5

Должно быть, вы замечали время от времени, мой сибаритствующий читатель, что бренди – если только вы положительно не одурманиваете себя оным, скорее прогоняет сон, нежели вызывает его. У дешевого бренди, как мне рассказывали те, кто его пил, такое воздействие еще отчетливее. С шотландским виски все иначе: благоприятная жидкость. Честь и слава, говорю я, тому человеку, кто его изобрел, какого оттенка ни была б его кожа. Воистину единственная контроверза у меня с ним – из-за того, что пероральный прием шестнадцати жидких унций порождения его ума «пер дием» в течение десяти лет или около того притупляет тягу человека к свершению первородного греха. Я было полагал, что мои никнущие силы – результат подступающей старости в сговоре с апатией, естественной для матерого «курёра», но Джок вывел меня из такого заблуждения. Он это называет «висячкой пивовара».

Это как угодно, только я нахожу, что потребление здорового скотча двенадцатилетней выдержки в добром количестве дарует мне шесть часов безупречной дремы, сопровождаемой понужденьем встать поутру и включиться в дневную суету. Соответственно я поднялся даже без милого призыва «бохи» и протопал вниз, намереваясь растолкать Джока и указать ему на преимущества раннего подъема. К легкой моей досаде, он оказался уже не только на ногах, но и вне квартиры, посему завтрак я себе готовил сам: бутылочку «Бэсса». От всей души рекомендую. Не стану кривить душой, я предпочел бы чашку чаю, но, сказать по совести, я несколько опасаюсь этих новомодных электрических чайников: по моему опыту, они прежестоко исторгают прямо на вас свои пробки, пока вы стоите подле, ожидая, когда они вскипят.

Для раннего воскресного утра в Лондоне существует лишь одно подобающее занятие – визит на Клубный Ряд. Я на цыпочках спустился по лестнице, дабы не потревожить мою мадам Дефарж, и дошел до конюшен. Все три автомобиля были на месте, но громадный Джоков мотоциклет, который вырабатывает мощь, достаточную для освещения небольшого городка, отсутствовал. Я этак причудливо, будто истинный галл, подмигнул и пожал плечами проходящему коту: вероятно, Джок опять влюбился. Когда у таких парней начинается гон, они, знаете ли, способны проехать много миль, предварительно совершив при необходимости побег из заточения.

Клубный Ряд раньше представлял собой вереницу подозрительных личностей, торговавших крадеными собаками; теперь же это невообразимо огромный рынок под открытым небом. Я бродил по нему около часа, но старая магия не действовала. Купил я всего лишь омерзительного вида пластиковый предмет, которым можно будет дразнить Джока – под названием «Драть твою псину», – и направился домой, чересчур ополоумевший даже для того, чтобы заблудиться. Подумал было заехать на Фарм-стрит и успеть на какую-нибудь громокипящую иезуитскую проповедь, но осознал, что в моем нынешнем расположении это может быть опасно. Благозвучная логика и прозрачность пришпоренных иезуитских творений воздействует на меня, как песни сирен, и меня не отпускает ужас, что настанет день и я Буду Спасен – точно женщина в менопаузу; и как же тогда будет хохотать миссис Спон! Они действительно омывают вас в крови агнца, или это Армия спасения так говорит?

Джок уже был дома, скрупулезно невпечатленный моим ранним подъемом. Мы не подвергли друг друга допросу. Пока он готовил мне завтрак, я тихонько сунул «Драть твою псину» канарейке в клетку.

После чего немного вздремнул, пока не позвонил Мартленд.

– Слушайте, Чарли, – прокрякал он, – ничего не выходит. Я не могу организовать всю эту дипломатическую канитель, Мининдел велел мне идти и себе в килт напрудить.

Я был не в настроении служить игрушкой в руках мартлендов этого мира.

– Очень хорошо, – бодро отбарабанил я, – давайте обо всем этом просто забудем.

И повесил трубку. После чего переоделся и проложил курс к «Кафе Рояль» и ланчу.

– Джок, – сказал я уже на пороге. – Вскорости мистер Мартленд будет телефонировать снова с известием, что все в конце концов уладилось. Скажи ему «Хорошо», будь добр? Хорошо?

– Хорошо, мистер Чарли.

«Кафе Рояль» полнилось людьми, делавшими вид, что они заглядывают сюда частенько. Ланч мне понравился, но не помню, каков он был.

