Утром следующего дня на входе в столовую висел плакат:

– Папа, я не давал согласия выступать, что я им скажу?! – отреагировал Инзор, увидев на плакате свое имя. – Я не умею говорить перед аудиторией больше восьми человек – впадаю в ступор!

– Ты видишь, там написано «личные комментарии». Скажешь что угодно. Ал и другие просили, чтобы мы выступили все. «Личные комментарии» – это своего рода компромисс, они хотели короткие доклады с названиями. У нас еще целый день впереди. У Стима вон ничего не готово, а ему серьезный доклад предстоит. А тебе – хоть пару фраз выдавить. Придумаешь, заучишь наизусть.

Остаток дня ушел на подготовку. Спутниковая связь работала не слишком быстро, в доме то и дело раздавались душераздирающие возгласы на тему скачивания картинок. Особенно досталось Стиму, который только вчера додумался до аномальной вспышки, а завтра должен связно изложить суть инженерам и археологам.

Вечером, когда завтрашние докладчики не то, чтобы закончили, но прекратили подготовку и собрались в гостиной, Алека, глядя на график на своем компьютере, произнесла:

– Кошмар, они же в большинстве были больными! Рисовала эти картинки давно, но ужаснулась только сейчас. Гляньте на рост числа патологий скелетов! А сопутствующее число наследственных болезней наверняка во много раз больше.

– Почему? Ты же сама говорила, что медицина у них была такая, что нам и не снилось, – отозвалась Кола.

– Как раз эти патологии – результат хорошей медицины. Я не медик и не биолог, могу что-то напутать. Но вот что говорят грамотные люди в один голос. Медицина подавила естественный отбор. Когда-то люди с поврежденными генами не давали потомства – либо рано умирали, либо были ужасны с виду и не могли найти пару, либо бесплодны. А медицина все чинит – все, кроме генов. И бесплодие прекрасно преодолевает. И получается, что отремонтированный носитель поврежденных генов передает их дальше по наследству. Так, тетя Мана?

– Примерно так. Тут еще надо добавить, что самое опасное – повреждения иммунной системы. Особенно всяческие иммунодефициты – при хорошем медицинском обслуживании и прочих благах цивилизации они не проявляются или компенсируются лечением. Получается, что по дефектным генам иммунитета вообще нет никакого отбора.

– Что же это значит? Долой медицину, да здравствует естественный отбор?! Назад в пещеры, в джунгли, в саванну?

– Кола, кончай паясничать, – вмешался Сэнк, – лучше подумай как следует. Все вышесказанное предстоит расхлебывать нашим потомкам. А не расхлебают – будет новый Большой Охряст, может быть, последний. Тут вот какая незадача: каждый человек достоин полноценной жизни, даже если он несет поломанные гены. Никто не вправе запрещать ему иметь детей. Иначе – полицейский террор, подавление личности. С другой стороны, народы вправе защищаться от вырождения. И что предложите?

– Культуру, мой друг, культуру и нравственный закон внутри нас, как написано в одной из древних книг, – ответила Мана. – Вот единственное, что работает, когда наступает сплошная незадача. От медицины здесь требуется анализ на поломанные гены. Как я понимаю, еще в начале XXI века у них был возможен такой анализ. У нас скоро будет, правда, Лема? Так вот, единственное, что потребуется от общества: прочесть геном каждого и сообщить ему результат. И если он плох – все решается в меру собственного нравственного закона: рожать своих или растить детей с чужими генами.

– Мне кажется, прошлая цивилизация больше уповала на некий внешний нравственный закон, который быстро протух, задавил культуру и превратился в посмешище, – сказал Сэнк. – По крайней мере, это сквозит в книгах XXI века. А что там происходило, когда наступил Темный век, одним ялдобродам известно. Судя по результатам, ничего хорошего.

– Мама, – вступил Инзор, – ты совершенно правильно говоришь про нравственный закон, но он ненадежен. Всегда найдется тот, для кого собственные гены дороже здоровья будущих поколений.

– Инзор, мама права, – вмешался Стим, – зачем тебе стопроцентная надежность? Тут же простейший линейный дифур работает: достаточно, чтобы каждый носитель дефектного гена передавал его в среднем меньше, чем одному потомку, и все эти гены экспоненциально вымрут. Так что внутренний нравственный закон рулит!

– Да ну тебя! Ты любого собеседника прихлопнешь своими дифурами как муху. Налей-ка лучше пятьдесят граммов вон того.

На лекции собралось человек триста – больше, чем могло рассесться по креслам. Улыбчивая публика – от зеленых студентов до стариков младшего возраста. Машинисты, старьевщики и звонари расселись в произвольном порядке, лишь кое-где скучившись в небольшие группы, так что зал был равномерно пестрым. Только теперь Сэнк заметил, что у всех на одежде нашиты профессиональные эмблемы: у машинистов на жилетках – шестеренка, у старьевщиков на свитерах – раскрытая книга, у звонарей – колокол на звоннице – видимо, тот самый, что висел у входа на пирс.

Ал открыл конференцию дежурными приветствиями, вкратце рассказал про знаменитую экспедицию, представил каждого из ее членов и передал слово представителю звонарей Лансу Харонгу, объявив тему доклада: Подледный Санкт-Петербург. Последние результаты акустического зондирования.

– Двадцать лет назад в славные времена «Петербурга» Сэнк со товарищи уже пользовались эхолокацией: излучатель, микрофон – если неподалеку во льду есть крупный предмет, с таким нехитрым оборудованием можно определить, где и на какой глубине он находится. Глубина определяется задержкой эха, положение – поворотами излучателя. Все просто, надежно, но весьма приблизительно. Летучие мыши с помощью той же эхолокации видят гораздо лучше. А если мы будем использовать много излучателей звука, да еще сфазированных, и много микрофонов? Мы получим метод акустической томографии (Ланс показал и прокомментировал несколько слайдов, объясняющих метод). А если мы вместо звуковых волн будем использовать длинные электромагнитные, то получим электротомографию, которая покажет нам все металлические предметы.

