию «Эхо Москвы» для участия в программе, посвященной запланированному на следующий день митингу протеста; потом оппозиционер собирался поужинать с подругой в ГУМе. Когда пара после ужина возвращалась домой на Малую Ордынку, на Большом Москворецком мосту, буквально в нескольких шагах от Кремля, их нагнал неизвестный и сделал шесть выстрелов. Четыре из них попали Немцову в спину. Он мгновенно скончался.

Вадим Прохоров сидел за столом в редакции независимого журнала The New Times и вычитывал материалы нового номера — как он всегда делал по пятницам, помогая журналу избежать исков о клевете, — когда кто-то в ньюсруме крикнул: «Немцова убили! Только что сказали по радио!» Затем зазвонил его мобильный — это был друг Немцова, который первым приехал на мост. Он подтвердил новость.

Всегда собранный и знающий, как поступить, Прохоров на несколько минут выпал из реальности. Затем он вскочил, выбежал из редакции, прыгнул в свою Audi A4 и помчался к мосту.

На мост он приехал в половине второго ночи. Тело Немцова было все еще там, полицейские в темноте разматывали бело-красную ленту, ограждая место преступления. Вскоре Прохоров увидел бегущего по мосту Владимира Кара-Мурзу–младшего. Вадим сразу же переключился в профессиональный режим. Больше 15 лет своей жизни он помогал Борису Немцову — защищал его в судах от сфабрикованных обвинений, вытаскивал из изоляторов после акций протеста, заставлял полицию расследовать утечки прослушек телефонных разговоров политика. Прохоров глубоко втянул грудью холодный зимний воздух и отбросил эмоции. Он взглянул на холодные каменные стены Кремля, за которыми прятались люди, сейчас радовавшиеся смерти своего врага. Но Прохоров не мог отвлекаться. Он знал, что должен делать: заставить правоохранительные органы расследовать убийство его друга, как того требует закон.

Всю оставшуюся ночь Прохоров провел, сначала следя за тем, чтобы полиция не уничтожила какие-либо улики на мосту, потом отвез все еще пребывающую в шоке подругу Немцова в безопасное место. В конце концов он отправился на квартиру Кара-Мурзы на Овчинниковской набережной, где ему удалось поспать три часа. Рано утром он поехал в Следственный комитет, которому было официально поручено расследование, — Прохоров собирался тщательно следить за тем, чтобы оно действительно началось.

Следующие три месяца Прохоров беспомощно наблюдал, как друзья Немцова — его ближний круг, все политические оппоненты Путина — все больше скатывались в депрессию. Немцов был слишком яркой личностью, он никогда не терял оптимизма и мог подбодрить товарищей даже в самые мрачные времена. Без него становилось все хуже. Кара-Мурза–младший продолжал работать в организации Ходорковского, постоянно летая из Вашингтона в Москву, но у него никак не получалось собраться после смерти друга. Они знали друг друга 17 лет, Немцов был крестным отцом дочери Кара-Мурзы, и для последнего это значило очень много.

Прохорова спасала работа. Теперь он представлял интересы семьи Немцова и делал все, чтобы заставить следователей работать активнее. Он прекрасно знал, что, когда в 2000-е гг. в России произошла серия убийств известных журналистов и правозащитников, эти преступления никогда не расследовались до конца. В большинстве случаев тактика Кремля состояла в том, чтобы преуменьшить общественную роль жертвы, а затем объявить о поимке киллеров — и сделать вид, что убийство раскрыто, в то время как заказчики убийства и мотивы всегда оставались в тени. Две чеченские войны породили достаточно бойцов, готовых исполнить заказ на убийство и, что самое ценное, никогда не выдававших своих нанимателей. Таков был их кодекс чести, и к тому же так они защищали свои семьи.

Именно это произошло с расследованием убийства известной журналистки Анны Политковской, непримиримого критика Путина. Кремль отправил в тюрьму нескольких чеченцев, так и не объяснив, почему те пошли на убийство.