Когда я вернулся в квартиру, Джок доложил, что Мартленд являлся лично – приехал аж из того, что он называет Кэнонбери, чтобы попререкаться со мной непосредственно, однако Джок дал ему от ворот поворот.

– Он, черт бы его взял, чуть на коврик не нахаркал. – Так метко Джок обрисовал Мартлендово прощальное настроение.

Я отправился в постель и читал книжку непристойного содержания, пока не уснул, что случилось вскоре. Хороших неприличных книжек теперь не сыщешь, перевелись умельцы, понимаете? Эти шведские с цветными фотографиями – хуже всех, как считаете? Точно иллюстрации к справочнику по гинекологии.

Меня разбудила миссис Спон – ворвалась ко мне в спальню в красном и мокром на вид брючном костюме; напоминала она нелиняющую блудницу в пурпуре. Я сокрылся в простынях, пока она не поклялась, что всего-навсего пришла сыграть в кункен. Играет она в него божественно, но везет ей, бедняжке, просто кошмарно: обычно я выигрываю у нее шесть-семь фунтов, но с другой стороны, она с меня содрала целое состояние за оформление интерьера. (Моя неизменная практика: играя в кункен, случайно оставлять одну карту в коробке – поразительно, сколько остроты извлекается из осознания того, что в колоде недостает, к примеру, девятки пик.)

Через некоторое время миссис Спон, как обычно, пожаловалась на холод – я не потерплю у себя центрального отопления, оно портит антикварную мебель и пересушивает человеку трубы. Поэтому она, как, опять-таки, обычно, забралась ко мне в постель (послушайте, бога ради, да ей, должно быть, седьмой десяток), и мы какое-то время поиграли с ней в «ладушки». Затем она звонком вызвала Джока, и тот принес обнаженный меч, чтобы мы положили его между собой, а также множество горячих сэндвичей с пастрами на чесночном хлебе. Мы пили «вальполичеллу» – адски действует на прямую кишку, но вкусно и так недорого. Я выиграл у нее фунтов шесть-семь; у нас был такой славный вечер; слезы на глаза наворачиваются, стоит мне его вспомнить. Но какой толк лелеять подобные мгновения, когда они случаются? Они от этого портятся – их следует только вспоминать.

Когда она после финального раунда «ладушек» отбыла, Джок принес мне мой паек на сон грядущий: виски, молоко, сэндвичи с курицей и гидроокись алюминия для язвы.

– Джок, – сказал я, учтиво его поблагодарив, – мы должны что-то сделать с гадким Персом, юным мерзавцем мистера О’Флёрти.

– Я уже что-то с ним сделал, мистер Чарли.

Утром, вы еще не встали.

– В самом деле, Джок? Ну честное слово, ты обо всем подумал. Ты сделал ему очень больно?

– Ну, мистер Чарли.

– Батюшки. Не?..

– Не-а. Хороший дантист исправит минуты за две. И это… он, наверно, пока не захочет ни за кем ухаживать, если вы меня поняли.

– Бедняжечка, – сказал я.

– Ну, – подтвердил Джок. – Спокойной ночи, мистер Чарли.

– И вот еще что, – бодро сказал я. – Меня тревожит гигиеническое состояние канарейкиной клетки. Ты не мог бы проследить за тем, чтобы в ней поскорее убрали, пожалуйста?

– Я уже проследил, мистер Чарли. Пока вы ходили на ланч.

– О. И все в порядке?

– Ну. Еще бы.

– Что ж, спасибо, Джок. Спокойной ночи.

В ту ночь я спал не очень хорошо.

Если бы Крампф либо Елоуг отошли от намеченного плана, я бы вынес его на своих плечах единолично, но два идиота в команде из трех человек – это уж как-то слишком. Когда Фугас Елоуг только вышел на меня, я ему сразу сказал, что в мои намерения не входит помогать ему с шантажом его августейшего Одноклассничка, – я был готов единственно познакомить Фугаса с Крампфом. Позднее же, когда Крампф предложил мне использовать фотографию – не ради грубой денежной дойки, а лишь в целях обеспечения экспорта ему «горячих» произведений искусства, – я ему позволил медленно выжать из меня неохотное согласие, но только при условии, что я сам напишу сценарий и сыграю как главную роль, так и комическую. Однако Шнобель Дуранте никогда не уставал повторять: «Всем хочется залезть на сцену». Глоуг уже поплатился за эту горячку рампы, а теперь выходит, что и Крампф получает, по крайней мере, предварительный счет.