На следующий день после конференции вся семья с тремя гидами отправилась на экскурсию в Железную долину. Колонна из трех машин добралась за полчаса до бурной бурой реки, несущей каменную взвесь вперемешку с ржавчиной, и поднялась в долину по гравийной дороге, проложенной между рекой и ледяным склоном. Остановились у огромной туши морского сухогруза с проржавевшей дырой в борту – в эту дыру можно въехать на автомобиле, что, судя по следам, уже неоднократно делали.

– Можно проехать дальше, но я предлагаю отсюда прогуляться пешком, – объявил Ал, взявший на себя роль главного экскурсовода.

– Давайте сейчас сходим в Портовый распадок, а потом подъедем к западному краю – надо обязательно посмотреть Самолетную промоину, – предложил Ланс Харонг.

– Еще неплохо бы успеть заехать к Главному Хаосу и пройти внутрь, – добавил Аскел. – Там сейчас все наши работают.

Узкая дорога извивалась между ржавыми монстрами: портовые краны, корабли, помятые резервуары, стальные фермы, железнодорожные вагоны, локомотивы, грузовики – по отдельности и внавалку. Мана стала часто останавливаться и оглядываться по сторонам.

– Мана, что с тобой? Тебе плохо? – Спросил Сэнк. – Ты бледна, будто вот-вот грохнешься в обморок!

– Не то, чтобы плохо, мне не по себе, Сэнк. Дай, я посижу немного на камне. Я их чувствую, как будто их души витают вокруг. Знаю, что ерунда, но все равно чувствую!

– Подождите минуту, мы немного посидим, отдышимся! – крикнул Сэнк остальным. – Какие души, кого «их»?

– Тех людей, которые все это построили и использовали. Вон, кстати, ребра и плечевая кость под плитой. Но я говорю не о костях. Что-то такое творится у меня внутри. Вот что там за гусеничный механизм лежит на боку?

– Кажется, обыкновенный бульдозер с какой-нибудь стройки.

– Как будто я вижу человека, который на нем работал. Он ведь любил эту свою железяку, ухаживал за ней – она же его кормила. Тот человек стоит перед глазами как мелодия, которая как привяжется, зазвенит в ушах, так и не отстает. И много людей, связанных когда-то со всем этим хламом, витают у меня в голове и не могут отстать. Будто появляются и исчезают по сторонам, стоя или сидя на этой рухляди.

– Ну, так и у меня в голове время от времени поселяется Праотец со своей ободряющей улыбкой, и я не возражаю.

– Я тоже изредка мысленно общаюсь с его женой – она всегда спокойная, уверенная, от нее становится только лучше. Разница в том, что прародители – люди с хорошо завершившейся жизнью, они заложили начало. А все эти кончили плохо, погибли вместе с их миром. Их никто не похоронил. Потому мне и не по себе. Понимаю, что все это фантомы в моем мозгу, а все равно не по себе.

– У тебя хорошо развито чувство сопереживания, с ним жить тяжелей. Знаю, сам сочувствую любой несчастной твари, будь то человек или собака. Но ты же врач, неужели сочувствие к пациентам не мешает работе?

– Мешает. Особенно мешает хирургам, у них оно постепенно притупляется. И у этих ребят машинистов тоже притупилось, а как иначе все это железо разгребать и изучать?!

– Пойдем к остальным, нас ждут. Давай лучше вспомним прародителей.

На следующий день Сэнк попросил предоставить большую надувную лодку с мотором, без провожатых.

– Ал, это у нас интимная вылазка, мы бы предпочли поплыть вдевятером.

В сокровенном заливчике и на домашней поляне все осталось по-прежнему: естественный скальный пирс, песочек, сосенки, елки, трава, пушица. Дальше в распадке – чуть перезревшая морошка, чуть недозревшая брусника, иван-чай, багульник. Кана сразу же отправилась на поиски своего тайника, Мана с Лемой и Колой отправились по ягоды, Стим поскакал на ближайшую гряду, остальные задремали на песке, как в такой же погожий теплый день двадцать лет назад.

Когда Алека наполовину проснулась, она посмотрела на южный косогор – Глони на нем не было. Подбежала Кана с пакетом: «Смотри, нашла свой тайник». «Ты чего это такая большая?» – попыталась сквозь сон спросить Алека, но проснулась окончательно.

– Смотри, все мои сокровища: ничего не пропало, только гвозди заржавели! Я запомнила ту сосенку: она выросла, но и я выросла. И камень на месте, и ямка под ним. Вот шишки, высохшие ягоды, эти гайки, шайбы и гвозди я своровала на корабле. А вот клок шерсти Глони. Надо же, все в целости и сохранности! Все как прежде, и небо, и запахи! Только немного не так волшебно, как тогда.

Алека заморгала и вытерла накатившие слезы. Вернулись Мана с Лемой и Колой, принесли морошки. Сэнк, Крамб и Инзор, дремавшие на спине, повернулись на левый бок, Сэнк открыл глаза и приподнял голову, подперев ее рукой.