Но не все так просто: чтобы получить картину того, что находится подо льдом по откликам приемников, надо решить сложную математическую задачу. Во времена «Петербурга» задача была не по зубам тогдашней технике, а теперь у нас есть мощные компьютеры, решающие ее за минуты и выдающие подробные трехмерные карты. И мы прозрели!

Перед вами карта небольшого участка ледника в четырех километрах отсюда к северу. Глубина ледника здесь около двух сотен метров. Все, что изображено на карте, находится в толще льда. Черным изображены металлические артефакты, серым – железобетон, голубым – каменные объекты, зеленым – материал, поглощающий звук: чаще всего это облака мусора, иногда – древесина. Карта получена методом радио- и акустической томографии. И в том, и в другом случае работали сотни фазированных излучателей и приемников, расположенных на поверхности льда.

Что мы видим на карте? Вот это жирное черное длинное – баржа на глубине около ста пятидесяти метров. Через пятнадцать лет она выйдет на поверхность. Судя по распределению других артефактов, она прибыла сюда не с моря, а с реки, протекавшей через город. Интересно, что баржа оказалась на пятьдесят метров выше придонной морены, состоящей в основном из железобетона с примесью автомобилей, показанных мигающими точками. Вот эта кучка черных прямоугольников – железнодорожные цистерны. Это аморфное зеленоватое облако – мусорная свалка, поднятая над подстилающим грунтом восходящим течением льда – поток льда надвигается на застрявший слой, поднимаясь вверх. Эти восходящие течения помогают нам – они распределяют артефакты по глубине, иначе все они сгрудились бы в виде плотной придонной морены. Вот эти серые обломки – железобетон, поднятый на семьдесят метров над ложем, – видимо, остатки жилого дома. Они выйдут на свет раньше баржи – лет через десять.

А вот не менее примечательная карта участка, примыкающего к Железной долине с запада. Эти побитые мотыльки на ней – пассажирские самолеты. Через пять лет вытаят сами и войдут в состав Железной долины. Там уже есть довольно много оттаявших самолетов, видимо, из того же аэропорта.

Ланс показал и прокомментировал еще несколько карт и деталей – секция металлического моста с ажурной несущей аркой, вертикально вмороженный танк, нацелившийся в небо сквозь толщу льда, огромный каркас высотного здания, похожий на мочалку из плода луфы, перегнутую пополам сокрушающей силой ледника.

– Действительно, можно сказать, мы прозрели. Знаем, где что вырубать зимой, где ждать прибытия артефактов «самоходом» очередным летом. Конечно, мы пока прозвонили только самые заманчивые участки из сотен квадратных километров, по которым рассеяны остатки замечательного города. Нас ждут десятилетия работы – там еще столько интересного и неожиданного вдобавок к многочисленным открытиям, которые уже сделаны, про которые расскажут следующие докладчики!

– Скажите, а почему свалки поехали с ледником, а не остались на месте как часть подстилающего грунта?

– Хороший вопрос, но он скорее к Сэнку. Не прокомментируешь?

– Действительно, хороший вопрос, и на него нет однозначного ответа. Где-то свалки поехали, где-то остались, где-то поехали их верхние слои. Все зависит от того, где граница промерзания.

– Железная долина – вроде бы представляет порт и промзону. А как там же оказались самолеты?

– Боюсь, что это опять вопрос к Сэнку.

– Да. У нас есть карта Петербурга середины XXI века. Аэропорт был расположен к югу от порта и главной промзоны. Поскольку ледник тек на юго-восток, самолеты оказались чуть справа по ходу ледника от Железной долины.

– Ну раз все вопросы к Сэнку, которому еще предстоит выступать, давайте перейдем к следующему докладу, – предложил Ал. – Как раз речь зашла о самолетах. Итак, Аскел Таурман расскажет про транспорт Темного века.

– Начнем с красивых картинок. Слева – фотография остатков транспорта, справа – реконструкция.

Вот легковой автомобиль второй половины XXII века. Его конструкция как будто бы слизана с такого же автомобиля столетней давности – все отличия только внешние. Тип аккумуляторов, двигатель, трансмиссия, подвеска – практически точная копия. И дело не в том, что кто-то позаимствовал проект из далекого прошлого, а в том, что еще в XXI веке все эти элементы были доведены до совершенства. Некуда больше совершенствовать! Осталось только менять дизайн в целях маркетинга. Давайте посмотрим еще на несколько машин и механизмов, выпущенных с интервалом больше века (Аскел не спеша показал и прокомментировал несколько слайдов).

Перейдем к авиации. На экране – пассажирский среднемагистральный самолет из Железной долины. 2188 год выпуска. Слева найденный оригинал, удивительно хорошо сохранившийся за счет того, что был разломлен пополам и забился льдом изнутри. Справа – реконструкция. А вот самолет того же класса, выпущенный веком раньше. Найдите хоть одно отличие! Это не подражание – просто есть идеальная конструкция, не подлежащая дальнейшему усовершенствованию. Уже к середине XXI века авиастроение асимптотически приблизилось к совершенству. Настолько приблизилось, что смысл в каких-то новациях полностью исчез. Невозможно изменить законы физики или химии, причем есть единственный оптимальный способ вписаться в эти законы. Все материалы имеют предел своих характеристик, установленный физикой. Новые материалы с лучшими свойствами перестали появляться, потому что они физически невозможны, – все лучшее, что позволяет природа, люди создали в XXI веке.

