Глава 17
Опять потянулись больничные дни. Конечно, время терпит, ведь синтез тротила в лаборатории Академии займет 2–3 месяца и за это время Менделеев съездит в командировку[1]. Я читал книги и журналы, которые приносил дед или привозили его люди вместе с обеденными судками. Еды было столько, что ее оставалось на половину отделения. Сейчас здесь лечилось около двадцати человек с тяжелыми ожогами, которых пользовал Леонтий Матвеевич. Мое состояние улучшалось: на голове вырос короткий «ежик» темных волос с заметной проседью, такими же были короткая бородка и усы. Наконец, мне разрешили посмотреть на себя в нормальное зеркало, а не в отражение на никелированном плоском боку медицинского прибора. Из зеркала на меня глянуло лицо человека неопределенного возраста, которому можно было дать от тридцати до сорока пяти лет.
В целом, я остался собой доволен, ожидал увидеть худшее, поскольку видел себя до этого лишь в отражении на темном вечернем стекле окна в палате (зеркал в отделении не было). Оказалось, что краснота почти прошла и, если не приглядываться, мое лицо походила на задубленную солеными ветрами физиономию морского волка средних лет. Может, убрать усы и оставить только «шкиперскую» бородку, тогда сходство будет еще больше. С другой стороны, сейчас здесь я не встречал такого типа мужской растительности. Были усы (приказчики в лавках, половые в трактирах), бородка с усами (интеллигенты — разночинцы, включая врачей и учителей), борода с усами побольше «а ля государь император» (верноподданнические особы, чиновники и господа офицеры, ближе у штаб — офицерам[2], молодым обер — офицерам полагались лишь усы, хотя бывали и исключения — множество штабс — капитанов носили бороды), и, наконец, памятные по прошлому царствованию, бакенбарды (это были либо пожилые люди, служившие при Александре Втором и вышедшие в отставку при новом императоре, либо старые лакеи[3] и дворецкие) и, естественно, купцы и крестьяне, заросшие бородами (исключая «бритых купцов»[4] Были и полностью бритые — чаще лица лютеранского вероисповедания, либо молодые лакеи). А вот шкиперских бородок «а ля папа Хэм»[5] в России не было, хотя, наверно, мне бы пошло, может стать зачинателем новой моды? Нет, моя задача — сейчас как можно меньше выделяться и не эпатировать публику.
Вот руки были хуже — ногти выросли кривые и как их не опиливали и не подрезали, правильно не росли. Кожа рук тоже была более поражена, но доктор утешал, что года через два будет лучше, просто руки сильно пострадали, когда я голыми руками горящие доски разбрасывал. А пока придется носить перчатки и обязательно смазывать кожу три раза в день питательным кремом.
Зашел как — то Агеев — на погонах мундира два просвета и три звезды: неужели полковник?. Потом вспомнил, что в императорской армии погоны полковника были с двумя просветами и вовсе без звезд, а кому были положены звездочки, то размер их был меньше чем в мое время[6]. Моё ли?
— Здравствуйте, господин подполковник! — поприветствовал я свежеиспеченного штаб — офицера — разрешите поздравить с заслуженным очередным званием!
— И вам желаю здравствовать! — ответил бывший ротмистр, — вот, проститься пришел, посылают на южную границу.
— Жаль, — ответил я, — как — то я уже привык к вашим визитам, скучно теперь без вас будет.
— Не заскучаете, — засмеялся ротмистр, — красочку — то вашу уже изготовили, только что — то они там не разобрались — горит она чадным пламенем и взрываться не хочет. Предварительный отчет ушел в ГАУ и там расценили опыты как неудачные, поэтому мою опеку с вас сняли, а нового никого не назначили, хотя я и просил, чтобы кто — то присмотрел за вашей безопасностью. Мое повышение в чине связано с вербовкой офицера немецкого Генштаба Альфреда Вайсмана и никак не с успехом создания новой взрывчатки, наоборот мне поставили в вину неудачу с ней, — усмехнулся бывший ротмистр, — хорошо, хоть Государь подписал Приказ о моем производстве в следующий чин до завершения предварительных испытаний. Но наказать виновных в трате государственных денег на ненужное изобретательства надо, — поэтому и еду в Кушку. А вот вам, Александр Павлович, придется ехать в Академию и на месте разбираться с неудачными испытаниями.
