Экзема на ногах отвлекала Веру. Ей казалось, что ткани ее тела живут отдельной жизнью, будто под кожей копошились крошечные существа, поедавшие жир и кровь. Ей казалось, она чувствует, как они фыркают и чавкают. Так было всегда, когда она надевала брюки. Ей невыносимо хотелось открыть ноги свежему воздуху, но сейчас она ничего не могла сделать. Не очень-то хорошо будет выглядеть, если офицер, ответственный за расследование, снимет штаны посреди места преступления. Что подумают криминалисты и все эти эксперты в белых рубашках, и местные детективы? Впрочем, ее положение ведущего детектива еще не было утверждено официально.

Врач говорил, что стресс плохо влияет на состояние кожи, но сейчас дело было не в стрессе. Она испытывала возбуждение и чувство вины. Она не верила полицейским, которые говорили, что убийства их не волнуют. Кого оставит равнодушным драма, декорации и шоу? Для чего еще они шли на службу? Для родственников, конечно, все было по-другому, и поэтому возникало чувство вины. Она несла ответственность. Она вела игру медленно, разнюхивала, что к чему, копошилась, как те воображаемые существа под кожей, прощупывала почву, замечала, кто лжет, кто кого недолюбливает.

Она переживала, что если бы она выбрала более традиционный подход, то этой второй смерти могло и не быть.

Она никогда не испытывала неуверенности в себе и, как правило, не видела смысла в сомнениях.

Над канавой установили прожекторы и тент. Рядом гудел генератор, внедорожники разворачивались внизу узкой дорожки, специалисты вели серьезные разговоры. Она подумала, что сейчас здесь ловить нечего. Ее контактным лицом по делу Мэнтел был местный инспектор по имени Пол Холнесс. Это был мужчина средних лет, грубоватый и добродушный, веселый. Он был из Ланкашира и вступил в ряды местной полиции после смерти Эбигейл. Он не представлял собой угрозу: казался амбициозным, но на самом деле был слишком ленив. Он уж точно не захочет стать старшим следователем по делу. Слишком большая ответственность в данном конкретном случае. Слишком много дерьма. Сейчас он стоял у ворот в Старую часовню и говорил с криминалистом. Она направилась к ним.

– Определенно, убийство, – сказал Холнесс. – Он лежит на спине, поэтому не видно, но на голове вмятина.

– Нашли орудие убийства?

– Пока нет, но еще толком не удалось поискать. Мы сейчас все организуем. – Он стоял, обхватив себя руками, и притоптывал на месте. На руках были перчатки из овчины, но ему, похоже, все равно было холодно. Вот ведь неженки эти йорки, подумала Вера. – А что тут вообще делала его мать? – спросил он. – Кто-нибудь объяснил?

– По словам ее мужа, ей стало холодно, и она пошла к машине за второй курткой. – Ей не удалось добиться от Мэри ничего вразумительного. – Время смерти? Я имею в виду, мог он тут пролежать несколько часов незамеченным?

Холнесс покачал головой.

– Вы знаете криминалистов. Никогда не говорят наверняка. Но, по ее словам, это маловероятно. Она считает, что, когда миссис Уинтер его нашла, он был мертв меньше часа.

– Можете взять это все в свои руки? – спросила Вера. – Хочу поговорить со свидетелями, пока они не начнут что-нибудь приплетать. Знаете, как бывает. Каждый хочет рассказать целую историю и начинает заполнять пробелы непонятно чем. – Не без удовлетворения она заметила, что привела его в замешательство. – Если я кому-нибудь понадоблюсь, то буду в Спрингхед-Хаусе. – Неплохо показать, что это она принимает решения, решила Вера. Что она рассматривает эту смерть как часть дела Мэнтел. И что она все еще главная.

Она распорядилась отвезти Уинтеров домой. Женщина без конца рыдала, и этот звук всем действовал на нервы. Роберт сначала хотел поехать на своей машине, но она сказала:

– Это место преступления. На машине тоже могут быть следы, возможно, в нее кто-нибудь врезался. Мы должны проверить.