На самом деле разница между двумя автомобилями, которые я показывал, есть и очень существенная. В более поздней версии нет руля и педалей – именно в этой модели. Машину ведет компьютер, а водитель не предусмотрен вообще. Примерно в половине других автомобилей архаичные инструменты управления остались – водитель предусмотрен, но лишь как одна из возможностей, дополнительная к роботу. Нет сомнений: во всех видах наземного транспорта роботы победили человека. Спешу успокоить: пассажирских самолетов без пилотских кресел мы не нашли. Что касается судов, там, как и в авиации, использовали комбинированное управление.

Главный вывод: транспорт в течение Темного века не эволюционировал, поскольку эволюционировать было некуда – наступило совершенство. Развитие техники остановилось точно так же, как остановилось развитие электроники с достижением физических пределов быстродействия и миниатюризации. На этой оптимистической ноте я бы хотел закончить и перейти к вопросам.

– Ты показал обычные дозвуковые самолеты. А сверхзвуковые пассажирские существовали в то время?

– Да, но совсем мало. Мы нашли один – он повторял конструкцию, описанную в литературе XXI века. Видимо, они выполняли роль дорогого аттракциона и вряд ли служили массовым транспортом.

– Если отпала необходимость в усовершенствовании транспорта, что стало с инженерами и конструкторами?

– Ничего хорошего произойти не могло, а что стало – не знаю, могу только развести руками.

Следующий вопрос задал Стим.

– Представим: в конце Темного века летят самолеты, плывут корабли, движутся потоки машин. И вдруг отключается глобальное позиционирование и рушатся электросети. Что произойдет?

– Ого, ну и вопрос (докладчик задумался). Что-то мне не по себе стало. У меня, пожалуй, нет подходящих слов… Мрак… Могу опять только развести руками. Ты хочешь сказать, так и произошло?..

– Раз докладчик уже на второй вопрос может только развести руками, как и я бы только развел руками на подобные вопросы, давайте двигаться дальше. Теперь слово представителю археологов (ропот в зале)… Прошу прощения, представителю старьевщиков. Сулфана Беренда, название доклада: Проблески из Темного века

– Темный век называют темным потому, что с его наступлением перестали издаваться бумажные книги, исчезла пресса – все ушло на электронные носители – в облака. Оказывается, все-таки остался тоненький ручеек текстовой информации на бумаге и пластике. Это реклама. Она, как и сейчас, с позволения сказать, «украшала» города и дороги, совалась в руки прохожим, доставлялась с продуктами, раскладывалась в общественных местах. Потом она в основной массе шла в мусорные баки и на переработку, но кое-что застряло и сохранилось в жилищах.

Рекламные листки сохранились гораздо хуже, чем книги. Тем не менее удалось неплохо восстановить несколько десятков. Видимо, эти рекламки выпущены незадолго до катастрофы. Вот листок со скидками на одежду. Обратите внимание на так называемые «комбинезоны с поддувом» (легкий шум в зале). Наверное, в этих дутиках было приятно и прохладно в жару. Но скажите, есть тут кто-нибудь, кто бы согласился появиться на людях в чем-то подобном (смех в зале)? Видимо, у них были весьма своеобразные представления об эстетике. А скорее всего, понятие красоты не имело никакого отношения к манере одеваться. Вот, посмотрите еще несколько образцов рекламируемой женской одежды на их плечистых моделях (смех усилился).

Что касается рекламы техники и средств передвижения – она упирала на новизну. Вот: «Асколан-25М, спортивный вариант с рулевым управлением. Сто пятьдесят киловатт плюс новаторская трансмиссия и беспрецедентная конструкция подвески сделают вас королем на любой дороге. Скидка 10 %». Между тем машинисты подтвердят, что никакой новизной там и не пахло – все лучшие технические решения были найдены более века назад. Делаем вывод: люди конца Темного века настолько соскучились по новому, по любой новизне, хоть карикатурной, что клевали на подобную рекламу. Кто знает, может быть, и эти чудовищные одежды – от непреодолимой жажды новизны? Давайте вопросы.

– Мы смеемся над одеждой и вкусами людей Темного века. А как вы думаете, не расхохотались ли они, если бы увидели нашу одежду?

– Вполне возможно. Те, кто носит пухлые комбинезоны до колен, расхохотались бы над нашими прямыми штанами до голени, а про жилетки с оттопыренными карманами я уж молчу! Объективное мнение может составить только ангел, обитающий вне времен.

Послеобеденное выступление Сэнка стало главным событием, что ощущалось по числу людей, набившихся в зале, стоящих вдоль стен, выглядывающих из дверных проемов. Пришлось открыть все, что открывается, и включить на полную мощность все, что вертится.

– Впервые я появился в этих краях сорок пять лет назад (снимок молодого улыбающегося раздетого до пояса Сэнка на ярком снегу) в качестве участника экспедиции Александрийского университета. Тогда мы высадились за пятьдесят километров к западу отсюда. Мы вкрутили в лед реперы, поставили триангуляционные вышки на моренных грядах. Когда прилетели на следующий год, большинства реперов не нашли или нашли вытаявшими, валяющимися в ледовых желобах (фото). Тогда мы стали делать глубокие сваи (буровая установка на леднике) или ставить реперы на широкие треноги (еще несколько черно-белых фотографий). Скоро мы научились измерять поверхностную скорость ледника, что стало для нас неплохим испытанием и физической тренировкой (черно-белое фото Сэнка с огромным мотобуром). Вот эта карта – результат наших семилетних усилий (карта со стрелками и цифрами).

