Глава 16. Многое выясняется, но приходят другие проблемы
Подумай про черта — он тут как тут. На следующий день появился ротмистр. Сделал мне комплимент, что я бодро выгляжу и иду на поправку.
— Благодарю вас, Сергей Семенович, — ответил я. — Мне многие так говорят.
— Александр Павлович, я слышал, к вам тетушка приезжала, — сказал ротмистр. — Как вы находите ее состояние?
— Елизавета Ивановна, конечно, выглядит неважно, но ум у нее ясный. — Я насторожился, жандарм ловит меня на том, не признаю ли я Лизу душевнобольной и не начну ли ее оговаривать.
— Я тоже считаю, что она вполне дееспособна и сохранила ясный ум и память. Она вам что — нибудь рассказала из обстоятельств той злосчастной ночи?
— Нет, я и Иван Петрович не стали бередить свежие раны, мы просто поговорили о всяких незначащих вещах, о погоде, и она с дедом уехали. — Я обратил внимание, что ротмистр ничего не записывает за мной, что же, это хороший знак. Или просто отвлекает внимание, чтобы задать главный вопрос.
— Скажите Александр Павлович, а Генрих фон Циммер был доволен работой у вас? Вы с ним никогда не ссорились?
— Сергей Семенович, если я скажу, что у нас никогда не возникало споров по работе и была тишь да гладь и божья благодать, то я солгу. Конечно, у нас были научные споры, когда — то он признавал мою правоту, когда — то я — его. Но на личные отношения или финансовые претензии, наши споры никогда не распространялись, — ответил я, глядя в глаза жандарму. — Генрих получал ту же половину от всех доходов нашей лаборатории, после расчетов с наемными сотрудниками и оплаты материалов. То есть деньги у нас были поровну.
Тут ротмистр достал из портфеля лист бумаги, чернильницу с завинчивающейся крышкой и перо, сказав:
— Александр Павлович, с вашего позволения, я зафиксирую ваш ответ — и он стал писать на листе убористым почерком, без завитушек и виньеток, ничего лишнего.
А ведь он подозревает меня, что же, нанесем упреждающий удар.
— Сергей Семенович, вы подозреваете меня в смерти Генриха? — Спросил я, улучив минуту, — по каким же мотивам, позвольте вас спросить. К чему опять весь этот протокол?
— Бог с вами, Александр Павлович! — Ротмистр прекратил писать, — я всего лишь зафиксировал ваш ответ. У меня нет причин подозревать вас после разговора с Елизаветой Ивановной, но есть определенный порядок ведения следствия.
Прочтите и подпишите свой ответ. — Видимо, жандарм заподозрил, что я не удовлетворён ответом, поэтому продолжил:
— Я как раз хотел порадовать вас, Александр Павлович, — ротмистр закончил писать протокол. — Принято решение передать ваш «Желтый солнечный» для испытаний в Миайловскую Артиллерийскую Академию. Вы же этого хотели сами?
— Да, конечно, я рад этому! — Вот это номер, подумал я, — а кто будет изготавливать взрывчатку и проводить испытания?
— Лаборатория Академии изготовит, а взрывотехники проверят на полигоне, что вы там наизобретали, — ротмистр испытующе посмотрел, как я отреагирую, — там лучшие специалисты в Империи по этому профилю.
— Когда начнутся работы по синтезу взрывчатки и снаряжению боеприпасов, а так же смогу ли я в них участвовать? Дело в том, что я не уверен, что все сделают правильно и должным образом произведут и подготовят заряды для испытаний, — я попытался убедить ротмистра, — мне нужно обязательно смотреть, так сказать, осуществлять авторский надзор.
Тут дверь открылась, и на пороге появился дед. Как обычно, перекрестился и поклонился иконе. Я заметил у него перевязанную лентой стопку книг и журналов.
Ротмистр вскочил, как при появлении генерала, впрочем мой дед и был генералом от бизнеса, но скорее всего, это была всего лишь дань вежливости и уважения пожилому человеку, поскольку Сергей Семенович, пододвинул деду стул и стоял, пока он не сел, а потом взял из угла второй стул для себя.
— Иван Петрович, я выясняю некоторые подробности дела, — ответил ротмистр на вопросительный взгляд деда, — но мы сейчас закончим.
— Дед, Сергей Семенович принес отличную весть — в Михайловской Академии проведут синтез и испытания нашего «Желтого солнечного» и его пригодность для военного дела, — добавил я, — но я бы хотел сказать, что, поскольку Генриха нет, надо попросить привлечь Дмитрия Ивановича Менделеева, который является профессором химии Санкт Петербургского Университета и членом — корреспондентом Академии Наук. Дмитрий Иванович — выдающийся химик, светило нашей науки и сейчас занимается как раз взрывчатыми веществами.