— Если вы помните, — я предупреждал об этом, — вот поэтому никто всерьез это вещество как взрывчатку и не воспринимал.
— Что же, будьте здоровы и желаю успехов, господин изобретатель, — сказал на прощание подполковник Агеев, — если что подозрительное заметите, немедленно обращайтесь в любое отделение Корпуса Жандармов, назовите свою и мою фамилию и вам непременно помогут и защитят.
Тем временем лето прошло зенит и начало скатываться в осень. В больничном парке появились первые пожелтевшие листья как напоминание, что скоро их станет больше и больше. Парком в прямом смысле это, конечно, это трудно было назвать, но ходить между корпусами, утопающими в зелени было приятно.
Теперь, когда приезжал дед, мы вместе ходили по дорожкам. Со стороны мы смотрелись довольно странной парой: солидный пожилой купец с окладистой бородой и какое — то пугало в дурацком колпаке. Однажды дед приехал не то расстроенным, не то смущенным:
— Сашка, ты раньше знал, что Лиза решила уйти в монастырь?! — не то спросил, не то сказал он с какой — то непонятной интонацией.
— Нет, дед, откуда, — я был ошарашен, — Лиза, которая знает три языка, играет на фортепиано и неплохо поет, и вдруг в монастырь! Она, нестарая еще женщина, хочет запереть себя га высокой монастырской оградой.
— Да, все именно так, — ответил дед, — я понимаю, что монашество — дело богоугодное, но я не ожидал, что Лиза решится на это! Хотя, как пОслушница[7], она потом до пОстрига может опять стать мирянкой.
— Я знаю, что Лиза — верующий человек — сказал я на это замечание деда, — но что подвигло ее на этот подвиг веры, неужели только скорбь?
— Да, Лиза глубоко скорбит по Григорию[8] — заметил дед, — но она считает себя виновной и в твоем увечье, ведь она считает, что сама послала тебя в огонь, крикнув «Спаси Генриха!».
— Но ведь она была не в себе, — возразил я, — кроме того, я и без ее слов, сам бы туда полез, чтобы спасти его.
— Вообще — то я думал привлечь ее к нашей церкви старого обряда, — поделился со мной своими мыслями дед, — у нас в Рогожской слободе раньше три храма было, две богадельни, из них одна для душевнобольных, сиротский приют, но потом, по навету некого иеромонаха Парфения, еще при царе — Освободителе, все позакрывали и опечатали. С тех пор молимся по домам[9], уж сколько раз наши именитые купцы и я с ними писали челобитные, жертвовали на сирых и убогих миллионы, а все прахом.
И вот Лиза надумала в Новодевичий монастырь уйти, а туда нужно богатый вклад сделать, вот она и отдаст обители дом и аптеку на Полянке, но это после пострига. Пока будет послушницей достаточно деньги внести — у нее есть на семейном счете в банке, говорит, что хватит. Но во тебе потом жить будет негде, так что вселяйся ко мне, как выпишут тебя из лечебницы, хотя доктор советует в Европу, в санаторию поехать, лучше в Швейцарию, там чистый горный воздух, поедешь?
— И вот еще что Лиза велела тебе передать, — дед достал ключ с двумя сложными бородками, явно сейфовый, — это ключ от сейфа, где деньги вашей лаборатории лежат, там и бумаги кое — какие важные.
— Может там и журнал лежит, дубликат, или еще что, куда Генрих записывал результаты опытов, — подумал я, принимая ключ. А что же Лиза сама не приехала?