Но это лишь поверхностная скорость ледника. А что происходит внизу? Не примерз ли ледник к грунту? Скорее всего, нет, потому что в основании ледника на границе льда и грунта температура выше нуля. Талая вода на поверхности действует как смазка. Лед скользит, срезая то, что торчит, увлекая слабый грунт, камни и продукты человеческой деятельности. Но с какой скоростью он скользит в глубине? Ледник же испытывает трение, и он не единое тело, лед трескается, скалывается, сдвигается слоями. Он ведет себя как очень вязкая жидкость. Поэтому придонная скорость ледника наверняка ниже поверхностной. Насколько? Пятнадцать лет моей молодости ушло на выяснение этого вопроса. Мы бурили до посинения, изобретали всевозможные сопутствующие хитрости: «эластичные скважины», датчики изгиба и растяжения. Мы пытались использовать эхолокацию, чтобы отслеживать перемещение крупных валунов в глубине. Молодость – лучшее время для накопления данных, а зрелость – лучшее время для их осмысления. Забегая вперед, могу сказать, что подступающая старость – лучшее время для общих выводов из вышеперечисленного. Но это потом. А тогда стало ясно, что придонная скорость ледника в среднем около 30 метров в год – в три раза ниже, чем на поверхности.

Давайте я покажу картинки поля придонных скоростей льда в разные эпохи. А вот треки разных точек за все время оледенения. Я прекрасно помню, как нанес карандашом на Римскую карту эти треки. Получилось вот так (Сэнк сменил слайд). Вот то большое коричневое пятно – Санкт-Петербург. Тысячи лет назад огромный мегаполис двинулся вместе с ледником на юго-запад. И где он сейчас? Теперь все знают, что Санкт-Петербург здесь, вокруг нас, а тогда никто ничего толком не мог сказать: скорость движения ледника наверняка менялась, измерений не хватало, требовалось рассчитать динамику ледяного щита. Пришлось всерьез заняться теорией, строить модели, считать, добывать недостающие данные. У меня получилось, что остатки города должны быть близко к краю ледника. Но этот результат слишком сильно опирался на теорию – меня грызли сомнения. И к тому же на снимках двадцатилетней (теперь сорокалетней) давности на языке ледника не видно никаких следов города. Надо было ехать и искать.

Три попытки получить грант на экспедицию оказались тщетными. Тогда я совершил главный поступок своей жизни: плюнул на всех грантодержателей и стал действовать сам. Вложил в экспедицию свои деньги, ко мне присоединился Крамб Гурзон со своей долей, помогла географическая общественность. Результат вам известен.

Сэнк перешел к воспоминаниям 65–66 годов. Рассказ был полон старых фотографий и ностальгии. Фото голых грив, где ныне расположилась станция и выросли молодые березки и сосенки. Фото входа в туннель в давно растаявшем льду, где был найден первый музейный артефакт Санкт-Петербурга. Обнаженные по пояс мужики, вырезающие книги изо льда. «Петербург» во льду среди сугробов с собакой и двумя девочками в красных комбинезонах на палубе. Ощетинившаяся Железная долина, снятая из окна самолета. Разгрузка гидросамолета через задний порт на понтонный мост. Встреча летней смены 966 года с зимовщиками на катере у гидросамолета.

– Да это же я! – раздалось из зала. – Вон, на трапе.

– А вон я на корме катера – надо же, еще совсем зеленый!

Зал шуршал и шушукался. Сэнк медленно листал снимки лета 966 года.

– Я рассказал про недавнее прошлое. Теперь слово другим участникам экспедиции. Начнем с самых молодых членов, ступивших на борт «Петербурга» в глубоком детстве. Предлагаю послушать свежайшее короткое сообщение о далеких временах – о заре нашей нынешней цивилизации. О том, кто мы такие. И расскажет про это человек, который не принадлежит к нашей огромной семье, который имеет совершенно другую родословную. Зато этот генетически чуждый нам человек знает последние результаты новейшей технологии чтения генома. Лема, тебе слово.

Наступила тишина – все уставились на Лему, порхающую по проходу.

– То, что я буду рассказывать, относится ко всем людям за исключением меня самой, моей сестры Каны, сидящей в этом зале (аудитория стала вращать головами), и еще пары сотен человек, живущих на краю гор в Восточной Азии. Остальной народ Земли – удивительно молодая и генетически однородная популяция. Весь нынешний миллиард произошел от одной группы численностью около дюжины человек, живших чуть более трех тысяч лет назад. Та группа – бутылочное горлышко нового человечества. И мы прекрасно знаем шестерых членов группы – у нас есть их хорошо сохранившиеся скелеты и вещи, мы дали им имена, они стали нашими любимцами и героями – три супружеских пары: Праотец и Праматерь Александрийские, Воин и Королева-антилопа, Силач и Дама. Совсем недавно мы узнали о них много нового. Все, вероятно, слышали о программе «Геном человека» по чтению генома множества людей. Генетический материал наших героев прекрасно сохранился в их костях, и вот что оказалось.

– Пятьдесят шесть процентов мужчин Земли – прямые потомки Праотца Александрийского (мужчины в зале стали переглядываться друг с другом). Это мы знаем по Y-хромосоме, передающейся от отца к сыну.

– Сорок восемь процентов населения мира идентифицируются как прямые потомки его жены Праматери Александрийской, захороненной вместе с Праотцом. Это мы знаем по геному митохондрий, которые передаются по женской линии.

– Воин и Дама – дети Праотца с Праматерью. («Слушай, мне только сейчас пришло в голову, – прошептала Мана на ухо Сэнку, – та компания по своим родственным связям и типажам почти повторяет нашу, только Стима и девочек не хватает».)

– Силач близок к ним по геному, он и Праотец имеют общего предка по мужской линии в пределах нескольких поколений.

– Королева-антилопа сильно отличается по геному от всех остальных. Ее предки не скрещивались с предками других пятерых героев несколько тысяч лет. Это показывают так называемые «генетические часы» – количество не совпадающих «букв» в тех участках генома, которые ни на что не влияют.

– Всего лишь за несколько поколений до Праотца жил так называемый Y-хромосомный Адам – все современное мужское население, кроме моих немногочисленных сородичей, – его прямые потомки. Вероятно, он совпадет с общим предком Праотца и Силача. Имя Адам заимствовано из мифологии прошлой цивилизации, теперь, наверное, уже все знакомы с душещипательной историей – Адам, Ева, первородный грех, изгнание из рая… А что касается женской линии, тут все сложнее.

