КРЕМЛЬ ПОД САНКЦИЯМИ

Сокрушительное поражение демократического восстания в Венгрии в 1956 г., затем в Чехословакии в 1968 г. стало тяжелым и отрезвляющим уроком для западных держав. Мечта Кеннана о скором освобождении народов Восточной Европы от коммунистического ига растаяла. Но как помочь людям, остающимися за железным занавесом?

Сотни тысяч человек жаждали вырваться на свободу. Если уже не получается освободить от коммунистов сами страны, решили на Западе, то, по крайней мере, можно спасти людей, мечтающих из них бежать.

Но сделать это было не так легко. Социалистический лагерь упорно не хотел отпускать своих граждан, границы оставались на замке.

В конце 1960-х и начале 1970-х гг. ситуация начала меняться. Активнее всего за свое право уехать из страны боролись советские евреи. Шестидневная война 1967 г. и последовавший за этим разрыв дипломатических отношений между Советским Союзом и Израилем перезапустил антисемитскую кампанию в СССР. Но теперь евреи обратились за помощью за рубеж.

Их призыв услышали. В Нью-Йорке и Вашингтоне проходили массовые митинги в поддержку советских евреев. Еврейские организации, правозащитные институты, а также сторонники религиозной свободы по всей стране требовали конкретных действий. Соединенные Штаты вынесли этот вопрос на обсуждение в ООН.

Но администрация Никсона не хотела официально вставать на защиту советских евреев. И Никсон, и Брежнев считали главным приоритетом улучшение отношений между своими странами: СССР хотел получить режим наибольшего благоприятствования в торговле с США, а Никсон, со своей стороны, был готов его предоставить.

Поэтому вместо того, чтобы открыто отстаивать право советских евреев на эмиграцию, Белый дом ограничивался тем, что время от времени в частном порядке передавал советским чиновникам списки евреев, которым было отказано в выдаче виз. Иногда, в зависимости от конкретных обстоятельств, Кремль разрешал этим людям уехать из страны.

Между тем ситуация для советских евреев продолжала ухудшаться. В августе 1972 г., через три месяца после визита Никсона в Москву, советские власти ввели пошлину — «образовательный налог» — для евреев, обратившихся за выездными визами. Пошлина была непомерной: от 4500 до 12 000 рублей, что примерно равнялось стоимости трех автомобилей, — недаром многие называли ее выкупом. Введение этой пошлины официально объяснялось той же причиной, что и ограничения на поступление евреев в вузы: «Мы не хотим бесплатно давать дорогостоящее образование людям, которые собираются уехать в Израиль». Эта мера, которая в очередной раз подтверждала враждебный настрой государства по отношению к евреям, лишь привела к росту числа заявлений на выезд. Но советские чиновники не собирались отказываться от взимания выкупа.

В ответ некоторые американские конгрессмены и активисты предложили принять закон, который ставил бы присоединение СССР к режиму наибольшего благоприятствования в торговле с США в зависимость от предоставления советским евреям права беспрепятственно покинуть страну. Сенатор Генри Джексон вместе с конгрессменом Чарльзом Вэником написали поправку, которая требовала от всех стран коммунистического блока обеспечить свободу эмиграции. К весне 1973 г. Джексон и Вэник были готовы добиться принятия своей поправки. Однако это расходилось с планами Никсона.

1 марта Никсон принимал у себя премьер-министра Израиля Голду Меир. В Овальном кабинете Белого дома встретились трое израильтян и трое американцев, но разговор в основном вели Меир, Никсон и Генри Киссинджер, госсекретарь США. Первый час они обсуждали поставки оружия и перспективы мира с Египтом, после чего Меир затронула тему эмиграции.

«И еще один важный вопрос. Ситуация в Советском Союзе ужасна. Они сажают людей в тюрьмы только за то, что те хотят уехать в Израиль. Требуют с них огромный выкуп. Не выпускают людей. Стоит человеку подать заявление на эмиграцию, как он тут же теряет работу, а многие попадают в тюрьму», — сказала Меир.

«Мне известно об антисемитизме в Советском Союзе», — сухо ответил Никсон.

Меир прервала его: «Но теперь все официально».

«Что мы можем сделать? — возразил президент США. — Мы с Генри говорим с ними об этом и будем продолжать говорить, но в частном порядке. Да, мы можем обсуждать вопрос так же, как это делает конгресс, — публично, но что это даст?»