— Интересно, Александр Павлович, — опять этот ротмистр влезает со своими вопросами в самое неподходящее время, — вы же говорили, что не производили взрывчатку, откуда у вас данные как должны проходить полигонные испытания?
— Сергей Семенович, мы произвели только небольшое количество «Желтого солнечного» или тринитротолуола, но то, какие свойства показало при исследовании это количество вещества, позволяет мне говорить об особенностях этой взрывчатки по сравнению с другими взрывчатыми веществами.
— Хорошо, я попробую выяснить вопрос о вашем участии в полигонных испытаниях и о привлечении к экспертной оценке вашего изобретения господина Менделеева. — ротмистр дал тем самым понять, что обсуждение на этом закончено, — я дам вам ответ в ближайшее время. Простите, а почему вы раньше не упомянули о господине Менделееве?
— Видите ли, пока я вынужденно здесь нахожусь, я использую это время для самообразования — читаю книги и журналы по различным отраслям науки. Вот и сейчас Иван Петрович принес мне необходимую литературу.
— Позвольте, — жандарм протянул руку к книгам, — да здесь математическая литература!?
— Сегодня математическая, через неделю будет физическая, — ответил я, — в мире еще много неизведанного, не правда ли, Сергей Семенович?
— Не могу с вами не согласится, уважаемый Александр Павлович, а теперь прошу меня простить, служба, — ротмистр встал и попрощался — честь имею, господа.
— Дед, ну ты посмотри, что за фрукт, — обратился я к деду, когда за ротмистром закрылась дверь, — он продолжает меня допрашивать и подозревает в смерти Генриха, якобы, у нас возник спор из — за вознаграждения и я мог его в потасовке убить, а потом заметать следы.
— Да брось ты, Сашка, — решил успокоить меня дед, — он свое дело делает, служивое. Видишь, сам добился испытаний, ты ведь хотел этого?
— Конечно, только боюсь, что в Академии могут завалить дело и результата не будет, — я попытался объяснить деду свои опасения, — вещество ведь еще получить надо и правильно в снаряд или гранату поместить. Для первого мне Менделеев нужен, а для второго — я сам на месте должен быть и смотреть, что они делают.
Дальше дед стал говорить, что вставать еще рано, доктор не велит, да и как он меня, еще такого слабого, в Петербург отпустит. Еще в Москве если было бы, то как — нибудь справились, а тут за 600 верст ехать по железке. Давай посмотрим, когда они, академики эти, «Желтый» сделают, там и посмотрим, что получилось.
— Дед, удалось подать заявку на привилегию по лекарству? — перевел я разговор на другую тему, — от тебя поверенный был, так я ему все рассказал и рисунок сделал.
— Да, он сказал, что ему все ясно, на днях подаст. А ты знаешь, Сашка, что пурпурный шелк в первый же день «дешевки» смели, просчитались мы с тобой, тут дед заговорил как купец, упустивший верные деньги, — оказалось, что в Торговые ряды почти не привезли шелка, его еще до Фоминой недели распродали, разве что и осталось немного на складах.
— Вот видишь, надо тебе, дед, при красильнях собственное производство краски открывать, нанять химиков, может даже заграничных, пусть делают.
— Генрих нанял химика, а тот шпионом оказался, — посетовал дед, а от них, шпионов этих, одни только беды. Ты вон на себя посмотри, — еле — еле оклемался, а уже норовишь в Петербург ехать, взрывать там чего — то. Может, спокойнее будет к моему делу тебя приставить, парень ты умный и способный, — кивнул дед на книжки, — я вот посмотрел в них, да ничего не понял, цифры — то каждый купец знать хорошо должен, а там, кроме цифр, закорючки непонятные, а ты, выходит, разбираешься…
— Дед, чтобы на шпиона не нарваться, надо самому людей отбирать, — подал я здравую идею, — а не нанимать тех, кто сам набивается. А этот Альфред поганый сам к Генриху пришел, да еще и соотечественником оказался, земляком, ну как такого не взять? Да и, откровенно говоря, химик он был хороший, лекарство — то он синтезировал, а не Генрих, да и индиго, хотя индиго он просто скопировал с немецкого, заявку могли отклонить.
— А ты знаешь, внучек, что поверенному моему жалобу от британцев передали, мол, мы у них украли секрет получения пурпурной краски, — озадачил меня дед, — и грозятся судом!