Есть две сильно различающиеся линии генома митохондрий. Если брать нынешнюю частоту мутаций, то эти линии сходятся где-то десять-двенадцать тысяч лет назад. Именно тогда жила митохондриальная Ева, от которой все население Земли, кроме нас немногих, унаследовало крошечные внутриклеточные органеллы. Получается, что эта самая Ева на несколько тысяч лет старше Адама. Почему так получилось? Видимо, до бутылочного горлышка рядом жили минимум два независимых племени, и все мужчины прародительской компании происходили из одного племени, а женщины – из двух. В частности, Королева-антилопа происходила из другого племени, нежели ее муж.

Мы не знаем точно, где жили эти племена. Есть неопровержимые свидетельства того, что люди бутылочного горлышка приплыли по Нилу, слегка обчистив развалины Асуанской ГЭС. Есть менее твердые указания на Экваториальную Африку. А где родина далеких предков тех самых племен? Чьи древние гены времен прошлой цивилизации запечатлелись в геноме шестерых перечисленных выше героев? Как вы знаете, до краха цивилизации на Земле существовало три крупных расы: негроидная, европеоидная и монголоидная (Лема показала пальцем на себя и отвесила легкий поклон). В геноме бутылочного горлышка присутствуют следы двух из них: европеоидной и негроидной рас, причем европеоидный геном доминирует. Из анализа геномных молекул, добытых из костей жителей прошлой цивилизации, следует, что бо́льшая часть предков Прародителей пришла в Африку из Европы, отсиделась там тринадцать тысяч лет, немного смешавшись с местными жителями, и, по-видимому, прошла сильный положительный отбор. Далее горстка обновленных Homo sapiens вернулась на берега Земного моря и размножилась, дав начало новой цивилизации.

Зал слушал затаив дыхание. Лема действительно докладывала свежайшие результаты обзора, только что принятого к печати, еще не успевшие просочиться в масс-медиа.

– А кто же такие мы с Каной по отношению к остальным, присутствующим в зале? Весьма дальние родственники. Наша общая митохондриальная праматерь жила больше двухсот тысяч лет назад. Мы чудом выжившая другая раса, единственная из трех крупных древних рас, сохранившаяся в чистоте. Но мы вовсе не инопланетяне! Мы тот же биологический вид, теоретически способный благополучно скрещиваться с остальным населением земного шара. И мы это скоро проверим на практике (зал бурно зааплодировал, а Лема смущенно улыбнулась).

– Теперь обсудим Прародителей в другом аспекте: можно ли найти их родину? Кана, твоя очередь. Расскажи про свои музейные изыскания.

– Не только мои – еще вовсю работала пара сотрудников Исторического музея – Нагор и Сарана, отличные ребята. Без них меня бы и близко не подпустили к святыням. Мы изучили одежду Прародителей – нет ли в ней следов древней флоры (Кана показала снимки скелетов с уцелевшими предметами одежды). Между прочим, изначально такую идею выдвинул дядя Сэнк. Мы сразу же нашли пыльцу десятков видов растений – она была повсюду, в порах и швах кожаных туник и сандалий, в талисмане Праотца (снимки элементов одежды крупным планом, снимки пыльцы под микроскопом). Бо́льшая часть пыльцы, как и ожидалось, принадлежала растениям, типичным для саванны Экваториальной Африки. Но это не слишком интересно. Мы нашли другой сюрприз.

Во-первых, часть пыльцы злаков, как нам показалось, принадлежит к роду овсяница – эта травка растет в Экваториальной Африке только в горах, достаточно высоко (снимок травы меж камней на безлесном хребте). Вот это уже гораздо интересней, тем более, что там в горах полно эндемиков. По пыльце злаков не определишь вид, да и с родом легко ошибиться. Но, во-вторых, мы нашли кое-что еще.

В мощных подошвах походных сандалий Праотца три слоя бычьей кожи, сшитых жилами. Мы обнаружили, что спереди подошвы перешивались, значит, они когда-то «просили каши» и потребовался ремонт. Не остался ли там между слоями какой-то мусор? Раскрыть сандалии нам пока не позволили – восстановить старую прошивку будет невозможно. Мы потащили сандалии на рентген и увидели, что там действительно полно всякого мусора, в том числе, похожего на остатки травы (рентгеновский снимок, где в передней части подошвы едва угадываются беспорядочные полоски). Потом повезли на магнитно-резонансную томографию: действительно, между слоями много соломы – ее не выгребли оттуда, когда чинили подошву. Нужно убедить музейщиков, чтобы разрешили раскрыть подошвы сандалий, тогда можно сделать секвенирование кусков генома того, что там лежит. Тогда по прочитанным фрагментам можно будет точно определить конкретный вид некоторых соломинок. И если там будут эндемики – определить место, где бродил Праотец с точностью до горного массива (Кана показала карту восточной Экваториальной Африки с выделенными высотами более 2500 метров). Как видите, гор там не так уж много и бо́льшая их часть приходится на зону Восточноафриканского разлома с сухим климатом – и сейчас, и три тысячи лет назад. Вот перспективные горные массивы, где сандалии Праотца могли «наесться» овсяницы, – их всего несколько штук, и они небольшие. Дело за анализом генома: если он определит эндемиков, мы будем отлично знать, где Праотец бродил по горам.

После нескольких вопросов из зала Сэнк пригласил Алеку.

– Циркулирует расхожее мнение, что Темный век не оставил никаких текстов. Не совсем так – мы уже слышали доклад про рекламные листки и керамику. Я расскажу про другой, гораздо более мощный источник – могильные плиты.