– Что, Сэнк, так удивленно глядишь? – спросила Мана. – Размышляешь, куда делись эти двадцать лет?

– Размышляю.

И правда, куда? Пожалуй, только Кана с Лемой и олицетворяют пролетевшие годы своей метаморфозой. Да еще небольшая боль в спине и лишние килограммы напоминают о канувших десятилетиях. С Маны все как с гуся вода – что сорок шесть, что шестьдесят шесть. Кола совсем чуть-чуть раздалась в бедрах, а Алека как была долговязой попрыгуньей, так и состарится такой же. Крамб стал чуть амбалистей, а Инзор жилистей, Стим вырос во всех отношениях и заматерел. В общем, старая семейная команда в порядке, разве что глава чуть поизносился. Надо бы еще тряхнуть стариной. А Кана с Лемой – молодцы! Не скажешь, что красавицы, но когда смотришь, трудно оторваться. С огоньком! Мощное пополнение, спасибо Мане. Жаль, что во времена детства Колы и Инзора ее талант воспитателя не достиг той степени гениальности. Стим, пожалуй, получился сам по себе, а эти, как ни крути, – произведение Маны. И вот, похоже, пришло их время, подошла их очередь сказать свое слово. Вот тогда-то мы и тряхнем стариной. А морошка вкусная, хоть и чуть перезревшая. Почти двадцать лет не пробовал. И прелой брусники не пробовал, да ее и нет сейчас – ради нее весной надо пастись по грядам.

– Ну что, подъем?! – Сэнк встал и огляделся. – Предлагаю прогуляться по нашему любимому маршруту, хотя бы до перевала. Заодно и поговорим о дальнейшем. Стим, пойдем! – Сэнк закричал что есть силы и помахал рукой Стиму, сидящему на холме.

С перевала ледник уже не просматривался – ретировался и истончал, скрылся за соседней грядой. А кривая обветренная сосенка почти не изменилась за двадцать лет: ей, трехметровой, с ветвями, протянутыми на север как рваные полотнища, развевающиеся на флагштоке, было уже лет пятьдесят.

– Давайте посидим здесь, – предложил Сэнк, – как тогда.

Кана с Лемой, как тогда, залезли на розовый здоровенный валун, хотя уже с трудом уместились на его верхушке, остальные расселись на небольших камнях полукругом с видом на залив.

– Красота! – сказала Мана. – Давайте помолчим немного, полюбуемся. А потом можно и поговорить о дальнейшем.

– По-моему, никто из нас не был в Экваториальной Африке! – начал Сэнк минут через пять. – А ведь где-то там, согласно Кане, должен быть след Прародителей. Чутье мне подсказывает, что если мы с толком подойдем к делу, можем его найти. Кана, как ускорить секвенирование генетического материала этой соломы из сандалий?

– Надо заключение от спецов по секвенированию (Кана кивнула в сторону Лемы), что такой анализ возможен и способен определить виды растений.

– Я слишком мелкая сошка. Могу написать текст, но подписать должны высокие начальники, а им толчок нужен от какой-нибудь знаменитости (Лема кивнула в сторону Сэнка).

– Ну, Сэнк, – сказала Мана, – придется тебе тряхнуть своими регалиями.

– Да хоть чем могу тряхнуть ради такого дела! И ради Африки! А когда будет сделано, кто со мной в Африку на поиски следов Праотца?

– Я! – отозвался Стим.

– Ну как же я отпущу тебя одного? – ответила Мана.

– Неужели ты думаешь, что я, нашедшая биоматериалы, откажусь ехать?

– Неужели ты думаешь, что я, поработав над чтением генома, не поеду со Стимом?

– Я поеду, если не будет напряга с «Марсианкой».

– Крамб, ты нам позарез нужен, подвинем сроки если что.

– Опять антисанитария! Ну хоть пообщаюсь наконец с мужем.

– Служу авантюристам! – отрапортовал Инзор, вытянувшись и подняв правую руку.

– Дядя Сэнк, а можно я тебя немножко обниму, – спросила Алека и, не дожидаясь ответа, присела на колени за его спиной, обняв за плечи. – Этот момент надо зафиксировать не только на снимке, но и в памяти: вон наш залив, где двадцать лет назад стоял «Петербург», вон наша поляна, плоская скала, где мы пришвартовались, солнечный теплый день, синее озеро, галки летят над грядой, и мы вдевятером, только что принявшие решение, сидим на перевале. Вот мы все на далеком Севере, решившие устроить розыски в Африке. Правда, здорово? А потом где-нибудь в Африке залезем на гору и вспомним этот миг. И сразу жизнь покажется длиннее – она ведь из таких моментов и складывается. Я ведь запомнила момент двадцать лет назад, когда открыла глаза и увидела Глоню на холме. Но я его запомнила одна. А сейчас давайте запомним момент все вместе! Чтобы через годы любой мог спросить: «Помнишь, на перевале?» – и каждый мог ответить: «Еще бы!»