Он согласился и в итоге совсем притих.

Небо над головой все еще было чистым, но над канавами и низинами в полях собирался туман. Дорога до Спрингхед-Хауса была ухабистой, и под колесами хрустел лед замерзших луж. Наверное, люди в доме услышали, как она подъехала, но когда она вошла, никто не шевельнулся. Женщина-патрульный открыла дверь и проводила ее в кухню, где все сидели молча перед большим коричневым чайником на подносе. Роберт Уинтер сидел во главе стола, его жена, ссутулившись, рядом с ним. Джеймс сжимал в руках кружку чая. Эмма держала на коленях спящего ребенка.

Вера кивнула в сторону ребенка и мягко спросила:

– Значит, забрали малыша?

Когда Вера попросила их всех уйти с дорожки и ждать ее, Эмма больше всего беспокоилась из-за ребенка. Роберт хотел отвезти всех в Спрингхед – сказал, что у Мэри истерика и ей нужно быть дома. Эмма разволновалась насчет Мэттью и настояла на том, чтобы сначала заехать к себе домой. Вера этому удивилась. Ее брата убили, а ее единственной реакцией было мягкое упорство – она настаивала на том, чтобы поехать в Элвет, забрать ребенка. Но, в конце концов, Вера понятия не имела, что значит быть матерью, да и разные люди по-разному ведут себя в горе.

Вера не ожидала, что Мэри будет сидеть вместе со всеми. Ее горе было неприкрытым и очевидным, что особенно поражало, потому что она казалась сдержанной женщиной. Потом Вера сказала своему сержанту, что смотреть на нее было как на жену викария, танцующую стриптиз в церкви. Неловко. Она распорядилась, чтобы с семьей осталась женщина-офицер, и вызвала врача, и думала, что к ее приезду мать Кристофера уже будет в постели, под успокоительным.

Они все сидели, укутавшись в толстые свитера, но в кухне было теплее, чем на улице. От резкого перепада температур опять обострилась Верина экзема. Ей жутко хотелось почесать под коленом, но она сдержалась и села к ним за стол.

– Чай, мэм? Только что заварили.

Констебль все еще топталась рядом, и Вера раздраженно от нее отмахнулась. Остальные сидели, глядя на Веру пустым взглядом, ожидая объяснений. Вера поневоле смаковала этот момент. Ей всегда нравилась аудитория.

– Мы полагаем, что Кристофера убили, – осторожно сказала она. Она знала, что им будет трудно смириться с фактами. Лучше было говорить прямо. – На черепе обнаружена рана.

– Он не мог поскользнуться? – спросил Джеймс. – Дорога очень скользкая.

– Он мог поскользнуться и удариться головой о землю, возможно. Но это не объясняет, почему он лежал в канаве. Там не было ничего, что могло вызвать такую травму. Мне жаль.

Мэри сделала глубокий вдох и с всхлипом выдохнула.

– Вы готовы отвечать на вопросы? – спросила Вера. – Я могу поговорить с вами завтра, если хотите. Вызвать врача?

Последний вопрос был адресован Роберту, но прежде, чем он успел ответить, Мэри резко сказала:

– Нет. Не нужно врача.

– Я хочу понять, что Кристофер делал в доме Мэнтела.

– Возможно, он искал нас, – ответила Эмма. Вере показалось, что она говорит с неохотой, но, возможно, она просто не хотела говорить громко, чтобы не разбудить ребенка.

– Конечно. Наверняка! – Мэри как будто лихорадило. Глаза блестели, щеки покрылись румянцем. – Он приехал к Мэнтелу повидать нас. По всей деревне висели плакаты об открытом вечере для сбора средств на спасательную шлюпку. Я же говорила, Роберт! Говорила, что он не вернется в университет, не повидав нас.

– Кристофер был студентом?