В отличие от книг, они прекрасно сохранились по всему миру. Главное, что есть на кладбищенских памятниках, – даты рождения и смерти. Как долго жили люди третьего тысячелетия прошлого летоисчисления. Вот кривые средней продолжительности жизни по континентам. Видите, в начале XXI века Европа и Северная Америка впереди, чуть отстают Азия и Южная Америка и сильно отстает Африка. Смотрите, кривые постепенно сближаются. Европа с Северной Америкой медленно идут вверх, Азия с Южной Америкой идут чуть быстрей, догоняя лидеров, Африка тоже идет вверх, но никак не может догнать. И вот вторая половина XXI века. Мир стал почти единым и стабильным. Продолжительность жизни не меняется, достигнув 90 лет, разброс по континентам минимален, лишь немного отстает Африка. Теперь XXII век. Везде, кроме Африки, кривые слегка пошли вниз. Что случилось? Все люди стали жить меньше? Оказывается, не все.

Смотрите: пик распределения по средней продолжительности остался на месте, но стало расти левое плечо – число ранних смертей. Будто здоровье большей части людей не ухудшилось, но у меньшей части что-то сломалось, и таких становилось все больше – до трети. Это то, что на поверхности, мы опубликовали статистику несколько лет назад. Плиты – легкая часть работы: искать их и откапывать – одно удовольствие, а многие и откапывать не надо.

Теперь о новеньком, о костях. Тут гораздо больше возни, чем с могильными плитами, зато и данных гораздо больше. Во-первых, стала расти частота аномалий: длинные пальцы, деформированный череп, короткие руки и так далее – вариантов множество. Большинство аномалий раскладываются по типам – синдромам. Все синдромы наследственные – не обязательно передаются от родителей к детям, могут всплывать через поколения. Некоторые из этих синдромов встречаются и сейчас, другие, тьфу-тьфу, канули во тьму тысячелетий. Важно вот что: неправильных скелетов в XXI–XXII веках становилось все больше, но все равно не настолько, чтобы угрожать здоровью популяции. Но на каждую генетическую поломку, заметную по костям, приходится куча незаметных: скелет прекрасный, а человек страдал, допустим, гемофилией. Так что скелеты лишь указывают на более серьезную проблему: значительная часть людей несла наследственные болячки – явные или скрытые, и эта часть стала угрожающей. Вот вам и левое плечо распределения! Вот что рассказали кости – они объяснили статистику, взятую с могильных плит.

Но когда все рухнуло, ну сами понимаете, чего тут рассказывать… Люди выжили в новых поселениях, но они остались без лекарств, с плохим иммунитетом, с тяжелым генетическим наследством. В старину – что тогда, что тысячу лет назад – эпидемии выкашивали до половины населения, закаленного жестким естественным отбором. А у новых поселенцев не было ни прививок, ни лекарств, как в цивилизации, ни нормального иммунитета, как в древности… Эх, ужас!

Итак, мы почти ничего не знаем о том, как и чем жили люди Темного века. Мы знаем только, что цивилизация работала нормально, ходили поезда, летали самолеты. Но мы видим, как здоровье людей и их иммунитет постепенно подтачивались. С этим люди и пришли к тому, что Сэнк называет «Большим Охрястом». Возможно, ослабленный иммунитет при отсутствии лекарств, беззащитность перед эпидемиями объясняют, почему новые поселения угасли через два-три поколения, не возродив цивилизацию.

– А почему они не разбрелись по Земле маленькими группами? – прозвучал вопрос из зала. – Почему снова скопились в людных поселениях, а не в маленьких хуторах? Тогда бы их не скосили эпидемии.

– Почему не разбрелись? Наверное, часть разбрелась, иначе откуда взялись бы Прародители и племя Каны с Лемой? Да и новые поселения были не такие большие. Другое дело, чего они там тянули тринадцать тысяч лет? Проходили генетическую коррекцию путем естественного отбора? Ждали, пока появится герой, который выведет людей из самоизоляции на простор?

– У нас мало времени, впереди еще пять сообщений. Слово Коле, моей дочери – она теперь специалист по литературе XXI века и представляет, что происходило в головах людей перед наступлением Темного века.

– В головах людей происходило нечто очень разное, даже противоположное, – начала Кола, еще не дойдя до микрофона. – Об этом можно судить по литературе, вырезанной изо льда в трех километрах отсюда. Сравнимых источников информации о тех временах нет. Итак, в XXI веке существовали две не связанные друг с другом литературы, вообще две культуры. С одной стороны, живая и красочная, горькая и насмешливая, эмоциональная и тревожная. С другой – унылая чушь: достаточно посмотреть на обложки книг (Кола показала слайды обложек с переведенными названиями, в зале захихикали). Первая со временем не становилась хуже, она становилась тоньше – не книги, а их количество и тиражи. Вторая тоже не особенно процветала, но все больше доминировала по объему. В первой половине XXII века исчезли бумажные книги, наступил Темный век, но литература вряд ли исчезла сразу – наверное, она еще теплилась в электронном виде. Как долго – трудно сказать.

Еще в середине XX века один североамериканский писатель с труднопроизносимой фамилией написал книгу, название которой представляло собой некое значение температуры в странных единицах. В книге описывается будущее, где книги уничтожаются. Зачем? Затем, что они вносят разлад и нагнетают тревогу, не дают безмятежно существовать. Каждая книга обижает кого-то, кого-то недооценивает, кого-то злит. Поэтому общество, изображенное автором, решило навсегда избавиться от раздражителя. Автор ошибся только в одном – книги не пришлось уничтожать. Достаточно было слегка придушить настоящую литературу, а вот эта (Кола показала на экран с обложками) – совершенно безобидна, ее никто не душил, сама захирела со временем. Как придушили? Для этого не потребовалось вводить государственную цензуру – хватило озабоченной общественности, которая с наибольшим остервенением набрасывалась на самые яркие книги. В этой все главные герои – мужчины – значит, книга сексистская. В той нет представителей такой-то расы или есть, но отрицательные – книга расистская. Тот автор возвеличивает ученых и иронизирует над обывателями – он интеллектуальный фашист, этот оскорбляет святыни, тот очерняет подвиг народа, а вон тот злодей фальсифицирует историю. И так далее. Иногда подобные кампании затевало государство, но чаще инициатива шла снизу.