— Она уже в обители с сегодняшнего дня, — ответил дед, — а не а приезжала, потому что не может тебя такого видеть и чувствует вину за это. Мы потом ее сами навестим.
Наконец, наступил день выписки из больницы. За мной приехал дед, привез мои вещи с Полянки, чтобы переодеться, я сказал какие и где их найти. Дедовы слуги принесли целые корзины продуктов и обед у больных был сегодня праздничным. Перед этим дед вручил конверты персоналу, что лечил и ходил за мной. Особое внимание было уделено доктору и Агаше. Она не преминула посмотреть в конверт и разрыдалась:
— Благодетель вы мой, Иван Петрович, — причитала сиделка, кланяясь деду, — здесь же на хороший дом с хозяйством и две, а то и три коровы. Вот и исполнилась моя мечта, уеду к себе в деревню, в Кузьминки, будет у меня свое молочное хозяйство.
— Да не кричи ты Агафья, — попенял ей дед, но было видно, что он рад этим проявлениям благодарности, — бери, заработала. Ты мне внука выходила, это я твой должник. Надо будет что, знаешь, где меня на Рогоже сыскать, помогу.
— А вас, Александр Павлович, никогда не забуду, — умерила свои рыдания Агаша, — уж как привезли вас, закопченого как головешка, красного и сгоревшего всего, говорили все, мол, не жилец. И как потом лежали мумеем Игипецким[10], а сейчас, вон какой молодец, — Агаша осторожно дотянулась губами к моей щеке и поцеловала, — дай вам всего доброго, Господи!
Леонтий Матвеевич был более сдержан, но тоже рад и доволен, Дед потом сказал, что в конверте был чек на двадцать тысяч, именьице под Москвой можно было купить, и еще останется на обустройство. И это так, в 1892 г. Антон Павлович Чехов запродал издателю Марксу эксклюзивные права на свои сочинения за 12 тысяч рублей и купил на эти деньги имение Мелихово в 2 часах езды от станции, что считалось довольно далеко. Имение состояло из одноэтажного дома и сада, потом выкопали пруд.
Мы тепло простились со всем персоналом, дед каждому вручил конвертик с ассигнацией.
— Ну голубчик мой, с Богом, — осторожно обнял меня Леонтий Матвеевич, — больше мне не попадайтесь.
— Спасибо вам, доктор, ответил я, — с вас статья с моими фотографиями.
— Уже готовится к печати, Александр Павлович, всенепременно вышлю экземпляр, — пообещал мне доктор, улыбаясь, — но и вы не забудьте про ваше чудодейственное средство, когда его сделаете, я первый в очереди.
Еще бы, подумал я, ведь это верная докторская диссертация по тем временам. С тем и простились…
[1] Менделеев ездил посмотреть выделку бездымных порохов, но поскольку он уже в курсе дел по российскому тротилу, одновременно посмотрит и на это. К сожалению, в Германии он не был (неизвестно, не просилися или немцы не пустили).
[2] Офицерские чины делились на обер — офицеров — от прапорщика до капитана (звание прапорщик оставлено только для военного времени и штаб — офицеров (подполклвник и полковник, чин майора был отменен в 1884 г)
[3] Молодые лакеи должны были быть чисто выбритыми.
[4] Купцы нового толка, которые тянулись к дворянскому образу жизни, часто торговали или бывали за границей.
[5] То есть «как у папы Хэма», имеется в виду Э.Хемингуэй.
[6] Это верно, и носились звезды на погонах подполковника не на просветах, а между просветом и выпушкой погона.
[7] Именно так, с ударением на первом слоге
[8] Дед постоянно называл Генриха православным именем, полученным при крещении из лютеранства.
[9] Это будет до 1909 г в наших реалиях, когда вышел манифест о смягчении гонений на старообрядцев, а здесь, может и раньше наступит.
[10] То есть «мумией египетской» — Анаша где то слышала, что египетские мумии бинтовали, а туловище и голова нашего героя были полностью забинтованы.