– Он учился в аспирантуре в Абердине, – сказал Роберт. После некоторой паузы он продолжил: – Он был необычайно одаренным ученым. Зоологом. – Он посмотрел на Веру, словно оправдываясь, словно поняв, что сейчас было не время для проявления родительских чувств.

– Для его приезда была какая-то особая причина? Он был запланирован?

– Нет, – сказала Эмма. – Ничего из того, что он делал, не было запланированным. Кроме работы. Он всегда был ею полностью поглощен.

– Он предупредил мистера и миссис Уинтер о своем визите?

– Нет, – ответил Роберт. – Мы ничего об этом не знали. Мы не знали, что он в Элвете, пока Эмма не позвонила мне на работу в обед.

– Вы работаете инспектором по условно-досрочным освобождениям, мистер Уинтер?

– Да.

– Вы работали с Джини Лонг?

– Я подготавливал отчет о домашней ситуации для совета по условно-досрочным освобождениям, вот и все.

Вера промолчала. Наступила тишина, которую нарушила Эмма.

– Я позвонила маме с папой, как только поняла, что Крис ушел, но к тому времени их уже не было дома. Я не хотела беспокоить их до обеда. Понимаете, я не видела его этим утром. Когда я встала, он уже ушел.

– Ранняя пташка, да?

– Обычно нет. Я удивилась, немного забеспокоилась.

– Забеспокоились? Почему это? Как-то странно волноваться за взрослого мужчину. – Наступило молчание. – Как он вам показался вчера вечером?

Эмма и Джеймс переглянулись. Вере показалось, что во взгляде Эммы был какой-то вопрос, но Джеймс его проигнорировал.

– Он вел себя странно, – сказал Джеймс. – Напился, но дело было не только в этом. Он всегда очень много говорил о работе, был на ней зациклен. Но вчера, казалось, он был поглощен какой-то личной проблемой. Мне показалось, у него что-то типа небольшого срыва. Звучит бестактно, но я был слишком уставшим, чтобы разбираться в этом, и меня все еще могли вызвать на работу. В итоге я оставил с ним Эм. Не знаю, добилась ли она от него чего-нибудь путного.

– Добилась, Эмма? – спросил Роберт. Он сидел довольно спокойно и следил за ходом беседы. Вера не могла понять, в чем дело. Его сына убили, но она не чувствовала в нем никакого горя. Чудовищный самоконтроль. Возможно, как-то связано с его верой. Дэн Гринвуд сказал, что Уинтер протестант. Ей всегда казалось, что это клоуны, размахивающие руками на своих шоу, но на службе в церкви, на которой она была, не было ничего похожего. Может, он считал, что неправильно горевать по сыну, который теперь был вместе с Создателем? Может, поэтому он сидел неподвижно, словно окаменел?

– Мы поговорили, – сказала наконец Эмма. – Как и сказал Джеймс, он сильно напился. Толком ничего не сказал.

Вера с пониманием кивнула, но почувствовала то возбуждение, ради которого пришла на эту службу, ради которого продолжала работать. Ты врешь, милочка. Тебе известно больше, чем ты говоришь. Почему же? Что твой брат тебе рассказал? Про скелеты в своем шкафу? Пытаешься защитить маму с папой или тут дело в чем-то более мрачном?

– Сколько лет было Кристоферу, когда умерла Эбигейл Мэнтел? – спросила она.

– Четырнадцать, – ответила Эмма. – Он был на год младше меня.

– Он ее знал?

– Видел нас вместе. И в школе.

– В то воскресенье, в день, когда вы нашли тело, Кристофер был дома?

– Он ходил с нами в церковь, – сказал Роберт. – Потом мы все пообедали. Когда Эмма ушла, он все еще был здесь. Погода была не для прогулок.

– Следователи с ним разговаривали?

– Не помню, – нахмурился Роберт. – Конечно, они приходили сюда тем вечером, говорили с Эммой. Предполагаю, что они говорили и с Кристофером, но не помню этого.