Вот те раз, — меня как обухом по голове ударило, — только этого еще не хватало. А как же все поверенные и чиновники пропустили заявку? Или смазка была очень знатная, то есть, как бы сказали в мое время, коррупционная составляющая. Еще раз убеждаюсь, что за все в этом мире надо платить, а если перешел дорогу сильному хищнику, то платить дважды. А вдруг взрыв в лаборатории — дело рук агентов Нобеля, которые хотят не допустить конкурентов к взрывному делу и не дать, тем самым, нам отгрызть существенную долю рынка динамита. Для этого и пары пудов динамита не жалко, а дурного германского шпиона сами и подставили, может это его обугленный хребет нашел жандарм Агеев. Никто же капитана разведочной службы германского генштаба Альфреда Вайсмана после этого не видел! Правда не видели и Генриха, а что если его похитили и держат где — то?
— Нет, Сашка, скорее Нобель тут ни при чем, — рассуждал дед в ответ на мои догадки, — хотя, конечно не знаю, рассматривал ли ротмистр такой фортель, он же мне не докладывает! Да и не могли где — то Генриха полгода держать. И как же ты все это представляешь? Вышел немчик на Полянку, а его тюк по голове и в проулок к вашему забору потащили, другие подручные связанного Генриха вытаскивают через дыру в заборе, вместо него кладут тело шпиона и взрывают? Нет, так среди купцов и промышленников не бывает, у нас все проще.
Поговорив еще с дедом про мое лечение, мы расстались, и я остался наедине со своими думами. Агаша теперь дежурила в коридоре, на сестринском посту и помогала с тяжелыми больными, а мне провели кнопку вызова, хотя я ей не пользовался, если, что надо, сам вставал. Через неделю доктор разрешил мне прогулки и мне принесли новый больничный халат и шапочку, чтобы предохранять еще чувствительную кожу от весеннего солнца. Волосы помаленьку отрастали, и я начал отращивать бородку с усами. У Сашки — то раньше они не очень росли, но после того как я начал интенсивно заниматься физкультурой, за счет выброса стероидов пробудился и мужской тип оволосения и мальчик стал превращаться в мужа. Если бы не пожар, я мог бы уже ходить с приличной бородкой, была у меня такая идея отпустить ее для солидности. Сейчас же волосы были реденькие и самое неприятное — какие — то пегие, с сединой.
Лиза пока больше не приезжала, дед привозил мне только приветы от нее, привез еще математические и химические журналы — я хотел познакомиться с трудами наиболее продвинутых ученых. Надо ехать в Питер! Но Леонтий Матвеевич даже слышать об этом не хочет, не ранее чем через 2–3 месяца, когда я окрепну, а то он не гарантирует осложнения — кожа еще очень ранима и могут начаться инфекционные осложнения, а тогда — грубые и обезображивающие келоидные рубцы[1].Доктор и так был против прогулок: Всюду инфекция, вам этого не понять, молодой человек. Вот разовьется келоид — никакой хирург не поможет и будете мучиться всю жизнь. Никаких дальних поездок по железной дороге, и думать об этом забудьте!»
И тут опять как черт из табакерки внезапно появляется известный жандарм.
— Желаю здравствовать, Александр Павлович, вижу что состояние ваше все лучше и лучше — на этот раз Агеев был подчеркнуто бодр, энергичен и любезен, — а я привез вам свежие новости!
— И вам всех благ, любезный Сергей Семенович, — подчеркнуто вежливо ответил я, — позвольте узнать какие, хорошие или плохие?
— Хорошие, всенепременно хорошие — продолжал, улыбаясь, ротмистр, — следствие наше вполне закончено, преступник изобличен и даже сознался!
— И кто же он, — удивился я благоприятному исходу, уже приготовившись к худшему, вроде жандармского поста у двери и суда с последующим долечиванием в тюремной больнице до придания будущему каторжнику товарного вида.
— Именно тот, кого я предполагал ранее, далее я просто отрабатывал и отвергал остальные версии, чтобы не было вопросов в тщательности расследования, а все сразу же сходилось на капитане Вайсмане. Просто для изобличения его было недостаточно улик, да и тело потерпевшего было не опознано в силу естественных обстоятельств — практически полного уничтожения тела, эксперт мог только сказать, что с большой вероятностью это мужчина (сохранились и фрагменты костей таза). Потом мы нашли свидетеля, что Вайсман, выйдя из аптеки Циммера, не пошел прямо по улице, а свернул в проулок. Потом, чего свидетель, конечно не мог видеть, Вайсман увидел, что в лаборатории горит лампа, пролез через заготовленный лаз, взвел часовой механизм заранее заложенной бомбы и был таков.
— А какой мотив убивать Генриха? — я решил прояснить дело до конца, раз уж я сам чуть — чуть не стал обвиняемым.
— Я предположил два возможных мотива: первый — остановить ваши работы по созданию новой взрывчатки, второй — убрать Генриха после того как он отказался работать на германскую разведку.
— И какой же правильный? — поинтересовался я.
