Древо благосеннолиственное
Пономарь Алексей Семёнович стал героем моих рассказов уже давно. Перед читателем он представал и трудником, и советчиком, и молитвенником, и житейским мудрецом. Хороший получился персонаж, яркий. Просто натурщик у литературного Алексея Семёновича уж больно хорош. Каков он на самом деле? А вот.
Как-то случилось мне с настоящим Алексеем Семёновичем и ещё с парой сельских мужичков что-то разгрузить. В ту пору приход наш был небогатым, делали всё своими руками. Ну а после трудов решили потрапезничать прямо возле покосившегося в ту пору храма. Закуска нехитрая: огурчик, хлебушек, то-сё. Проголодались мы. Один из мужичков что-то шибко долго завозился у колонки, где мы все уже вымыли руки. Другой его окликнул:
– Слышь, Михалыч, ну ты жрать-то будешь? Или мы без тебя всё умнём?
Михалыч в ответ смущённо попенял:
– Ну что ты, при церковных-то людях, да ещё и такими словами. Не «жрать» сказал бы, а «кушать», что ли?
Алексей Семёнович всегда слыл за человека книжного и от церковной премудрости, помню, решил обоих наших соработников наставить:
– Что же ты, Михалыч, думаешь? Да слово «жрать» самое наше, церковное! В Псалтыре так и пишет святой Давид: «Пожри Богу жертву хвалы! Воскликните Богу гласом радования». Так что не мудри, иди скорее да садись с нами жрать!
Михалыч благостно потёр ладони и уселся.
Потом, когда мы с Семёнычем остались наедине, я попытался ему объяснить, что славянское ёмкое слово «жрать» можно перевести на русский не иначе как «приносить жертву». Старый добрый Семёныч! Как он был удивлён! Хотя, признаться, я до сих пор, спустя годы, не уверен в том, понял ли он тогда смысл этого сытного славянского слова. Больше на эту тему мы и не беседовали. Повод не возникал.
Хотя нет, вру. Однова, припомнил-таки, разговорились мы на псалтырную тему. Славянское слово «вкупе», то есть вместе, купно, он тоже понять не мог. Читал, как понимал: «в купе», с ударением на последний слог. «Жити братии в купе»… Верно, что царь Давид предвидел купейные вагоны? Побеседовали. Семёныч признался, что после разъяснения ему всё открылось. Однако он и по сей день вслух прочитывает: «Се что добро или что красно, но еже жити братии в купе». Так и видится мне уютное купе, выкрашенное красной краской, проводник разносит братии чай. Се что тебе, не добро ли?
Алексей Семёнович в жизни стареет, как и все. Теперь его борода вовсе седа без просвета, не та уже и осанка. А сколько он положил сил, чтобы пономарить в красивом восстановленном храме! Чтобы читать свою любимую Псалтирь в окружении грамотных певчих, на новом красивом клиросе!
К слову, с певчими он строг. От радения он их, грешных, сверх меры часто воспитывает. Когда демонстративно листает Устав, щурится, поправляет очки. Это только я да он сам знаем, что мелкие буковки Устава он уже лет пять тому, как и в окулярах разглядеть не в силах. Но певицы благоговеют. Это и правильно, всегда человеку нужен рядом кто-то мудрый и боголюбивый, чтобы чувствовать его предстательство.
Я, дескать, не один, не сам, не первый! Вот, передо мной ещё Семёныч есть! Да и самому моему «прототипу» нравится такое положение в приходском сообществе. А ведь уважение – штука не простая – не купишь. Поди-ка ты, заслужи его.
В алтаре настоящий Алексей Семёнович молится искренне. Я иногда украдкой поглядываю на него в такие моменты. Ведь, признаться откровенно, и мне бы хотелось иметь молитвенного о себе предстателя. Его лицо спокойно, взгляд устремлён горе. Губы молитвенно шепчут и одновременно будто улыбаются. А иногда, я наблюдал, глаза начинают эдак вот легонько лучиться, радоваться. Что же созерцает мой старенький пономарь в такие минуты? Может, рай? Может, Ангелов? Иногда Господь сподобляет тому смиренных и кротких…
Как-то, было недавно, в монотонном чтении кафизмы за всенощным расслышал я это самое «пожри Богови жертву хвалы и воздаждь Вышнему молитвы твоя». И всплыло в памяти то помянутое «Михалыч, не мудри, садись с нами жрать». «Любопытно, – подумалось, – а понимает ли теперь мой постаревший Семёныч, что царь Давид не зовёт верных к столу, а только призывает принести Богу жертву хвалы?» Поглядел на него – молится, улыбается, будто что-то перед собою зрит. Порадовался я.
Ну а потом, уже после службы, не выдержал-таки я и решил Семёныча подразнить: «Скажите, – говорю, – Алексей Семёныч, вы всю молодость столярничали и с любым деревом на “ты”. Как по-вашему: в акафисте встречается такая фраза – “древо благосеннолиственное”. Что это за дерево такое?»
Он немного подумал, помолчал. Ничего не ответил, но видно было, что это дерево, от листвы которого падает благая тень, которое на русский ты иначе не переведёшь – не пыжься, – его весьма умилило. Клирос дочитывал первый час, за окнами угасал Божий день. Настоящий Семёныч погрузился в свои молитвенные думы. Как всегда в такие минуты, мне было приятно за ним наблюдать. Он медленно крестится, восковое лицо его будто бы лучится. И никто, кроме него самого, не знает, что ему в такие минуты видится. Возможно, вполне возможно, что Господь даёт ему видеть рай. Настоящий, светлый. И там – святые. Там тёплое купе, разумеется – красное, полное святой братии, за окном мелькают райские кущи. Там и царь Давид во славе исполняет свою Псалтырь, не исключено даже, что жрёт жертву хвалы. Праведникам там сладко, без сомнения. Читывал ведь искренний Семёныч, видел своими глазами прокимен «правым подобает пахлава». Там, верно, наблюдает он и это самое дерево. Каким оно ему видится, благосеннолиственное?