– В любом случае это должно быть в записях, – сказала Вера, хотя и не была в этом уверена. В деле Мэнтел было больше дыр, чем в рыбацкой сети. И пахло оно не лучше. – Но если он был дома весь день, он не мог видеть ничего, что сделало бы его угрозой для убийцы. Понимаете, к чему я?

– Я сказал, он был тихим мальчиком, но смелости у него хватало, – ответил с раздражением Роберт. – Если бы он видел что-нибудь подозрительное, он бы об этом сказал.

– Знаете, все могло быть немного иначе. – Вера сидела, облокотившись о стол. – Полиция очень быстро арестовала Джини. Причин сомневаться в их решении не было. Не только дети считают, что мы не совершаем ошибок. Если и было что-то, указывавшее на другого, он мог не придать этому значения.

– До недавнего времени, – тихо сказал Джеймс. – Пока не стало очевидно, что следствие допустило ошибку. Тогда он мог что-то припомнить. Он не говорил ни о чем таком вчера вечером, Эм?

Эмма покачала головой.

– Он говорил не особенно связно, но нет, мы не обсуждали убийство Эбигейл. По крайней мере, не в деталях.

– Кроме того, – сказал Роберт, – мы уже установили, что Кристофер был с нами весь день в то воскресенье. Он не мог видеть или слышать ничего важного. – Вера подумала, что он говорит как невозмутимый школьный учитель, который пытается вложить очевидную мысль в голову тупого ученика.

– Из его спальни было видно поле, на котором я нашла Эбигейл, – медленно сказала Эмма. Она повернулась к Вере. – Его спальня была на самом верху дома. Потом той ночью мы наблюдали из окна за прожекторами и этими учеными в белых защитных костюмах. Прямо как сегодня. Мы смотрели, как они уносят тело Эбигейл. – Казалось, она растворилась в воспоминаниях.

– Он подолгу сидел у себя в спальне?

– Часами, – ответил Роберт, более раздраженный, чем когда-либо. – Я уже объяснил. Он был не из тех мальчиков, кому нужна компания.

Вере показалось, что Эмма хотела что-то сказать, но передумала. Вера резко встала, царапнув ножками стула по кафельному полу.

– Хватит на сегодня, – сказала она. – Поговорим завтра снова. – Она коснулась руки Эммы. – Прежде чем мы пойдем, покажете мне, где парень спал раньше?

Эмма передала ребенка Джеймсу и повела ее наверх. Когда они дошли до середины лестницы, послышался плач ребенка. Эмма остановилась, но потом плач стих, и она пошла дальше.

Комната была на третьем этаже и не сильно изменилась с тех пор, как здесь жил Кристофер. Она была вытянутой и узкой. На длинной стене со стороны улицы было два окна. Стена напротив была завешана книжными полками. В основном научная литература, в таком состоянии, как будто ее собрали в благотворительных магазинах и на барахолках. Односпальная кровать была покрыта полосатым пледом, шкаф для одежды выкрашен в белый цвет. Лед тонким кружевом покрывал окно вдоль подоконника, а сверху стекло запотело. Подоконники были низкие и широкие, на них вполне можно было сидеть. Эмма прислонилась к одному из них и протерла запотевшее окно рукой. Вера прислонилась к другому.

– Вот здесь мы сидели, – сказала Эмма. – Вдвоем. Сейчас мало что видно. Лучше вернуться при свете дня.

Вера смотрела на улицу. В бледном лунном свете было плохо видно детали пейзажа.

– Где было тело?

– Через три поля отсюда.

В округе не было видно ни домов, ни фонарей, ни света фар. Дом Мэнтела был скрыт за деревьями в небольшой низине.

– Плоско, как ведьмин зад, – сказала Вера. – Отсюда видно на мили вперед. Любого, кто идет сюда или проходит по той дорожке. Вы помните, чтобы полицейские говорили с вашим братом? – Она знала, каким будет ответ, еще до того, как Эмма отрицательно покачала головой.