— Практически, оба. Вайсману было дано задание внедриться в лабораторию, так как прошла информация о вашем интересе к анилиновым красителям, до настоящего времени бывших почти исключительно под контролем Германии. Вайсман по образованию химик, но давно работает в разведочной службе, считается там перспективным сотрудником, так как имеет способность к языкам и перевоплощению, проходил для этого специальную подготовку. Вы не поверите, даже у театральных актеров обучался мимике, переодеванию и гримированию, то есть способности полностью менять свой облик.
— Да, я знаю, что он быстро втерся в доверие Генриху, как же коллега, земляк, трудолюбивый и скромный — подтвердил я.
— Вот то — то и оно, — продолжил ротмистр, — но вы в какой — то мере сами виноваты в том, что привлекли к себе внимание германской разведочной службы.
— Как? — удивился я, — мы же мирными делами занимались.
— До определенного момента, пока не открыли, что ваш краситель — взрывчатка нового типа, — пояснил Агеев, — вот тут Вайсман доложил своему руководству о том, что известное уже 30 лет вещество можно применить с другой целью. А потом вы прямо написали в заявке на привилегию, что ваше вещество можно использовать в горно — взрывном и строительном деле. Испытания германских артиллеристов подтвердили это и теперь немцы готовятся выпускать тринитротолуол промышленно для снаряжения снарядов высокой взрывной мощности. Хотя были некоторые трудности с детонацией боеприпаса, уж очень устойчивым он оказался к подрыву, поэтому сначала немцы хотели отказаться от дальнейших работ по этой взрывчатке. Вот я хочу узнать, а как вы справились с этими трудностями по подрыву?
— Случайно, — я постарался представить жандарму свое «послезнание» нарядив его в вымышленные одежды, я знал, что рано или поздно меня об этом спросят не жандарм, так взрывотехники в Академии и подготовил правдоподобную легенду, — как вы знаете сначала мы подожгли часть вещества и убедились что оно горит. Но Генрих предположил, что, благодаря насыщению азотом вещество должно взрываться и мы использовали обычный капсюль для подрыва. После этого мы подали привилегию на использование вещества в качестве красителя и в горном деле для проходческих работ.
— Что — то вроде этого рассказал и Вайсман, когда поделился с нами результатами германских артиллеристов.
— Так добровольно и поделился? — выразил я сомнение, — как вам удалось такое…
— Исключительно добрым словом, — продолжил жандарм, — когда наши люди в Берлине напомнили капитану об ответственности за убийство подданного нашей Империи, нелегальном проникновении под чужим именем на российскую территорию и кражи государственных секретов, он многим с нами поделился и, надеюсь, еще поделится. Я не хочу чтобы вы подумали, что это было слишком легко, но и подробно говорить об этом трудном деле не имею права.
— Так он пытался завербовать Генриха, — не унимался я, — но на чем он мог заставить его совершить предательство?
— Немцы рассчитывали, что Генрих фон Циммер счоблазнится деньгами и баронским титулом. Дело в том, что Вайсман рассказал Генриху что старший брат его умер, а средний пропал без вести более года назад, поэтому он теперь, как старший по мужской линии — прусский барон фон Циммер, — объяснил Агеев, — а подорожная до Кенигсберга у него уже была получена. Но Генрих решил остаться российским подданным, за что Вайсман, опасаясь разоблачения, его и убил.
— Хватит про шпионов, давайте перейдем к испытаниям в Академии. Дело ваше переходит в разряд секретных и поэтому никого, кроме поименованных в списке посвящать в детали нельзя, особенно родственников, — жандарм достал очередной листок из своего портфеля, — для их же безопасности. Прочтите и распишитесь.
— Я не вижу здесь имени профессора Менделеева, значит, вам не удалось с ним договорится, — разочарованно произнес я, — Дмитрий Иванович не согласился?
— Не совсем так, сейчас Дмитрий Иванович уволился из Университета и собирается в поездку во Францию и Британию как раз по вопросам производства порохов и других взрывчатых веществ, поскольку адмирал Чихачев предложил ему место консультанта Научно — технической лаборатории Морского Министерства. Он ознакомился с вашим изобретением и признал его перспективным, — подтвердил ротмистр, — Дмитрий Иванович ответил на наше обращение, что проблем синтезом данного вещества быть не должно, скорее там возникнут взрывотехнические вопросы, но это оговорим после.
По нашему ходатайству, учитывая государственную важность вопроса, профессор проконсультировал химиков Михайловской Академии, — продолжил Агеев, — и подготовка необходимого количества вещества уже начата. По возвращении из командировки в августе профессор может встретится с вами, тем более, ваш лечащий врач сказал, что до этого времени вы в достаточной мере не окрепните.
[1] Келоид — разрастание соединительной ткани после заживления инфицированных ран