Поначалу казалось, что следователи по делу Немцова работают добросовестно. Уже в марте были задержаны трое подозреваемых, четвертый взорвал себя гранатой в квартире в Грозном, когда полиция пыталась его задержать. Но к концу апреля расследование застопорилось. Складывалось впечатление, будто какая-то невидимая, но непреодолимая стена мешает следователям двигаться дальше и добраться до организаторов и заказчиков. 30 апреля неожиданно заменили руководителя следственной группы. У Прохорова появилось дурное предчувствие.

26 мая 2015 г., всего через несколько месяцев после убийства Немцова, Вадиму Прохорову позвонил взволнованный товарищ Кара-Мурзы–младшего: «С Володей что-то случилось!» Он объяснил, что во время встречи в офисе агентства правовой информации РАПСИ Кара-Мурзе внезапно стало плохо: его вырвало, после чего он без сознания рухнул на пол. «Может, это отравление?» — спросил Прохоров. Он имел в виду пищевое отравление, поэтому не особенно встревожился. «Нет, это больше похоже на сердечный приступ», — сказал друг Кара-Мурзы.

Кара-Мурзу–младшего в бессознательном состоянии отвезли в отделение скорой помощи. Следующий день не принес улучшения, давление оставалось чрезвычайно низким: 40 на 20. Врачи решили, что причина в неправильной работе сердечных клапанов, и начали готовить больного к срочной операции на сердце.

Его отец, который после изгнания с телевидения работал на радио, позвонил своему другу, известному кардиохирургу. Тот поспешил в больницу, проверил результаты анализов и остановил операцию: «Что вы делаете?! У него сердце как у космонавта! Положите скальпели — это похоже на отравление».

Так друг семьи спас Кара-Мурзе–младшему жизнь. Вероятнее всего, Владимир бы не пережил операцию — и на этом бы дело и закончилось. Смерть во время операции на сердце, конечно, ужасна, но в ней нет ничего необычного. Ни у кого бы не возникло никаких подозрений.

Вадим Прохоров ждал за дверью. Узнав о возможном отравлении, он не мог успокоиться и ходил взад-вперед по больничному коридору. Неужели это была очередная атака на оппозицию, направленная против соратников Немцова? Кто еще может быть в опасности? И почему на этот раз они выбрали яд?

Он попытался понять, где и как могло произойти отравление.

Он знал, что два дня назад Кара-Мурза был в Казани и вернулся в Москву самолетом. А самолет — это отличное место, чтобы подложить яд в еду: как правило, пассажир ест то, что ему дают, и не видит, где и кто приготовил эту еду.

Кроме того, такое уже случалось. Журналистка Анна Политковская была отравлена на борту самолета в 2004 г. Она едва выжила, но не перестала писать и говорить правду, и через два года ее застрелили в подъезде ее дома.

Были возможны и другие варианты. За день до приступа у Кара-Мурзы состоялось несколько встреч: во время одной из них он пообедал в ресторане в центре Москвы, а вечером поужинал с отцом в многолюдном двухэтажном баре BQ на Пятницкой.

Но сейчас Прохорову нужно было сосредоточиться на другом — сделать все, чтобы его друг выжил. После отмены операции на сердце Кара-Мурзу–младшего, все еще без сознания, перевезли в Первую градскую больницу.

От Кара-Мурзы–старшего было мало проку. Случившееся полностью выбило его из колеи, и теперь он публиковал в Facebook отчаянные посты, то заявляя о том, что его сын стал жертвой умышленного отравления, а на другой день списывая все на испорченную еду. Сильный человек, который смело боролся, когда захватывали его телеканал, Кара-Мурза–старший сходил с ума, видя своего сына в коме.

В пятницу, через три дня после отравления Кара-Мурзы–младшего, его жена Евгения вылетела из Вашингтона в Москву, а ее мать — из Москвы в Вашингтон, чтобы присмотреть за тремя внуками в Америке. Прохоров встретил Евгению в аэропорту и сразу повез в больницу. Ее муж все еще находился в палате интенсивной терапии. «Из него выходило столько трубок, что он был похож на осьминога», — позже вспоминала Евгения.