Так и получилось, что прошлая цивилизация пришла к своему Темному веку с культурой, загнанной в угол или под забор, кому как нравится. Вряд ли за Темный век она выбралась из-под забора, скорее тихо скончалась. Человечество осталось не только без биологического иммунитета, но и без настоящей культуры, которая есть не что иное, как ментальный иммунитет. И грянул Большой Охряст. Больше мне нечего сказать. Вопросы?

– Я читал кое-что из упомянутой вами хорошей литературы XXI века. Мне она показалась слишком сложной. А как вы оцениваете ее в сравнении с нашей современной литературой?

– Она лучше нашей. Намедни Сэнк назвал нашу цивилизацию «молодой румяной». То же самое можно сказать и про нашу литературу. В ней много молодой энергии, но не хватает мудрости. Прошлая цивилизация к XXI веку прошла через такие испытания, что нам и не снились. Потому она породила более зрелую культуру, без поросячьего восторга, но с горькой иронией. Она не освещала сияющие перспективы, а показывала маячащие впереди тупики. У прошлой цивилизации была настоящая литература, жаль, что ей это не помогло.

Сейчас я снова скажу пару слов, – взял слово Сэнк. – Многие, возможно, еще не знают, что все несчастье началась с одновременного исчезновения электричества в умеренных и высоких широтах всего мира. Скоро выйдет большая статья под названием «Точное время и характер катастрофы» – нас там тридцать соавторов, называющих себя «часовщики», отпахавших над этой темой почти десять лет. Вывод: в Северном полушарии 15 января 2227 года полностью рухнули электросети. В Евразии – около трех часов вечера по нулевому поясу. И с задержкой на час – в Северной Америке. Разброс по регионам Евразии небольшой – 10–15 минут, в Северной Америке – почти одновременно. На юге Южной Америки – через полчаса. Почти во всей Африке и на Ближнем Востоке централизованное энергоснабжение проработало еще месяц. В Израиле – больше года. Как узнали? К счастью, и в век повальной электроники случались всякие ретроповетрия. В начале 2200-х оказались модными механические часы со стрелками, а иногда и с календарями – удачная для нас ретромода. Их ставили прямо на улицах и в торговых центрах. Конечно, они были электромеханическими и управлялись по Сети без всяких автономных источников питания, поэтому их стрелки показывают время обвала энергосистемы. Эти часы мы стали находить не так давно (фотографии бурых дисков со следами стрелок). Да и вообще, попробуй найди и распознай часы в этой ржавой мешанине! Круглый ржавый блин среди прочей трухи – то ли часы, то ли дорожный знак, единственная наводка – осколки круглого окна тут же. Но об этом как-нибудь в другой раз.

А вторая часть нашей истории – ископаемые завалы на дорогах. Машины в тесных пробках на дороге, развернутые в разные стороны, местами прижатые друг к другу, перевернутые грузовики. Много машин по обочинам и за обочинами, в самых неожиданных местах, вплоть до помещений в первых этажах зданий. Славный кегельбан из автомобилей. Самое естественное объяснение автомобильных завалов – вылетела система глобального позиционирования – на нее опиралось все дорожное движение еще до наступления Темного века, а в начале XXIII века – тем более. Исходя из вышесказанного, причина, запустившая Большой Охряст, устанавливается однозначно. Сейчас Стим все расскажет.

– Это была аномальная солнечная вспышка! – начал Стим без предисловий. – Такие происходят раз в тысячи лет на звездах, похожих на Солнце. Что такое солнечная вспышка? Пересоединение петель магнитного поля. Что такое аномальная вспышка? Пересоединение аномально мощных магнитных полей. Откуда берутся эти поля? – Стим повторил свой рассказ, изложенный в салоне самолета, и в придачу показал несколько слайдов с рисунками Солнца с его магнитными полями, конвекционными потоками, показал видеоролик со всплывающими петлями магнитного поля, рассказал, как происходит и во что выливается пересоединение поля. – Потом эти гамма-кванты и эти потоки частиц летят к Земле, выводят из строя спутники, – слайд с перечеркнутыми спутниками, – деформируют магнитное поле Земли, – видеоролик, – чем наводят индукционный потенциал в линиях электропередач, – рисунок высоковольтной линии с горящей подстанцией. – На всех дорогах огромные заторы, – снимок пробки на кольцевой Тира, – никто не может никуда добраться, цивилизация гибнет, – кадр из нового фильма-катастрофы «Выживший». – Если бы подобная вспышка произошла двести лет назад, никто бы ее не заметил. Если аномальная вспышка произойдет завтра, на устранение последствий уйдет неделя, сотни человек погибнут, экономика просядет на несколько месяцев, спутниковую связь в полном объеме восстановят за пару лет. А в начале 2227 года прошлого летоисчисления аномальная вспышка уничтожила почти весь человеческий род. Как ни парадоксально, развитие инфраструктуры и технологий, направленное на комфортную жизнь, на потребление, делает человечество более уязвимым к непредусмотренным катаклизмам. Вот так!

Стим развел руками и, не дожидаясь вопросов, покинул сцену.

– Стой, там вопрос с задних рядов!

Действительно, какой-то машинист вскочил, размахивая двумя руками.

– Слушаю, – Стим вернулся к микрофону.

– Аномальная вспышка: почему человечество к ней не подготовилось? Ведь это известное явление. Почему тогда не предусмотрели защиту электросетей, резервную систему геолокации? Локальные источники питания, наконец?