Киссинджер пришел на помощь своему президенту и попросил Меир не вмешиваться в деликатную ситуацию. «Мы не можем нападать на СССР еще больше, — добавил Никсон. — Это приведет к взаимному самоубийству. Мы хотим наладить диалог».

Когда через несколько минут израильтяне покинули Овальный кабинет, Киссинджер повернулся к Никсону. «Эмиграция евреев из Советского Союза никак не связана с целями американской внешней политики, — сказал он президенту. — Даже если в СССР начнут уничтожать своих евреев в газовых камерах, да, это будет гуманитарной проблемой. Но не проблемой Америки».

У Никсона были свои антисемитские предрассудки: он считал, например, что всем евреям присуща общая национальная черта — стремление компенсировать свой комплекс неполноценности. Неудивительно, что по вопросу эмиграции советских евреев президент США занимал вполне определенную позицию. «Понятное дело, — ответил Никсон своему госсекретарю, — что ради них мы не будем взрывать мир».

Две недели спустя, 16 марта, Джексон снова внес свою поправку на голосование в конгрессе. В Кремле, который был занят подготовкой к первому официальному визиту Леонида Брежнева в Вашингтон в июне, это вызвало реакцию, близкую к истерике.

Злой и растерянный, Брежнев созвал Политбюро. На прошлом заседании, сказал он, мы условились приостановить взимание пошлины. Почему это не было сделано? Брежнев едва сдержался, чтобы не обвинить МВД и КГБ в саботаже. «[Мои] указания не выполняются, — сказал генсек. — Меня это беспокоит».

Глава КГБ Юрий Андропов взял ответственность за это на себя, но тут же добавил: «Только 13% [уезжающих] составляют люди, которые платят».

«Извините, вот справка… — раздраженно возразил Брежнев. — За два месяца 1973-го выехало 3318 человек, из них 393 человека, имеющих высшее образование, заплатили 1 561 375 рублей». И Брежнев резко спросил: «Так зачем нам нужен этот миллион?»

Андропов упрямо стоял на своем и сослался на угрозу утечки мозгов. «Едут врачи, инженеры и так далее, — сказал глава КГБ. — Начинают и от академиков поступать заявления. Я вам представил список».

Однако Брежнев не собирался отступать. Он собирался заключить с США выгодную торговую сделку и не хотел, чтобы ему помешал еврейский вопрос. Он предложил свое, весьма своеобразное решение проблемы: «В ходе всех этих раздумий я задал себе вопрос… А почему не дать им [евреям] маленький театрик на 500 мест, эстрадный еврейский, который работает под нашей цензурой, и репертуар под нашим надзором. Пусть тетя Соня поет там еврейские свадебные песни». Казалось, советский лидер был искренне убежден, что еврейский театр заставит евреев забыть все проблемы.

В конце концов «образовательный налог» был по-тихому отменен. Однако шумиха, поднятая вокруг эмиграции советских евреев, положила начало медленному, но необратимому процессу разрушения непроницаемого железного занавеса. Даже в отсутствии выездного «выкупа» инициатива Джексона–Вэника получала все больше поддержки, как среди советских диссидентов, так и за рубежом. В сентябре 1974 г. Андрей Сахаров, самый известный советский диссидент, направил конгрессу США открытое письмо, в котором призвал поддержать поправку Джексона–Вэника. Письмо было опубликовано в газете The Washington Post и напечатано заглавными буквами.

В декабре конгресс принял поправку. Новый закон запрещал предоставлять режим наибольшего благоприятствования в торговле, кредитные и инвестиционные гарантии странам, которые ограничивали право своих граждан на свободную эмиграцию. Говорили, что именно письмо Сахарова сыграло решающую роль, убедив американских конгрессменов проголосовать за этот закон. В январе 1975 г. президент Форд подписал торговое соглашение с Советским Союзом с учетом поправки Джексона–Вэника, хотя и выразив свои сомнения по поводу «мудрости законодательного языка».

Но поправка не стала спасательным кругом для советских евреев. Число уехавших евреев резко сократилось: с 35 000 в 1973 г. до всего 13 000 в 1975 г. Вместо того чтобы заставить СССР стать более цивилизованным государством — США четко сформулировали, какие условия должна соблюдать Москва и какие меры предусмотрены в случае нарушения международных обязательств, — поправка Джексона–Вэника, как заметила газета The New York Times, превратилась в «символ того, как холодная война стала еще холоднее».