У Кара-Мурзы остановилось сердце, поэтому ему начали вводить норэпинефрин. Затем отказали почки, и больному начали проводить гемодиализ. Когда отказали легкие, ему сделали трахеостомию и подключили его к аппарату искусственной вентиляции легких. Последней отказала печень. Теперь Кара-Мурза лежал на кровати, опутанный паутиной трубок, с дыркой в трахее. Он по-прежнему был в коме, и медперсонал, казалось, совершенно растерялся, не зная, что делать дальше. Прохоров пытался найти в больнице хоть кого-то, кто мог принимать решения.

Но был вечер пятницы, и ни главврача, ни заведующего отделением реанимации уже не было на месте. В отчаянии Прохоров позвонил редактору The New Times Евгении Альбац: «Человек умирает, а здесь никого нет!»

Евгения Альбац, политический журналист и автор первой постсоветской книги о КГБ «Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ», прославилась как бескомпромиссный критик Кремля. Альбац была известна не только своей властной манерой общения и громким голосом, но и умением добиваться своего — она знала в столице многих влиятельных людей и редко смирялась с ответом «нет».

Через 40 минут после того, как Прохоров позвонил Альбац, к больнице подъехала машина, из которой вышел главврач Алексей Свет в сопровождении заведующего реанимацией Дениса Проценко. Они быстро прошли в кабинет Проценко и через несколько минут пригласили туда Прохорова и Евгению, жену Кара-Мурзы.

Главврач Свет, крупный и властный мужчина лет 40, был явно недоволен тем, что его выдернули в больницу в пятницу вечером. Он с ходу заявил, что не верит в отравление. «Да кому вас нужно травить? Вы всего лишь оппозиционеры».

Прохоров опешил: «Но недавно же убили Немцова».

«Так это другое дело, — сказал главврач и повернулся к Евгении: — А вы кто такая?»

«Я его жена, — ответила она. — И хочу получить его пробы, чтобы провести независимую экспертизу».

«Послушайте, зачем вам это? — раздраженно спросил главврач. — Это все равно что поезд сбил человека, он лежит и умирает, а поезд давно ушел. Зачем думать о том, что это был за поезд? Нужно думать о человеке».

Но Евгения настаивала.

«У вас нет права требовать пробы, — отрезал главврач. — Для этого нужна подписанная доверенность». Было ясно, что он ищет предлог, чтобы избавиться от посетителей. Доверенности у Евгении не было.

К счастью, у Прохорова, как адвоката, были с собой нужные документы. Главврач внимательно их проверил и неохотно кивнул: «Хорошо, этого достаточно».

Потом он посмотрел на Прохорова: «Зачем вы это сделали?»

«Что именно?» — спросил адвокат.

«Зачем позвонили Альбац? Все было бы лучше, прокуратура, ФСБ, да что угодно, но почему Альбац?» Он явно был недоволен тем, что его впутали в связанное с политикой дело — причем та, кому он не мог отказать.

Не теряя времени, Денис Проценко, большой лысый человек с густой бородой и улыбающимися глазами, начал бороться за жизнь Кара-Мурзы. В конце концов гемодиализ дал положительный эффект: Кара-Мурза больше не умирал, хотя все еще находился в коме.

В воскресенье Прохоров и Евгения снова обратились к главврачу за разрешением взять образцы волос, ногтей и крови Кара-Мурзы, чтобы отправить их на экспертизу и попытаться идентифицировать яд. На этот раз их запрос удовлетворили, хотя врачи всячески старались приглушить скандал. Они выдвинули версию, что происходящее с Кара-Мурзой действительно отравление, но отравил он себя сам. С 2014 г. он принимал слабо действующее седативное средство и иногда пользовался каплями в нос от аллергии. Эти вещества вместе с алкоголем якобы могли привести к отравлению.

В конце концов главврач Свет обвинил саму жертву. «В целом эта история объясняется сочетанием некоторых медикаментов с определенного типа напитками, потреблявшимися бесконтрольно», — заявил он СМИ, намекая на то, что Кара-Мурза–младший был пьян.