– Вы относитесь к цивилизации как к разумному существу. Будь оно таковым, может быть, и предусмотрели бы что-то. Но цивилизация – это всего лишь слабо оформленное поле разнонаправленных интересов, которые с грехом пополам удалось притереть друг к другу. Защита от плохо осознаваемой угрозы с характерным временем наступления тысячу лет никак не входит в эти интересы. Представьте, что в мире есть насколько сот человек, понимающих, что такое аномальная вспышка, и пара человек, взывающих к миру, твердящих, что надо готовиться к этой угрозе. И еще миллиарды, взирающие на них как на городских сумасшедших. Кого она волнует, эта угроза! Как там говорили в древности: «Пока жареный петух не клюнет, мужик не перекрестится».

– Крамб, твоя очередь.

– Я в отличие от предыдущих ораторов вовсе не ученый, а простой инженер. Сейчас уже вряд ли интересно то, как мы из пустой плоскодонной посудины сделали экспедиционный корабль «Петербург», – Крамб махнул рукой вбок. – Я хочу сказать пару слов о Марсе. Стим совершенно правильно заявил, что прогресс только ради комфорта ведет к… Ну, как бы помягче… – Крамб оглядел зал. – Вот к тому самому! Я думаю, что развитие технологий необходимо, но сам не хочу заниматься технологиями для обывателя, – Крамб сморщился. – Пусть их разрабатывает кто-нибудь еще. Я неплохо научился ваять шасси для сильно пересеченной местности, но мне неинтересно делать внедорожники для всяких там сафари. А вот шасси для марсианских вездеходов – это интересно, и я работаю над ними. Дожить бы до момента, когда на вездеходе с моим шасси по Марсу поедет человек! Вряд ли дотяну, но с мыслью о том человеке веселей жить. Да и робот на моем шасси – тоже неплохо, надеюсь, вторая «Марсианка» не подведет.

К чему это я? Тут говорили о том, от чего оно самое случилось. А я хочу сказать о том, как надо жить, чтобы такого не произошло снова. Нет, конечно, я не знаю как надо, но есть ориентиры. Чем больше совершать действий, которые усиливают и развивают человека, тем меньше шансов, что цивилизация снова рухнет. Марс – то, что нам доктор прописал. Они, – Крамб махнул рукой в сторону Железной долины, – слетали на Марс и предали его, за что и поплатились. Мы должны его освоить и закрепиться на нем, – Крамб не то, чтобы ударил, но тяжело опустил кулак на стол. – Если честно, с точки зрения условий жизни Марс – полное дерьмо по сравнению с Землей – и есть, и будет. Именно поэтому кто-то должен там жить и рождаться и любить свою родину. Любить, потому что он ее обустраивает, и наоборот. У них никогда не установится диктатура дураков – суровая среда не позволит. И если здесь снова случится, – Крамб напрягся и посмотрел на Сэнка, – Большой Охряст, то они возьмут судьбу человеческого рода в свои руки. Извините, я неуклюже выступил, но, надеюсь, вы меня поняли.

– Инзор, иди, скажи пару слов.

– Да что мне сказать? После отца природа решила на мне слегка отдохнуть. Не вышло из меня ученого, поэтому мне нечего добавить к вышесказанному. Разве только что во всем этом – и в эпопее «Петербурга», и в археологических экспедициях – я радовался роли солдата и чернорабочего. Здесь, в зале, наверное, тоже есть такие солдаты при науке. Давайте отдадим честь людям, которые знают больше нас, под командой которых служить не западло!

Инзор вытянулся и застыл, подняв правую руку, согнутую в локте, за ним две трети зала сделали то же самое, а потом и оставшаяся треть, включая Сэнка.

– Мана, тебе как самой мудрой предоставляется заключительное слово.

Когда Мана пошла к сцене, в зале зааплодировали человек двадцать, в основном молодежь. Остальные не поняли, но тоже зааплодировали.

– Я, кажется, вижу в зале знакомые лица – узнаю с трудом, но кого-то явно знаю. А ну-ка, поднимите руки, кто побывал в моем инкубаторе!

По всему залу поднялись руки – почти десятая часть присутствующих.

– Замечательно! Теперь узнаю и даже припоминаю имена. Вот это и есть мой вклад в исследование прошлой цивилизации. Я уверена, что мы поймем еще много нового про наших далеких предков. А самое главное, надо понять, что нам делать, чтобы наши потомки не повторили их судьбу. Есть простой рецепт. Часть его изложил Крамб: делай то, что развивает и усиливает тебя и других. Но остается выбор – что именно. И здесь все просто: к чему лежит душа, то и делай! Я буду и дальше верховодить своим инкубатором, Сэнк задумает новую авантюру, во время которой я буду подавать ему кофе и готовить завтраки, Крамб уже сообщил нам, что будет прокладывать дорогу на Марс. Алека при поддержке Инзора и новых методов, которыми овладевает Лема, расскажет нам много нового про жителей Темного века, а Кола – про культуру их предшественников. Кана найдет родину Прародителей, а Стим выдаст еще много неожиданных идей. И всем, сидящим в зале, могу сказать лишь одно: так держать! Так что все очень просто. Настолько просто, что кажется глупым. Нет тут никакой премудрости, слышишь, Сэнк!

– Нет так нет. Давайте на этом закончим официальную часть и плавно перейдем к неофициальной. Алонор, ты хотел сделать объявление.

На последовавшем банкете вокруг Лемы и Каны собралось по плотной толпе поклонников и любопытствующих. Если Лему вовремя увел подоспевший Стим, то Кана осталась одна в кольце воодушевленных сотрудников станции «Петербург», что-то отвечала невпопад, брала какие-то визитки, чокалась с окружающими и с облегчением вздохнула, когда ее утащил Сэнк.