Вадим Прохоров связался с редакцией «Новой газеты», где два журналиста в свое время стали жертвами отравления. Главный редактор предложил адвокату обратиться в три токсикологические лаборатории — в Израиле, Франции и Великобритании. Евгения позвонила в британское посольство и попросила помочь доставить пробы в британскую лабораторию, поскольку Кара-Мурза–младший был гражданином Великобритании. Но ей ответили, что это невозможно, пообещав лишь моральную поддержку. Посольство даже выступило с заявлением, объяснив, что Венская конвенция запрещает перевозку биоматериалов дипломатической почтой.

Следующие три недели Кара-Мурза провел в коме.

Изгнанный из страны Ходорковский отправил в Москву израильского токсиколога, который оценил шансы Кара-Мурзы на выживание в 5%, но ничего не смог сказать по поводу яда.

Благодаря усилиям Проценко и его команды Кара-Мурза–младший попал в эти 5%. В июле он пришел в сознание. Отощавшего, с атрофированными мышцами, его перевезли в США — на частном медицинском самолете, который прислал Ходорковский, — и положили в больницу под Вашингтоном.

Полное выздоровление заняло у Кара-Мурзы полтора года. Это был медленный и мучительный процесс. Он вообще не помнил полутора месяцев, которые провел в коме, и его мышцы восстанавливались медленно. Однажды он попытался налить жене чай, но со смущением обнаружил, что не может удержать чайник. Несколько недель он провел в больнице — именно там в коридоре к его жене впервые подошел человек, который представился агентом ФБР и сказал, что ему поручено расследовать дело Кара-Мурзы.

В декабре 2015 г., спустя всего шесть месяцев после отравления, Кара-Мурза вернулся в Москву. Он все еще плохо ходил и опирался на трость, но считал, что его долг как российского политика находиться в своей стране. Была и еще одна причина: вместе с Прохоровым они решили добиться возбуждения уголовного дела по факту покушения на убийство.

Они представили в Следственный комитет результаты экспертизы, проведенной признанным во всем мире токсикологом-криминалистом Паскалем Кинтцем в его лаборатории, расположенной в пригороде Страсбурга. В отчете доктора Кинтца говорилось, что в пробах Кара-Мурзы–младшего он обнаружил четыре тяжелых металла — марганец, цинк, медь и ртуть, в концентрации, значительно превышающей их нормальное содержание в организме человека. Но если для Вадима Прохорова это было доказательством того, что Кара-Мурзу отравили, то для российских правоохранительных органов — нет. Складывалось впечатление, что расследование попросту пытаются замять.

Тем временем Кара-Мурза–младший продолжал летать между Москвой и Вашингтоном, работая на «Открытую Россию». Он не собирался отказываться от жизни оппозиционного политика в своей стране, несмотря ни на что.

Ночь 2 февраля 2017 г. он провел у родителей жены в их московской квартире. Рано утром он собирался вылететь в Вашингтон рейсом Lufthansa, но в 5:00, когда он должен был выезжать в аэропорт, его внезапно охватила слабость, и он рухнул на пол. Он сумел позвонить жене и сказать: «Женя, это дубль». Она мгновенно поняла, что речь идет о повторном отравлении.

Ее родители вызвали скорую помощь.

К счастью, среди друзей Евгении в Facebook был Денис Проценко, который вы́ходил Кара-Мурзу в первый раз. Прошлой осенью она даже поздравила Проценко, когда его назначили главврачом Городской клинической больницы № 79. Ранним утром она отправила Проценко сообщение в Facebook Messenger: «Денис Николаевич, Володе плохо». Проценко тут же ответил, велев вести его в свою клинику. Кара-Мурза потерял сознание вскоре после того, как его доставили в больницу.

Евгения позвонила Прохорову, и тот сразу бросился в больницу. Проценко его помнил и сказал без обиняков: «Это то же самое». Согласно официальному диагнозу, теперь это была «острая интоксикация неустановленным веществом».

Кара-Мурзу снова подключили к гемодиализу, но состояние Владимира не менялось. Тогда ему заменили всю плазму. Переливание помогло, и Кара-Мурза начал поправляться. Для врачей это было явным признаком использования яда — чего-то связанного с белками, имеющего чрезвычайно сильное действие и, возможно, содержащего несколько токсических веществ. Это было явно сложное и многосоставное вещество, и Прохоров был уверен, что его могли разработать только в государственной лаборатории.